Глава девятнадцатая НЕДОЛГОЕ СЧАСТЬЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава девятнадцатая

НЕДОЛГОЕ СЧАСТЬЕ

Идиллия с пескарями, однако, продолжалась недолго. Вновь, который уже раз, в судьбу Нельсона вмешалась большая политика. Как всегда, тревожные ветры задули с европейского материка. Австрийская империя потерпела очередное сокрушительное поражение от Франции и поспешила заключить с ней унизительный мир. Теперь Лондон, лишенный последнего союзника, остался один на один с Парижем. Заклятый враг англичан генерал Бонапарт сразу же принялся собирать для вторжения в Англию огромную армию и транспортный флот в Булони.

— Мои старые ворчуны — вот мой лучший довод! — говорил Бонапарт, разглядывая в зрительную трубу очертания английского берега. — Мне бы только добраться до кромки ближайшего пляжа, а там я уж буду гнать этих лавочников до самой Ирландии!

Английская общественность разволновалась, ведь одно дело, когда война идет где-то далеко, и совсем иное, когда она вот-вот придет в твой дом. От правительства стали требовать решительных мер по обороне острова. Вездесущие журналисты донимали главнокомандующего флотом метрополии адмирала Джервиса. Уставший от расспросов граф Сент-Винсент вяло отбивался:

— Я не говорю, что французы не пройдут. Я говорю, что они не пройдут морем!

Флот флотом, но укреплять береговую оборону надо было незамедлительно. Для этого все британское побережье было разбито на участки, во главе которых решено было поставить опытных адмиралов из числа тех, кто на тот момент не имел никакого назначения. Среди таковых оказался и Нельсон. Учитывая его популярность, талант и боевой опыт, Нельсона определили на наиболее ответственный юго-восточный участок побережья, против которого как раз и располагалась главная французская десантная база — Булонь.

Нельсона это назначение не порадовало. Он посчитал, что недруги специально сослали его на юго-восток Англии, чтобы разлучить с Эммой. А потому Джервису и другим пришлось приложить немало усилий, чтобы разубедить мнительного героя и доказать ему обратное. Только тогда Нельсон взялся за дело.

В Адмиралтействе относительно назначения Нельсона единства не было. Противники приводили следующий весьма веский аргумент:

— Известно, что Нельсон чрезвычайно удачлив в морских сражениях, однако не менее известно, что он столь же несчастлив в сражениях сухопутных и десантных, из которых так ни одного никогда и не выиграл, а потому стоит ли вновь поручать ему дело, которое он заведомо провалит?

Впрочем, хулителям Нельсона быстро заткнули рот, и указ о его назначении был подписан королем.

Новая должность была для Нельсона делом совершенно незнакомым, однако он с присущим ему энтузиазмом взялся за укрепление береговой обороны. Он расставлял сторожевые вышки и укреплял батареи, организовывал в прибрежных деревнях вооруженные отряды и налаживал систему оповещения.

Однако новая должность не приносила удовлетворения, и Нельсон решает попытать счастья. Твердо веря в свою удачу, он намеревается пересечь на приданном ему фрегате Ла-Манш и поглядеть, чем занимаются французы в Булони. Поход этот Нельсон приурочил к третьей годовщине своей победы над французами при Абукире. В такой день ему просто не может не повезти!

Но от судьбы не уйдешь, и Нельсона ожидало глубокое разочарование. Все предприятие свелось к тому, что с фрегата сделали несколько выстрелов по берегу, оттуда ответили тем же. Разрядив с дальней дистанции орудия, Нельсон вернулся домой. Понимая, что надо сохранять хорошую мину при плохой игре, он по возвращении объявил:

— Пустяк, конечно. Однако нам нужно было показать врагу: не смей угрожать, будешь наказан! Кстати, этими выстрелами мы успокоили детей и женщин в Лондоне!

