За что бьют на войне
За что бьют на войне
Теперь от морской тактики и программ строительства флота настало время перейти к вопросам стратегического планирования. Именно по вопросам стратегии между морским министром и первым морским лордом возникли непримиримые разногласия, которые, в конечном счете, привели к отставке их обоих, падению правительственного кабинета и явились одной из причин разразившегося в середине мая 1915 г. грандиозного политического кризиса.
Какие же качества требовались от первого морского лорда в начальный период войны? При данных географических и стратегических условиях важнейшим качеством было терпение, позднее это подчеркнул и сам Фишер. Кроме того, как признавали впоследствии многие адмиралы и старшие офицеры, в Адмиралтействе нужен был сильный человек, который мог бы сдержать Черчилля в тех случаях, когда последний начинал стремиться к претворению в жизнь какого-либо безумного плана[658].
Любопытно отметить, что Черчилль, настаивая на возвращении Фишера в Адмиралтейство, считал, что он сможет контролировать адмирала, в то время как все остальные полагали, что Фишер в Адмиралтействе будет призван контролировать Черчилля[659]. И действительно, Фишер весьма преуспел в обуздании активности морского министра. Этот антагонизм в конечном счете и привел к его отставке. Если бы Фишер создавал более благоприятные условия для коллегиального принятия решений и больше прислушивался к мнению других, ему бы вскоре удалось реорганизовать генеральный морской штаб и полностью подчинить его своему влиянию. Тогда бы он имел возможность с легкостью отклонять прожекты Черчилля, не жертвуя при этом своим партнерством с морским министром, поистине не имевшим аналогов в истории британского Адмиралтейства. Но поскольку этого не случилось, то Фишер вынужден был прибегать к различным формам саботирования решений, человека, который способствовал его возвращению в Адмиралтейство.
Анализируя стратегические планы британского военно-морского ведомства первых месяцев войны, необходимо вернуться к грандиозной морской программе, намеченной на совещании 3 ноября 1914 г. Первоначально, многочисленные десантные суда и линейные крейсеры с необычайно малой осадкой предназначались для осуществления так называемого "Балтийского проекта" — грандиозной десантной операции по высадке силами британского флота русских армий на померанском побережье Германии. Эта версия по сей день остается общепринятой и разделяется большинством специалистов. Опровергнуть ее попытался один из биографов Фишера — профессор Раддок Маккей.
Английский историк утверждает, что участники совещания 3 ноября занимались главным образом вопросами, связанными с подводными лодками. Относительно судов других классов в протоколах конференции было всего несколько слов о том, что необходимо обеспечить пополнение флота военными кораблями в соответствии с потребностями[660]. Главный аргумент Маккея состоит в следующем: в результате тщательных архивных изысканий им было установлено, что в протоколы ноябрьского совещания 1914 г. были внесены существенные изменения в сентябре 1916 г.[661]. С тех пор создавалось впечатление, будто все распоряжения, отданные о строительстве новых кораблей с ноября 1914 по май 1915 г., были сделаны в один день 3 ноября. В дальнейшем и Фишер, и Черчилль приложили немало усилий, утверждая, что вся деятельность Адмиралтейства подчинялась "Балтийскому проекту". После окончания войны Фишер еще больше преувеличил это впечатление в своих "Воспоминаниях"[662], хотя его репутация как военно-морского стратега сильно пострадала от этого. Тем не менее, факт остается фактом: именно после 3 ноября в течение нескольких месяцев конца 1914—начала 1915 гг. было заложено огромное количество судов, предназначенных для действий против побережья противника, в том числе свыше 200 самоходных десантных барж и 37 мониторов. В сооружении последних Фишер и Черчилль принимали самое живейшее участие. Когда представитель американских судостроительных фирм сообщил, что у них имеется несколько 356 мм двухорудийных башен, предназначавшихся для греческих дредноутов, строившихся в Германии, морской министр и первый морской лорд немедленно решили их приобрести[663]. Башни установили на 4 больших мониторах, которые, кстати сказать, вызвали впоследствии нарекания некоторых специалистов.
К. Дж. Дьюар, командовавший одним из мониторов данной серии, вспоминал впоследствии: "Эти мониторы представляли собой плавсредства диковинного вида. На означенном имелись два 14-дюймовых орудия в башне в носовой части и противоминная наделка, торчавшая вдоль корпуса, как кринолиновые оборки. Она защищала его от торпедной атаки, но снижала максимальную скорость до 6 узлов. Изначально они строились лордом Фишером как часть флота, предназначенного для операций в Балтийском море, но один бог знает, что бы они там делали, если бы туда добрались, и я сомневаюсь, знал ли это сам Фишер. И хотя "Балтийский проект" так никогда и не материализовался, на нем лежит ответственность за пустую трату денег и труда. Помимо мониторов, дорогостоящие аномалии вроде "Фьюриеса" и "Глориеса" также предназначались для этих целей"[664].
