22 Вопреки официальной истории: Боливар Гарсиа Маркеса («Генерал в своем лабиринте») 1986–1989
22
Вопреки официальной истории: Боливар Гарсиа Маркеса («Генерал в своем лабиринте»)
1986–1989
В 1975 г., опубликовав роман «Осень патриарха», Гарсиа Маркес доказал, что «Сто лет одиночества» — не случайная творческая удача и что мировая литература вправе ждать от него новых высот. Теперь, издав «Любовь во время чумы», он доказал, что не принадлежит к числу тех писателей, чья творческая карьера заканчивается с присуждением Нобелевской премии. Перейдя в творчестве к теме любви, он параллельно активизировал и свою политическую деятельность, отстаивая идеи мира, демократии и мирного сосуществования. Было ясно, что правительство Рейгана не потерпит новых революционных режимов в Центральной Америке и Карибском регионе. Кубинцы, являвшиеся вдохновителями многих революционных движений, стали более осторожны, ибо они активно поддерживали освободительное движение в Южной Африке и боялись усиления давления со стороны США в Карибском регионе. Кроме того, процессы, происходящие в СССР, свидетельствовали о том, что в ближайшем будущем нельзя будет рассчитывать на поддержку Советского Союза в вопросах борьбы за мировую революцию. В это же время Рейган столкнулся с трудностями при ведении войны против революции в Никарагуа, и даже он не отметал с ходу идею мирных переговоров. (В середине 1986 г. Международный суд в Гааге признает, что администрация США нарушала международное право, оказывая помощь никарагуанским контрас; позже в том же году в США разразится шумный политический скандал, известный как Ирангейт, который не лучшим образом скажется на правительстве Рейгана.)
Даже в Колумбии с тех пор, как к власти в 1982 г. пришел Бетанкур, развивался мирный процесс, хотя теперь уже многие обозреватели выражали сомнения по поводу способности президента благополучно довести его до конца и сам Гарсиа Маркес говорил с нарастающим пессимизмом о курсе, взятом страной. В конце июля 1986 г. он предупредит, что Колумбия находится «на грани гибели» и что трагические события во Дворце правосудия в 1985 г. стали неизбежным результатом совокупности пагубных обстоятельств: безрассудства герильи, репрессивной политики правительства и в целом разгула преступности и насилия[1141]. Слова Маркеса, возможно, на нейтральных наблюдателей произвели бы более сильное впечатление, сделай он свое заявление за неделю до ухода Бетанкура с поста президента, в частности после того, как «Международная амнистия» раскритиковала Бетанкура за то, что он позволяет военным нарушать права человека. А так получалось, что его предостережение адресовано новому либеральному правительству Вирхилио Барко, а не другу Гарсиа Маркеса консерватору Бетанкуру.
Таким образом, проповедуя идеи мира и любви, Гарсиа Маркес сам начал рассуждать с позиции социал-демократии и антиколониализма, причем так убежденно, что это, должно быть, привело в замешательство его старых друзей и обрадовало врагов, которые только и ждали того, чтобы он и Фидель свалились со своих пьедесталов. Варгас Льоса в числе прочего опять назвал колумбийца «лакеем Фиделя Кастро» и «политическим оппортунистом»[1142]. Последнее обвинение, мягко говоря, не совсем справедливо в отношении человека, который навлек на себя массу неприятностей политического характера, оказывая поддержку Кубе и, более того, готов был потратить крупные суммы на выполнение своих политических обязательств, как это было в случае с Alternativa в Колумбии в 1970-x гг. и как он собирался продемонстрировать еще раз, в более широком масштабе, на Кубе.
В январе 1983 г. Габо и Фидель, находясь на Кайо-Пьедрас, где они встретились впервые после того, как Гарсиа Маркес стал лауреатом Нобелевской премии, начали мечтать о том, чтобы открыть в Гаване латиноамериканский институт кинематографии. Фидель, немного разбиравшийся в механизмах пропаганды, несомненно, был впечатлен тем, сколь огромный авторитет и влияние приобрел Гарсиа Маркес во всем мире после получения престижной награды, и наконец-то стал сознавать — пожалуй, с запозданием — идеологическое значение культуры. Теперь, рассуждая с Гарсиа Маркесом о кинематографе, он думал о том, что кино, возможно, воздействует на сознание масс сильнее, чем книги, и задавался вопросом: столь же ли эффективны латиноамериканские фильмы последних лет, как шедевры 1960-х и начала 1970-х гг., на создание которых режиссеров на всем континенте, в том числе и на Кубе, вдохновила победа его революции? Они сидели на берегу Карибского моря, увлеченные серьезным разговором, и Фидель, рассматривавший этот вопрос, как и следовало ожидать, с более воинственной позиции, сказал: «Мы обязательно должны создать такое кино… Я двадцать лет посвятил борьбе и думаю, что такие фильмы, как пушечная батарея, сотрясают до мозга костей. Сколь богато наше кино в этом смысле! Конечно, воздействие книг велико, но, чтобы прочитать книгу, нужно десять, двенадцать часов, два дня; а документальный фильм можно посмотреть всего за сорок пять минут»[1143]. Может, появление голливудского актера в американском Белом доме вызвало столь неожиданный энтузиазм Кастро? Об этом можно только догадываться. Но они с Гарсиа Маркесом заговорили о возможности создания в Гаване латиноамериканской кинематографической организации как средства увеличения континентальной кинопродукции, повышения ее качества, укрепления единства латиноамериканских стран и, конечно, пропаганды революционных ценностей.