В ответ по Англии пронесся слух о нелепой гибели Нельсона у Булони. Что касается французов, то они разразились целой серией едких карикатур, на которых тщедушный Нельсон, сидя верхом на маленьком суденышке, пытается править в сторону Франции, где его уже поджидает здоровенный генерал Бонапарт с не менее огромным тесаком в руке. Самое обидное, что французские карикатуры начала перепечатывать и английская бульварная пресса. Нельсон был в ярости.

Спустя несколько дней Нельсон решает повторить свой набег, но на этот раз не ограничиваться бесполезным обстрелом, а высадить десант, чтобы пощекотать противнику нервы. Для участия в операции Нельсон привлек несколько фрегатов и до семидесяти всевозможных мелких судов. В качестве десанта использовались ополченцы и матросы. Операция была подготовлена наспех, даже сам Нельсон не знал, что его ожидает на вражеском берегу. Им двигало только желание доказать всем, что судьба по-прежнему милостива к нему, и заставить произносить его имя с почтением.

Но, как оказалось, французы к встрече англичан были готовы. Виной всему оказалась британская пресса, на все лады расписавшая первую диверсию Нельсона и сообщившая, что знаменитый адмирал готов взять реванш и вновь посчитаться с французами в самое ближайшее время.

Когда десантная флотилия Нельсона подошла к Булони, чтобы захватить в абордажном бою несколько французских транспортных судов, там ее уже ждали. Шлюпкам с десантом не дали даже отойти от судов: их тут же расстреляли из замаскированных орудий. В несколько минут были убиты более четырех десятков матросов, еще полторы сотни были ранены. Пришлось убираться ни с чем.

На следующий день ведущие лондонские газеты вышли с аршинным заголовком: «Кем будет теперь лорд Нельсон: бароном Булонь или шевалье де Ла-Манш?» Самолюбие победителя Абукира и Копенгагена было уязвлено.

За бессмысленные потери Нельсон держал ответ перед графом Сент-Винсентом. Несмотря на дружеское расположение к своему давнему соратнику, Сент-Винсенту пришлось провести с Нельсоном весьма неприятный разговор. Тот оправдывался:

— Больше я никогда не позволю себе посылать людей в атаку, в которой не принимаю участие сам!

Всю ответственность за провал операции Нельсон безропотно взял на себя. Чтобы поддержать друга и любовника в столь не простой для него час, к Нельсону в Диль приехала чета Гамильтонов. При этом Эмма была озабочена не столько произошедшей с ее возлюбленным неприятностью, а тем, что пришла пора подыскать новое достойное жилье, где Гамильтоны и Нельсон могли бы жить втроем. Нельсон против такого решения не возражал.

— Являясь бароном Нильским и виконтом Хилборо, я просто обязан иметь недвижимость в Англии, а потому, дорогая Эмма, я надеюсь на твой вкус!

* * *

Прекрасно понимая, что войны с Францией будут длиться еще много лет, Нельсон осознавал, что реально воспользоваться подаренным ему неаполитанским королем поместьем Бронте на Сицилии вряд ли удастся и что их с Эммой мечта жить там не более чем красивая сказка. Поэтому надо было искать какое-нибудь жилье в Англии.

Едва Гамильтоны отъехали в Лондон, как Нельсон уже пишет Эмме: «Я вернулся на корабль, а Эммы там нет. Нет и нет, мое сердце готово разорваться. Я в молчаливом смятении, на стенах четыре портрета леди Гамильтон, но, увы, оригинала нет. Мы расстались, чтобы скоро увидеться снова, — это должно быть так, это будет так. Моя дорогая жена, как мне выдержать эту разлуку? Боже милостивый, какая перемена. Мне так тяжело, что ничего не хочется. Когда я вспоминаю счастливые часы, прожитые вместе, разлука кажется кошмаром. Лучшие времена настанут, они должны наступить, если Богу будет угодно. Голова моя идет кругом. Люби меня так же, как любит леди Гамильтон, она знает мои мысли, и, хотя это письмо сумбурно, ты все поймешь. Благослови тебя небо. Аминь, аминь, аминь».