Возможно, тогда Фишер и представлял себе, как неповоротливые мониторы громят своей артиллерией побережье Германии и волны русских солдат катятся через дюны померанских пляжей. Но, несмотря на то, что мемуары адмирала Дъюара лишний раз свидетельствуют в пользу общепринятой концепции, от аргументов профессора Маккея просто отмахнуться нельзя. Для разрешения данной проблемы уместно совершить краткий источниковедческий экскурс. Главная трудность проистекает от того, что в августе — октябре 1916 г. Фишер и Черчилль, возобновив дружеские отношения после отставки и разрыва в мае 1915 г., стали тщательно согласовывать свои показания перед "Дарданелльской комиссией"[665]. Поддерживая тесные контакты с Черчиллем, Фишер давал показания согласно выработанной ими общей линии, утверждая, что все корабли морской программы 1914–1915 гг. предназначались для "Балтийского проекта". Да и сам термин "Балтийский проект" появился только с сентября 1916 г.
Это всегда следует помнить при использовании "Мирового кризиса" и мемуаров Фишера в качестве источников по истории данной проблемы. В своей книге Черчилль с удовольствием обращается к теме балтийской экспедиции, много пишет о поддержке ее Фишером, о планах использования русских войск в качестве десанта, который предложил он сам еще в августе 1914 г. При этом Черчилль явно навязывает читателю свою версию.
После смерти адмирала в 1920 г. и выхода в свет первого тома "Мирового кризиса" в 1923 г., Черчилль во многом пересмотрел свои отношения с Фишером и вместе с ними свои взгляды на "Балтийский проект". Но только в конце 20-х гг. Черчилль счел возможным сделать достоянием гласности, насколько далеко Фишер заходил в своих нападках на него, как в Адмиралтействе, так и в правительственном кабинете в мае 1915 г.
Когда в 1929 г. вышла двухтомная работа Реджинальда Бэкона о Фишере, Черчилль был крайне раздосадован той критикой, которой подверг его автор на страницах своего труда. В ответ на нападки Бэкона бывший морской министр опубликовал в апреле 1930 г. большую статью о своих отношениях с Фишером. Впоследствии этот материал был включен в книгу Черчилля "Великие современники". Публикация Черчилля очень важна для правильного понимания той роли, которую сыграл Фишер в Адмиралтействе в годы войны, и его отношения к "Балтийскому проекту". Черчилль, в частности, писал: "Биограф изо всех сил тщится представить его блестящим военно-морским стратегом и военным руководителем. Нам напоминают о том, что у него был замечательный план по форсированию проливов и прорыва на Балтику силами британского флота с тем, чтобы завоевать господство на этом море, отрезав Германию от скандинавских источников сырья и высвободив русские армии для десантной операции поблизости от Берлина. Действительно, лорд Фишер часто говорил и писал о данном проекте, и мы с ним начали строительство множества бронированных плоскодонных судов для высадки войск под огнем. Я, тем не менее, не верю, что у него когда-либо был конкретный и всеохватывающий план действий"[666].
В большей своей части раздел о Фишере в "Великих современниках" звучит убедительно. Во всяком случае, эта публикация Черчилля снимает камуфляж, сделанный в 1916 г., и немного позднее. Как ни парадоксально, но она скорее укрепляет репутацию Фишера, как стратега, нежели подрывает ее. Если адмирал действительно считал возможным полагаться только на дальнюю блокаду и выжидать, пока не представится случай для сражения в выгодных для английского флота условиях, такую позицию трудно оспаривать. Если "Балтийский проект" был ни чем иным, как поводом для разговоров и средством для того, чтобы предотвратить претворение в жизнь наиболее рискованных проектов Черчилля, это свидетельствует в пользу Фишера!
Таким образом, "Балтийский проект" служил для Фишера прикрытием, под которое он "выбивал" деньги для выполнения судостроительной программы, а впоследствии предлогом не давать кораблей для Дарданелльской операции. В пользу такого предположения имеется немало косвенных свидетельств. Фишер никогда не обсуждал план прорыва в Балтийское море с командующим флотом в водах метрополии адмиралом Джеллико. Перед генеральным морским штабом ни разу не была поставлена задача разработать операцию по высадке десанта в Померании. Никто за всю войну не спрашивал мнения военных о "Балтийском проекте"[667]. И, наконец, никаких консультаций по поводу возможных совместных действий не было проведено с русским командованием.
