Часть II

Часть II

Глава 8

Плеве и его сотрудники

В 1903 году в Кишинёве начался известный процесс о погроме[209]. Обвинялись типичные уличные хулиганы. Защитником выступал известный Шмаков. Гражданские истцы были представлены целым созвездием тогдашней адвокатуры. Во главе их Карабчевский, впоследствии правее правого, Соколов, автор приказа № 1 (о неотдании чести солдатами офицерам и пр.), Зарудный, впоследствии министр юстиции при Керенском, Переверзев, Грузенберг, Винавер и др. Председательствовал сенатор Давыдов.

Центр тяжести дела лежал не в погромщиках, а в общем положении евреев в России. Атмосфера создавалась тяжёлая, стороны еле-еле сдерживали, прорывались, останавливаемые председателем. Под конец гражданские истцы ушли, передав всё дело частному поверенному.

Между прочим, Карабчевский считал неприемлемым для правосудия присутствие в зале суда начальника охранного отделения. По этому поводу даже были дебаты, ничем не закончившиеся. Тогда же в охранное отделение были доставлены анонимные угрозы, полученные как гражданскими истцами, так и Шмаковым. Обе стороны просили охраны безопасности их личности.

Кишинёвский процесс был известен всему миру. Но в литературе того времени не имеется и десятой доли действительности.

Всё преувеличено и неправильно освещено.

После кишинёвского погрома вся местная администрация была заменена новыми лицами.

Вопреки различным сообщениям, якобы ушедшие получили высшие назначения, следует констатировать, что это неправда. Губернатор, фон Раабен, был причислен к Министерству внутренних дел в качестве заштатного чиновника с окладом 2800 руб. вместо 12.000 в год, которые он получал по своей прежней должности. Полицеймейстер Ханжонков, как казак, зачислен был по своему войску на оклад 22 руб. в месяц, и, наконец, начальник охранного отделения ротмистр барон Левендаль был отчислен от Корпуса жандармов и уволен в запас. Впоследствии, по окончании процесса по Кишинёвскому делу, новый губернатор князь С.Д. Урусов принял Левендаля на службу на небольшую должность по уездной полиции. Кроме того, за попустительство и бездействие власти начальник кавалерийской дивизии генерал Бекман был отставлен от кандидатуры на Корпус.

По обсуждении создавшегося положения министр внутренних дел В.К. Плеве представил к назначению бессарабским губернатором вышеупомянутого кн. Урусова, впоследствии подписавшего Выборгское воззвание[210], в качестве члена 2-й Государственной думы, а при Временном правительстве товарища министра внутренних дел. Полицеймейстером был назначен рижский полицеймейстер Рейхарт, а начальником охранного отделения — ротмистр П.П. Заварзин (автор этих строк).

В С.-Петербурге после назначения я представлялся Плеве, который дал ряд указаний, смысл каковых сводился к следующему:

— Закон о государственных преступлениях, проведённый в новом Уголовном уложении стремится сконцентрировать работу розыскных органов и судебных властей на более серьёзных государственных преступлениях и сообществах. «Административная переписка», по существу, должна быть строго обоснованной, так как один недовольный и обиженный создаёт десять враждебно относящихся к правительству. Всякая незаконность и бездействие власти — показатель слабости правительственных агентов и их дискредитирует. События в Кишинёве, как совершенно недопустимые, осложнили положение. Губернатор и Вы должны работать согласно и, защищая свои права, ограждать безопасность населения.

Несколько сухой, но ясный в своих выражениях и мыслях, Плеве производил впечатление человека волевого, благородного и фанатика своего долга. Импонировала и его представительная наружность — высокого роста пожилой мужчина с седыми волосами и усами, бритый, с энергичными чертами лица и проницательными, устремлёнными на собеседника глазами. Сознавая, что рано или поздно он будет сражён пулей или бомбой революционера, Плеве относился ко всякого рода охранам определённо скептически, и действительно в 1904 году он был убит бомбой, брошенной в него Сазоновым.

Приблизительно за год до этой катастрофы Плеве ездил на панихиду по убитом социалистом-революционером Балмашевым своём предшественнике, Сипягине, в Александро-Невскую лавру.

Нормально он должен был проезжать мимо «Северной гостиницы», по Знаменской плошади, против Николаевского вокзала. Социалисты-революционеры это учли, и террорист Покотилов со своим товарищем заблаговременно поселились в этой гостинице. Однако накануне Покотилов, приготовляя ударное приспособление к снаряду, допустил какую-то неосторожность, снаряд взорвался и оказался такой силы, что убил и самого Покотилова и превратил в руины занятую им комнату; даже балки были обращены в щепки. Труп Покотилова был обезображен до неузнаваемости и обуглен, а в стиснутых его зубах находилась монета копейка, которая должна была служить грузиком в ударнике.