Вскоре Эмма присмотрела большой и красивый дом с наделом земли в пятьдесят два акра в Мертоне, местечке, расположенном всего лишь в семи милях от центра Лондона. Нельсон так и не нашел возможности посмотреть найденную Эммой Мертонскую усадьбу. Однако он не печалился: если дом понравился Эмме, то он просто не может не понравиться ему самому. Несмотря на то что финансовое положение Нельсона в ту пору оставляло желать много лучшего, он выложил последнее и купил выбранную Эммой усадьбу за девять тысяч фунтов.

Еще во время приезда Эммы в Диль Нельсон сказал ей:

— Милая, когда мы купим усадьбу, ты станешь повелительницей и хозяйкой всех земель и вод, а все, и я в том числе, будут твоими гостями, послушными тебе во всем! Я надеюсь, что ты навсегда полюбишь наше приобретение. Это будет мой подарок тебе!

Мнения сэра Уильяма относительно скорого переезда на новое место жительства никто не спрашивал. Впрочем, Нельсон, вежливости ради, нашел случай приободрить 70-летнего старика:

— Уверяю вас, что я постараюсь сделать так, чтобы и на новом месте вы чувствовали себя счастливым!

Вскоре Гамильтоны перебрались в Мертон. А затем оттуда Нельсону пришло письмо от сэра Уильяма. Письмо весьма примечательное, так как в нем Гамильтон как бы официально передавал Эмму на попечение Нельсона, отказываясь от всех прав на нее взамен на спокойную старость: «Мы живем во владении Вашей Светлости уже несколько дней, и теперь я могу сказать кое-что конкретное. Я прожил с нашей дорогой Эммой несколько лет, я знаю ее достоинства. Господь дал ей ум и доброту, о которых я высокого мнения. Одинокий моряк вполне мог поручить такой разумной женщине выбрать дом, предоставив ей в том полную свободу. Я уверен, что Вам повезло, потому что нельзя было найти жилье, более соответствующее Вашим вкусам, и так дешево: сделка свершилась как раз за три дня до того, как распространились слухи о мире. Уже сейчас каждое поместье в округе подорожало, и буквально завтра можно будет продать Ваше на тысячу фунтов дороже. У Мертона есть два преимущества, бесценных для Вашей Светлости: близость города, с одной стороны, и полное уединение — с другой. Сам по себе дом так комфортабелен, мебель так чиста и хороша, и потом — здесь сосредоточено столько разных удобств, что Вам остается только немедленно приехать. Вы будете наслаждаться всем; для Вас есть даже приятная сухая тропинка для прогулок вокруг фермы длиной в целую милю. Вас очень позабавит то, как Эмма с матерью обустраивают свинарники и курятники; канал ожил благодаря уткам, а петух уже гордо вышагивает по дорожкам со своими курами. Я совершенно согласен с Вами в том, что в канале нужно разводить рыбу; я ручаюсь, что через несколько месяцев Вы сможете заказать хорошее рыбное блюдо и получите его в первый момент».

Именно в Мертоне Нельсон проведет самые счастливые дни своей жизни.

* * *

В октябре 1801 года между Англией и Францией был заключен Амьенский мир. Брошенная бывшими союзниками, Англия сочла за лучшее признать все территориальные завоевания своей агрессивной соседки и получить хотя бы небольшую передышку. Однако все прекрасно понимали, что за Амьенским миром последуют новые войны.

Едва газеты опубликовали параграфы нового мирного договора, как Нельсон тут же написал рапорт с просьбой об отпуске по причине слабости здоровья.