Фишер прекрасно понимал, что для осуществления такой грандиозной десантной операции нужно выполнить целый ряд не менее тяжелых предварительных условий. Для обеспечения успеха следовало прочно заблокировать немецкие корабли в устьях Эльбы и Яды, захватить в качестве плацдармов несколько островов у побережья Германии и, самое главное, нанести решающее поражение основным силам германского флота, что, кстати сказать, так и не было сделано за всю войну. Но даже если бы все это удалось осуществить и высадить десант, немцы, используя свою разветвленную сеть железных дорог, смогли бы быстро сосредоточить превосходящие силы и сбросить десант в море. Поскольку в те времена отсутствовала стратегическая бомбардировочная авиация, разрушить германские сухопутные коммуникации было невозможно. Британские же перевозки морем пополнений, боеприпасов и амуниции для экспедиционной армии сразу были бы поставлены под вопрос из-за действий немецких подводных лодок.
Таким образом, крупная десантная операция против балтийского побережья Германии даже в теории выглядела весьма проблематично. Добавим, что германские военно-морские эксперты никогда не принимали всерьез такую возможность[668]. Рейнгард Шеер, которому довелось командовать Флотом Открытого моря в Ютландском сражении, заметит впоследствии в своих мемуарах: "Что Англия станет искать боя с германским флотом в Балтийском море, — это было невероятным, так как все выгоды были здесь на нашей стороне…"[669].
Стратегическая обстановка в декабре 1914 г. все больше повергала Черчилля в уныние. Фишер, все время твердивший о "Балтийском проекте", стойко отвергал его план по захвату острова Боркум, хотя морской министр настаивал, что захват этого острова должен стать необходимым предисловием к балтийской операции. Черчилль очень удивился, когда первый морской лорд отверг такую последовательность.
Бомбардировка Ярмута линейными крейсерами Хиппера и особенно короткое безрезультатное сражение между главными силами германского и английского флотов, когда первый предпринял бомбардировку Скарборо, заставили Фишера сосредоточить внимание на нуждах Гранд Флита. К середине декабря начали все явственнее проявляться симптомы его раздражения против Черчилля. Чтобы отвлечь морского министра от планов по захвату острова Боркум, Фишер начал настаивать на проведении более наступательной политики постановки минных полей. Здесь он полностью принял точку зрения Джеллико, что активное минирование вод в районе Гельголанда есть наилучший способ заблокировать германский флот. Черчилль же постоянно противился этой идее, полагая, что минные поля впоследствии помешают проведению десантных операций против германского побережья[670].
4 января 1915 г. Фишер подал прошение об отставке. Причиной послужил налет цеппелинов на Лондон. За несколько месяцев до этого Черчилль признал ответственность Адмиралтейства за защиту страны от нападений с воздуха. В дневнике Асквита имеется следующая запись, датированная 5 января 1915 г.: "Старик Фишер всерьез предложил в ответ на рейды цеппеллинов расстреливать всех немецких пленных, и когда Уинстон отказался воплотить в жизнь это по-государственному мудрое решение, он послал формальное прошение об отставке. Но мне кажется, что к этому времени он уже одумался"[671].
В 20-х числах января произошло событие, которое заставило морского министра и первого морского лорда на время забыть свои ссоры. Как известно, в самом начале войны германский крейсер "Магдебург" во время операции против русского побережья в Финском заливе ночью наскочил на мель. На следующий день его обнаружили русские крейсера "Богатырь" и "Паллада". Моряки русского Балтийского флота, тщательно обыскав мелководье поблизости от "Магдебурга", нашли шифровальные таблицы и книгу трехфлажного сигнального кода, выброшенные немцами за борт при подходе кораблей противника[672]. Русское командование снабдило ценной информацией союзников, и вскоре она начала приносить свои плоды.
В полдень 23 января Уилсон и Оливер вошли в кабинет Черчилля и доложили, что в комнате 40 (отдел военно-морской разведки) перехвачена и расшифрована немецкая радиограмма о готовящемся выходе в море линейных крейсеров Хиппера. У англичан было "впритык" времени послать им навстречу эскадру Битти в сопровождении легких сил Тируита. Перехват мог состояться предположительно в районе Доггер-банки недалеко от датского побережья[673].
Действительно, в тот же день около 18.00 соединение Хиппера начало вытягиваться из устья реки Яды. Главную ударную силу составляли "Зейдлиц" (флаг.), "Дерфлингер", "Мольтке" и "Блюхер". Отсутствовали "Лютцов" и "Фон дер Тан", проходившие текущий ремонт. Силы сопровождения состояли из легких крейсеров "Грауденц", "Росток", "Штральзунд" и "Кольберг", а также двух флотилий эскадренных миноносцев общим числом в 19 кораблей[674].
