Глава III ВСТУПЛЕНИЕ В ЖИЗНЬ. 1583–1588 годы

Глава III

ВСТУПЛЕНИЕ В ЖИЗНЬ. 1583–1588 годы

Шпага сменяет перо

Вот в таких обстоятельствах Лопе узнал о начале мобилизационной кампании, сулившей большие выгоды. Известие пришло в Саламанку из Мадрида. Королевский двор стремился подстегнуть патриотические чувства испанской молодежи, объявив о неизбежности славной победы, которая должна увенчать блестящую военную операцию. Испанская эскадра под командованием дона Альваро де Басана, маркиза Санта-Крус, адмирала, одержавшего победу в битве при Лепанто, о котором епископ Авильский, благодетель Лопе, столько рассказывал, стояла на якоре в Лиссабоне и готовилась выйти в море; целью сей экспедиции было завоевание острова Терсейра, входившего в архипелаг Азорские острова.

Испания, одна из самых могущественных стран в мире, являвшаяся «госпожой» двадцати трех королевств, княжеств и графств, тесно связанная со второй ветвью династии Габсбургов или, как эту династию еще называли, Австрийским домом, правившим целой империей, включавшей Австрию, Богемию и Венгрию, главенствовала над всеми странами Запада; совсем недавно, в 1581 году, она присоединила к себе Португалию и таким образом завладела всей территорией Иберийского полуострова. Власть короля Испании, распространявшаяся от Португалии до Цейлона и от Италии до Филиппин, превращала страну в универсальный образец империи, над которой, в соответствии с пословицей, солнце никогда не заходит, в империю, чьи амбиции были сравнимы, пожалуй, лишь с амбициями Римской империи периода ее расцвета. Хотя все земли, входившие в состав Португальского королевства, «склонили головы и встали под знамена» короля Испании Филиппа II, остров Терсейра оказал сопротивление и не пожелал смириться: претендент на португальский престол дон Антонио, приор (настоятель) монастыря Крато, провозгласил себя королем Португалии и, собрав на Терсейре верных ему людей, объявил, что отказывается признать Филиппа II своим сюзереном. Вот тогда Филипп II и поручил дону Альваро де Басану миссию усмирить мятежников. Лопе принял решение поступить добровольцем на военную службу. Сменив книги на шпагу, он отправился в Лиссабон, откуда 23 июня 1583 года вышел в море на одном из кораблей эскадры.

Это было увлекательное и блистательное приключение! По крайней мере, таковым оно показалось Лопе, который был его участником; кстати, позднее он опишет его, прибегнув к помощи своего «красноречивого» пера, в пьесе «Пострадавший кавалер» (можно перевести и как «Разочарованный кавалер». — Ю. Р.). Сама цель сего предприятия, состоявшая в наказании мятежников и в утверждении законных прав короля Испании, средства, вложенные в его осуществление, гигантские размеры флота — все привлекало, увлекало и заставляло принять участие в экспедиции. Столь поразительное скопление сил для того, чтобы напасть на крохотный островок площадью 25 квадратных километров, могло быть оправдано только желанием утвердить величие монархии и требованиями этики (или эстетики) завершенности процесса и полнейшего совершенства. Действительно, эскадра включала не менее пяти галеонов, четырнадцать каравелл, семь крупных барков; на борту этих судов находилось около пятнадцати тысяч человек: испанцев, итальянцев, немцев, среди них были и молодые добровольцы, волонтеры, и в их числе — Лопе де Вега. И в конце их ждала победа. На самом деле, два месяца спустя, после настоящего морского сражения, 15 сентября 1583 года эскадра, одержав блестящую победу, с триумфом возвратилась к родным берегам и встала на якорь в порту города Кадиса, скрепив тем самым, как печатью, окончательное присоединение Португалии к Испании.

Портрет молодого человека

Этот военный эпизод, похоже, знаменует собой начало важного этапа в жизни Лопе. Ему исполнилось двадцать лет, и он более не появится в стенах университета. Он мечтает посвятить себя литературе, но правда и то, что в тех горизонтах, что открывались перед ним тогда, ему трудно было разглядеть очертания богини славы, хотя Луис Росиклер, его шурин-астролог, задолго до того, можно сказать, еще в детские годы Лопе, уже посулил ему громкую славу. Об этом можно прочесть в его размышлениях, записанных в виде предсказаний на латыни и наводивших на мысль о существовании некоего божественного замысла относительно будущего Лопе: «Он станет создателем многих образов, и на лице его хоть и будет лежать печать сдержанности, все же оно будет не лишено живости и выразительности. Он будет благороден по природе своей и станет внушать доверие как своим высоким ростом, так и крепким телосложением. Он будет приветлив и любезен и будет обладать всеми качествами человека, наделенного тонким умом, которые приведут его к постижению наук и достижению совершенства в сфере поэтического творчества».

Это высказывание, точность коего впоследствии подтвердилась в том, что касалось призвания Лопе, содержит также несколько ценных указаний о его внешности.

В то время молодой Лопе как раз находился в процессе окончательного становления как творческой личности, в процессе формирования в нем тех способностей, которые потом мощным потоком выльются в произведения самых разнообразных форм и жанров, каковые в свой черед позволят нам следить за перипетиями его жизни и познавать тайны его личности, едва скрытые изящными литературными узорами.

