Глава 9 ПОРА БРАТЬСЯ ЗА ОРУЖИЕ!
Глава 9
ПОРА БРАТЬСЯ ЗА ОРУЖИЕ!
В августе 1991 года Чавес окончил курсы старшего командного состава и Генштаба в Высшей школе армии(Curso de Comando у Estado Mayor en la Escuela Superior del Ejercito.). Но «распределение» получил в Куману, в региональный отдел провиантской службы армии. «Для меня это было как пощёчина, как ведро холодной воды», — вспоминал Чавес. Истолковал он это «тыловое назначение» как ещё одну попытку не допустить его к командованию полноценным боевым подразделением. В такой же ситуации оказались многие его друзья по «боливарианскому» выпуску академии: недоверие к ним среди генералов сохранялось, их считали главным ядром назревающего переворота. Вручать им мобильные, хорошо вооружённые части было рискованно. Именно так воспринималась в низших и средних армейских кругах эта дискриминация «боливарианского выпуска».
Протестовать против «провиантского варианта» Чавес не стал. Он поступил в распоряжение Генерального управления по снабжению в Каракасе. Шла реорганизация службы, в Куману торопиться не стоило. Он всячески демонстрировал, что равнодушен к тому, куда будет в конечном счёте направлен, и одновременно через надёжных людей зондировал возможность получения должности в столице. Он был уверен, что сроки выступления приближаются. Быть как можно ближе к Мирафлоресу, главной цели атаки в «час D», — вот чего добивался Чавес. Варианты возникали разные, и он, чтобы не показывать своей заинтересованности в столице, говорил, что готов ехать в любое место.
Командиром батальона парашютистов имени полковника Брисеньо в Маракае первоначально был назначен другой офицер, прибывший с курсов подготовки в Соединённых Штатах. Он приступил к приёму имущества, но потом, «устав пересчитывать винтовки и боеприпасы», неожиданно написал рапорт на увольнение «по выслуге лет». Единственным кандидатом на получение батальона оставался к тому времени только Чавес. Поэтому, не слишком охотно, командующий армией Ранхель Рохас с согласия министра обороны Фернандо Очоа Антича подписал приказ. Параллельно были приняты меры для усиления слежки за Чавесом. Военная контрразведка стала засылать в батальон под видом «пополнения» агентов: иногда — офицеров, чаще — сержантов. По словам нового командира батальона, его собственная «контрразведка» их успешно выявляла: «В армии все знают всех, и потому очень редко бывает, что кто-то может кого-то обмануть».
Тем не менее причин для тревоги у Чавеса было много. Особое беспокойство вызывала проблема сохранности оружия: пропажа нескольких винтовок неизбежно вела к разбирательству, суровым обвинениям и унизительным санкциям. Однажды генерал Санчес Пас предупредил Чавеса: «Твой начальник Маричалес готовит тебе ловушку. Пересчитай винтовки, наличие боеприпасов, гранат, потому что у тебя намеренно воруют, а ты представления об этом не имеешь. Маричалес подкупил одного из твоих сержантов и готовит скандал, чтобы отстранить тебя от командования».
Всё подтвердилось. Если бы не превентивные действия Чавеса по разоблачению «заговора в батальоне», он был бы надолго скомпрометирован. Желающих раздуть скандал нашлось бы много. И сюжеты были очевидны: оружие похищается по приказу Чавеса для передачи «левомарксистским» заговорщикам, продаётся колумбийским партизанам, парамилитарес или торговцам наркотиками…
Опасность поджидала повсюду. Даже само назначение в батальон парашютистов, где Чавесу после десятилетнего перерыва снова пришлось вспомнить искусство управления парашютом, уже казалось подозрительным. «Мы даже начали думать, — признавался Уго, — что имелся план ликвидации офицеров-боливарианцев. Скажем, воздушная катастрофа, прыжок с повреждённым парашютом. Поэтому я никогда не прыгал с одним и тем же парашютом. Мой друг Урданета Эрнандес, который является экспертом в этом деле, хорошо представлял возможные угрозы. Всякий раз, когда проходили прыжки, он говорил: смотри хорошо и с тем парашютом, на котором значится твоё имя, никогда не прыгай».
