VI

VI

После двухдневной героической обороны Смоленска войсками Раевского, Неверовского и Дохтурова русская армия, оставив город, отступала по старой Смоленской дороге.

Находясь в арьергарде, которым командовал талантливый и мужественный генерал Коновницын, ахтырские гусары почти ежедневно имели стычки с неприятельской кавалерией. 17 августа батальон Дениса Давыдова, особенно отличившийся в делах под Катанью и Дорогобужем, стоял близ Царева Займища. Сюда на рассвете прибыл новый главнокомандующий Михаил Илларионович Кутузов, только что пожалованный титулом светлейшего князя.

Войска встречали его с неописуемым восторгом. И Денис, в тот день увидевший прославленного русского полководца, вполне разделял общие чувства.

Кутузов в сюртуке без эполет, в белой фуражке, с шарфом через плечо и с нагайкой через другое ехал на гнедом иноходце. Массивная фигура Кутузова, крупные черты лица, пухлые щеки, мягкий голос и добродушная улыбка создавали благоприятное впечатление. Главнокомандующего сопровождала большая свита. Денис разглядел среди свитских господ и пасмурного Барклая, и долговязого Беннигсена, назначенного начальником главного штаба, и Ермолова, и Раевского, но особенно бросилось в глаза довольное лицо Багратиона, ехавшего на белой лошади несколько впереди других.

Запретив выстраивать войска, Кутузов стал осматривать их на марше. Подъехав к одному из пехотных полков, он неожиданно остановился. Солдаты засуетились, начали вытягиваться, чиститься, строиться. Кутузов слегка поморщился, махнул рукой.

– Не надо, ничего этого не надо, – сказал он. – Я приехал только посмотреть, здоровы ли мои дети? Солдату в походе не о щегольстве думать, ему надо отдыхать после трудов и готовиться к победе.

Заметив, что растянувшийся по дороге обоз какого-то генерала мешал проходить пехоте, Кутузов подозвал одного из своих адъютантов и приказал:

– Отведи, голубчик, эти экипажи в сторонку. Солдату каждый шаг дорог, скорей до места дойдет – больше отдохнет. О солдатах более всего попечение иметь надлежит!

Когда же обоз освободил дорогу, а следовавший за ним полк егерей в стройных рядах и боевом порядке приблизился к главнокомандующему, он, сняв фуражку и приветливо помахав рукой войскам, воскликнул:

– Как с такими молодцами отступать да отступать!

Слова главнокомандующего стали передаваться из уст в уста. Солдаты с радостным оживлением говорили:

– Вот приехал наш батюшка… Он все нужды наши знает! Как при нем не драться! Все до единого рады головы положить!

– Приехал Кутузов бить французов! – эта крылатая солдатская фраза быстро облетела войска. И дымные поля биваков, как отмечают очевидцы, огласились песнями и музыкой, чего давно уже не бывало25.

Вечером того же дня Денис отправился в главную квартиру, чтобы лично просить Кутузова о дозволении создать армейский партизанский отряд. Но по дороге изменил свой план. Ведь Кутузов ничего не знал о его боевом опыте. А слава бесшабашного поэта-гусара, которой до сих пор пользовался Денис в некоторых военных кругах, могла лишь повредить. Да и князь Багратион, в войсках коего состояли ахтырцы, пожалуй, обидится, узнав, что просьба передана через его голову. Нет, так поступать не годится!

Возвратившись в полк, Денис написал следующее письмо Багратиону:

«Ваше сиятельство! Вам известно, что я, оставя место адъютанта вашего, столь лестного для моего самолюбия, и вступая в гусарский полк, имел предметом самостоятельную службу и по силам лет моих, и по опытности моей, и, если смею сказать, по отваге моей. Обстоятельства ведут меня по сие время в рядах моих товарищей, где я своей воли не имею, и, следовательно, не могу ни предпринять, ни исполнять ничего отличного. Князь, вы мой единственный благодетель! Позвольте мне предстать к вам для объяснения моих намерений; если они будут вам угодны, употребите меня по желанию моему и будьте надежны, что тот, который носил звание адъютанта Багратиона пять лет сряду, будет уметь поддержать честь свою со всею ревностью, какую бедственное положение любезного нашего отечества требует. Денис Давыдов».