И если теперь прибегнуть к свидетельствам других лиц, появившимся гораздо позже пророческих рассуждений Луиса Росиклера, то перед нами возникнет портрет человека, физическому и духовному обаянию которого противостоять было очень и очень нелегко. Статный брюнет, мужественный, с хорошими манерами, он покорял всех своим высоким ростом и прекрасным телосложением, легкостью и непринужденностью обращения. Он был исключительно пропорционально сложен, хотя в его движениях иногда угадывалась некоторая нерешительность и неуверенность; натура у него страстная, увлекающаяся, сильная и в то же время благородная и доброжелательная. Лукавый и одновременно нежный взгляд выразительных глаз, высокий лоб, свидетельствующий о великом уме, нос с еле заметной горбинкой, про которую говорят, что она напоминает чуть изогнутую траекторию полета стрелы, чувственный рот с четко очерченными губами, над которыми пробивался тот легкий пушок, что появился «под воздействием поцелуев первой любви», как он сам позже напишет в «Доротее», — все это придавало ему облик «первого любовника» и дарило необъяснимую по силе власть. Его юношеская свежесть, еще сохранившая нечто вроде аромата детства, делала его попытки оказывать знаки внимания дамам очень трогательными; эта сдержанность, словно бывшая проявлением тонкой души, внезапно прекратившей излияния своих самых сокровенных чувств, этот завораживающий голос, который вспоминали все, кто знавал Лопе, чтобы подчеркнуть, сколь сильное влияние он имел на окружающих, — все в нем притягивало словно магнитом. В нем не было ни капли слащавости, зато было много благородства, что проявлялось в изысканнейших манерах. Он весь словно источал душевный пыл и здоровье. Сила его воздействия на людей была просто поразительна. Честолюбец и страстный любовник, уживавшиеся в нем, облегчали ему путь, убирая с него многие препятствия, которые он сам же для себя порой и создавал.

По возвращении с Азорских островов Лопе переживал один из тех периодов, когда все силы человека направлены на то, чтобы жизнь била ключом и чтобы можно было насладиться ею во всей ее полноте. И вот такой Лопе покорит многие умы и сердца мужчин и женщин, которые подпадут под непреодолимое воздействие его поэтического гения.

Первые литературные успехи

Вот почему, вновь оказавшись в Мадриде, Лопе быстро обзаведется друзьями и знакомыми. В его ближайшем окружении будет немало таких, как он, то есть людей, одолеваемых страстью к литературе, и всех судьба увенчает по-разному. Некоторые станут знамениты, обретут мировую славу, как, например, Сервантес, бывший старше Лопе на пятнадцать лет; другие же, как, например, Линьян де Риаса, довольствуются скромным, но достойным местом в истории литературы, а третьи, такие как, например, Хуан Баутиста де Бивар, Феликс Ариас Хирон, Луис де Варгас Манрике, Мельчор дель Прадо, насладившись радостями признания и успеха при жизни, погрузятся в пучину забвения, и сегодня о них известно лишь очень немногим специалистам.

Успеху Лопе во многом содействовали и его харизма, и его литературные способности; вскоре его произведения оказались очень востребованны: их ждали, с ними мечтали ознакомиться, их читали в кругу семьи, их цитировали, и это способствовало росту его зарождающейся славы. В результате его пригласили принять участие в двух поэтических сборниках, в которых были представлены произведения очень разнородные: речь идет о «Духовном саде» Педро де Падильи и о «Книге песен» («Кансоньере») Лопеса Мальдонадо. Год спустя Сервантес в «Песне Каллиопы», служившей эпилогом к «Галатее» (только что опубликованному пасторальному роману), воспел талант Лопе. Превознося достоинства перевода поэмы Клавдиана «Похищение Прозерпины», сделанного Лопе еще в подростковом возрасте, Сервантес не только продемонстрировал, сколь велик его интерес к творчеству молодого поэта, но и показал также, сколь близкие и тесные отношения связывали двух авторов. Решительно и твердо, используя свой авторитет известного писателя, Сервантес взывал к Обществу любителей изящной словесности и к своим читателям, требуя признать талант молодого собрата по перу: «Никто, насколько мне известно, не смог бы опровергнуть столь явную истину — его талант, и я говорю об этом во всеуслышание ради Лопе де Вега». Позднее он воспел поэтический дар Лопе в прекрасном сонете:

В прекраснейшей части Испании

Простирается мирная и вечно зеленая

долина, носящая имя Вега,

Аполлон щедро расточает здесь свои милости,

Омывая ее водами источников горы Геликон.

Юпитер, божественный труженик,

совершает там свои подвиги,

Применяя все знания, дабы ее возделать.

Юнона там отдыхает, всегда

в сопровождении Минервы.

Там музы разместили свой Парнас,

Прекрасная Венера взращивает и

Развивает там новые поколения

Священных амуров, посланцев любви.

Вот так в угоду всем

И всем на пользу

Эта долина Вега приносит ежедневно

Множество плодов, вкушаемых

ангелами, военными, святыми и пастухами.

Великая проницательность Сервантеса и его хвалы в адрес начинающего литератора обретут силу счастливого предзнаменования и очень поспособствуют расцвету многостороннего таланта, который и другие вслед за Сервантесом примутся превозносить без сомнений и колебаний, в особенности при его первых попытках проявить себя на поприще драматургии. Мы же с этого момента можем следить за Лопе с большей уверенностью благодаря увеличению количества документов, число коих будет все увеличиваться и увеличиваться по мере роста его известности, а также благодаря тем его тайным признаниям, что разбросаны по его произведениям и число коих также будет расти вместе с количеством его творений.