В ноябре — декабре 1991 года по Каракасу поползли слухи о приближающемся выступлении военных. На стенах столицы появились надписи «Golpe уа!» («Даёшь переворот!»). В Центральном университете циркулировали даже «точные даты»: сначала — 16 декабря, потом — 19 декабря. Правительством были приняты контрмеры. Под предлогом студенческих беспорядков, сопровождавшихся жертвами, батальон Чавеса был переброшен в столицу и временно переподчинён начальнику Школы специальных операций. Чавес с несколькими солдатами был оставлен в Маракае «при казармах» для «обеспечения их охраны». Через некоторое время в них расквартировали батальон механизированной пехоты, в котором, по удивительному совпадению, никого из членов «MBR-200» не было.
Чавес понимал, что его стараются нейтрализовать, а потом загонят в такую глушь, откуда будет невозможно выбраться. В военном министерстве уже запланировали отправить его батальон на трёхмесячное патрулирование границы с Колумбией с конца февраля 1992 года. После этого — в июле — предполагалась передача батальона новому командиру. Ротация! Аналогичные планы вынашивались министерством обороны в отношении перемещений других «боливарианцев». Поэтому, когда в конце января батальон вновь поступил в распоряжение Чавеса, он твёрдо решил: больше никаких отсрочек! Ситуация созрела! Венесуэльцы ждут действий, а не слов: каждый день на территорию батальона забрасывали женские трусики и мешочки с зёрнами кукурузы: мол, вы не военные, а трусливые куры! Глубокий социально-экономический кризис, вызванный неолиберальными реформами, ударил по большинству венесуэльских семей, в том числе по военным. Недоверие к руководству страны приобрело всеобщий характер, особенно из-за «подозрительно уступчивой» позиции президента Переса в переговорах по делимитации границы с Колумбией в Венесуэльском заливе. Недовольство офицеров разгулом коррупции в среде высшего командования достигло пиковой отметки. Многие в вооружённых силах не могли простить Пересу вовлечения армейских частей и национальной гвардии в жестокое подавление народных волнений в феврале 1989 года.
Дивизионный генерал Карлос Сантьяго Рамирес, которого заговорщики планировали на пост будущего министра обороны, чётко сформулировал причины вооружённого выступления военных: «злоупотребления так называемых демократов — обман, демагогия, применение силы, ограничение прав человека, административные извращения, пренебрежительное отношение к экономическому и территориальному суверенитету Венесуэлы».
При подготовке восстания Чавесу пришлось столкнуться с проблемой сотрудничества «MBR-200» с левомарксистскими партиями и организациями. Он знал, что идея совместного участия в перевороте не одобряется большинством военных участников, антикоммунистические убеждения которых преодолеть было невозможно. Поэтому Чавес законспирировал свои контакты с руководителями левых организаций. Рвать с ними он не собирался, поскольку в будущем их поддержка могла стать жизненно необходимой.
На фоне слухов о приближающемся восстании активизировалась партия «Bandera Roja». Она вовлекала в свои ряды военнослужащих низшего и среднего звена. Чавес не без основания считал, что лидер «BR» Габриэль Пуэрта Апонте укрепляет свои позиции в армии для того, чтобы перехватить инициативу и установить контроль над «MBR-200» изнутри. Его опасения подтвердились, когда «BR» и «сержантско-капитанский сектор» в «MBR-200» подписали так называемый Пакт Сан-Антонио.
Получив текст документа, Чавес незамедлительно принял меры для объявления его «не имеющим силы». Военные, подписавшие пакт, надолго лишились доверия Чавеса. Он сделал для себя вывод: руководство «BR» намеренно вбивает клинья между подполковниками, создателями «MBR-200», и младшими офицерами, заявляя, что подлинно революционной силой в армейских рядах являются именно они.