Получив это письмо, Багратион отнесся к просьбе своего бывшего адъютанта благосклонно. Спустя три дня, утром, в крестьянском овине при Колоцком монастыре, где ночевал князь, Денис обстоятельно и горячо развивал перед ним план своих будущих действий.

– Неприятель идет одним путем, – говорил Денис, – путь сей протяжением своим очень велик; транспорты с продовольствием неприятеля покрывают пространство от Гжати до Смоленска и далее. Обширность пространства способствует изворотам не только партий, но и целой нашей армии. Что делают толпы казаков при авангарде? Оставя достаточное число их для содержания аванпостов, надо разделить остальных на партии и пустить в середину каравана, следующего за Наполеоном. Пойдут ли на них сильные отряды? Им есть довольно простора, чтобы избежать поражения! Оставят ли их в покое? Они истребят источник жизни и силы неприятельской армии. К тому же обратное появление наших посреди рассеянных от войны поселян ободрит их и усилит войну народную.

Багратион слушал молча, с видимым одобрением. Горячность Дениса всегда ему нравилась, в знании им дела не сомневался, доводы казались основательными. Но последняя фраза насторожила. Князь знал, что разгоравшаяся всюду народная война, при всей очевидной ее пользе, давно уже тревожит царя. Подобный аргумент выдвигать никак не следует. «Хорошо, что Денис говорит об этом со мною, а не с каким-нибудь другим генералом, мог бы себе же повредить, – подумал князь. – Молод еще, дипломатничать не научился, а мысль хорошая, поддержать так или иначе следует».

Между тем, чувствуя молчаливое одобрение князя, Денис, все более и более вдохновляясь, высказывал сокровенные свои мысли:

– Князь, откровенно вам скажу: душа болит от вседневных параллельных позиций! Пора видеть, что они не закрывают недра России; кому не известно, что лучший способ защищать предмет неприятельского стремления состоит не в параллельном, а в перпендикулярном или по крайней мере в косвенном положении армии относительно этого предмета. И кто знает, к чему может привести нас эта война. Ведь говорят, если Москва будет взята неприятелем и мир в ней подписан, то мы пойдем в Индию сражаться за французов… Нет, уж если должно погибнуть, то лучше я лягу здесь! – воскликнул Денис. – В Индии я пропаду за пользу, чуждую моему отечеству, а здесь умру под знаменами независимости, около которых столпятся поселяне, ропщущие на насилие и безбожие врагов наших…26

– Ну, душа моя, – перебил Багратион, – ты, кажется, фантазируешь. В Индию никто не собирается, пустая болтовня. А соображения твои о партизанских действиях одобряю, постараюсь, как могу, помочь…

– На вас все упования мои, ваше сиятельство!

– Хорошо. Оставайся пока при моей квартире. Я нынче же пойду к светлейшему, изложу твои мысли…

… Войска весь день продолжали отступление. Но ропота среди солдат теперь не слышалось. Каждый понимал, что Кутузов в ближайшие дни даст генеральное сражение неприятелю. Настроение у всех заметно улучшилось.

Внимание Дениса, ехавшего с Базилем Давыдовым, привлек Фанагорийский полк, некогда особо любимый Суворовым. Рослые, загорелые, покрытые пылью, фанагорийцы шли весело, с необычной песнью:

Братцы, грудью послужите,

Гряньте бодро на врага

И вселенной докажите,

Сколько Русь нам дорога…

Базиль Давыдов пояснил:

– Представь, песню эту рядовой Остафьев сочинил. Как по-твоему, неплохо?

– И неплохо и примечательно, что простой солдат столь ясно чувства свои выражает, – отозвался Денис.