Таким был этот период развития таланта, если угодно — гениальности. И если верно утверждение, что великая жизнь есть не что иное, как мечты молодости, воплощенные в зрелом возрасте, то можно смело утверждать, что, несмотря на обилие в жизни Лопе досадных помех и препятствий, романтических любовных приключений и вызывающе-опасных, если не сказать скандальных неожиданных поворотов, мало чья жизнь заслуживает эпитета «великая» более, чем жизнь Лопе. Постепенно совершая восхождение вверх, несмотря на то что ему порой случалось сворачивать с основного пути на «кривые дорожки», Лопе достаточно быстро достиг не только известности, но и славы.

Кстати, если верить утверждению самого Лопе, то в основном «кривые дорожки» уводили его в безумство любовных приключений, во власть всепобеждающего чувства любви.

Писать — значит любить; любить — значит писать

И вот действительно появляется женщина, не бесплотный идеальный образ, рожденный мечтами и грезами поэта, нет, на сей раз это конкретная женщина, реальный объект плотских желаний и хмельных сердечных восторгов. Она станет первой в длинной цепи женских образов, словно бы самой судьбой призванных оставить неизгладимый след в жизни Лопе. Женщины станут основой основ его творческого вдохновения. «Любить и сочинять стихи — это одно и то же», — скажет Лопе устами одного из своих героев. Надо сказать, что это слияние любви и поэзии, о котором с завидным единодушием твердят литературные критики, рассматривая его как одну из основных художественных особенностей творчества Лопе де Вега, на самом деле было основным свойством поэзии Петрарки и поэтов-неоплатоников эпохи Возрождения, бывших еще в большой моде в то время, когда Лопе вступил в священный круг поэтов. Так, например, Ронсар в своем сонете «Обет» не представил ли автора в двух образах: в образе поэта, держащего в правой руке свою книгу, и в образе любовника, держащего в левой руке свое сердце. А Луиза Лабе писала в «Споре Безумия и Любви»: «Самое большое после любви — это разговор о ней».

Правда, у Лопе в вопросе о слиянии любви и поэзии, в процессе создания амальгамы жизни и творчества появилось нечто новое: с одной стороны, его решимость не отделять того, кого критика называет повествователем, от автора текста, а с другой — это коренные перемены в статусе женщины в качестве объекта изучения при создании поэтического произведения.

Увлекаемый неодолимым жизненным вихрем, этим своеобразным подобием «Бури и Натиска», уже характеризующим раннее барокко, центром которого Лопе станет и как человек, и как поэт, он в принципе изменит подход и к поэтическому языку, и к объекту поэзии.

Женщина, вдохновлявшая поэта, не была более тем, что в философии именуется энтелехией, не была более постоянно упоминаемым образом вечной женственности, нематериальным, возвышенным, идеальным, но лишенным всякой реальности, телесности, образом, низведенным до роли незначительного предлога или повода, оправдывающего воспевание собственного величия и мужественности поэтом, занимающимся самолюбованием в состоянии нарциссического упоения самим собой. Женщина у Лопе обретает плоть, она возбуждает и манит; она стала вполне осязаемым и узнаваемым объектом требующего удовлетворения желания; а желание у него не является более грезой или мечтой, точно так же как соединение, слияние возлюбленных более не является призрачной химерой. И его поэзия в этом смысле становится тоже чем-то новым: еще одним из компонентов обольщения.

Эти многочисленные загадочные «нежданные гостьи», будучи литературными образами, одновременно были и совершенно реальными женщинами; они во многом способствовали рождению любимого девиза Лопе, вошедшего в поговорку: «Писать — значит любить; любить — значит писать», который в разных интерпретациях будет проявляться в его драматических произведениях, как, например, в «Невинной Лауре», где герой заявляет: «Любовь учит меня писать». Сей девиз превратится в настоящее кредо, в символ веры, утверждающий главенство чувств, коим подвластно породить уверенность в существовании человека в мире. «Любить — значит существовать». «Существовать — значит любить». Впоследствии Лопе, уже будучи зрелым, умудренным опытом человеком, во втором терцете прекрасного сонета к поэту Луперсио Леонардо де Архенсоле напишет:

Вы просите меня не писать или не жить?

Сделайте же так, чтобы я, любя,

Мог более ничего не чувствовать,

И тогда я смогу не писать, сжимая в руке перо.

Действительно, эта неуловимая легкость, это постоянное вдохновение, присущие, чему мы были свидетелями, Лопе с детства и отражающие свойственную эпохе барочную витальность, изгоняют из его произведений образ страдающего влюбленного как метатекстуальное воплощение образа поэта, испытывающего муки творчества. Как влюбленный — он обладает властью над словами, как поэт — наделен властью над любовью.

Елена Осорио, или Счастье великой любви

Но в этом единстве различных властных сил не надо преуменьшать роль загадки, тайны, ибо если для создания какого-либо произведения необходимо чудо, то точно так же чудо необходимо и для зарождения любви. И вот по возвращении с Азорских островов Лопе вдруг обнаружил, что сам стал центром столкновения этих двух великих сил. Словно молния, пронзившая небеса в одном из счастливых снов, вдруг возникла страсть и повлекла за собой поразительные метаморфозы, а женщина-видение превратилась во вполне реальную женщину, чья личность, как говорится, установлена. Звали эту женщину Елена Осорио, а в поэзии Лопе она выступала под именами Филис, Доротея, Саида, Фелисальба и другими.