Закончив «Любовь во время чумы», Гарсиа Маркес сразу же приступил к работе над новым проектом. С 1974 по 1979 г. его внимание было сосредоточено на политической журналистике, но в период с 1980-го по 1990-е гг. он снова увлекся кино, и статьи, что он писал в 1980–1984 гг., были самым тесным образом связаны с кино в целом и с его конкретными проектами в частности. Самый амбициозный из них — это создание Фонда нового латиноамериканского кино в Гаване вкупе с новой Международной школой кино и телевидения в городке Сан-Антонио-де-лос-Баньос неподалеку от кубинской столицы[1144]. Это была прекрасная возможность использовать свои капиталистические деньги на поддержку революционных идей. Не исключено, что Гарсиа Маркес придерживался принципа: там, где политическая деятельность уже невозможна, нужно действовать через культуру. Эта кинематографическая организация поможет объединить производство кинопродукции и изучение искусства кино, а в школе будут преподавать теорию и практику создания фильмов не только молодым латиноамериканцам, но и студентам из других частей света.
К 1986 г. планы создания двух новых институтов находились на стадии осуществления, и Гарсиа Маркес установил тесный контакт с режиссерами радикального толка, обсуждая пути их дальнейшего развития. Но год он начал с работы не над фильмом, а над книгой о создании фильма. Его друг Мигель Литтин, живший в эмиграции чилийский кинорежиссер, в мае — июне 1985 г. нелегально вернулся в родную страну и вывез тайком 100 000 футов кинопленки с сюжетами о Чили под властью Пиночета[1145]. Гарсиа Маркес наверняка считавший, что он символически проиграл Пиночету, вернувшись в литературу до падения чилийского диктатора, увидел возможность взять реванш и в начале 1986 г. встретился в Мадриде с Литтином, дабы изучить разные варианты того, как это сделать. В течение недели он в общей сложности восемнадцать часов интервьюировал чилийца, затем вернулся в Мексику и рассказ на шестьсот страниц ужал до ста пятидесяти. Он пояснил: «Я предпочел написать рассказ Литтина от первого лица, без каких-либо драматических вкраплений или претензий на историзм с моей стороны, дабы создалось впечатление, что повествование ведет — в доверительном тоне — сам герой. Окончательный текст, разумеется, мой собственный, поскольку голос автора не взаимозаменяем… Все равно я попытался сохранить чилийские идиомы оригинала и старался уважать образ мыслей рассказчика, который не всегда совпадает с моим собственным». Книга «Приключения Мигеля Литтина, нелегально побывавшего в Чили» («La aventura de Miquel Litt?n, clandestine en Chille») вышла в свет в мае 1986 г.[1146] «Овеха Негра» выпустила ее тиражом 250 000 экземпляров, и в ноябре 15 000 из них были сожжены в чилийском порту Вальпараисо, что, должно быть, доставило Гарсиа Маркесу особое удовлетворение. Молчание было бы куда более действенной реакцией со стороны правительства Пиночета, которому к тому времени — хотя никто этого не знал — оставалось править недолго: всего несколько лет.
Несмотря на свое короткое отступление в сторону политической провокации, Гарсиа Маркес настолько был предан своей миссии борца за мир, что тем же летом, 6 августа, даже согласился выступить с речью на Второй конференции стран «шестерки», ставивших перед собой цель предотвратить ядерную катастрофу. Конференция, созванная по случаю сорок первой годовщины разрушения Хиросимы, проводилась в мексиканском курортном городке Икстапа. «Шестерка» (Аргентина, Греция, Индия, Мексика, Швеция, Танзания) ратовала за приостановление всех ядерных испытаний[1147]. На открытии конференции Гарсиа Маркес выступил с речью «Дамоклов катаклизм», в которой отметил, что международные проблемы вполне разрешимы мирным путем, но почему-то много денег тратится на вооружения, и это, на его взгляд, абсолютно нерационально, поскольку, как он выразился, «после ядерной катастрофы останутся одни лишь тараканы»[1148]. В каком-то смысле эта его речь о будущем планеты была продолжением его нобелевской речи о судьбе Латинской Америки.
Осенью, в то время как Гарсиа Маркес занимался созданием новой кинематографической организации, Родриго поступил в Американский институт кино в Лос-Анджелесе, что абсолютно шло вразрез с деятельностью его отца в революционной Гаване. В этом институте Родриго будет учиться четыре года. Гонсало тем временем вернулся в Мексику со своей возлюбленной Лией Элисондо и вместе с Диего Гарсиа Элио, сыном Хоми Гарсиа Аскота и Марии Луисы Элио, работал над собственным проектом — учреждением солидного издательства «Эль Эквилибриста»[1149]. Одним из их первых проектов станет подарочное издание книги «По следу твоей крови на снегу», которое выйдет в октябре.
