Кузнецов Сергей Викторович Будем десантироваться в боевом режиме! Нас обстреливает ДШК!

Кузнецов Сергей

Викторович

Будем десантироваться в боевом режиме! Нас обстреливает ДШК!

Я родился 1 ноября 1963 г. в городе Москве. Учась в школе, я одновременно занимался пожарно-прикладным спортом и играл в вокально-инструментальном ансамбле «Апрель», мне было тогда 14 лет. Принимал участие во всесоюзных соревнованиях по пожарно-прикладному спорту и продолжал заниматься творчеством. В 16 лет и до армии я усиленно занимался спортом в секции контактного карате. В этот период я ушел из ансамбля, так как не хватало времени.

Хотелось поскорее окончить школу и пойти служить в армию. Учился я неважно: прогуливал, хулиганил. На выпускном вечере директор школы, выдавая мне аттестат, сказал: «Наконец-то школа от тебя отдохнет».

Друзей было много, даже после школы мы встречались всем классом, а в школе всегда помогали друг другу. Но цену настоящей дружбе я узнал в Афганистане. Так же как и осознал многие часто повторяемые понятия, которые в школе звучали на каждом шагу, но не доходили до сознания, а так, заучивались: патриотизм, Родина, мужество, любовь, традиции.

В годы Великой Отечественной войны у меня погиб дедушка, я про него почти ничего не знаю, знаю только, что он был сапером. Представления о войне я, как и все, черпал из рассказов ветеранов войны. На службе в Афганистане эти рассказы и помогли, и не помогли. Там было одно, здесь — другое. Что-то проще, что-то труднее.

Призвали меня в армию в ноябре 1981 г. Попал в Афганистан весной 1982 г. после «учебок» в Союзе. В одной, в г. Бердичев, проходил тактику 1941–45 гг., а в другой, в г. Чирчик, целый месяц нас тренировали по 25 часов в сутки! Тогда я был не такой «круглый» и «солидный», а выступал на соревнованиях по карате. Во мне было 56 кг боевого веса.

Когда сошел с трапа самолета, впечатление было, что попал в пустыню, в пекло. Это впечатление очень трудно описать. Но со временем привык ко всему. Ходил по дорогам Афганистана: Кабул-Термез (через Саланг в Союз и обратно — и так много раз). Бывал в командировках в: Газни, Пули-Хумри, Кабуле.

Самый запомнившийся день — 8 августа, когда наш батальон нарвался на засаду. Первые две машины с ребятами приняли бой, а третья выехала в безопасное место, высадила людей и пошла за подмогой. Бой был нелегким, а для нас, тогда еще «салаг», первым. Было страшно, не страшно только дуракам. Хочу сказать огромное спасибо тем, кто меня многому научил. Это сержант Агапов, капитан Скутин, старший лейтенант Гинда.

Настоящий командир должен хорошо относиться к солдатам, не кричать, а говорить по-человечески. Голой командой ничего не добьешься. Был у нас старший лейтенант Турсунов, с солдатами говорил на равных, никогда не кричал, понимал, помогал. Конечно, были и такие, которые все делали только по уставу, от корки до корки, не видя перед собой человека.

Самая большая потеря у меня в то время — смерть отца. Я еще ничего не знал, а ребята уже узнали, и старались меня как-то поддержать, успокоить. А когда утром и мне сообщили об этом, то я не остался один, был с друзьями. Каждый хотел отдать мне самое лучшее, может, даже последнее. Командир батальона предоставил отпуск, чтобы я улетел, хотя был тогда приказ никого не отпускать. Помог и начальник штаба — никто не смотрел на мое горе, как на чужое.

Вообще связь с домом была очень дорогой, потому что сбивали почтовые самолеты, и письма приходили к нам раз или два в месяц.

Первое, что поразило в Союзе после возвращения из Афганистана — тишина. Очень непривычно. Сразу же пошел учиться на подготовительное отделение в МИСИ. На отделении у нас собрались те, кто отслужил армию.

Когда уходил служить, в моде были брюки «клеш» и только начали входить «дудочки». А пришел — они уже на последней стадии. И на дискотеках танцуют не то, что мы танцевали.

Первое время меня совершенно не понимала мама, потому что я говорил на «афганско-украинском» языке. Навыки украинского языка я получил в «учебке» в украинском городе Бердичев. До сих пор мелькают у меня такие слова, как «бакшиш-подарок», «ханум-женщина», «шурави-советский», «хуб-хорошо», «хороп-плохо», «дуктар-девушка», «аскар-солдат», «бача-мальчик», «чан пайса-сколько денег», «душман-враг». Это ходовые слова в Афганистане. Мама сейчас уже некоторые понимает.