Образ ее развивался и претерпевал изменения в период разгула страстей порожденной ею эротико-поэтической бури, причины возникновения которой Лопе осознавал вполне: «Ее чары и прелести обошлись мне более чем в две тысячи стихотворений». Этот поток лирических излияний, вовсе не ограничившийся указанным количеством, позволяет нам созерцать образ возлюбленной Лопе, а также увидеть процесс зарождения их любви, начало их совместного приключения, и подтверждение истинности описаний этих событий мы найдем в документах совсем иного рода. Чтобы объяснить неизбежность их встречи, им пришлось склониться перед всесильной властью мифов и прежде всего мифа о силе судьбы: «Я не знаю, какие звезды, благосклонные к влюбленным, царили тогда на небосводе, но как только мы увидели друг друга, мы поняли, что созданы друг для друга, что принадлежим друг другу. Между нашими звездами было такое сходство и такое соответствие, что казалось, будто мы всегда знали и всегда любили друг друга». Затем им надо было склонить головы перед мифом о любовном напитке и мифом о резкой перемене в чувствах: «Природа влила в нее соки и ароматы всех цветов и всех пахучих трав, она собрала рубины, кораллы, жемчуг, кристаллы гиацинтов, бриллианты, чтобы создать сие приворотное зелье, которое сквозь мои очи проникло мне в сердце; этот любовный напиток возбудил мои чувства и подчинил меня этому телу, словно созданному из солнечного света и пахучего нарда».

Вот так поэт извещает о рождении любви и сквозь трепет чувств рисует портрет той, что была причиной рождения этой любви, причем делает это в выражениях, которые не грешат против истины.

Ее тонкое и нежное лицо с неправильными чертами поражало живостью и подвижностью. У нее были пышная грудь над туго затянутым корсажем, полные бедра и тонкая гибкая талия. Ее гладкая кожа, тонкая, как папиросная бумага, имела теплый оттенок темного янтаря. Ее изящные руки с тонкими запястьями и длинными пальцами обещали самые изысканные ласки. Ее походка сочетала в себе очаровательную мягкость и кошачью грацию. От нее исходили волны сладострастной неги, она покоряла всех своей чарующей красотой. Но главным ее оружием были глаза: их взгляд проникал в самые потаенные уголки души и затрагивал самые нежные струны, навсегда устанавливая над этой душой свою власть. Обрамленные длинными ресницами, глаза ее, блиставшие особенным светом, казалось, хранили в своей глубине некую тайну, которую они однажды узрели. Под их взглядом все смягчались и умилялись, и в то же время под взорами этих страстных, пылких глаз самые мужественные, самые стойкие мужчины теряли волю. Широкий лоб, заключенный между нежными, словно озаренными светом висками, завершался волевым изгибом бровей. Чуть изогнутые алые губы представляли на всеобщее обозрение все тайны обольщения. Ее золотистые волосы ниспадали на плечи и окутывали ее стройную величавую шею, подчеркивая ее изящество. К ее достоинствам присоединялось умение петь, танцевать и играть на различных музыкальных инструментах, и лучше всего — на арфе. Веселая, очаровательная, невероятно привлекательная, решительная в своих поступках, ибо в них она руководствовалась лишь желанием утвердить свою свободу, она была больше чем просто женщиной — это был целый роман! Она стала прообразом идеальной героини в творчестве Лопе, она властно и навсегда воцарится в его жизни. Все женщины, к которым Лопе будет испытывать привязанность, будут похожи на нее (как в творчестве, так и в жизни), за исключением двух его законных супруг.

В тот момент Лопе и Елена, охваченные любовной страстью, ставили наслаждение превыше всего и не расставались ни на минуту. Не было в Мадриде таких мест: ни улиц, ни площадей, ни садов, ни театров, ни церквей, где бы их не видели вместе; и даже если по каким-то причинам они куда-то приходили раздельно, они, казалось, были едины, как были едины Эрос и Психея, Флора и Зефир, словно соединенные искусным скульптором. Они принадлежали не только реальности, но и мифу, где властвует игра воображения. Дабы избежать тягот разлуки, они поручили заботу о создании своих портретов знаменитому Фелипе де Лианьо, который изобразил их в виде персонажей игральных карт: дамы и валета, и они обменялись ими, дабы каждый имел возможность созерцать другого в любую минуту.

Любовь ведет в тюрьму

Это, несомненно, была первая великая страсть Лопе, не страшившаяся ничьих взглядов и не прятавшаяся от них, пренебрегавшая всеми предосторожностями, да и какие могли быть предосторожности! Ведь любые меры были бы совершенно бесполезны из-за изливавшихся из-под его пера поэтических объяснений в любви, которые могли бы рассеять любые сомнения относительно его чувств. Неожиданная и всепоглощающая, эта страсть вскоре стала разрушительной, опустошающей душу и порабощающей. И вот однажды вечером 29 декабря 1587 года в коррале Санта-Крус, как назывался тогда один из известных мадридских театров, в тот момент, когда громкие рукоплескания завершили представление, не ожидавший никакого подвоха Лопе вдруг оказался лицом к лицу с четырьмя мужчинами: трое из них были городскими полицейскими и по приказу четвертого, альгвасила Диего Гарсия, схватили его, связали ему руки и попытались вывести из заставленного стульями пространства перед сценой, которое мы именуем партером. «Именем короля, вы арестованы!» — «Черт побери! Потише, господа, потише! Это какая-то ужасная ошибка! Почему вы схватили меня? Отпустите же!» — негодовал возмущенный Лопе, пытавшийся вырваться из железных тисков; он вдруг увидел, как на лице Херонимо Веласкеса, директора театральной труппы и отца Елены Осорио, расцвела торжествующая улыбка. В театре возник большой переполох, ибо и зрители, и труппа мгновенно разделились на два лагеря: женский, представительницы коего либо млели не то от страха, не то от восторга, либо громко бранились, и мужской, члены коего нападали на директора труппы и на представителей власти, но ничто уже не могло помочь Лопе избежать ареста, и менее чем через час он во второй раз в жизни оказался в тюрьме, на сей раз в королевской тюрьме, здание которой возвышалось на улице Аточа, где и провел более сорока дней. Реальность превосходила вымысел… Так что же произошло в действительности? Итак, обратимся к фактам.