Спустя несколько дней он был уже в Мертоне. К приезду героя местные жители соорудили деревянную триумфальную арку. Увидев большой дом с ухоженным садом, Нельсон тут же сказал:

— Я назову его Райский Мертон! Обратившись к старому Гамильтону, он добавил:

— Тот, кто проживет дольше всех, унаследует все это! Биограф Нельсона Г. Эджингтон: «Вскоре все трое зажили размеренной жизнью, которую можно было назвать идиллией. Нельсон жил как сельский помещик, о чем мечтал с детских лет. Они с Эммой упивались тем, что они вместе; держались все время за руки и глядели в глаза друг другу, словно влюбленные подростки, а сэра Уильяма как будто бы устраивало существование «в уголке» их жизни. Почти все время он проводил за рыбной ловлей в изгибе протекающей по усадьбе речушки, которую они все называли «каналом». Любовники вели себя как муж и жена даже в присутствии посторонних, а сэр Уильям выглядел их гостем. Эмма и Нельсон всегда были в каком-то лихорадочном возбуждении, может быть, потому, что сознавали: они вкушают от запретного плода. Несомненно, их страсть подогревалась и теми правилами, которые они для себя установили: они никогда не виделись рано утром. Эмма, например, ни разу не видела своего героя небритым. Они спали в разных комнатах и виделись только тогда, когда оба были «при параде». И так каждый день».

Если Г. Эджингтон представляет совместную жизнь Нельсона и Гамильтонов как идиллию, то старому другу Нельсона лорду Минто, посетившему Мертон, все виделось несколько в ином свете: «Весь их дом и образ жизни таковы, что я испытал и гнев, и грусть… Она стремится довести дело до законного брака, поскольку сэру Уильяму суждено недолго ей мешать. Возможно и то, что она надеется пережить леди Нельсон. А между тем и она, и ее муж, и весь домашний штат — все живут за счет Нельсона. Она — в расцвете красоты, но стала дороднее, чем раньше; по-прежнему льстит ему неприкрыто и без всякой меры, а он выслушивает это так же покорно, как ребенок глотает кашу. Она демонстрирует какую-то нелепую, отвратительную любовь к Нельсону. Весь дом — не только комнаты, но также лестницы и все прочее увешаны его и ее портретами, оружием, здесь видишь настенные подарочные тарелки, флагшток с «Ориента» и прочее, и прочее. Все это — тот перебор тщеславия, который производит обратный эффект. Если бы дом принадлежал леди Гамильтон, это еще можно было бы понять, но сделать собственный дом зеркалом, в котором весь день любуешься сам собой, — просто дурной вкус».

О, Эмма была далеко не так проста! Куда было до нее добродетельной простушке Фанни! За Нельсона Эмма ухватилась мертвой хваткой. Превратив Мертон в музей прижизненной славы Нельсона, она взялась за его родственников. Далеко не сразу, а постепенно, одного за другим она делала их своими союзниками. Больше остальных сопротивлялся ей отец Нельсона преподобный Эдмунд, искренне сочувствующий своей несчастной невестке. Но пришел день, когда сдался и он. По приезде Нельсона-старшего в Мертон Эмма устроила ему столь пышную встречу, что старик, никогда в жизни ни сталкивающийся ни с чем подобным, растаял.

— Это не просто дом — это усадьба мира! — прослезился преподобный Эдмунд. — Я тоже хотел бы стать одним из его обитателей! Мы с сэром Уильямом оба старики, и мы должны видеть, как счастлив наш герой!

Понимая, что она окончательно теряет Нельсона, Фанни пишет ему последнее отчаянное письмо: «Мой дорогой супруг, прошло какое-то время с тех пор, как я тебе писала. Моя любовь не выдержит обет молчания, который ты на меня налагаешь, и в этот раз — ты уж меня прости — я тебе не подчинюсь. В своем июльском письме я умолчала, что теперь у нас есть удобный теплый дом. Давай жить вместе, дорогой мой муж. Я не буду счастлива до тех пор, пока это не произойдет. Снова заверяю тебя, что у меня только одно желание в жизни — угождать тебе. Давай забудем прошлое, оно пройдет как сон. Сейчас я могу лишь умолять тебя: поверь, что я все такая же, любящая тебя всей душой, твоя жена Фрэнсис Г. Нельсон».