Информация о том, что в «BR» проникли агенты тайной полиции DISIP, поступила от Мари Барахо, которая работала аналитиком в военной контрразведке DIM. Она поддерживала отношения с капитаном Антонио Рохасом Суаресом, членом «MBR-200», и была «ушами и глазами» движения в стане противника. По данным Барахо, агентура DISIP в рядах «Bandera Roja» пыталась выяснить долгосрочные планы военных заговорщиков, имена руководителей «MBR-200».
Как провокацию воспринял Чавес требование «BR» на выделение им квоты «ответственных постов» в будущем правительстве. Разве для делёжки министерских кресел было создано «Движение Боливарианской революции»? Все эти годы цели революционеров-боливарианцев не менялись: взорвать смердящий «порядок» в стране, укрепить своё присутствие в рядах армии, чтобы очистить её от коррумпированного генералитета, и с оружием в руках гарантировать стране процесс мирных реформ. Очень приблизительный список лиц, которые могли бы войти во временное правительство, у них, боливарианцев, был, но себя они в него не включали. Трудно было предугадать, кто выйдет живым из вооружённой схватки с режимом Переса.
Обозначившиеся разногласия между «MBR-200» и «BR» вызвали недовольство Пуэрты Апонте. Он всё еще скрывал свои настроения от членов «MBR-200», но Чавеса стал считать личным врагом. Объяснение этому было найдено сугубо политическое: Чавес — не революционер, только имитирует свою близость к левым силам. На самом деле он является пешкой правоконсервативных сил и прикрывается левонационалистическими лозунгами.
Дело дошло до того, что в «BR» заговорили о необходимости «избавиться» от Чавеса. Была запущена фальшивка о его «предательских отношениях» с министром обороны Очоа, о заключённом ими пакте о разделе власти после переворота. Для проведения теракта против Чавеса были подобраны исполнители.
Однажды поздно вечером в дверь «Майсантеры» — дома, в котором жил Чавес, — на 11-й улице в Сан-Хоакине (штат Карабобо), постучал офицер, член «BR», один из участников предстоящего выступления. «Надо срочно встретиться, — сказал он. — Приходи в пивную в Кагуа». Когда Чавес вошёл в полупустой зал, то к своему удивлению увидел, что за дальним столом в облаке табачного дыма его дожидаются четыре молодых офицера — напряжённых, настороженных. Они тут же начали обвинять Чавеса в том, что он в очередной раз дал отбой вооружённому выступлению. В тот день на базе Либертадор традиционно проводился праздник, посвящённый годовщине национальных ВВС. Замысел заговорщиков заключался в том, чтобы разом, «атакой с воздуха» и при поддержке наземных частей, захватить президента Переса, его министров и высшее военное командование. Осуществление плана пришлось в самый последний момент остановить: не все командиры частей «MBR-200» находились на месте, в том числе Франсиско Ариас, командированный в Израиль для закупки вооружений для своей части.
Чавес пытался объяснить сложившуюся ситуацию, но офицеры ему не верили. Прозвучали откровенные угрозы. Только тут Чавес заметил, что собеседники настроены крайне агрессивно. Они не принимали никаких объяснений, говорили всё громче, привлекая внимание присутствующих. Чавес резко прервал разговор, бросил на стол деньги и ушёл, не желая продолжать бесполезную перебранку. Позже, уже в тюрьме, Чавес узнал от одного из участников встречи в пивной, что его той ночью собирались убить. Спасло его только то, что никто из «четвёрки» не осмелился взять на себя инициативу.
Несмотря на обвинения в «трусости» и даже «предательстве», Чавес следовал своей линии: для выступления необходимо выбрать самый благоприятный момент. Надо застать врасплох лояльные правительству силы. Эффект неожиданности — первостепенный фактор успеха. Ну а пока приходилось маневрировать, гасить конфликты среди заговорщиков, даже договариваться о «квотах» в будущем переходном правительстве. Так, в полдень 1 января 1992 года Чавес и Ариас конспиративно встретились с руководителями партии «Causa R» Пабло Мединой и Клебером Рамиресом. Обсудили ситуацию в стране и пришли к выводу, что с выступлением больше нельзя затягивать. Определили содержание первых декретов «новой власти», соотношение представителей от военных и партии «Causa R» в будущей гражданско-военной хунте. Если верить воспоминаниям Медины, Чавес и Ариас не претендовали на высшие посты в хунте. Им — на выбор — были предложены Служба президентской охраны (Casa Militar) и командование столичным гарнизоном, и они не высказали каких-либо возражений.