Гарсиа Маркес старался воодушевить латиноамериканских режиссеров на создание фильмов в жанре независимого кино, но те больше были заинтересованы в том, чтобы экранизировать его произведения. В 1979 г. мексиканский режиссер Хайме Эрмосильо снял фильм по сценарию Гарсиа Маркеса под названием «Дорогая моя Мария» («Maria de mi corazon»). В начале 1980-х гг. бразильский режиссер Руй Гуэрра снял фильм «Эрендира», поставленный по рассказу Гарсиа Маркеса — с едва заметными отклонениями от оригинального сюжета — о девочке-подростке из колумбийской Гуахиры, которую вынудили стать проституткой, обслуживавшей десятки мужчин в день, дабы она могла расплатиться со своей бессердечной бабкой за то, что случайно сожгла ее дом. В конце концов Эрендира, дорожа своей свободой, сбегает даже от Улисса, молодого человека, который любит ее и помогает ей убить ее жестокую бабку, — интересная переработка с феминистским уклоном европейских сказок о Золушках, ведьмах и прекрасных принцах. В июле 1984 г. было объявлено, что 7 августа колумбийское телевидение будет показывать фильм Хорхе Али Трианы «Время умирать» — ремейк одноименного фильма Рипштейна, снятого почти двадцать лет спустя. Теперь это был фильм колумбийского, а не мексиканского производства, и цветной, а не чернобелый. Этот фильм служил очередным негласным оправданием поступка Николаса Маркеса, убившего Медардо; как и прежде, ясная четкость сюжета в духе Софокла, написанного Гарсиа Маркесом, потрясала воображение, хотя опять склонность писателя к нравоучительным речениям, заменявшим реалистичные диалоги, к сожалению, немного рассеивала внимание зрителя. В декабре 1985 г. газета Excelsior сообщила, что ведется подготовка к экранизации «Истории одной смерти, о которой знали заранее». В Момпокс приехали Франческо Рози с Аленом и Энтони Делонами. (Позже Ален покинет съемочную площадку[1150]) Другие исполнители главных ролей — Ирен Палас, Орнелла Мути и Руперт Эверетт. В сентябре 1986 г. Мишель Брандо из газеты и Le Monde опубликовал статью об этом фильме, в которой сами съемки, проходившие в туристических городах Картахене и Момпоксе, он обрисовал как некое эпохальное событие — столь же эпохальное, как сюжет фильма[1151].
4 декабря 1986 г., во время проведения 8-го Гаванского кинофестиваля, состоялось открытие Фонда нового латиноамериканского кино. С речью выступил президент фонда Гарсиа Маркес; несколько слов сказал Грегори Пек, находившийся в то время в кубинской столице; Фидель Кастро, прежде не слывший большим любителем кино, дал интервью, которое было опубликовано во многих газетах. В своем выступлении Гарсиа Маркес упомянул, что в 1952–1955 гг. режиссеры Хулио Гарсиа Эспиноса, Фернандо Бирри, Томас Гутьеррес Алеа и он сам учились в Центре экспериментального кино в Риме. В те дни итальянский неореализм они воспринимали как образец того, «каким должно быть наше кино — кино, снятое с минимальными денежными затратами, но самое человечное во все времена»[1152]. Приветственные послания направили Ингмар Бергман, Франческо Рози, Аньес Варда, Питер Брук и Акира Куросава. 15 декабря открылась Международная школа кино и телевидения; ее директором стал давний друг Гарсиа Маркеса, Фернандо Бирри. Спустя неделю с небольшим было объявлено, что фонд собирается снять семь фильмов по сценариям самого Гарсиа Маркеса. В последующие несколько лет ближайшими партнерами писателя будут директор кинематографической организации Кубы Алькимиа Пенья и Элисео Альберто Диего (Личи), сын одного из величайших кубинских поэтов Элисео Диего. Личи будет не только вести вместе с новым президентом занятия — или «практические семинары», как называл их Гарсиа Маркес, — но еще и работать вместе с ним над разработкой и созданием целого ряда киносценариев. Маркес с головой окунется в деятельность, связанную с этими двумя институтами, своей энергичностью, энтузиазмом и целеустремленностью удивляя как своих соратников, так и многих гостей, что будут посещать его детища в последующие годы.
В самый разгар всех этих торжеств из Колумбии пришла трагическая весть, омрачившая праздничное настроение: 17 декабря в Боготе по выходе из редакции газеты El Espectador был убит ее руководитель Гильермо Кано. Война между медельинским наркобароном Пабло Эскобаром и колумбийской системой правосудия достигала решающей стадии. Эскобар уже занимал седьмое место среди богатейших людей планеты; в своей преступной деятельности он придерживался принципа «подкуп или пуля», пытаясь подкупить или уничтожить всякого, кто вставал на его пути, что приводило к дальнейшему росту коррупции и неэффективности старой колумбийской системы с ее махинациями и насилием. Его планы пролезть в высшие эшелоны государственной власти были сорваны, и газета El Espectador, всегда героически выступавшая против него, также поддерживала экстрадицию в США лиц, подозреваемых в переправке наркотиков. Теперь Кано поплатился за свой героизм. Эскобар уже расправился с министром юстиции, председателем верховного суда и начальником национального управления полиции, но убийство столь уважаемого журналиста особенно потрясло нацию. Сотрудник El Espectador Мария Химена Дусан рассказывала мне: «В следующий раз я увидела Гарсиа Маркеса на Кубе. Это было в декабре 1986 г., примерно в то время, когда был основан фонд кино. Через несколько дней он попытался связаться со мной и в конце концов нашел меня по телефону. „Гильермо Кано убили, — сообщил он. — Просто взяли и убили. Потому я и не хочу возвращаться в Колумбию. Там убивают моих друзей. Никто не знает, кто кого убивает“. Расстроенная, я пришла к нему домой. Габо поприветствовал меня, сказав, что Гильермо Кано был единственным другом, который по-настоящему защищал его. Приехал Кастро, я плакала. Габо объяснил, что случилось. Фидель много говорил. Габо опять сказал мне, что он не вернется на родину, что ему очень горько. Я сказала: „Знаешь, ты должен выступить по поводу событий в Колумбии“, но он ни в какую. Я пришла к выводу, что случай с Турбаем в 1981 г. сильно его задел»[1153]. Гарсиа Маркес не сделал публичного заявления по поводу убийства Кано и не выразил соболезнований его вдове, Ане Марии Бускетс.