Базиль почему-то вдруг задумался, затем, повернувшись к Денису, тихо сказал:

– Ты знаешь, в мою голову приходят иногда странные мысли. Мы слишком привыкли считать своих крестьян и солдат рабами… А я, чем более приглядываюсь к ним, тем более убеждаюсь, как часто мы бываем несправедливы. Я не могу тебе связно всего объяснить, но мне бывает стыдно, гадко, когда унижают их человеческое достоинство. Подумай сам… Разве этот рядовой Остафьев, тысячи других защитников отечества не заслуживают лучшего к себе отношения?

Денис с удивлением посмотрел на Базиля, подумал: «Откуда у него эти якобинские мысли?» Но поддерживать разговор на эту тему не счел нужным.

– Эх, брат Василий, напрасно ты себя на минорный тон настраиваешь, да и не ко времени, – произнес он. – Мы люди военные, наше дело воевать, а не философствовать!

– Да, ты прав, сейчас об этом не время думать, – произнес, вздохнув, Базиль. – А все-таки…

Не дослушав, Денис пришпорил лошадь, поскакал вперед. Вдали из-за синего леса выглянула белая колокольня. Ярко блеснул позолоченный крест в лучах предзакатного солнца. Змейкой мелькнула извилистая речонка. Завиднелись на взгорье соломенные крыши хат. Это было его Бородино!

Родные, до боли знакомые места! Здесь провел он беспечные годы своей юности, здесь «ощутил первые порывы к любви и славе». С бьющимся сердцем подъехал Денис к своему дому, где спешно готовили квартиру для Кутузова. Как все здесь изменилось! «Над домом отеческим, – вспоминал он впоследствии, – носился дым биваков, ряды штыков сверкали среди жатвы, покрывавшей поля, и войска толпились на родимых холмах и долинах. Там на пригорке, где некогда я резвился и мечтал, где я с алчностью читывал известия о завоевании Италии Суворовым, о перекатах грома русского оружия на границах Франции, – там закладывали редут Раевского. Красивый лесок перед пригорком обращался в засеку и кишел егерями…» Пробыв несколько минут в своей усадьбе и не найдя здесь никого из дворовых, Денис медленно поехал по широкой и пыльной бородинской улице, занятой различными войсковыми частями. При выезде из села, где отдыхали только что подошедшие ратники московского ополчения, кто-то тихо и неуверенно окликнул его. Он остановил лошадь. Высокий ратник в белой рубахе, с ополченским крестом на шапке, отделившись от товарищей, подошел к нему.

– Никифор! – воскликнул Денис, признав в ратнике старого приятеля. – Ты как это в ополчение попал?

– Совесть не позволяет дома сидеть, Денис Васильевич, – ответил Никифор. – Из наших, бородинских, человек сорок тут, – кивнул он головой в сторону ополченцев.

– А остальной народ где же?

– Третьего дня Евдоким Васильевич сюда заезжали, распорядились всех в Денисовку отправить… Уж под Можайском я встретил наш обоз… Дюже народу горько родные места покидать!

– Ничего не поделаешь… Война! – вздохнул Денис и, чуть помедлив, спросил: – Ну, а вы здесь как последние годы жили?

– Да уж жизнь крестьянская известна, – как-то нехотя ответил Никифор, и лицо его помрачнело.

– Я, как тогда был у вас, приказал бурмистру корову тебе дать и лесу на кузницу отпустить… Разве ты не получил?

– Получил, премного вами доволен, Денис Васильевич…

– Так что же? От нужды-то оправился?

– На первых порах оно точно… легше стало…

– А потом что случилось?

Никифор несколько секунд стоял молча, теребя бороду и о чем-то раздумывая. Потом произнес:

– Не знаю, как вам и сказать… Кузнецы на мужицкие пятаки живут, а народ кругом обеднял, на легкий оброк деньги собрать трудно… А тут, как на грех, лошадь пала, потом градом посевы выбило… Так и живешь, словно худой кафтан латаешь: одну дыру починил, другая расползается… Эх, да чего уж теперича толковать об этом! – махнул он рукой. – Время такое, кто завтра жив будет!