Но письмо вернулось к Фанни с припиской на конверте, сделанной рукой Нельсона: «Лорд Нельсон вскрыл письмо по ошибке, но не читал».

Единственное, чем могла хоть как-то утешиться Фанни: ее пригласили на день рождения королевы Шарлотты в Сент-Джеймский дворец. Эмме туда путь был заказан навсегда.

И все же леди Гамильтон одержала полную победу…

* * *

Иногда Нельсон с Эммой ездил в город, и тогда его приветствовали толпы народа. Однажды здоровенные рабочие впряглись в его карету и везли ее до самой городской ратуши Гилдхолла. Им было глубоко наплевать на жен и любовниц Нельсона, они просто любили своего героя.

В пику высшему свету Нельсон и Эмма устроили собственный салон в Мертоне и зазывали туда окрестных аристократов и друзей адмирала. Деньги Нельсона катастрофически таяли, ибо Эмма совершенно не умела не то что экономить, но даже просто жить по средствам.

Не выдержав «прелестей» Мертона, сбежал оттуда сэр Уильям:

— Пусть ваш безумный мир живет, как вам хочется, а я хочу дожить свою жизнь спокойно!

Тогда же Гамильтон составил завещание, согласно которому все свое имущество отписал, как когда-то и обещал, племяннику Чарльзу Гревиллю. Племянник посоветовал дядюшке развестись, и сэр Уильям серьезно призадумался…

Тем временем Эмма не давала Нельсону отдышаться. Один прием в Мертоне следовал за другим. Особенно пышное торжество она устроила в годовщину Копенгагенской победы. В разгар праздника красавица прочла настоящий панегирик своему возлюбленному: «Победителю при Ниле, покорителю Копенгагена, грозе и разрушителю Северной конфедерации, опоре и поддержке Сент-Винсента, герою 14 февраля, восстановившему Неаполитанское королевство, хранителю Рима, мстителю за королей, ангелу-хранителю Британии, герою из героев, участнику 124 битв, из которых он вышел со славой, достоинством и скромностью; Нельсону — которым гордится отечество и друзья».

В разгар мертонских празднеств в Бате умер отец Нельсона. Первой, кто откликнулся на случившееся, была Фанни, которая сразу же отправилась в Бат. Нельсон тоже хотел отдать последний сыновний долг, но ехать на похороны ему якобы категорически запретила Эмма, испугавшаяся, что совместное горе может вновь сблизить Нельсона и его жену. Поведение Нельсона в этом случае не может не вызывать удивления и осуждения. Боевой адмирал стал к этому времени бессловесной игрушкой в руках умелой обольстительницы. Ослушаться ее он не мог даже во имя собственного отца. Разумеется, этот случай сразу же стал известен в аристократических кругах и вызвал законное возмущение как Нельсоном, так и леди Гамильтон.

Затем прошел слух, что сэр Уильям все же решился подать на развод. Для Эммы это было бы полным крахом всех ее планов. Пока Гамильтон жил в Мертоне, все внешне выглядело вполне благопристойно: чета Гамильтонов гостит у Нельсона. С отъездом же сэра Уильяма все сразу поменялось: теперь было ясно, что, прогнав мужа, леди Гамильтон сожительствует с героем Нила. Развод в то время был делом скандальным, после которого уже нельзя было надеяться на снисхождение высшего света, куда Эмма все еще мечтала попасть. Еще один скандал, связанный с его именем, не нужен был и Нельсону.