Несмотря на трагические известия из Колумбии, Маркес с энтузиазмом взялся за выполнение своих новых обязанностей в Гаване. На Кубе он оставался несколько месяцев, работая сразу в нескольких направлениях, решая все вопросы, принимая участие во всем. Во всех латиноамериканских и испанских газетах стали появляться статьи о деятельности Гарсиа Маркеса в области кино и о возможных экранизациях его книг[1154]. Совсем другое дело! Кино — не литература, чьи творцы приговорены к одиночеству. Кино — коллективное творчество, предполагает общение, высокую активность; кино сексуально; кино — это молодость и развлечение. И Гарсиа Маркес наслаждался каждой минутой своей работы в кино. Его окружали красивые молодые женщины и энергичные, амбициозные, но почтительные молодые мужчины. Он был в своей стихии. Хотя это было дорогое удовольствие. С иронией в голосе он заметит, что Мерседес не одобряла его дорогостоящего хобби, но он игнорировал ее протест. «Когда мы были бедны, все наши деньги уходили на кино. Теперь деньги у нас есть, но я по-прежнему трачу их на кино. И посвящаю ему почти все свое время»[1155]. Некоторые утверждают, что в тот год Гарсиа Маркес потратил на нужды школы 500 тысяч долларов из собственных средств и большую часть своего времени. Именно тогда, чтобы изыскать деньги для фонда кино, он начал просить за свои интервью у европейских и американских журналистов от 20 до 30 тысяч долларов, и те охотно выкладывали такие суммы, причем желающих было поразительно много.
В новой школе Гарсиа Маркес на регулярной основе читал курс по созданию прозаических произведений и сценариев — учил, как писать повести и рассказы, как переделывать их в сценарии. Следующие несколько лет в числе гостей и преподавателей школы будут Фрэнсис Форд Коппола, Джилло Понтекорво, Фернандо Соланас и Роберт Редфорд[1156]. Отношения с Редфордом были особенно важны для Гарсиа Маркеса: возвращая свой долг красивому американскому радикалу, в августе 1989 г. он приедет в Юту и прочитает курс лекций в основанном Редфордом американском институте независимого кино «Сандэнс»[1157]. Как правило, Маркес говорит, что его принцип: очень дорого продавать свои работы нелатиноамериканским режиссерам, а латиноамериканским — отдавать за бесценок или бесплатно. Некоторые свои книги, в частности «Сто лет одиночества», он не позволяет экранизировать, из-за чего несколькими годами раннее у него вышел конфликт с Энтони Куинном. (Говорят, Куинн предложил ему продать права за миллион долларов; по словам первого, Гарсиа Маркес согласился, но потом отменил сделку, что сам колумбиец всегда отрицает[1158].) Относительно других своих произведений Гарсиа Маркес не был столь категоричен. Например, он рассматривал возможность продать права на экранизацию романа «Любовь во время чумы» нелатиноамериканцу, хотя в свое время говорил, что отдаст его только латиноамериканскому режиссеру. Наконец в 2007 г. он остановил свой выбор на одном голливудском режиссере — англичанине Майке Ньюэлле. Тот должен был снять фильм по этой его книге в Картахене с Хавьером Бардемом в главной роли[1159]. Ходили слухи, что Мерседес наконец-то надоела бесконечная филантропия мужа и она решила отложить немного денег для наследников. Как-никак это был «ее» роман.
Поскольку в литературном творчестве Гарсиа Маркес перешел от темы власти к теме любви, было логично, что любовь должна занимать главное место и в его кинопроектах. Наверно, мы никогда не узнаем, как расценивали этот шаг кубинцы, но следующие несколько лет в новом фонде кино только и будет разговоров что о кинематофафических исследованиях Гарсиа Маркеса темы любви в отношениях между людьми, которые он проводил с помощью разных режиссеров. Эти исследования воплотятся в серию из шести фильмов под общим названием «Трудная любовь» («Amores dificiles»), позаимствованным у Итало Кальвино, — так называется малоизвестный сборник его рассказов (в США этот цикл показывали по общественному телевидению под названием «Опасная любовь»). Все фильмы, входящие в цикл, мрачнее, чем можно было бы предположить на основе рекламных материалов, и во всех так или иначе исследуется взаимосвязь между любовью и смертью[1160].
Спустя шесть лет, в 1996 г., Гарсиа Маркес, опять-таки в содружестве с Хорхе Али Трианой, создаст фильм абсолютно в духе произведений Софокла под названием «Алькальд Эдип» («Edipo Alcalde»; по аналогии с трагедией «Царь Эдип»). Сценарий к фильму написал сам Гарсиа Маркес в соавторстве с бывшей студенткой Гаванского института кино Стеллой Малагон. Это фильм об алькальде небольшого городка, не только столкнувшийся со всеми зверствами и ужасами Колумбии XX столетия, но еще и переживающем старую как мир собственную трагедию: Эдип убивает своего отца, спит со своей матерью, роль которой исполнила все еще эффектная испанская актриса Анхела Молина. Многие критики нещадно ругали фильм, но он имеет важные достоинства, и его по справедливости можно считать провалом героической попытки: в нем отражена вся сложность проблем Колумбии и некоторые мрачные стороны ее внутренней обстановки, и Триане удалось сбалансировать мифологические мотивы с политическим контекстом. Он также хотел экранизировать повесть «Полковнику никто не пишет», и, наверно, у него это получилось бы неплохо, но, ко всеобщему удивлению, Гарсиа Маркес отдал проект Артуро Рипштейну, с которым у писателя всегда были непростые отношения (говорят, Рипштейн был рассержен тем, что Триана снял ремейк его фильма «Время умирать»). В 1999 г. картина наконец-то вышла на большой экран, но этот фильм, несмотря на международную славу Рипштейна и великолепный актерский состав, в который входили такие звезды мировой величины, как Фернандо Лухан, Мариса Паредес и Сальма Хайек, считается наименее убедительной из всех экранизаций произведений Гарсиа Маркеса[1161].