Любовь, театр и подлость: история одного судебного процесса

Елена Осорио была дочерью прославленного актера Херонимо Веласкеса, сумевшего собрать труппу и создать преуспевающий театр. Он жил на улице Лавапиес с семьей, состоявшей из его жены Инес Осорио, двоих детей — Дамиана и Елены, брата Диего, свояченицы Хуаны Гутьеррес и племянницы Анны Веласкес. Дамиан, доктор права, занимал весьма солидные посты и выполнял ответственные поручения в тех краях, что официально именовались Индиями, то есть в заокеанских владениях Испании, и, без сомнения, был причастен к процессу, организованному против Лопе; что касается Елены, то про нее известно, что в 1576 году она вышла замуж за актера по имени Кристобаль Кальдерон. Однако сей господин не был таким уж серьезным препятствием для амурно-адюльтерных похождений своей жены, ибо всегда по каким-то причинам отсутствовал и даже ни разу не появился в суде на слушаниях по делу, последовавших после ареста Лопе, и можно даже сказать, что именно поэт проявлял нетерпимость и ревность по отношению к этому вечно отсутствующему и столь мало обременительному для влюбленных супругу; надо заметить, что в огромном количестве стихотворений, вдохновленных любовными приключениями Елены, можно выделить значительную часть, где главной темой является ревность.

Но вот настал момент, когда в мощном потоке любовных чувств, бушевавшем более четырех лет, возник водоворот и начался новый, очень бурный период, относительно коего ходило множество слухов, и мы располагаем немалым числом свидетельств тех, кто был посвящен в суть событий. Главной виновницей стала мать Елены, внезапно охваченная приступом злобы и враждебности по отношению к Лопе. Однажды она решительно заявила дочери, что связь ее с Лопе отныне должна быть прервана, «ибо они оба стали притчей во языцех для всего Мадрида именно по его вине, ибо из его стихов всем стало известно то, о чем было бы известно гораздо меньше, не будь этих виршей».

Именно поэтому Доротея (одна из литературных ипостасей Елены), доведенная до отчаяния жестокими попреками матери, прибежала к возлюбленному, чтобы поведать ему о тех невероятных бесчинствах, жертвой которых она стала. «Эта тигрица, — говорила она, — меня породила! Как я могу быть дочерью той, которая не любит тебя? Сегодня она затеяла со мной ссору, она бранила меня и оскорбляла, она говорила, что ты меня губишь, что ты меня обесчестил, опозорил, что ты бросишь меня без денег и без надежд. Я хотела ей ответить, но поплатилась волосами. Вот, посмотри на волосы, которыми ты так любовался, которые ты сравнивал с лучами солнца, на волосы, из коих любовь сплела цепь, соединившую наши сердца! Так вот, эти волосы заплатили за все! Я принесла тебе те, что она вырвала, ибо те, что у меня еще остались, более не будут принадлежать тебе: моя мать хочет, чтобы они принадлежали другому! Мать отдает меня другому! Золото взяло над ней верх!»

Если любовная связь Лопе и Елены обрела скандальную известность, то утверждение о том, что произошло это по вине Лопе, верно, ибо Лопе был совершенно не способен не переносить в поэзию все, чем он жил, а потому он превращал в стихотворные строки все, что происходило между ними, но однако же верно и то (и Лопе это утверждал в ходе процесса), что он стал жертвой смены расстановки сил и интересов в семье Елены.

Да, Лопе не был богат, но он уже добился определенной известности и в театре был очень и очень востребован. Лопе писал лучше и быстрее собратьев по перу; к тому же публика все чаще пренебрегала пьесами, вышедшими не из-под его пера. Надо заметить, что для Херонимо Веласкеса, вызывавшего зависть у конкурентов, было весьма ощутимым преимуществом то, что в его распоряжении и практически в его «личном пользовании» находился этот одаренный молодой драматург. Предоставляя отцу своей возлюбленной возможность ставить в театре такое количество отменных пьес, Лопе дал тому возможность обогатиться, плодами столь большой удачи пользовались и все члены семьи. Вот что Лопе скажет по сему поводу в ходе слушаний по его делу: «Я очень люблю Елену Осорио, и это ей я посвящал все комедии, которые писал для ее отца. Я отдавал их ему, чтобы обеспечить ее существование».

Казалось, Лопе устал от своего положения человека, совершающего необдуманные, опрометчивые поступки, — ведь именно в это положение его ставила роль покорителя сердец — и он охотно попытался бы его изменить, но для этого ему надобно было вырвать Елену из ее семьи, стремившейся сохранить свой респектабельный образ жизни, обеспечиваемый молодой женщиной, а вернее — им, Лопе, ее любовником. Желание пойти на такой шаг только окрепло, когда он, предаваясь безумным любовным утехам, вдруг стал замечать, что не смог избежать некоторых подводных камней в отношениях: так, например, его возлюбленная все более явно проявляла самодовольство, все более уменьшалась в ней любезность, все четче обозначалась склонность к коварству и лицемерию. Действительно, с недавних пор, к великому удовольствию ее отца и матери, Елена с успехом занималась тем, что кружила голову одному довольно влиятельному господину, чье богатство и власть льстили самолюбию ее семьи и распаляли ее жадность. Этот молодой вельможа, Франсиско Перрено де Гранвела, был племянником кардинала и известного политического деятеля, носившего то же имя; сей юноша был достаточно известен в обществе своими любовными похождениями и не был лишен привлекательности: человек образованный и просвещенный, он был страстным поклонником искусств, имел изысканный вкус, слыл меценатом и коллекционером. Лопе почувствовал, какую опасность представлял для него сей потенциальный соперник, и, видя, сколь неравны силы, полагал, что вся его любовная история будет выглядеть как хроника заранее объявленного поражения. «Я знаю, — скажет он устами одного из героев своих пьес, — что слабый, незначительный человек, осмелившийся противостоять человеку влиятельному, всегда кончит тем, что признает себя побежденным».