Очень хочется, чтобы побыстрее все разоружились, чтобы не было войн, потому что видел и знаю, что такое смерть. И не хочу, чтобы моя дочь видела это. Лучше стал понимать ветеранов Великой Отечественной войны. Они тоже молодыми возвращались после войны.

Не могу слышать, когда плохо говорят о Родине, о России, хотя и сам осознаю, что не все у нас хорошо и не всем легко живется. Это я о семьях погибших. Мы к ним ходим, спрашиваем, чем нужно помочь. Многие даже не знают своих прав и льгот. Одной семье дали тысячу рублей на памятник сыну, а у них такое чувство, что как будто откупились, потому что на этом все и кончилось. Ордена его лежат, фотография висит на стене, а сына нет и никакими деньгами его не вернешь.

Я был бы рад, если парням, которые идут служить в армию, не пришлось бы слышать грохот разрывов, видеть раны и смерть товарищей. Но служба есть служба, и ее основные законы остаются в силе. Что бы я им пожелал? Во-первых, не быть «стукачами», а такие есть. Во-вторых, всегда помогать товарищам. Слушаться старших. Никогда не падать духом. Вот и все.

Со временем вспоминается самое лучшее и хорошее. Как ходили по дорогам Афганистана, как помогали и выручали друг друга, как в Кабуле сажали деревья и строили детские площадки, как обычно — рутина солдатской жизни в боевой обстановке, как из стихотворения Виктора Верстакова «А мы там пляшем гопака и чиним мирный трактор». Сейчас все вспоминается в другом цвете и в другом ракурсе.

Вот такая история приключилась со мной. Однажды, когда мы ехали в очередную командировку в Союз, остановились на блокпосту в Аминовке. Почему? Не помню! Встретил там своего земляка, разговорились. Потом увидел виноград, он светился на солнце, притягивал к себе янтарным светом и сладким запахом. Я и побежал к винограднику. В этом месте он рос вдоль дороги почти везде. Во рту стоял его медовый привкус. И было неуемное желание съесть его немедленно. Бегу я, спешу, мечтаю, что наемся винограда вдоволь. И вдруг слышу, кричат мне ребята: «Стой! Осторожно! Мины!». Я остолбенел, колени подкосились. Поворачиваюсь и смотрю на них, а они машут мне и показывают на стену блокпоста, а там крупными буквами написано «ОСТОРОЖНО, МИНЫ!» Меня прямо холодным потом обдало, и про виноград забыл.

Обратно я шел по своим следам и не бегом, а очень медленно. Когда пришел, то ребята сказали: «У нас тут противопехотные с противотанковыми минами в паре стоят. От тебя бы ничего не осталось! Повезло тебе!»

Сейчас вспоминается это все как-то весело, с улыбкой, а тогда — повезло!

Еще одно яркое воспоминание. Ехали мы по «бетонке» в колонне. Светит солнце, дует «афганец», кругом горы. Все как обычно! И вдруг у подножья гор колышется разноцветное море — тюльпанов! Красота! Это незабываемое зрелище, которое часто всплывает в моих снах.

Теперь другой случай. Была у нас в экипаже обезьянка. Звали мы ее Машка. Просто чудо! Если она сидела в кабине спокойно: перебирала что-то в волосах или просто сидела на руках или шеи, то мы знали — все в норме. Но если она начинала бегать или прыгать, крича и ругаясь на своем обезьяньем языке, это означало, что за нами кто-то наблюдает в бинокль или смотрит в прицел. Этим поведением она спасала нам жизни — предупреждала. Мы с ней были большими друзьями. Она меня ревновала и защищала. Если кто-нибудь трогал мою голову или волосы, то она прыгала, нападала и показывала свои клыки. Защитница! А в начале нашего знакомства она не хотела у меня ничего брать из еды, не доверяла. Дашь ей печенье или еще что-то вкусное, а она возьмет и смотрит, не ест, опасается, что отравишь. Тогда я на ее глазах разломил печенье пополам, дал ей половинку, а другую съел сам. Только тогда Машка начала есть. Вот так мы и познакомились. Когда уходил на «дембель», «передал» ее другому солдату, которого Она, как и меня в свое время, выбрала.