Ещё через неделю, на другой встрече с руководством «Causa R», на которую пришли Медина и Али Родригес (будущий министр боливарианского правительства), Чавес сообщил им, что восстание намечено на начало февраля, когда президент Перес будет возвращаться с экономического форума в Давосе. Тут же возник вопрос об оружии для волонтёров из «Causa R». Если оно будет, партия примет участие в выступлении и поддержит военных при штурме дворца Мирафлорес. Речь шла о трёхстах бойцах. Чавес заверил, что оружие есть. Договорились, что оно будет передано Али Родригесу вечером накануне восстания.
Звонок из Мирафлореса раздался около полуночи 2 февраля. Один из агентов «MBR-200», используя ранее обусловленный код, сообщил Чавесу точную дату и время возвращения президента. С этого момента начала стремительно разжиматься пружина заговора. «Операция Эсекиэль Самора» началась! Чавес вспоминал, что перед броском в неизвестность провёл несколько часов в кругу семьи: «Я отправился домой, чтобы проститься с детьми, с Нанси, оставить ей банковский чек и все наличные деньги. В ту ночь я не спал, просматривая документы, переживая сложные чувства из-за того, что наконец подходит к финалу один этап жизни и кто знает, начнётся ли другой этап или всё этим и завершится».
…Вновь переступить порог «Майсантеры» Чавес смог только через 17 лет. В сопровождении дочерей Росы Вирхинии и Марии Габриэлы он прошёл по тесным комнатам, показал им, где стояли их кроватки и где он, на всякий случай, уничтожал «лишние» бумаги. На вопрос журналистки, может ли Чавес что-то рассказать о жизни в «Майсантере» после стольких лет отсутствия, он ответил, что сделать это ему очень трудно, потому что боится заплакать. Он больше не сказал ни слова, но все увидели: глаза президента увлажнились, и он почти минуту молчал, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами…
В понедельник, 3 февраля, Чавес надел спортивную форму и, имитируя обычную утреннюю пробежку, сделал по маршруту «разминки» несколько звонков с телефонов-автоматов.
Первому сигнал о «часе D» он подал в Маракайбо Франсиско Ариасу. Под его началом находилась ракетно-артиллерийская часть «Хосе Тадео Монагас». Потом Уго оповестил командиров частей в Маракае и в штате Арагуа — на границе с Колумбией. Сложнее всего было связаться с Хесусом Урданетой, который находился в служебной командировке. Уго каждые полчаса названивал ему, но тот появился в своём батальоне в Маракае только к полудню. Урданета взялся за дело, даже не успев повидаться с семьёй. Теперь все командиры подразделений, привлечённые к выступлению, были своевременно оповещены о наступлении «часа D».
В тот день кое-кто из руководства «MBR-200» всё же отказался от участия в выступлении, среди них — Рауль Бадуэль, друг Чавеса, один из той четвёрки, что давала клятву под саманом. Существуют разные версии его отсутствия среди участников восстания 4 февраля. По одной версии — якобы у него в подчинении не было боевого подразделения. По другой — стремление сохранить подпольные группы в армии в случае поражения. Поговаривают также, что Бадуэль не был уверен в успехе предприятия. Свои сомнения он якобы откровенно высказал Чавесу, но отговаривать от выступления не стал.
Заговорщики не могли знать, что в их рядах оказался предатель «последнего часа»: капитан Рене Химон Альварес. Чавес многое сделал для успешной карьеры этого офицера, которого знал с 1982 года, когда тот был ещё кадетом. Химон производил впечатление убеждённого боливарианца. После выпуска из академии его направили служить в Ла-Маркесенью, туда, где начинал сам Чавес. Бывая в Баринасе, Уго непременно заглядывал к подопечному, давал ему советы, познакомил его со своими друзьями в городе.