К тому же Лопе знал (или же приучал себя так думать), что, несмотря на любовь, которую Елена питала к нему (в силе и истинности которой он был вынужден тогда усомниться, хотя она никогда от этой любви не отрекалась и после их расставания), так вот, он знал, что, несмотря на это чувство, Елена согласилась бы пойти на временный разрыв их отношений, подчиняясь давлению семьи, коему она не особенно сильно сопротивлялась. Она была из тех женщин-сердцеедок, покорительниц умов и сердец, женщин раскрепощенных, как говорится, «вольных нравов», что были способны соблюдать равновесие между своими интересами, доходами и чувствами. О ней говорили, что она, искушенная в вопросах кокетства и владевшая всеми секретами обольщения, сумела устроиться так, что, принадлежа одному человеку, пользовалась милостями еще двоих, причем людей известных, ученых мужей, а именно Висенте Эспинеля и Луиса де Варгаса Манрике, бывших наставниками Лопе. Кстати, Лопе, находясь в любовном исступлении, страдал от жестоких приступов бешеной ревности. Так, например, в «романсе», говоря о муках неистовой ревности, он описывает, как стал «жертвой» странного, прелюбопытного явления, породившего необычайно сильный прилив крови к горлу:

И сей приступ любви

Достиг столь великой силы,

Что среди вен на моей шее

Он вызвал настоящий взрыв,

И одна из них лопнула,

Так что из нее вырвалось пламя,

Пламя любви, орошенное кровью.

Короче говоря, явно терзаясь сомнениями, а одновременно и угрызениями совести, Лопе, связанный по рукам и ногам собственной порядочностью, никогда его не покидавшей, захотел избавиться от того, что считал результатом дурного воздействия семейства Елены Осорио, и объявил ей, что отказывается предоставлять свои пьесы ее отцу и что впредь будет предлагать их директору другой труппы — Гаспару де Порресу, человеку известному. Именно это он заявит позже на процессе: «Из-за того, что я испытывал некоторые неприятности, все пьесы, которые я писал впоследствии, предназначались Порресу, и именно поэтому меня и преследуют. Ибо если бы я продолжал отдавать мои пьесы господину Веласкесу, он и члены его семьи вовсе не возжелали бы упрятать меня в тюрьму».

Действительно, родители Елены мирились с тем, что их дочь изменяет законному супругу, состоя в любовной связи с Лопе де Вега, только до тех пор, пока он соглашался обеспечивать труппу Херонимо Веласкеса своими пьесами и пока не стал серьезным препятствием для того, чтобы Елена пользовалась щедротами любовников с более толстыми кошельками, чем у него. Теперь же, когда Лопе пытался «присвоить» их дочь, когда предъявлял на нее права и когда вздумал помешать ей принимать ухаживания Франсиско Перрено де Гранвела (о которых, чтобы не обидеть Елену, он говорил на процессе тактично и скромно, назвав их «неприятностями»), теперь, когда он к тому же отказал им в праве извлекать доходы из «плодов его пера», семейство Веласкесов приняло решение его «обезвредить».

Им оставалось лишь найти главный пункт обвинения, причину возбуждения иска. И вот они спровоцировали арест Лопе, обратив против него его же собственный талант и ту легкость, с коей из-под его пера выходили стихотворные и прозаические произведения. Дело в том, что в конце 1587 года по Мадриду ходило немало не слишком приятных слухов о семействе Веласкесов, а также множество пасквилей, памфлетов и эпиграмм, наносивших ущерб репутации этого семейства. Итак, семейство, приписав все эти пасквили, памфлеты и эпиграммы перу Лопе де Вега, обратилось с жалобой в суд, вчинило ему иск, и в результате драматург был заточен в тюрьму. Речь шла, с одной стороны, о стихах, написанных на так называемой «кухонной» латыни, героем которых был брат Елены; объединены эти сатирические стихотворения были в своеобразный сборник под названием «Против доктора Дамиана. Сатира первая», а с другой стороны — о стихах, написанных на кастильском наречии, в которых употреблялись выражения резкие, грубые, порой даже малопристойные, почерпнутые из живой разговорной речи, что в ходе процесса могло повредить автору. Однако следует заметить, что пасквили в стихах, изобиловавшие крепкими словечками и отличавшиеся чрезвычайной резкостью, а иногда и жестокостью, были в то время делом привычным и могли быть плодами трудов людей очень умных, славившихся изяществом стиля; так, и Кеведо, и Гонгора во всей полноте проявили свои таланты в этом жанре, а мишенью для Гонгоры неоднократно служил наш Лопе. Вот пример такого памфлета, в котором напрямую говорится о Елене Осорио и ее родителях:

Продает себя женщина, продает

Тому, кто ее пожелает.

