Экскурсия

Экскурсия

По дороге в столицу мы, сколько было сил, пели, и сколько было — пили. Остановились в Москве мы возле самой Красной площади, на Васильевском спуске. Автобус закрыли. Девушки разбрелись по магазинам, а мне мой шеф-горбун поручил докупить выпивки на обратный путь. Я взял «авоську» и, пошатываясь, отправился выполнять «спецзадание». Времени у меня было предостаточно, поэтому я, не торопясь, брел по улицам, куда глядели глаза и несли ноги. Найдя нужное заведение и наполнив сетку бутылками дешевого вина, я еще немного поболтался по улицам, а потом решил возвращаться обратно, но идти другим маршрутом, чтобы как-то разнообразить впечатления. Проходя по одному из переулков и глазея по сторонам, я вдруг заметил здание, которое мне показалось знакомым. Подойдя ближе к красивой металлической ограде, я присмотрелся и узнал его — это был ГИТИС, театральный институт, в который я так бесславно поступал в прошлом году. Взявшись руками за решетку, я стал наблюдать за тем, что происходило в институтском дворе. В здание входили и выходили из него группки студентов, они о чем-то оживленно разговаривали, смеялись, все были красивы, жизнерадостны и уверены в себе.

Со стороны я напоминал, видимо, многократно описанного в русской литературе крестьянского парня, восторженно и влюбленно наблюдающего, прильнув к ограде барского сада, за игрой дочерей помещика. Вид, кстати, был у меня соответствующий: длинные немытые, крашенные в черный цвет (по последней тульской моде) волосы, видавшая виды куртка, широченные брюки-«клеши», давно нечищеные ботинки, и в руках сетка-«авоська» с бутылками «чернил». Сегодня бы меня легко приняли за бомжа, а тогда я был типичным провинциальным «модником». Но в тот момент я ни о чем таком не думал. Не отрываясь от решетки, я весь был во власти воспоминаний. В памяти всплывали одна за другой сцены из моего недавнего краткосрочного пребывания в стенах ГИТИСа. Я думал, что все это давно похоронено во мне и никогда не возвратится, ан нет, не тут-то было.

«Глаза его горели, пальцы сжимали прутья решетки, голова гудела от нахлынувших и бушевавших в ней мыслей и чувств. «Да что же я делаю?! — думал он, — Ведь вот же моя настоящая жизнь, а я чем занимаюсь? Неужели я такое ничтожество, что не могу побороться за себя? Я должен быть среди этих людей, а иначе я вообще не достоин жизни. Разве назовешь ею мое серое и бездарное существование? Все. Конец. Или-или…» — так обычно пишут в дешевых романах о переживаниях героя, но так тогда было и со мной, и ничего с этим не поделаешь.

Не помню, как доплелся я до автобуса, помню лишь, что вид мой всех очень удивил. Да, хотя внешне я остался все тем же, внутренне это был уже совсем другой человек. А когда я вдобавок наотрез отказался от вина, то озадачил даже своего невозмутимого шефа, который сначала огорчился, но потом, глотнув пару раз, обрадовался. Весь обратный путь я молчал, обдумывая план дальнейших своих действий.

Друзья часто спрашивают меня сейчас, с чего это я стал таким ярым фаталистом. А как им не стать, если в моей жизни было так много случайностей, которые в корне меняли мою судьбу. Ведь не попади я тогда в переулок Собинова, в котором находится ГИТИС, и, кто знает, скорее всего, моя жизнь сложилась бы совсем по-другому, а может быть, даже вообще не сложилась бы. А сколько еще было таких случайностей! О некоторых из них (обо всех просто невозможно) я постараюсь рассказать в этой книге.

В Тулу мы вернулись поздно вечером. Сначала мне пришлось сопровождать домой своего пьяного в стельку шефа, потому что вести его было некому, а сам бы он не дошел. Я чувствовал перед ним свою вину, ведь я тоже внес существенный «вклад» в его «разобранное» состояние, точнее свою долю, которую, по предварительному расчету, должен был «принять на грудь» сам. Потом я еще долго бродил по улицам, а придя в свою комнатушку, почти без сна пролежал на неразобранной кровати до утра.

Решение было принято окончательно и бесповоротно: я снова буду поступать в театральный институт. Это совсем не походило на обещание «начать с понедельника», которое многие дают, а потом успокаивают себя после его невыполнения тем, что не говорили, с какой недели.