– Вот это верно! Кто жив будет! – отозвался Денис. – Что ж, прощай пока, Никифор… Не поминай лихом, если мне самому погибнуть суждено… – И, дав шпоры коню, поскакал к соседнему селу Семеновскому, где остановился Багратион.

… Вечер был ясный, прохладный. Денис долго-долго лежал на опушке тронутого легкой позолотой Семеновского леса, с грустью наблюдая, как солдаты быстро разбирают бородинские избы и заборы для постройки редутов, для костров. Война докатилась до его собственного дома! И чужеземцы могут не сегодня-завтра стать здесь хозяевами! Эта мысль была невыносима, сердце сжигала бешеная ненависть… Успокаивало лишь одно: он и его братья с оружием в руках, не щадя своих сил и крови, дерутся с неприятелем. Они отомстят за поруганное отечество, за осквернение родных очагов.

– Вот ты где! А я целый час тебя повсюду ищу! – прервал размышления Дениса подошедший Базиль. – Князь Багратион возвратился от светлейшего и ожидает к себе ваше высокоблагородие…

Денис вскочил.

– Ну, как думаешь? Отказано?

– Не могу знать, но не думаю, чтобы отказали, – ответил Базиль. – Настроение у князя как будто хорошее…

– Дай боже! Ох, и покажу я вам!.. – с нескрываемой злобой воскликнул Денис, погрозив кулаком в сторону неприятеля.

И, придерживая саблю, позванивая шпорами, по-кавалерийски, вразвалку, выбежал из лесу.

Багратион находился в избе, сидел у стола, что-то быстро писал на большом листе бумаги. Увидев Дениса, отложил перо в сторону, поднялся, объявил сразу:

– Светлейший согласился послать для пробы одну партию в тыл французской армии, определив на оное предприятие пятьдесят гусар и восемьдесят казаков. Он желает также, чтобы ты сам взялся за это…

– Я бы стыдился, князь, предложить опасное предприятие и уступить исполнение его другому, – ответил Денис. – Вы сами знаете, что я готов на все. Но людей выделили мало… Дайте мне тысячу казаков, и вы увидите, что будет!

– Я бы с первого разу дал тебе три тысячи, ибо не люблю ощупью дела делать, – произнес Багратион, – но об этом нечего и говорить… Кутузов сам назначил силу партии. Надо повиноваться.

– Хорошо. Если так, я иду и с этим числом, – согласился Денис. – Авось открою путь большим отрядам!

Багратион одобрительно кивнул головой.

– Я от тебя этого и ожидал, душа моя… Поимей в виду, отряд для тебя выделяется почти накануне большого сражения, когда каждый человек армии дорог, а кроме сего, – он значительно поднял палец, – оцени и то, что светлейший без ведома государя, на свою личную ответственность, разрешает тебе начать партизанские действия…

– Передайте, князь, мою сердечную благодарность его светлости за доверие, – сказал Денис. – И верьте, ручаюсь честью, партия будет цела. Для этого нужны только отважность в залетах, решительность в крутых случаях и неусыпность на привалах и ночлегах. За это я берусь.

– Отлично! Не сомневаюсь!

Багратион подошел к столу, взял бумаги, протянул Денису:

– Это предписание генералам Васильчикову и Карпову о выделении лучших гусар и казаков. А это моя инструкция для тебя. Неприятеля беспокоить со стороны нашего левого фланга, расстраивать обозы и парки, забирать фураж и продовольствие, ломать переправы… Рапортовать будешь только мне. Передвижения свои сохраняй в самой непроницаемой тайности и о продовольствии отряда заботься сам. Ну, что у тебя еще?

– Я хотел просить вас… у меня нет карты Смоленской губернии, где, я думаю, прежде всего развернутся наши действия.

– Изволь, я тебе дам свою, – сказал Багратион, доставая из походной сумки карту. – Вот возьми!

– Спасибо, князь. В ближайшие дни вы получите о нас первые известия…

Багратион окинул Дениса теплым взглядом, затем порывисто притянул к себе, перекрестил, поцеловал в лоб.

– Ну, с богом, голубчик! Прощай! Я на тебя надеюсь!