На рассвете 24 января Битти уже подходил к Доггер-банке. В его распоряжении была добрая половина всей "стратегической кавалерии" Гранд Флита — 5 линейных крейсеров — "Лайон" (флаг.), "Тайгер", "Принцесс Ройял", "Нью Зеланд" и "Индомитебл". Силы сопровождения под командованием Тируита состояли из 3 легких крейсеров и 35 эсминцев. К месту также подтягивалась 2-я эскадра легких крейсеров Уильяма Гуденафа[675]. Предположения комнаты 40 оправдались с поразительной точностью. Вскоре англичане узнали силуэты кораблей Хиппера.
Обнаружив превосходящие силы англичан, германские линейные крейсеры повернули обратно, В тот момент противников разделяло около 14 миль. На британском флагмане был поднят сигнал, увеличить ход до 29 узлов! Серые, хищно вытянутые корпуса "кошек адмирала Фишера", сомкнув интервалы в кильватерной колонне, мощно устремились вперед. Ветер буквально свистел в ушах офицеров, стоявших на мостиках. Скупая пометка в рапорте Битти: "Большая благодарность машинным командам "Нью Зеланд" и "Индомитебла" — эти корабли значительно превысили свою проектную скорость"[676].
Расстояние быстро сокращалось. В 8.52 "Лайон" дал одиночный пристрелочный выстрел по концевому "Блюхеру". Через 15 мин стрельба уже велась залпами и на поражение. По мере сокращения дистанции в артиллерийскую дуэль один за другим включались "Тайгер", "Принцесс Ройял", "Нью Зеланд" и, наконец, "Индомитебл". Противник отвечал незамедлительно. Первый залп по британскому флагману дал "Зейдлиц". Около 10.00 "Блюхер", шедший концевым в германской колонне и пострадавший больше всех, начал терять ход. Германские комендоры не оставались в долгу. Орудийные расчеты работали как заведенные, их огонь был быстрым, точным и убийственным. За каких-нибудь полчаса "Лайон" получил 15 попаданий тяжелыми снарядами. Вскоре британский флагман стал "подобен кромешному аду". В бортах и палубе зияют громадные пробоины, с грохотом рушатся надстройки, повсюду бушует пламя. С одной из башен главного калибра сорвана крыша — огромная броневая плита, в другой башне ствол 343 мм орудия сиротливо задран в небо, второй отсутствует вообще — сбит германским снарядом. В 11.55 "Лайон", потеряв управление, рыскнул с курса и начал описывать циркуляцию[677].
Тем временем в большом полутемном зале Адмиралтейства среди мягких ковров и массивной мебели громко тикали часы и несколько человек, разговаривая вполголоса, отмечали на карте движение кораблей у Доггер-банки по мере поступления донесений. Внесли очередную радиограмму и кто-то сказал: "Лайон" готов!". Черчилль мгновенно представил длинную похоронную процессию у Вестминстерского Аббатства, людей в морской форме и гроб, накрытый британским флагом. Затем он вспомнил мужественное лицо Битти и его, всегда сдвинутую набекрень, адмиральскую фуражку[678].
Но Битти чудом остался жив, несмотря на то, что в течение всего сражения стоял на открытом мостике под градом германских снарядов. Когда "Лайон" выкатился из строя, а следующие за ним мателоты проходили мимо, лишь с большим трудом удалось просигналить приказ Битти о преследовании противника. Пока командующий переходил на подошедший эсминец, время было упущено. Следующие по старшинству офицеры эскадры Мур и Пелли, находившиеся на "Тайгере", либо неправильно поняли сигнал командующего, либо побоялись взять на себя дополнительную ответственность. Английские линейные крейсеры, вместо того, чтобы преследовать отходившие на юг главные силы Хиппера, набросились на агонизирующий "Блюхер"[679].
Знаменитая фотография, запечатлевшая гибель "Блюхера", отпечатанная в миллионных тиражах "Дэйли Мэйл" и "Илластрейтед Лондон Ньюс", вскоре обошла весь мир. Огромное бронированное чудовище, окутанное паром и дымом, полностью завалилось набок, добрая половина днища почти отвесно возвышается над поверхностью моря, по скользкому борту карабкаются, словно муравьи, маленькие людишки и, срываясь, сыплются в черную ледяную воду Северного моря. Гибнущий "Блюхер" уносил с собой двенадцать сотен матросов и офицеров, из которых удалось спасти едва ли больше 200. Положение осложнил немецкий аэроплан, решивший, что терпят бедствие англичане. Он сбросил бомбы на шлюпки и обстрелял тонущих из пулемета, многих убив и ранив. Немецкий летчик отогнал и шлюпки англичан, а каждая лишняя минута пребывания в ледяной купели грозила гибелью.