Чтобы уговорить мужа отказаться от своего намерения, Эмма поспешила на Пиккадилли, где Гамильтон в последнее время снимал квартиру. Разговор супругов был нелегким. Сэр Уильям напомнил, что Эмма промотала все его состояние, Эмма умоляла его вернуться в Мертон. Гамильтон упорствовал.

— Я не поддамся твоему сумасшествию! — говорил он. — Не натягивай лук слишком сильно, тетива может лопнуть! Пусть все худшее останется в Мертоне, и туда я больше не вернусь!

Призывая сэра Уильяма быть благодарным Нельсону за его гостеприимство, Эмма уговорила его если и не вернуться в Мертон, то хотя бы в последний раз совершить вместе с ней и Нельсоном небольшое путешествие по Англии. Гамильтон согласился.

Поездка по Центральной Англии и Уэльсу Нельсона в сопровождении Гамильтонов была триумфальной. Везде героя Абукира и Копенгагена встречали феейверками, демонстрациями и народными гуляньями. Во время всей поездки Нельсон с Эммой усиленно отговаривали Гамильтона от развода. На обратном пути отставного дипломата завезли в Мертон на празднование дня рождения Нельсона. Эмма исполняла хвалебную песнь собственного сочинения в честь возлюбленного:

Так живи же бесконечно

Тот, кому мы благодарны,

Флота нашего надежда.

Пусть тебе судьба подарит

Много дней счастливой жизни,

Пусть друзей число утроит,

Имя Нельсона и славу

Навсегда соединит.

Теперь Нельсон и Эмма всеми силами старались угодить старому Гамильтону. Сэр Уильям заявил, что желает кататься по реке и ловить рыбу. Эмма с Нельсоном немедленно подтвердили, что это прекрасная идея и они тоже только об этом и мечтали. На следующий день Гамильтоны и Нельсон катались на лодке по Темзе. Эта поездка стала объектом внимания журналистов и вызвала массу насмешек.

«Тайме» писала: «Не боясь насмешек, которые на него навлечет такая благопристойность, герой Нила изо дня в день сидит и наблюдает, как сэр Уильям и леди Гамильтон ловят пескарей. Сэр Уильям, воплощенная щедрость, платит лодочнику целую гинею в день за его страдания».

Газета «Пост»: «В настоящее время супруги Гамильтон ежедневно проводят время в лодке, подвигающейся по Темзе между Кингстоном и Хэмптоном и ловят рыбу. При этом лорд Нельсон находится неотступно при Ее Светлости».

Публикации порой граничили с оскорблением: «…Рука его (Нельсона. — В. Ж), обнаженная по самое плечо, восхищает своей силой и загаром. Особенно выше локтя…»

Гулянья в усадьбе Нельсона продолжались бесконечной чередой. Однако идиллия, как и следовало ожидать, стала омрачаться скандалами. Гамильтон слезно умолял отпустить его из осточертевшего ему Мертона. Эмма не отпускала, а Нельсон делал все так, как хотела Эмма. Наконец сэр Уильям вырвался на волю и уже из лондонской квартиры писал жене:

«Последние сорок лет своей жизни я провел в спешке и суете, которые неизбежны для должностного лица. Теперь я приблизился к возрасту, когда отдых совершенно необходим, и я пообещал себе, что у меня будет тихий дом. В момент женитьбы я был достаточно разумен: я понимал, что буду слишком стар для своей жены, когда она все еще будет в расцвете красоты и полна молодой энергии. Это время наступило, и мы поступим так, чтобы обе стороны были довольны. К несчастью, наши взгляды на жизнь очень расходятся. Ни в коем случае я не хочу стать отшельником, но почти всегда видеть за столом 12–14 человек, к тому же постоянно меняющихся, — для меня это слишком. Это напоминает мне то, что так раздражало меня в последние годы в Италии. Кроме моей семьи у меня нет никого. Не хочу жаловаться, но я вижу, что моя жена отдает все свое внимание лорду Нельсону и его интересам в Мертоне. Я прекрасно понимаю чистоту отношений лорда Нельсона с тобой и со мной и знаю, в каком неприятном положении окажется наш лучший друг, если состоится развод, поэтому я решил сделать все возмо&кное для его предотвращения. Эта крайность сильно повредила бы нам всем, но больше всех пострадал бы наш дорогой друг. Если наши расходы по дому не будут расти сверх меры (чего я, признаться, опасаюсь), я хотел бы продолжать жизнь в нынешних условиях. Но я не надеюсь жить долго, и мне дорог каждый миг. Я хочу, чтобы мне иногда позволяли быть хозяином самому себе и проводить время, как я хочу. Я мог бы, например, уезжать на Темзу ловить рыбу с друзьями или посещать в Лондоне Британский музей, Королевское общество, свой клуб и распродажи картин. Я бы нанимал помесячный легкий кабриолет или карету, с тем чтобы ездить по Лондону, приезжать в Мертон или Шеппертон, и тому подобное. Таков мой план, и мы могли бы ужиться очень хорошо, но я твердо решил, что больше не потерплю этих дурацких перебранок, которые часто случаются между нами и страшно омрачают нашу жизнь. Если уж мы действительно не можем спокойно жить вместе, я предпочел бы продуманный и согласованный развод. Однако, поскольку я уж не так долго буду кому-то мешать на этом свете, для нас всех было бы лучше терпеть знакомые неприятности, чем навлекать на себя совсем новые.

Итак, я честно изложил все то, что у меня на душе. У нас нет времени на всяческие глупости и мелочи. Я знаю твои способности и восхищаюсь ими, у тебя много отличных качеств, но я не слеп и к твоим недостаткам. Признаюсь, у меня они тоже есть. Поэтому, ради христа, давайте будем терпимы и снисходительны друг к другу».

Эмма и Нельсон снова запаниковали. Скандал для них был смертелен.

Весной 1803 года сэр Уильям почувствовал себя плохо и окончательно затворился от жены и ее любовника в своей квартире. Жизнь отставного посла подходит к концу. В своем завещании он оставляет Нельсону портрет жены, выполненный на эмали художницей мадам де Брун, который он любил более иных. Сэр Уильям Гамильтон умер 6 апреля 1803 года на руках у Эммы. У постели умирающего был и Нельсон.

Гораздо позднее ходили многочисленные слухи, что к смерти сэра Гамильтона приложила руку его жена, уж очень вовремя ушел из жизни старый дипломат, хотевший начать скандальный бракоразводный процесс. Припомнили и скандалы между супругами в Мертоне, и бегство оттуда старого Гамильтона, и его отказ завещать хоть часть своего имущества жене, и природную склонность Эммы к интригам, и отсутствие у нее каких-либо нравственных начал.

Но никаких улик, ни прямых, ни косвенных, против леди Гамильтон в этом деле нет, и в Англии стараются лишний раз не затрагивать эту тему, ибо в связи с ней может быть брошена тень на Нельсона, а это неприятно всем англичанам.

Газеты поместили немало некрологов, посвященных Гамильтону, однако все понимали, что если бы не любовная связь его жены с Нельсоном, вряд ли кого-нибудь интересовал бы старый дипломат. А газета «Морнинг геральд» и здесь не удержалась от ехидства: «В соответствии с волей покойного, лорд Нельсон получил знаменитый портрет Эммы, выполненный мадам де Брун; говорят, что Его Светлость получил от друга-коллекционера еще одну красивую собственность».

Общественность замерла в ожидании нового акта в скандальных отношениях героя Нила и вдовы Гамильтон. И ожидания были удовлетворены с лихвой!