Она выставлена на торги.

Не хотите ли купить?

Продавец — ее отец, но притом,

Хоть мать ее и молчит,

Это она набивает цену.

Эти стихотворения, собранные в довольно значительный по объему сборник, сегодня называются «приписываемыми перу Лопе», ибо не было представлено ни единого доказательства, что именно он является их автором.

Но вернемся к процессу против Лопе. Сначала он спокойно и твердо отверг обвинения в авторстве этих пасквилей и памфлетов. Но вскоре своим красноречием он сам загнал себя в ловушку. Увы, то, что сегодня составляет основу его воистину всемирной славы, тогда поспособствовало его поражению: непринужденность, легкость, изящество и убедительность его речи — все эти достоинства, что проявлялись и в его творчестве, обернулись против него, ибо судьи оценили эти качества в его речах в суде и пришли к выводу, что он превосходным образом мог поставить свои таланты на службу злословию и поношению семейства Веласкесов. К тому же на слушании показаний свидетелей 15 января 1588 года не было недостатка в свидетельствах как мужчин, так и женщин, которые охотно поведали о том, какое недовольство семейством Веласкесов подсудимый взрастил в своей душе, как открыто и с каким пылом, даже с яростью его демонстрировал.

Следует сказать, что Херонимо Веласкесу не составило особого труда найти поддержку в околотеатральной среде, изобиловавшей сомнительными личностями, а также многочисленных свидетелей, готовых дать показания в его пользу, коих он нашел среди соседей в своем же квартале, населенном простолюдинами. Многие из этих людей жаждали хотя бы раз в жизни «утереть нос» человеку, столь разительно отличавшемуся от них самих, поэту, возомнившему себя дворянином, и были чрезвычайно рады, что им представилась возможность сыграть с ним злую шутку. С каждым днем возраставшая слава Лопе, его красивое лицо, статная фигура, его обаяние кое-кого очень сильно задевали, даже раздражали, а потому у него появилось множество врагов. Именно в связи с этим процессом Лопе узнал об истинном отношении к нему тех, кого он считал друзьями, в большинстве своем они не смогли или не пожелали опровергнуть обвинения, выдвинутые против него.

Оказавшись в камере в полном одиночестве, Лопе был вынужден мысленно сосредоточиться на себе самом. Осознал ли он, что его действия сами по себе не задели бы чести родителей Елены? Возможно — да, возможно — нет, ибо только в 1616 году, когда его будут терзать мысли о самых скандальных любовных похождениях, Лопе вынужден будет признать, что непреодолимая потребность писать имела для него роковые последствия, и он даже выскажет предположение, что его перо причинило ему больше зла, чем его образ жизни.

Вместе с тем Лопе ощущал, что жизнь он вел далеко не безупречную с точки зрения благоразумия и морали, более того, он был даже вынужден признать, что злоупотреблял безграничной властью, которую давала ему любовь, не задумываясь о нравственной стороне. Лишили ли Лопе эти размышления уверенности в себе? Как бы там ни было, но 3 января он обратился с просьбой предоставить ему личного куратора в лице господина Диего де Исманди, на что и получил согласие состава суда по причине своего несовершеннолетия перед лицом закона; правда, это выглядит несколько странно, потому что в Испании того времени совершеннолетними становились с 25-летнего возраста, а Лопе этого возраста к тому времени уже достиг.

Более того, после сравнений почерков, результаты которых были отнюдь не в пользу Лопе, 9 января 1588 года в ходе допроса он по своей же собственной вине оказался в еще худшем положении. Он неоднократно противоречил сам себе в показаниях и, чтобы доказать свою непричастность к тому, в чем его обвиняли, без колебаний впутывал в данное дело и компрометировал некоторых знакомых. Например, приписывал авторство некоторых эпиграмм, написанных на латыни, одному из своих соучеников, с которым был в приятельских отношениях в Королевском колледже иезуитов, — некоему лиценциату Алонсо Ордоньесу, к тому времени уже умершему.

В конце января суд уже был готов к вынесению приговора, но тут произошло нечто неожиданное (что сегодня мы назвали бы сенсацией), причем многие утверждали, что сам Лопе якобы был причастен ко всему случившемуся, так как преследовал некие непонятные цели. Итак, истцы вновь попросили об аудиенции у судьи Эспиносы, и тот согласился их выслушать. Представители семейства Веласкесов утверждали, что Лопе в камере часто посещают дамы, что он продолжает писать свои пасквили и клеветнические, позорящие их, Веласкесов, письма. 5 февраля между 10 и 11 часами вечера камеру Лопе подвергли обыску, в особенности внимательно осмотрели сундучок с его пожитками, где и нашли множество писем, адресованных ему и написанных женщинами, но не нашли ни одного вещественного доказательства его вины, то есть компрометирующих писем, якобы написанных им от имени Елены Осорио.

8 февраля вердикт был вынесен, Лопе был признан виновным, а наказание назначено суровое. Никто, и в особенности сам Лопе, не сомневался, что Веласкесы воспользовались покровительством и поддержкой Франсиско Перрено де Гранвела, бесконечно обрадованного тем, что ему представилась возможность удалить Лопе от прекрасной Елены Осорио.

Лопе был осужден на изгнание. В четких выражениях приговора было сформулировано следующее: в течение восьми лет Лопе не смел приближаться к городу, служившему местопребыванием королевского двора, то есть к Мадриду, более чем на пять лье, а в течение первых двух лет он вообще не имел права находиться в пределах королевства. Нарушить запреты, упомянутые в приговоре, означало подвергнуть себя большой опасности, потому что в тексте сего документа содержались два воистину устрашающих пункта: в случае если осужденный на изгнание из королевства вернется в страну раньше срока, то он будет приговорен к смертной казни, в случае досрочного появления в Мадриде — к отправке на галеры. В случае нарушения второго пункта наказание следовало немедленно, в случае нарушения первого — в течение двух недель.