Что касается "Лайона", то он оставался на плаву и был взят на буксир "Индомитеблом", Битти перенес свой флаг на "Принцесс Ройял", и эскадра благополучно вернулась на базу[680].
Действия Мура и Пелли и тот факт, что Битти упустил эскадру Хиппера, навлекли на них суровую критику высшего военно-морского командования. Фишер писал, что "Пелли находился уже далеко впереди и должен был продолжать преследование безотносительно полученных сигналов, если бы в нем было хоть что-то от характера Нельсона. Как Нельсон у Копенгагена и Сент-Винсента! На войне первый принцип — не соблюдать приказов. Выполнять приказы сможет любой дурак!"[681].
Впрочем, Битти тоже досталось от первого морского лорда. Известный военный корреспондент тех лет Филсон Янг, прикомандированный к эскадре Битти и написавший после войны увлекательную книгу о действиях линейных крейсеров, вспоминал, что в первые 48 часов после возвращения соединения на базу на имя флагмана пришло от двух до трех сотен поздравительных писем и телеграмм. B их числе, было послание и от Фишера, в котором первый морской лорд грозно вопрошал, как могло получиться, что бой прервался, и противник не был разгромлен до конца[682].
Кстати сказать, отношения между Фишером и Битти как-то сразу не сложились. До войны им непосредственно сталкиваться не приходилось. Однако пост командующего эскадрой линейных крейсеров, на который Битти был назначен Черчиллем, сразу сделал его заметной фигурой. Когда вышеупомянутый Филсон Янг получил разрешение находиться на "Лайоне" и сопровождать эскадру в походах, перед отъездом он был принят Фишером. Состоявшийся между ними диалог, а точнее монолог, произнесенный первым морским лордом, настолько запал Янгу в душу, что впоследствии он воспроизвел его в своей книге о линейных крейсерах дословно. "Все говорят мне, что он первоклассный парень. Я навещал его (Битти — Д. Л.) на борту "Лайона" в Спитхеде в июле. Что ж, вам предстоит очень увлекательно провести время. Вы направляетесь, пожалуй, на самое интересное соединение флота и вам, без сомнения, предстоит быть в центре всего, что бы ни случилось". Затем после паузы: "Да, всегда есть, что узнать от увиденного свежим взглядом. Посторонний человек зачастую видит больше, чем профессионал. Если вы услышите что-нибудь интересное или вам покажется что-нибудь не так — черкните мне строчку; вы всегда сможете послать мне письмо с адмиралтейской почтой, пометив его "лично", и никто его не прочтет". Таковы были слова старика и, признаться, мое сердце екнуло, когда он их произнес"[683]. Когда Янг прибыл на "Лайон", он слово в слово передал разговор Битти. Излишне говорить, что это не прибавило симпатий последнего к Фишеру.
К началу января 1915 г. стабилизация Западного фронта и повсеместный переход к позиционной войне привели к распространению упаднических настроений в лагере союзников. В связи с этим появились соображения открыть "периферийный фронт" и попытаться таким образом добиться решающего успеха"[684]. Тем временем Россия обратилась к своим западным союзникам с просьбой предпринять достаточно крупную отвлекающую операцию против турецкого побережья с целью ослабить давление турок на Кавказском фронте, где русские армии оказались в тяжелом положении. Эта просьба была "сочтена справедливой". Еще в начале сентября 1914 г. Черчилль предлагал осуществить захват Дарданелл в союзе с Грецией, войска которой он собирался доставить к месту военных действий силами британского флота. Однако армейское руководство скептически отнеслось к данному проекту. Когда проблема обсуждалась на заседании Военного Совета 25 ноября, Фишер задал его участникам вполне уместный вопрос: "А что если Греция откажется принять участие в атаке на Галлиполи на стороне союзников?"[685].
Тем не менее, первый морской лорд отдал приказ о постепенном сосредоточении военных транспортов в Александрии, на случай если решение об атаке Черноморских проливов будет все же принято. Напомним, что в данном случае, речь шла о совместных действиях армии и флота против турецкого побережья. [?]