Вначале много говорили о том, что покойный Гамильтон определил свое истинное отношение к Эмме, распорядившись похоронить его рядом со своей первой женой. Дальше — больше, пока Эмма ради приличия жила в квартире своего покойного супруга на Пиккадилли, Нельсон снял апартаменты неподалеку, причем не один, а вместе с… племянником сэра Гамильтона Чарльзом Гревиллем! Леди Гамильтон обладала удивительной способностью собирать вокруг себя любовников и жить с ними одной семьей. Как знать, если бы не последующие трагические события, вполне возможно, что находчивая Эмма заменила бы дядюшку на племянника и вновь оказалась бы в компании двух любовников.

Однако покойный Гамильтон оказался не таким уж простаком. Когда через месяц после его смерти было вскрыто завещание, то удивлению общественности не было предела: наследником всего немалого состояния был объявлен племянник покойного Гревилль, Эмме были отказаны лишь восемьсот фунтов единовременно и восемьсот фунтов годовой ренты.

— Старый дурак кинул мне подачку! — злилась Эмма, но ничего поделать уже не могла.

Спустя две недели Гревилль потребовал, чтобы Эмма освободила дом на Пиккадилли. Разъяренная леди Гамильтон вернулась в Мертон. Чтобы хоть как-то утихомирить свою любимую, Нельсон тотчас назначил ей ренту в тысячу двести фунтов и подарил имение. Он написал письмо королеве Марии Каролине, в котором сообщил о смерти Гамильтона, напомнил о заслугах Эммы перед неаполитанской короной и ознакомил королеву с содержанием завещания. Зачем Нельсон сделал последнее, не совсем понятно. Если он рассчитывал на щедрость Марии Каролины, то жестоко просчитался. Королева была не менее жадна, чем ее супруг. Впрочем, письмом свою бывшую подругу королева все же удостоила. «Милая миледи! — писала она. — С искреннем прискорбием узнала я о потере, постигшей Вас со смертью уважаемого шевалье! К сожалению, я узнала также, что завещание поставило Вас в неблагоприятные условия. Я душевно сожалею о Вас, так как всегда отношусь с живейшим интересом ко всему, что касается Вас. Мы часто вспоминаем о любезностях, которые Вы нам оказывали, и от всего сердца благодарны Вам. До свидания, милая миледи. Буду рада услышать еще что-нибудь о Вас. Мария Каролина».

Тем временем столичные газеты только и говорили о преступной любовной связи Нельсона и леди Гамильтон, безвременно сгубившей бедного сэра Уильяма. Дело дошло до того, что Нельсон вынужден был в присутствии свидетелей торжественно поклясться на кресте, что все истории про их с Эммой любовные отношения не что иное, как гнусная выдумка. Вслед за Нельсоном столь же торжественно поклялась и леди Гамильтон.

Лорд Минто так описал это весьма необычное событие: «Она говорила очень свободно о своих отношениях с Нельсоном, о тех измышлениях, которые свет может сочинить по этому поводу; она настаивала, что их привязанность друг к другу была идеальной и чистой. Я заявляю, что вполне этому поверил, хотя не придаю этому никакого значения».

Более проницательный соратник Нельсона капитан Харди был и куда более близок к истине, когда высказался на сей счет следующим образом:

— Совершенно не представляю, как умудрится теперь ее светлость жить с героем Нила, соблюдая хоть какие-то приличия!

Клятвы клятвами, но спустя пять недель после смерти Гамильтона Нельсон и Эмма повезли крестить свою дочь Горацию в церковь Марилебен, где некогда сама Эмма венчалась с Гамильтоном. Девочку окрестили под именем Горации Нельсон-Томпсон. Дата рождения девочки была записана — 29 октября 1800 года, когда ее родители путешествовали по Европе. Священнику Эмма и Нельсон заявили, что родители этой девочки умерли, а они всего лишь ее крестные. Биографы Нельсона пишут, что уже после церемонии крестин он пытался дать взятку священнику, чтобы тот вычеркнул запись о крещении Горации из церковной книги, но тот отказался это сделать. Так запись об этом весьма важном событии в жизни Нельсона сохранилась.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.