Случаев много, все и не вспомнишь. Однажды захотелось зайти нам в Кабуле в мечеть на экскурсию, ознакомиться с исламскими традициями. С нами был старший. Он только прибыл в Афган и поэтому действовал строго по уставу — туда нельзя, сюда запрещено. Пришлось брать нам инициативу в свои руки. Подошли мы к мулле и попросились посмотреть мечеть, а сами были с оружием, и оставлять его не собирались. Переговоры велись с помощью переводчика. По прошествии определенного времени разрешение мы получили, но т. к. были с оружием, нам позволили находиться только там, где мусульмане снимают обувь. Когда мы вошли, декхане начали кричать, но мулла их успокоил, а мог бы…

Вспоминаю, как однажды чуть-чуть не сорвался с обрыва в ущелье. Душманы очень часто нападали на колонны из «зеленки» (зеленка — это виноградники, кусты или деревья, которые росли вдоль дорог), а также в горах. Но самое их любимое место для засад — это трубопровод. По нему с Союза через Саланг текла солярка. Это топливо (по составу очень жирное) разлитое на дороге, представляет большую опасность для транспорта.

Вот однажды мы ехали и ничего не подозревали, а впереди нас ожидал сюрприз. Духи взорвали трубопровод, солярка текла ручьем по бетонке, вся дорога на участке прорыва превратилась в сплошной каток. Ребята-ремонтники, конечно, уже чинили прорыв, но мы не остановились, шли как обычно. Впереди спуск и крутой поворот, с одной стороны скалы, а с другой обрыв. Мне повезло, успели прижаться к скалам, а впереди идущая машина так и ушла в пропасть, никто не успел выскочить (упокой, Господи, их души).

Вспоминаю, как мы, на скорости, не останавливаясь, бросали из окон машин нашим солдатам у тоннеля перевала Саланга (его строили советские метростроевцы) подарки (сигареты, хлеб, сухой паек). Все-таки тяжелая была у них там на блокпостах служба. Защищать дорогу — артерию жизни, которую душманы пытались прервать. Спасибо им, что мы живы!!!

Еще один случай. Мне очень повезло, успели проскочить все тот же туннель за два часа до трагедии. Две колонны встретились в туннеле Саланга (советская и афганская). Много тогда погибло людей и тех, кто был в туннеле, и кто их вытаскивал. У нашей колонны сломался один КАМАЗ и остался на перевале (на блокпосту, а точнее около въезда в туннель). Думали, что заберут его на обратном пути, а получилось как всегда. Нашим ребятам тогда досталось по полной программе. Чтобы освободить подъезд к туннелю, пришлось КАМАЗ сбросить с обрыва, мешался. Наши ребята рисковали своими жизнями, спасая наших солдат и афганцев от неминуемой смерти в этом углекислом капкане. А многие погибли! Вечная им память!

Вспоминать приходится с трудом: что-то забыл, а что-то нельзя говорить — даже сейчас. Уже путаются даты, не помню города, провинции. Хочется рассказать многое, и нечего. Плохие воспоминания почти стерлись, и осталось все хорошее.

Вспоминаю: как однажды сняли нас на несколько дней с колонны и отправили перекрывать вход в ущелье Паннджер, как закончились у нас продукты, как колонну остановили на точке в связи с праздником Рамазан на несколько дней, а мы все лишнее оставили на Саланге. Как осталось у нас по банке перловки с тушенкой и половинка галеты на сутки и пришлось застрелить собаку, благо кишлак был рядом, и их там бегало много. Как ребята-таджики ее разделали, а мы отварили ее в четырех водах, и потом пожарили. Было вкусно с голодухи. А один из наших ребят, когда узнал, что он съел… Ну и зря!

Память — это все, что у нас осталось.

Вот еще один случай. Мы отстали от колонны, так как ремонтировали свой КАМАЗ. Хорошо, что я был с напарником (охранник-водитель). Сделав машину, мы рванули догонять своих. Но по дороге нам попался афганский КАМАЗ, который не давал нам возможности обогнать себя. А колонна наша уходила все дальше и дальше. На наши просьбы в виде звуковых и световых сигналов, они не отреагировали. Поэтому мне пришлось прострелить им колеса на «шаланде» (прицепе), а так не хотелось грубить дружественному народу.

Вспоминаю, как был обстрелян наш КАМАЗ, но ничего, все обошлось. Успели подойти ребята с блокпоста на БТРе и вытащили нас из-под обстрела. Наш КАМАЗ, конечно, пострадал, был как дуршлаг, но это пустяки! Спасибо им, мы живы!