Обращение главнокомандующего русскими армиями великого князя Николая Николаевича за помощью к союзникам было сочтено Черчиллем основательным поводом для форсирования подготовки операции по захвату проливов. И хотя армейское командование наотрез отказалось выделить даже небольшое количество войск для десанта, это обстоятельство не смутило Черчилля. Морской министр потратил несколько дней на изучение возможности форсирования Дарданелл силами одного только флота, используя линейные корабли додредноутного типа. Конечно же, Черчилль предпочел бы совместную операцию с использованием крупных армейских соединений, но к тому времени окончательно выяснилось, что они не могут быть предоставлены. Небезынтересно узнать источник, откуда морской министр почерпнул идеи о возможности атаки проливов силами одного флота. Это была разработка вице-адмирала Льюиса Бэйли, командовавшего Флотом Ла-Манша, автора нескольких безумных десантных операций, составленных им в 1913 г. Бэйли, в свое время квалифицированный Фишером как "свиноголовый офицер", предлагал осуществить атаку Дарданелл силами 5-й эскадры линейных кораблей (броненосцы типа "Лорд Нельсон"). Для этого "корабли должны войти в пролив еще до рассвета и форсировать его на как можно большей скорости и как можно ближе к фортам"[687].
Оптимизм внушала и пробная бомбардировка турецких укреплений в начале ноября 1914 г. Одним из результатов прорыва "Гебена" в Константинополь стала необходимость постоянно держать сильное соединение кораблей у выхода из проливов. Этой эскадрой командовал контр-адмирал Карден. Первоначально в ее состав входили линейные крейсеры "Индефатигебл" и "Индомитебл", 2 легких крейсера, 12 эсминцев и 3 подводных лодки. Позднее, когда поведение Турции стало более подозрительным, к ним присоединились 2 старых французских броненосца "Веритэ" и "Сюффрен"[688].
Когда 1 ноября началась война с Турцией, Карден получил приказ обстрелять форты, охранявшие вход в Дарданеллы, с дистанции, на которой береговая артиллерия не могла быть опасна для кораблей. 3 ноября 4 тяжелых корабля из эскадры Кардена выпустили по турецким укреплениям 76 снарядов из своих 305 мм орудий. Эффект бомбардировки был впечатляющим: форты Седд-эль-Бар и Кум-Кале на расстоянии казались превращенными в груду развалин. На Седд-эль-Баре взорвался главный склад боеприпасов, при этом 64 человека было убито и 20 ранено[689]. Все орудия фортов временно вышли из строя. Однако с оперативной точки зрения бомбардировка была большой ошибкой. Она заставила турок усилить свои укрепления и привела к утрате внезапности действий со стороны союзников[690].
В начале января Черчилль направил Кардену телеграмму с запросом, считает ли он возможным, хотя бы ценой серьезных потерь, форсировать Дарданеллы одним только флотом? Ответ Кардена, полученный 5 января, гласил, что "прорваться нельзя", возможно только "длительное форсирование большим количеством кораблей"[691].
6 января Карден получил приказ морского министра представить подробный план операции с указанием потребного количества кораблей. Пять дней спустя адмирал представил подробный план с указанием количества кораблей и последовательность операций против турецкого побережья[692]. 13 января во время короткого и весьма сумбурного заседания Военного Совета план атаки Дарданелл силами одного флота был одобрен и утвержден.
Судя по всему, к середине января Черчилль уже считал возможным и планировал проведение не отвлекающей бомбардировки, а крупной операции по захвату Черноморских проливов. Предполагалось разрушение турецких укреплений по обоим берегам прохода, захват Константинополя и, в конечном счете, выведение Турции из войны. 20 января Черчилль уведомил Николая Николаевича через британское посольство в Петрограде, что ориентировочно в середине февраля британский флот начнет проведение крупной операции по захвату Черноморских проливов. В ней предполагалось задействовать 12 линейных кораблей, из них 2 дредноута, 3 легких крейсера, 6 эсминцев, 4 подводных лодки и 1 гидроавиатранспорт. Морской министр также обещал, что в операции примут участие французские корабли. В заключение Черчилль выражал надежду, что "российское правительство окажет мощное содействие в предполагаемой атаке, предприняв в подходящий момент морскую операцию у устья Босфора и имея наготове войска, чтобы использовать всякий достигнутый успех"[693].
Французские военные моряки действительно проявили живейший интерес к возможному удару по Дарданеллам. Когда после предварительного совещания 13 января Черчилль поставил союзников в известность о планируемой атаке, французский морской министр Огаиьер прибыл в Лондон для ее обсуждения. Всецело одобряя проект, он высказал мнение о желательности участия в операции и французского флота[694].