Эта не вполне удачная работа подтвердила слова Гарсиа Маркеса, которые он часто повторял: что его отношения с кино — это своего рода несчастливый брак. Он и кино не уживаются вместе, но жить друг без друга не могут. Пожалуй, было бы точнее — хотя это и более жесткая оценка — сказать, что его любовь не взаимна (одностороннее зеркало, как гласит название одного из его мексиканских телевизионных фильмов): он не может жить без кино, зато кино прекрасно без него обходится. И все же правда состоит в том, что на него часто возлагают вину за окончательные варианты фильмов, хотя как автор оригинального текста он не может нести ответственность за конечный продукт. Мел Гуссов, американский театральный и кинокритик, написал в The New York Times, что Гарсиа Маркесу нужен режиссер такого же уровня, какого он сам достиг в литературе, режиссер, наделенный столь же уникальным гением, как Бунюэль[1162]. (Быть может, поэтому работа «Лето мисс Форбс» Эрмосильо, птенца гнезда Бунюэля, оказалась более удачной, чем фильмы других режиссеров по сценариям Маркеса.) Сын писателя, Родриго, сказал мне, что его отец «безнадежен» по части диалогов даже в своих романах; но композиция сценария к фильму «Время умирать» — это бесспорный шедевр, и все его фильмы весьма интересны по концепции, хотя диалоги плохие. Какая жалость, что Феллини не рискнул ставить его произведения и что Акира Куросава, в те годы крайне взволнованный возможностью экранизации «Осени патриарха», так и не сумел сдвинуть свой проект с мертвой точки.
Несмотря на все его успехи и бурную деятельность на Кубе, те годы были крайне трудными для Гарсиа Маркеса. Даже он был вынужден признать, что взвалил на свои плечи непосильную ношу и разбрасывается своим талантом, нерационально растрачивает свои силы. Он подвергался нападкам со стороны своих недругов справа, был вовлечен в многочисленные споры и дискуссии, в ту пору мало его интересовавшие, не говоря уже про скандалы и близкие к скандальным ситуации, сопровождавшиеся злобными сплетнями, что не совсем подобало человеку, которому скоро должно было исполниться шестьдесят лет. В марте 1988 г. он отмечал свое шестидесятилетие и тридцатую годовщину совместной жизни с Мерседес (21 апреля) в Мехико и Куэрнаваке. На торжестве присутствовали Белисарио Бетанкур и еще тридцать друзей со всего мира. Колумбийская пресса изгалялась: так ему шестьдесят или шестьдесят один? (Конечно, он справлял свой шестьдесят первый день рождения.) Газеты пестрели заголовками типа «Гарсиа Маркесу снова шестьдесят». Он не сможет долго терпеть этот фарс, хотя большинство писателей, в том числе авторы аннотаций из издательств, публикующих его книги, будут указывать 1928 г. в качестве даты его рождения аж до 2002-го — а некоторые и после, — пока не выйдут его мемуары «Жить, чтобы рассказывать о жизни».
В этом же месяце Гарсиа Маркес опубликует свой часто переиздаваемый точный — написанный забавно, но с огромной симпатией — портрет Фиделя Кастро «Преклонение перед словом». В этой зарисовке он делает упор не на достоинствах Кастро как военного, а восхваляет его умение обращаться со словом. Он отмечает, что его другу свойственны «железная дисциплина» и «необыкновенная способность обольщать». Что «невозможно представить другого человека, который был бы столь привержен привычке вести беседу». Что, когда Кастро устает говорить, он «отдыхает разговаривая». Что он «ненасытный читатель». Маркес сообщает читателям, что Фидель — «один из тех редких кубинцев, которые не поют и не танцуют», и с восхищением добавляет: «Не думаю, что на всем белом свете найдется более невезучий неудачник». Но кубинский лидер также «человек аскетических привычек и неиссякаемых надежд, получивший основательное образование в старых традициях, осторожный в словах, с изящными манерами… На мой взгляд, он — один из величайших идеалистов нашего времени, и это, пожалуй, его величайшее достоинство, хотя оно и таит для него огромную опасность». И все же, когда Гарсиа Маркес однажды спросил его, чего бы ему хотелось сделать больше всего на свете, великий лидер ответил: «Просто поторчать на углу какой-нибудь улицы»[1163].
Теперь наступил такой момент, когда Гарсиа Маркес на время обратил свой взор к театру. В январе 1988 г. было объявлено, что аргентинская актриса Грасиэла Дуфау сыграет главную роль в постановке по произведению Гарсиа Маркеса «Любовная отповедь сидящему в кресле мужчине»[1164]. Маркес скажет, что спектакль — cantaleta, скучная нудная тирада, и само это слово подразумевает, что зануда — обычно, конечно же, женщина — не получает и не ждет ответа от объекта своего внимания. (Всю свою взрослую жизнь Гарсиа Маркес говорил, что с женщинами спорить бесполезно.) Эта тема, эта форма жила в его сознании на протяжении многих лет, и вообще-то когда-то он вынашивал идею написать «Осень патриарха» в форме отповеди, которую дает диктатору одна из главных женщин в его жизни[1165].
