Арест и СИЗО

Арест и СИЗО

Одна из самых больших глупостей, которую я допустил в своей жизни, заключалась в том, что я поверил в адекватность милиционеров и возможность все быстро и безболезненно решить «по закону». Было ясно, что своей акцией мы заработали административку. Небольшой штраф или даже несколько суток заключения. Сама по себе мысль о том, что нужно вырываться, сопротивляться, бежать от милиционеров казалась мне тогда дикой и несуразной. Зато сейчас подобный образ действий кажется единственно верным, поскольку «по закону» и «быстро и безболезненно» — взаимоисключающие понятия в наших реалиях. В общем, когда я боковым зрением увидел, что партнершу по акции схватили, то безо всяких сомнений протянул милиционеру свой паспорт. Таким образом, я оказался скован и без наручников — через два дня мне надо было бы возвращаться в Германию, в университет, и даже если бы я и сбежал с места «преступления», без документов я бы далеко не уехал. Партнерша, к счастью, смогла убежать, после того как один из милиционеров отвлекся на меня, и я остался в окружении милиционеров, журналистов и безумных православных фанатиков, которые несколько разряжали обстановку своими эсхатологическими проклятиями. На самом деле, бежать надо было и мне. Невзирая на паспорт — на следующий день его можно было бы забрать, вернувшись в компании адвокатов и правозащитников, и свести все к тому же административному правонарушению.

Очень часто решающими оказываются первые дни или даже часы после ареста. Отсутствие адвоката, психологическое давление, полушутливые угрозы — «а откуда у тебя кокаин в кармане?» — заставляют совершать глупости. Первая глупость, которую я совершил — это отказ от адвоката. Я был уверен, что отказываюсь от него лишь на время личного досмотра (в вещах не было ничего криминального, так что обыск меня не пугал). Было десять часов вечера, и если бы я уперся, бюрократические процедуры затянулись бы до утра. Я же не хотел еще больше злить милиционеров. На самом деле, душевное здоровье милиционеров — это последняя вещь, которая должна беспокоить человека в такой ситуации. На первых порах не следует подписывать ничего, кроме жалоб на угрозы и грубое обращение. Как в украинском, так и в российском законодательстве есть статья Конституции, позволяющая отказаться от дачи показаний. С ней почти всегда знакомят, но только делается это в такой форме, чтобы человек сразу понял: «право молчать — пустая формальность, если не хочешь ухудшить свое и без того печальное положение — сотрудничай». Верить этому не надо. Ментов с уличными гопниками роднит не только общая культурная среда и схожий интеллектуальный уровень. Как и гопник, мент использует страх. Молчание на первых порах, в большинстве случаев, лучше, чем самые выверенные и разумные показания. Показания милиционеры обычно пишут сами, с ваших слов, немного изменяя формулировку, подгоняя под бюрократические лекала. На первый взгляд это кажется безобидным, но на самом деле форма способна изменить содержание. Подобно тому как милицейская форма изменяет самую суть человека, следственный новояз способен превратить оправдательную речь в явку с повинной. Лучше молчать или, если навык позволяет, жаловаться. До последнего момента я не верил, что меня отправят в СИЗО. Это казалось абсурдным и бессмысленным, не тот масштаб преступления. Поэтому я верил, что у следствия проснется здравый смысл. Тем более, что я обзавелся адвокатом. Вторая ошибка. Никогда нельзя соглашаться на адвоката, которого предлагает следователь. Таким образом вы даете ментам возможность совершенно легально шарить в вашем кармане, защитой такой «юрист» заниматься не планирует, скорее он будет предлагать вам решить все через свои «связи». В реальных политических делах, особенно в тех, которые привлекли внимание прессы, через «связи» ничего не решается. И даже в тех случаях, когда разумнее дать взятку (например, если вы действительно совершили какую-то серьезную уголовщину), ментовский адвокат, предложенный следствием, редко бывает хорошим посредником. Суд провели очень поспешно, на день раньше, чем все ожидали. Поэтому ни прессы, ни активистов там не было. По особому распоряжению следователя с меня несколько часов подряд не снимали наручники, чтобы не сопротивлялся. Это был первый опыт знакомства с судебной системой, и он развеял робкие иллюзии о том, что «менты, судейские и прокурорские — не одно и тоже». Одно. По крайней мере, с нашей позиции. Из суда меня отправили в ИВС, а оттуда в СИЗО. В ИВС подобралась интересная и поучительная компания: несколько наркоманов, пара воров из Грузии, один барыга, которого взяли с двумя килограммами травы, двое экономических. Почти весь спектр. Во многом этим людям я обязан своим вполне благополучным выживанием в СИЗО, мне в краткой форме провели ликбез: что и как следует, а что не следует говорить сокамерникам. В СИЗО мы опять же поехали на день раньше, чем ожидалось.

После двухдневного «карантина» перекинули в общую камеру, где я и провел последующие полтора месяца своей жизни. Если бы не воспаление легких, которое меня едва не доконало, этот период можно было бы даже назвать интересным и поучительным. Сон в две смены (нар на всех не хватает), суп, который варится в ведре кипятильником, телевизор как центр Вселенной. Писать о «нарушениях режима» заключенными не буду, хотя тогда именно эта часть жизни и была самой интересной. Но интересная в реальности — не значит интересная на бумаге. Информации о том, как сварить брагу из хлеба, как правильно пить чифирь, и о том, как осуществляется коммуникация между камерами, достаточно и в интернете. С тех пор, как я побывал в СИЗО, там сменилось несколько начальников, мою камеру давным-давно расформировали, кто-то уехал в лагерь, кто-то на свободу. Но все равно, описывать детали тюремного быта, сопряженные с коррупцией, лишний раз не стоит. Коррупция — это единственная отдушина, которая позволяет заключенным выживать. Без нее не будет ни лекарств, ни нормальной связи с адвокатом, ни общения с близкими. Ничего. И поэтому, разоблачая беззаконие пенитенциарной системы, можно и нужно писать о многом: о жлобстве и грубости охранников, об антисанитарии, об отсутствии банальной медицинской помощи, и так далее. Но не надо писать о тех небольших нарушениях, которые служат улучшению быта заключенных. В конце концов, мы хотим разрушить тюрьмы, а не привести их деятельность в согласие с буквой закона.