Однако в Петрограде сообщение Черчилля вызвало совсем иную реакцию. Ко времени получения указанной депеши необходимость в отвлекающей операции отпала благодаря блестящим победам русской армии под Сарыкамышем и Караурганом. Что касается захвата Константинополя и проливов, то на этот счет в Петрограде имели свои взгляды. Перспектива утверждения западных союзников на берегах Дарданелл и Босфора стала предметом горячего обсуждения в кулуарах политической власти Северной Пальмиры и при штабе верховного главнокомандующего.
На наш взгляд, в наиболее концентрированном виде позицию русской стороны отразила точка зрения генерала Данилова. На предмет атаки проливов англичанами с ним беседовал директор дипломатической канцелярии при штабе главнокомандующего князь Н. А. Кудашев, подробно передавший содержание разговора министру иностранных дел С. Д. Сазонову. Это послание заслуживает пространной цитаты, ибо его можно рассматривать, как руководство к действию.
"Он (Данилов — Д. Л.) подтвердил мне невозможность, даже при условиях успеха английского предприятия, в каковой он, лично, безусловно, не верит, посылки нами каких-либо войск для десантной операции на Босфоре. Он усмехнулся, когда я сказал, что в ответе великого князя упоминается минимум для десанта в два корпуса: меньше как о четырех корпусах даже и говорить не стоит. Тем не менее, он считает, что одна попытка англичан овладеть Дарданеллами уже принесет свою пользу. "А потом, — прибавил он, — скажите Сергею Дмитриевичу (Сазонову. — Д. Л.), чтобы он, отнюдь, не расхолаживал англичан. Пользу их предприятие принесет несомненно, удастся оно или нет"[695]. Резюме русского генерала было однозначным: "…никакой десант, который они могли бы выслать, не в состоянии был бы одолеть турецкую армию, которая не отдаст же без боя столицу. Если принять во внимание это обстоятельство, то, по мнению генерала Данилова, мы ничем не рискуем, поощряя англичан к осуществлению их мероприятия"[696].
Ответ русского главнокомандующего Китченеру начинался с категоричного утверждения, что "десантная операция русских войск… не может иметь места, так как она могла бы осуществиться только за счет сил, находящихся на главном театре войны, ослабляя их, по крайней мере, на два корпуса"[697]. Тем не менее, подготовка к операции Черноморских проливов шла в Англии полным ходом.
Заметим, сразу, что из представителей высшего руководства флота далеко не все испытывали оптимизм по поводу предстоящего форсирования Дарданелл. Когда у Артура Уилсона спросили его мнения относительно предстоящей операции, он ответил: "Если бы я был первым морским лордом, этот план не прошел бы"[698]. На Военном Совете по вопросу использования морской артиллерии докладывал Оливер. На него, впрочем так же как и на всех остальных, произвела большое впечатление степень воздействия, морских снарядов главного калибра на береговые укрепления. Но в своих показаниях перед Дарданелльекой комиссией Оливер не упомянул, что был склонен поддержать план операции, поскольку она потребовала бы переброски линейных кораблей додредноутного типа в Средиземное море и тем самым исключила бы возможность претворения в жизнь рискованного плана Черчилля использовать их против германского побережья. Определенно не верили в успех операции флота против дарданелльских укреплений Перси Скотт, Стэрди и Генри Джексон, сменивший позднее Фишера на посту первого морского лорда[699]. Что касается Фишера, то он был поражен той легкостью и поспешностью, с которой план атаки Дарданелл силами флота был утвержден на заседании Военного Совета 13 января. Первый морской лорд испытывал большие сомнения в ее целесообразности. Еще в начале января он писал Черчиллю по поводу бомбардировки турецких укреплений: "Что хорошего дала последняя бомбардировка (3 ноября)? Отвлекла ли она с Кавказа хоть одного турка?"[700].
В середине января Фишер был глубоко убежден, что речь идет только об отвлекающей операции, заключавшейся в обстреле турецких укреплений. Он даже предложил направить к проливам новейший линкор "Куин Элизабет", только что вошедший в состав флота, и опробовать его гигантские 381 мм орудия в стрельбе по вражеским фортам, чтобы не тратить крупные снаряды впустую. Черчилль сразу ухватился за эту мысль. 800-кг снаряды дредноута новейшей конструкции могли легко смести с лица земли турецкие укрепления по обоим берегам пролива. Теоретически, дальнобойные морские орудия, с низкой траекторией стрельбы и, высокой начальной скоростью полета снаряда представляли грозную опасность для высоких насыпей береговых батарей с расположенными на них крепостными орудиями. Казалось, новейшие достижения военной техники перечеркнули печальные уроки прошлой борьбы "корабль против крепости"[701].