Вся работа социалистов-революционеров в этом деле была настолько конспиративна, что у местного охранного отделения не только не было сведений о готовящемся террористическом акте, но и личность Покотилова была установлена лишь впоследствии по пуговицам одежды и аптечному рецепту.

При Плеве директором Департамента полиции был А.А. Лопухин, самый молодой из сановников, бывший прокурор судебной палаты, человек выдающихся способностей и огромной памяти. Невольно приходит на ум вопрос, могли Плеве, избравший себе в сотрудники Лопухина и Урусова, быть организатором погромов? А между тем вся революционная пресса, как в России, так и за границей, сделала из него «погромщика».

Тщательный просмотр при Временном правительстве всех секретных документов Департамента полиции, Министерства внутренних дел и охранных отделений не дал ни одной бумаги, которая могла бы компрометировать старую власть в этом отношении. Наоборот, там были найдены указания на строгие кары, отрешения от должностей и даже увольнения за всякое незаконное действие исполнительных агентов в еврейском вопросе.

Вся острота еврейского вопроса заключалась в тяжёлых ограничительных законах, а не в погромах.

В то время ближайшим лицом к Лопухину и даже Плеве был заведовавший особым политическим отделом Департамента полиции С.В. Зубатов, человек не только безусловно сильный, но даже представлявший собою исключительную личность.

Выйдя из гимназии, Зубатов поступил на службу в Московское охранное отделение чиновником и, заинтересовавшись розыскным делом, стал изучать революционный вопрос во всей его широте, а также и возможности противодействия в этом отношении. В течение трёх лет Зубатов был одним из весьма немногих правительственных агентов, который знал революционное движение и технику розыска. В то время политический розыск в империи был поставлен настолько слабо, что многие чины его не были знакомы с самыми элементарными приёмами той работы, которую они вели, не говоря уже, об отсутствии умения разбираться в программах партий и политических доктринах. Зубатов первый поставил розыск в империи по образцу западноевропейскому, введя систематическую регистрацию, фотографирование, конспирирование внутренней агентуры и т.п. Он ясно представлял себе опасность разрастающегося влияния марксизма в рабочей среде и космополитизм в русской интеллигенции и общественности.

Здоровой русской национальной организации в России не было, и мечтой Зубатова было дать толчок к её созданию. Исходя из этого, он остановился на мысли легализовать в рабочей организации минимум политической и экономической доктрины, проводимой социалистами в своих программах, но на основах Самодержавия, Православия и Русской Национальности.

Была создана даже ячейка этой «легализаторской работы», но, не имея успеха в практическом её применении, она провалилась, вызвав нарекания и противодействия со всех сторон, начиная от бюрократии и кончая социалистами. Первые отрицали жизненность влияния марксизма на русскую рабочую среду, последние же считали проведение такой организации в жизнь по меньшей мере опасной для себя.

Зубатов определённо держался того мнения, что самодержавие как олицетворение суверенной национальной власти исторически способствует прогрессу России.

«При Иоанне Грозном четвертовали и рвали ноздри, а при Николае II мы на пороге к парламентаризму», — часто говорил Зубатов.

Особое значение придавал Зубатов организованному им в С.-Петербурге отряду опытных филеров, который посылался в провинциальные города. Отряд, называвшийся летучим, возглавлялся чиновником или жандармским офицером из числа подготовленных и инструктированных лично Зубатовым. Эти отряды на местах производили разработку агентурных сведений, поступавших к Зубатову преимущественно от сотрудников, освещавших центры партий.

Попутно с работой летучих отрядов, по представлению Зубатова, в крупных провинциальных городах организовывались охранные отделения, в общежитии известные под названием «охранок». Эти учреждения имели непосредственную связь с Департаментом полиции и являлись как бы автономными в отношении местных жандармских управлений, губернаторов и даже командира Отдельного корпуса жандармов, если он одновременно не совмещал в себе должности товарища министра внутренних дел.

В качественном отношении розыск был действительно поднят, но создание таких охранных отделений внесло непрерывные трения с жандармскими управлениями, почему постепенно с уходом Зубатова эти отделения вливались в жандармские управления в виде отделов, всецело подчинённых начальникам управлений.

В первый день революции 1917 года Зубатов застрелился.