Премьеру спектакля в Национальном театре имени Сервантеса в Буэнос-Айресе перенесли с 17 на 20 августа. В итоге Гарсиа Маркес, по его собственным словам, «нервничавший, как дебютантка», не смог справиться с волнением и заставить себя поехать на премьеру спектакля, поставленного по его произведению. Он остался в Гаване, послав вместо себя на растерзание буэнос-айресским критикам — которые слыли самыми требовательными и безжалостными в Латинской Америке — Мерседес, Кармен Балсельс и ее двадцатичетырехлетнего сына Мигеля (он был фотографом). На премьере присутствовал весь политический и культурный бомонд Буэнос-Айреса, в том числе несколько правительственных министров. Из важных персон не пришли только президент Альфонсин и сам прославленный драматург. К сожалению, возвращение на большую театральную сцену Буэнос-Айреса не было столь успешным, как его первое появление там в 1967 г. Спектакль был встречен сдержанными аплодисментами; овацию стоя публика не устраивала. Отзывы буэнос-айресских театральных критиков были самые разные, но в целом отрицательные. Общее мнение выразил авторитетный критик из La Naci?n Освальдо Киром: «Трудно узнать автора „Ста лет одиночества“ в этом длинном монологе женщины, уставшей жить без любви… Это свидетельствует о том, что он совершенно не владеет драматургическим языком. Нельзя отрицать, что „Любовная отповедь…“ — поверхностная, скучная, утомительная мелодрама»[1166].
Пьеса представляет собой одноактный монолог. Действие, как и в романе «Любовь во время чумы», происходит в безымянном городе, в котором безошибочно узнается Картахена. «Нет на свете ничего более похожего на ад, чем счастливый брак!» — это первые слова Грациэлы, несколько измененные после того, как их впервые процитировал Гарсиа Маркес. В романах ирония заключена в самом повествовании, а в пьесах — в драматургии сюжета, что требует от автора творческой интуиции совершенно иного рода, которой Гарсиа Маркес, очевидно, не обладает. Но самое печальное не это и даже не отсутствие драматургического действия. Самый большой недостаток пьесы — это почти полное отсутствие серьезных размышлений и анализа. Как и в романе «Любовь во время чумы», в «Любовной отповеди…» выведен конфликт между супругами (как, впрочем, и в повести «Полковнику никто не пишет», написанной более тридцати лет назад)[1167], и центральная идея — что традиционный брак не подходит для большинства женщин — сама по себе, несомненно, важна и интересна, только вот шестидесятилетний автор, пожалуй, недостаточно современен, чтобы дать ей радикальное или даже содержательное осмысление. К сожалению, «Любовная отповедь…» — однобокое произведение, которое в отличие от романа «Любовь во время чумы» мало что привносит в копилку мировой классики о любви. Незадолго до премьеры спектакля Гарсиа Маркес сказал, что он никогда не хотел быть кинорежиссером, потому что не любит проигрывать[1168]. Театр оказался еще более рискованным предприятием. Здесь в кои-то веки он проиграл. И пытать счастья второй раз уже не станет.
После триумфа «Любви во время чумы» Гарсиа Маркес, несмотря на мучительное, изводящее ощущение недолговечности успеха, которое постоянно его тревожило, хотя он находился в зените славы, с удвоенной энергией окунулся в работу — казалось, нет предела его работоспособности, — занимаясь разными видами деятельности. И все же налицо были явные признаки творческого износа. Было заметно, что «Приключения Мигеля Литтина, нелегально побывавшего в Чили» написаны в спешке; «Любовная отповедь сидящему в кресле мужчине» — эксперимент в той области, где он не чувствует себя в своей стихии; работа одновременно над шестью киносценариями — непосильная нагрузка для любого человека. Ко всему прочему, он уже начал писать новое большое произведение, ни много ни мало роман о самом выдающемся герое Латинской Америки всех времен — о Симоне Боливаре.
Гарсиа Маркес с самозабвением занимался делами фонда и школы кино, но в последние месяцы все меньше времени уделял международной политике и своей роли посредника в урегулировании политических проблем. Обстановка в Центральной Америке была не радужная, но Куба, казалось, переживала один из самых благоприятных моментов в своей истории. Однако и там ситуация начала меняться. Гарсиа Маркес видел, что его короткий период отдыха от политики и дипломатии скоро закончится, ибо над Кубой и Колумбией сгущались тучи, которые не рассеются до конца столетия.
В июле 1987 г. он был почетным гостем на Московском международном кинофестивале. 11 июля его принял в Кремле Михаил Горбачев, и он настоятельно посоветовал советскому лидеру, инициировавшему проведение радикальных реформ, посетить Латинскую Америку. В то время Горбачев слыл самым популярным политиком на планете, все только о нем и говорили. Они обсудили, как сообщалось в официальном коммюнике, «реорганизацию, проводившуюся в СССР, ее международное значение, роль интеллектуалов и значение человеческих ценностей в современном мире»[1169]. Горбачев сказал, что, читая книги Гарсиа Маркеса, видишь, что в них нет нечестивых замыслов; они — продукт любви к человечеству. Гарсиа Маркес сказал, что «гласность» и «перестройка» — великие слова, подразумевающие огромные исторические перемены — может быть! Некоторые — вне всякого сомнения, он думал о Фиделе Кастро — весьма скептичны на этот счет, добавил он.
А сам Маркес тоже сомневался? Да, он не был уверен в положительных результатах реформ, и об этом можно судить по его более поздним комментариям, в которых он признается, что выразил Горбачеву свое беспокойство по поводу некоторых политиков — предположительно он имел в виду Рейгана, Тэтчер, папу Иоанна Павла II, — предупредив советского лидера, что они, возможно, попытаются извлечь выгоду из его шагов доброй воли, и это таит в себе опасность. По его словам, ему было очевидно, что Горбачев с ним абсолютно искренен, и сам он, Гарсиа Маркес, эту встречу расценивает как самое важное событие в его жизни за последние годы[1170]. На этот раз он, возможно, не преувеличивал.