На следующий день Лопе вышел из тюрьмы, чтобы покинуть Мадрид и отбыть в неизвестном направлении. Существует мнение, что его сопровождали директор театра Гаспар де Поррес и друг Клаудио Конде.

Роман «Доротея»: литературное творчество и реальность

Вот и закончилось одно из самых важных приключений в жизни Лопе, и счастье страстной любви завершилось жалкой местью с применением юридических уловок — оскорбительная развязка. Монтальван в своем панегирике Лопе де Вега обошел это событие молчанием, но ведь оно привело к поразительному явлению: к бурному всплеску поэтического вдохновения, которое трудно было бы объяснить, не знай мы о его причинах; к тому же результатом этого события стало и появление довольно злых комментариев к нему в виде литературного произведения, а именно — романа «Доротея».

Это глубокое, в каком-то смысле основополагающее для творчества Лопе произведение, главная героиня которого является литературной ипостасью Елены Осорио, долгое время было единственным свидетельством того, что упомянутые события имели место в жизни Лопе. Литературоведы, преданные «делу исторической реальности и исторического факта», видели в этом произведении лишь чистую игру воображения, воплотившуюся в романе. Правда, были и другие, такие, например, как известный английский критик Роберт Саути, который уже в 1817 году понял, что процесс творчества у Лопе наитеснейшим образом связан с обстоятельствами и событиями его личной жизни, и пришел к твердому убеждению, что роман «Доротея» носит явно автобиографический характер. Надо заметить, что мнение Саути разделяли и другие литературоведы.

Кстати, правота сторонников идеи автобиографичности «Доротеи» получила подтверждение в 1901 году, когда господин Кристобаль Перес Пастор обнародовал результаты своего сенсационного открытия, сообщив, что им найдены протоколы судебных заседаний процесса против Лопе (о которых мы говорили выше), и эти документы подтвердили во всех деталях реальность главных событий романа «Доротея», а также реальность прототипов его основных действующих лиц. Итак, сюжет романа таков. Доротея, пылкая молодая женщина, чей темперамент и характер схожи с темпераментом и характером Елены Осорио, подобно своему прототипу, забыла о своем отсутствующем муже и увлеклась Фернандо, молодым, бедным, как библейский Иов, студентом, но наделенным, подобно Лопе, несомненным поэтическим даром. Героиня романа, будучи старше своего возлюбленного на несколько лет, сама завлекла его, и именно под воздействием ее поцелуев у юного поэта не только пробивается первый пушок на щеках, но и появляются прочие признаки взросления и возмужания. Однако, уступая сильнейшему нажиму властной и алчной матери, а также под воздействием хитрых козней льстивой сводни Херарды, Доротея становится любовницей богатого землевладельца дона Белы, хотя и не перестает любить Фернандо. Молодой поэт, устав от двойной жизни возлюбленной, а в особенности от необходимости идти на унизительные уловки, чтобы только ее увидеть, воспользовался неожиданной встречей с соперником и вызвал его на дуэль. В ходе дуэли богач был ранен, а Фернандо был вынужден покинуть Мадрид. Потрясенная всем произошедшим Доротея попыталась свести счеты с жизнью. После неудачной попытки самоубийства она решила вновь завоевать любовь Фернандо и принадлежать только ему. Однако герой романа, уверенный в том, что любовь его безответна, вдруг ощущает, что более не испытывает влечения к Доротее, и сначала предпочитает найти отдохновение от безумных страстей с подругой детства Марфисой, а затем поступает на военную службу и отправляется в поход против Англии. Опозоренная, подвергшаяся насмешкам, истерзанная горем Доротея собирается уйти в монастырь.

Работа над романом, по словам самого Лопе де Вега, началась почти сразу после тех драматических событий в его жизни, что будут представлены им в романе, а затем вновь возобновлена в 1632 году, за три года до смерти, когда ему было уже за семьдесят. Именно тогда он ввел в повествование, прибегнув к ловкому литературному приему, краткую историю своей жизни, представив ее в качестве предсказания. Астролог Сесар, являющийся литературной ипостасью Луиса Росиклера, как раз в период наивысшего расцвета любовных отношений дона Фернандо (то есть Лопе) и Доротеи (то есть Елены Осорио) предсказал, каков будет исход их любви: «Я расскажу вам, чтобы удовлетворить ваше любопытство, что я, как мне кажется, смог прочитать по небесным светилам, сохранив в тайне все, что касается воли Господа. Итак, дон Фернандо, вы подвергнетесь преследованиям со стороны Доротеи и ее матери, в результате чего попадете в тюрьму, испытанием коей вам суждено пройти. Затем вы будете изгнаны из страны <…>. Судьба уготовила для вас в любви только невзгоды, она немилостива к вам, так что знайте, что с этой стороны вас ожидают большие неприятности; опасайтесь некой особы, которая прибегнет к колдовству, дабы использовать злые чары против вас. Однако же вы спасетесь от всяческих невзгод, оказавшись в весьма тяжелом положении <…>. Один очень влиятельный человек оценит вас по достоинству и станет вашим благодетелем, и его расположение, основанное на почтении к вам, продлится до конца вашей жизни, которая, по предсказаниям светил, будет очень долгой».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.