По мнению Чавеса, «перерождение» Химона началось после его перевода в академию на преподавательскую работу. Он начал пропускать конспиративные встречи, потерял интерес к вовлечению в движение новых членов. Объясняли это тем, что Химон влюбился в дочь начальника академии генерала Дельгадо Гайнса и амурные дела отодвинули на второй план всё остальное. Женится, всё войдёт в норму, надеялся Чавес. Оказалось иначе. Когда капитан встал перед выбором: участие в выступлении или семейная жизнь, то предпочёл второе. Первый вариант казался провальным, второй — гарантировал успешное продолжение карьеры.
Химон «исповедался» будущему тестю, сообщил о приближающемся «часе D», и они спешно отправились в министерство обороны. Впоследствии стало известно, что Химон раскрыл далеко не все планы заговорщиков, сообщил только то, что касалось непосредственно его самого. Чавес говорил по этому поводу: «Интуиция мне подсказывает, что он знал куда больше, но что-то в глубине души помешало ему рассказать обо всём. Потому что, если бы он вывалил всё, во что был посвящён, о делах старых и новых, о более глобальных планах, то, вполне вероятно, что меня задержали бы ещё в Маракае, до выступления».
Утром 3 февраля 1992 года Чавес присутствовал на построении своего батальона на плацу казармы «Паэс». Эмоциональный подъём, с которым его парни ответили на приветствие, убедил Чавеса, что их боевой дух на высоте. Они не подведут, выполнят свою задачу. Несколько часов заняла подготовка марша на Каракас: были получены со складов оружие и боеприпасы, медицинские комплекты, сухие пайки. Была оплачена аренда тридцати автобусов для транспортировки парашютистов.
Повышенная активность Чавеса и других командиров подозрений не вызвала. На следующий день на учебном полигоне в Эль-Пао, расположенном в нескольких километрах от Маракая, были запланированы традиционные показательные выступления парашютистов. На них должны были присутствовать министр обороны, несколько генералов из Генштаба, депутаты, представители прессы. Накануне таких выступлений подразделения обычно передислоцировались во временные лагеря.
В 15.00 Чавес отправился в казарму «Сан-Хасинто», где находился штаб бригады парашютистов. Там его ожидали друзья — Хесус Урданета, Йоель Акоста и Хесус Ортис, командиры батальонов парашютистов и егерей. Предстояло в последний раз сверить и обсудить все элементы плана, хронограмму действий и прежде всего координацию вывода частей на исходные позиции.
Завершая совещание, Чавес сказал: «Главные задачи: нейтрализация президента Переса, захват президентского дворца и установление контроля над аэродромом Ла-Карлота. Обращение к народу я записал. Оно будет показано по телевидению во время проведения “Операции Самора” в Каракасе».
«Чавесологи» до сих пор спорят о том, что подразумевалось под словами «нейтрализация Переса». Сам Чавес категорически отрицает, что имел в виду физическую расправу: «Никогда, ни на одном нашем совещании не поднимался вопрос о ликвидации Переса. Мы планировали провести над ним судебный процесс. Он должен был ответить за преступления перед народом». Установление контроля над аэродромом Ла-Карлота, который находится в центре столицы, было необходимо по оперативным соображениям: на нём располагались база ВВС и воинские части, лояльные Пересу. Оьи могли воспрепятствовать захвату находящейся поблизости «Jla Касоны» — президентской резиденции.
О том, что о «часе D» уже известно не тол» ко заговорщикам, Чавес не догадывался. Министру обороны Фернандо Очоа было трудно судить о масштабах предполагаемого мятежа. Из того, что сообщил Химон, он выхватил главное: президент в опасности! Министр дал указание усилить охрану аэропорта и его окрестностей, расставить мобильные посты вдоль автотрассы из Каракаса в Майкетию. Чтобы обеспечить безопасность Переса министр обороны привлёк внушительные силы: морскую пехоту, части Национальной гвардии, сотрудников Службы безопасности, агентов DIM и DISIP. Очоа распорядился подготовить вертолёт, чтобы лично встретить президента в Майкетии и доложить ему о заговоре.