Помню, как однажды к нам в колонну встал «чужак» с другой части и это спасло нам жизнь. Проходя мимо очередного кишлака, он налетел на мину, скорее всего «итальянку». А за ним шли мы на нашем КАМАЗе! Повезло и ему спасибо! Хотя, когда шли в колонне, его ругали, говорили зачем влез. Пусть простит нас, он нас спас!

Как-то мы летели на «вертушке» в командировку в г. Газни. И получилось, вот что. Подлетаем уже к месту назначения, а у нас с собою было очень много запчастей для машин и бронетехники. Уже подлетали, как вдруг вертолет начало кидать то вверх, то вниз. Это потом мы узнали почему. К нам зашел «штурман» и на ломаном русско-устном языке сказал: «Будем десантироваться в боевом режиме! Нас обстреливает ДШК!» Мне повезло немного меньше, чем ребятам. Вертушка пошла почему-то вверх, и я летел очень долго вниз, приземлился на камни, и по привычке перекатился, как учили в Чирчике.

А еще, 8 августа 1982 г., когда был мой первый бой, я лежал на открытом месте под обстрелом ДШК, и было такое ощущение, что я врос в землю. Как по нам стреляли «духи», а сзади наша 1-я рота. Огромное спасибо капитану Скутину, вытащил нас без потерь. В том бою я получил первую тяжелую контузию.

И много еще чего….

Творчеством начал заниматься еще до армии, в школе. Писал стихи, му зыку… и это помогло мне в жизни! Ходил по дорогам Афганистана. После очередной колонны брал гитару и пел песни, что слышал на записях, на точках, где останавливалась «нитка», а потом и сам начал писать понемногу. Просто много проходило перед глазами: горящие машины, летевшие в пропасть, обстрел кишлаков «градом», «шилкой» («Шайтан-арбой»), полет над Панджшером на вертушке («крокодиле») и госпиталь, куда угодил, где встретил своих ребят из подразделения-Чирчика.

Первые песни, которые я написал в Афгане, были «переделки» — на известную музыку, писали свои стихи, но и на чужие стихи я тоже писал там.

Получилось так, что из меня поэта не вышло — так мне сказали в Союзе писателей. А песни я писал, пишу и буду писать. Вот так я и стал композитором, а точнее автором-исполнителем песен на свои стихи и стихи друзей: Игоря Морозова, Владимира Кувшинова, Владимира Данилова, Анатолия Пшеничного, Игоря Романова, Алексея Матвеева, Василия Денисова, Олега Гегелевского, Василия Ставицкого, Анатолия Стефанова, и т. д.

Мною написано много песен, которые я исполняю на концертах в разных уголках страны.

После службы в Афганистане многие ветераны начали объединяться в клубы. Собирались, пели песни, вспоминали службу.

С 1987 г., когда стали образовываться клубы, начал выступать чаще, рассказывая песнями о годах, прошедших на войне. Так в 1988 г. образовалась группа «Шурави», в состав которой входили многие теперь известные авторы-исполнители: Сергей Миронов, Сергей Сахаров (ныне почившие), Игорь Морозов, Владимир Иванов, Александр Карпенко, Сергей Кузнецов и др. Ездили с концертами по воинским частям, госпиталям, принимали участие в фестивалях военной песни, становились лауреатами.

В 1991 г. было создано творческое объединение ветеранов локальных войн и военных конфликтов войск спец. назначения «Восточный синдром». Состав: Владимир Зайцев (ныне почивший), я, Игорь Морозов.

Из него в 2000 г. вышла группа «Восточный синдром», а ныне группа «А» в составе Василия Денисова и меня.

Война пришла и в Союз, поэтому проехал почти по всем горячим точкам: Преднестровье, Кавказ, Армения, первая и вторая войны в Чечне. И по сей день наш девиз из Чирчика: «Никто кроме нас!»

В советское время с концертами проехал от Польши до Камчатки, а потом распад Союза. А теперь выступаю уже не один, а в составе группы «А» (с Василием Денисовым) и творческого объединения авторов-исполнителей

«Музыкальный десант» (с поэтом Александром Карпухиным и автором-исполнителем Станиславом Юрко).

За период военных действий на территории Чеченской Республики я дал официально 70 концертов, а не официально… За свою небольшую жизнь (20 лет творчества отметил в 2008 г.) я побывал почти во всех родах войск, но это уже другая история.

^{Декабрь 2008 года.}