К концу следующего года Гарсиа Маркес близко сойдется с людьми, стоящими у власти в Мексике, в стране, в которой он в общей сложности прожил более двадцати лет. В декабре 1988 г. президентом был избран Карлос Салинас де Гортари, и колумбийский писатель поспешил подружиться с новым лидером. В предстоящие годы они будут тесно взаимодействовать в области международной политики. Из Мексики Гарсиа Маркес отправился в Каракас, чтобы присутствовать на инаугурации венесуэльца Карлоса Андреса Переса, ставшего президентом во второй раз, — он выполнял обещание, которое дал в то время, когда только он один верил, что этот энергичный популист способен вернуться к власти.
Над романом о Боливаре Гарсиа Маркес начал работать почти сразу, как закончил «Любовь во время чумы». Хотя все его романы были основаны на глубоком понимании латиноамериканской и мировой истории и сам он, создавая «Осень патриарха», много читал о диктаторах и диктатурах, ему никогда не приходилось прибегать к методам исследования и написания истории как таковой. Теперь, поскольку центральный персонаж был лицом историческим и при этом весьма известным политическим деятелем, Маркес считал, что каждое событие в романе должно соответствовать историческим фактам и каждая мысль, каждое утверждение и каждое слабое место Боливара в книге должны быть результатом тщательного исследования фактического материала и грамотно увязаны с контекстом. Для этого ему придется прочитать десятки книг о Боливаре и о том времени, когда он жил, тысячи его писем, а также консультироваться с целым рядом представителей власти, в том числе с несколькими авторитетными знатоками жизни и эпохи великого Освободителя[1171].
Создавая своего Патриарха в 1970-х гг., Гарсиа Маркес был волен выбирать любую грань любого диктатора, дабы смоделировать собирательный образ, вписывающийся в общий замысел его повествования. С Боливаром дело обстояло иначе: хотя каждый историк имел свое видение этой исторической фигуры, основополагающий материал представлял установленные данные, и вскоре Маркес выяснил, что интерпретация каждого историка базировалась на более чем одном факте, а в большинстве случаев на совокупности множества фактов, и то, что получалось в конечном счете, являло собой лишь вершину айсберга[1172]. Так или иначе, Маркесу пришлось перерабатывать огромный объем информации, но с учетом собственного творческого потенциала, чтобы представить на суд читателя освеженный портрет Боливара, а не нечто застывшее, погребенное под горой сухих фактов.
Конечно, хотя Освободитель написал и надиктовал десять тысяч писем и существует бессчетное количество мемуаров, написанных о нем его соратниками и теми, кому случалось с ним общаться, есть целые периоды его жизни, о которых известно очень мало. Относительно неизученная область — его личная жизнь и особенно его отношения с женщинами. Гарсиа Маркеса больше всего заинтересовало — по причинам личного характера и в литературном плане — последнее путешествие Боливара по реке Магдалене, фактически не освещенное ни в письмах, ни в мемуарах, что открывало перед писателем огромное поле деятельности: он мог сочинять свои собственные истории, не заботясь об их исторической достоверности.
Роман будет посвящен Альваро Мутису, которому принадлежала идея его создания. Он даже сам написал короткий фрагмент первого варианта, «Последний лик», когда находился в мексиканской тюрьме в конце 1950-х гг. В итоге Гарсиа Маркес уговорил его не доводить свой проект до конца и уступить ему свою идею. Название «Генерал в своем лабиринте» было дано роману почти сразу же, как Гарсиа Маркес приступил к работе над ним.
Симон Боливар родился в Каракасе (Венесуэла) в 1783 г. и был выходцем из среды креольской аристократии. В то время весь континент — территория, которую мы ныне называем Латинской Америкой, — находился в руках Испании и Португалии. Под владычеством этих государств Латинская Америка оставалась почти три столетия; Англия и Франция контролировали по нескольку островов в Карибском море. Тогда во всех странах Латинской Америки, как и в недавно обретших независимость Соединенных Штатах, существовало рабство. К тому времени, когда Боливар умер (в 1830 г.), почти вся Латинская Америка освободилась от пут иностранных государств, рабство было официально осуждено, в некоторых странах отменено. И все эти перемены произошли в первую очередь благодаря Боливару.
Отец Боливара, землевладелец, умер, когда его сыну было два с половиной года; его мать умерла, когда ему не было и девяти лет. В двенадцать лет он взбунтовался против приютившего его дяди и переселился в дом своего наставника Симона Родригеса. В девятнадцать лет, после поездки в Европу, он женился на молодой женщине, которая умерла менее через восемь месяцев после свадьбы. В тот момент он, похоже, решил, что его удел — одиночество. (Больше он не женится, хотя у него будут связи с десятками женщин. Самая известная из них — отважная эквадорка Мануэла Саэнс, к тому времени сама почти легендарная личность; она не раз спасала ему жизнь.) По возвращении в Европу Боливар присутствовал на коронации Наполеона в Париже в декабре 1804 г. Его воодушевляли успехи Наполеона как освободителя Европы, но решение последнего стать монархом вызывало у него неприятие. Вернувшись в Латинскую Америку, он поклялся посвятить свою жизнь борьбе за освобождение от испанского колониального ига, поступил на военную службу и в конце концов прославился на весь континент, завоевав почетный титул «Освободитель». Все остальные лидеры освободительного движения, даже такие великие генералы, как Сан-Мартин, Сукре, Сантандер, Урданета и Паэс, один за другим неизбежно терялись в лучах его славы.