До начала вступительных экзаменов оставались считанные месяцы, поэтому, едва назавтра открылась наша Тульская библиотека им. Ленина (а Ленинские библиотеки были тогда в каждом городе), как среди ее первых посетителей был и я.

Однажды на заре перестройки театр «Христофор» пригласили участвовать в одном из комсомольских праздников. С комсомолом у нас, если быть честным, отношения «всегда складывались хорошо». Там работало много способных и энергичных ребят, которые сейчас с успехом занимаются бизнесом и политикой, а тогда, делая карьеру, не забывали помогать и другим. Нам, например, они устроили несколько неплохих гастролей, одни uз которых, по Германии, и утвердили нас в решении выделиться в самостоятельный театр.

Концерт, о котором я хочу рассказать, организовывался для участников комсомольского пленума. На него приехали комсомольские работники со всей республики, и им, как тогда было принято, предлагался стандартный набор развлечений: экскурсии, концерт, банкет и пр. На банкет мы приглашены не были, а вот на концерт — удостоились чести. Причем его организаторы, явно перестаравшиеся и собравшие, чтобы угодить начальству, чересчур большую программу, поставили нас как одних из наиболее популярных, почти в самом ее конце.

Пленум затянулся, из-за чего и концерт начался со значительным опозданием. Все артисты уже до его начала были немного взвинчены и взбудоражены долгим ожиданием. Номера тянулись бесконечной чередой, зрители явно устали, а нас все не приглашали на сцену. И вот, наконец, сообщили, что сейчас выступит певец Николай Скориков, а за ним пойдем мы. Коля Скориков тогда «специализировался» на исполнении жизнерадостных комсомольских песен и маршей. Природа наделила его, помимо хорошего голоса, еще и соответствующей внешностью: худощавое мужественное лицо, гордая осанка и горящий взор. Пробегавшая мимо меня юная комсомолка-ведущая вдруг спросила:

— А Скориков — ваш?

— Да, — машинально ответил я, не успев даже вдуматься в суть вопроса.

И вот слышу, как она объявляет:

— Артист театра сатиры и юмора «Христофор» — Николай Скориков! У рояля — композитор Игорь Лученок!

Приунывший было зал встретил Николая бурными аплодисментами и чуть ли не стоя, что немного удивило артиста, так как он к такому приему не привык. Они с Лученком перед этим напоследок обсуждали порядок следования песен, поэтому и не услышали, каким образом их представили зрителям. Скориков быстро взял себя в руки, решив, видимо, что, наконец-то, зрители оценили его по достоинству, кивнул Лученку и, жестом попросив зрителей успокоиться, приготовился петь. Зал замер в предвкушении удовольствия: артист «Христофора» в сочетании со знаменитым и находившимся тогда в зените славы Игорем Лученком должен был преподнести нечто невероятное.

Раздались первые звуки аккомпанемента, Скориков принял подобающую позу и энергичным, голосом с пафосом запел: «…Любовь, комсомол и весна! И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди!»

Взрыв дикого хохота и аплодисментов в зале прервал его пение. Дело в том, что в ту пору уже дозволялось шутить понемногу на политические темы, и даже появлялись первые робкие пародии на самого М. С. Горбачева. Сидевшие в зале комсомольцы подумали, наверно, что это пародист так здорово, под отличный аккомпанемент, с металлом в голосе, почти один к одному, подражает исполнителям комсомольских песен. Скориков допел первую песню до конца и начал вторую — «Комсомольцы-добровольцы». Но она вызвала не меньшее оживление среди зрителей. Скориков с Лученком недоумевающе переглянулись, и Николай стал украдкой косить глазами на свои брюки, пытаясь найти, где у него и что неудачно расстегнулось, порвалось или выпачкалось. Но с брюками было все в порядке, поэтому Скориков пропел все запланированные песни, несмотря на, мягко говоря, несколько непривычную и слишком уж эмоциональную реакцию публики, и под бурные аплодисменты, сопровождавшиеся хохотом и свистом, гордо и с достоинством ушел за кулисы. Потом его еще два раза вызывали «на бис», но он, правда, не пошел. Думаю, до сих пор Коля (теперь уже Народный артист республики) не знает, кому он обязан своим оглушительным успехом на этом концерте. А нам тоже не жалко, у «Христофора» славы достаточно, и если мы ею с кем-то поделимся, то пусть ему это будет на пользу, от нас не убудет, а сделать добро своему брату-артисту только приятно.