Даже если оставить в стороне вопрос о количестве военных побед и поражений, а просто рассмотреть статистику военных походов Боливара по континенту, через Анды и по могучим рекам, протекающим по незаселенным территориям, факты и цифры его двадцатиоднолетней кампании ошеломляют. Но при этом он ни разу не был серьезно ранен. Свою первую военную экспедицию по реке Магдалене в Колумбии он совершил в двадцать девять лет; в тридцать его провозгласили освободителем Венесуэлы; в тридцать восемь он был избран президентом Колумбии, в которую тогда входили территории современных Венесуэлы и Эквадора. В этот период он написал ключевые документы о самобытности Латинской Америки. Самый знаменитый из них — «Письмо с Ямайки» (1815), в котором он доказывает, что у всех латиноамериканских регионов больше сходства между собой, чем различий, и что главная особенность Латинской Америки, которую необходимо принять и признать, — это ее многонациональный характер.
Однако, как только испанцы были изгнаны, местные лидеры принялись отстаивать свои местные и региональные интересы; началось дробление освобожденных республик. Возникла угроза анархии, диктатуры, крушения иллюзий. Сокровенная мечта Боливара — единство Латинской Америки — начала угасать. Он стал помехой, рупором непрактичного идеализма. Пусть другие не могли похвастать столь великими подвигами, какие совершил Боливар, зато они теперь, на их взгляд, более реально, чем он, оценивали ситуацию, сложившуюся с наступлением постколониального периода. И в первую очередь колумбиец Франсиско де Паула Сантандер — главный враг Боливара и, в глазах Гарсиа Маркеса, типичный cachaco. Роман начинается с того момента, когда Боливар осознает, что в Колумбии у него, несмотря на все его победы и непоколебимый авторитет, нет будущего, и готовится к отъезду из Боготы — по сути, отказывается от свой грандиозной мечты. В сорок шесть лет, больной, полный разочарований, великий Освободитель отправился по реке Магдалене в изгнание, хотя Гарсиа Маркес допускает, что Боливар никогда не терял надежды и все еще намеревался организовать очередную освободительную кампанию, если это будет возможно.
Роман состоит из восьми глав и — опять — делится на две половины. В первой части (главы 1–4) говорится о путешествии по той самой великой реке, по которой плавал сам Гарсиа Маркес более века спустя, направляясь в школу[1173]. В случае с Боливаром это его последнее путешествие длилось с 8 по 23 мая 1830 г. Вторая часть романа (главы 5–8) повествует о последних шести месяцах жизни Боливара, которые он провел у моря, на северо-восточном побережье, там же, где позже пройдут детство и почти вся юность Гарсиа Маркеса. Одно из его самых любимых испанских стихотворений, «Строфы на смерть отца», написанное Хорхе Манрике в конце эпохи Средневековья, известно прежде всего строками: «Ведь наши жизни — лишь реки, / И путь им дан в океан, / Который — смерть…»[1174], а также еще одной, в которой говорится, что смерть — это «ловушка», «западня», в которую мы попадаем. Или в «лабиринт», как сказал бы Гарсиа Маркес, идя по стопам Боливара. И хотя писатель не упоминает Манрике, в его романе прослеживается абсолютно та же логика, что и в знаменитом стихотворении испанского поэта.
«Генерал» в названии романа обозначает власть, но концепция «лабиринта» дает понять еще до того, как начинается само повествование, что даже сильные мира сего не способны контролировать свою судьбу, неотвратимость. Конечно, такое бессилие можно рассматривать как оправдание поступков людей, стоящих у власти, и даже сочувствие к ним, которое, вероятно, испытывал маленький Гарсиа Маркес к своему деду, ибо полковник Николас Маркес был единственным «могущественным» — влиятельным, респектабельным, надежным — человеком, которого он знал. Значит, все творчество Маркеса — это своего рода размышление о невозможности удержать того старика, о душевных муках ребенка, у которого старенький, слабый здоровьем «отец», и посему самый важный урок его детства — это то, что его единственная надежа и опора, его любимый дедушка должен «скоро» умереть? Такой урок показывает, что власть желанна, необходима, но непрочна, фальшива, скоротечна и иллюзорна. В современной мировой литературе, пожалуй, один только Гарсиа Маркес и симпатизирует людям, наделенным властью. И, хотя он всегда был социалистом, в его произведениях неизменно присутствует нотка аристократичности, что, возможно, и объясняет, почему его книги сами по себе обладают необъяснимой властью: разумеется, трагедия воспринимается как нечто более масштабное, глубокое, пронзительное, если главные герои возвеличены властью, обособленностью, одиночеством и, не в последнюю очередь, влиянием на судьбы миллионов людей и на саму историю.
К тому времени, когда Гарсиа Маркес начал писать роман «Генерал в своем лабиринте», он уже был близко знаком с Фидием Кастро — первым кандидатом на героя номер два после Боливара в списке великих людей Латинской Америки. И он по праву считается великим, хотя бы потому, что является долгожителем на политическом олимпе: находится у власти почти полвека. Фидель — «король», сказал мне однажды Гарсиа Маркес. Сам писатель, напротив, всегда утверждал, что у него нет ни таланта, ни склонности, ни желания — еще меньше способности — выносить такое одиночество. Да, серьезный писатель очень одинок, говорил он, но одиночество по-настоящему великого политического лидера — это нечто совсем другое. Тем не менее здесь, в этом романе, характер Боливара представлен как совокупность слабостей и недостатков, присущих Боливару, Кастро и самому Гарсиа Маркесу, хотя, конечно же, в целом образ главного героя фактически скомпонован из черт, свойственных Освободителю.