Причиной завышенной оценки эффективности корабельной, артиллерии послужили также успешные действия германских крупнокалиберных гаубиц против бельгийских крепостей Льежа и Намюра в самом начале войны. На эти укрепленные районы в Бельгии и Франции возлагали большие надежды, очевидно, памятуя о Порт-Артуре, который продержался 329 дней. Каково же было удивление военных экспертов Европы, когда немецкие тяжелые орудия разрушили их за несколько суток.
Исходя из указанных посылок, Черчилль и другие сторонники использования флота против турецких укреплений забывали, что даже самый большой дредноут представляет собой сравнительно неустойчивую артиллерийскую платформу, и потому его стрельба никогда не будет такой точной, как огонь противостоящих ему береговых батарей. Как показал в дальнейшем опыт борьбы за Черноморские проливы, главную опасность для кораблей союзников представляли не долговременные фортификации, а подвижные полевые батареи тяжелых гаубиц. Они все время меняли место расположения и могли вести навесной огонь по кораблям из-за укрытий. Бороться с этими германскими и австрийскими гаубицами было чрезвычайно трудно, особенно если учесть, что угол возвышения орудий главного калибра на броненосцах не превышал 27°, а навесная стрельба с кораблей вообще неэффективна[702].
Не следовало забывать, что оборона проливов облегчалась и географическими условиями. Западный берег Дарданелл, во многих местах возвышенный, представлял отличные командные высоты для размещения артиллерии. Сам проход был узкий и извилистый: ширина пролива в среднем около 6 км, но у Чанака он всего лишь 1 км с четвертью. В узких местах нетрудно было поражать корабли торпедами с береговых аппаратов. С началом войны турки перегородили проливы мощными минными заграждениями, состоящими из 10 линий и находящимися под защитой береговых батарей. Сильное течение в проливе позволяло обороняющимся пускать навстречу английским и французским кораблям плавающие мины[703]. Обороной проливов руководили опытные немецкие морские и армейские офицеры, которые использовали каждый промах союзников.
Примерно между 13 и 28 января Фишер окончательно определил свое отношение к плану захвата Дарданелл и стал принципиальным противником проведения этой операции силами одного флота. Первого морского лорда одолевали мрачные мысли. Весь огромный жизненный опыт старого моряка подсказывал, что гнать корабли на минные поля к береговым батареям чревато страшной катастрофой для флота. Ведь еще старинная нельсоновская аксиома гласила: "Моряк, который атакует форт — дурак!" Кроме того, всякий корабль, посланный к Дарданеллам, ослаблял военно-морские силы на решающем театре.
19 января он жаловался в письме к Джеллико: "А теперь кабинет принял решение взять Дарданеллы одним только флотом, используя 15 линейных кораблей и 32 других судна, и изъять 3 линейных крейсера и флотилию эсминцев — все неотложно требующееся на решающем театре дома! Есть только один выход — подать в отставку! Но Вы говорите "нет", а это будет попросту означать мою принадлежность к сторонникам того, что я полностью не одобряю. Я не согласен давать ни единого корабля, и то, что я, в соответствии с Вашим желанием остаюсь, здорово играет против меня"[704].
В очередном письме Фишер вновь настаивает, что "Дарданеллы окажут существенное влияние на наши нужды в водах метрополии". И далее он добавляет: "К Дарданелльской операции я питаю отвращение только до тех пор, пока не будут произведены кардинальные изменения, и она не превратится в военную операцию с участием 200 тыс. человек при содействии флота. Мне кажется, что Китченер теперь уже склоняется к такой же точке зрения на это дело"[705].
С помощью Хэнки Фишер излагает свои взгляды в "Меморандуме первого морского лорда о положении британского флота и его роли как "неослабного давления" от 25 января 1915 т. Текст меморандума почти полностью воспроизведен в "Мировом кризисе" Черчилля[706]. Впоследствии Черчилль утверждал, что этот документ представлял собой совершенно неожиданное для всех изменение взглядов первого морского лорда[707]. В меморандуме говорилось, что бомбардировка военными кораблями укрепленных побережий без взаимодействия с армейскими соединениями будет играть только на руку Германии. Перед лицом огромной мощи и отличной артиллерийской подготовки германского флота от британских военно-морских соединений требуется терпеливое сосредоточение и накопление сил. В то же время блокада Северного моря должна становиться все более непроницаемой. Повсюду в меморандуме Фишер указывает, что любая крупная операция против укрепленных побережий противника, будь то Зеербрюгге или Дарданеллы, должна проводиться в тесном взаимодействии с армейскими подразделениями.
Подготовив такой продуманный документ, столь тщательно и всесторонне обосновывающий его позиции, Фишер почему-то не обратился к нему на роковом заседании Военного Совета, когда было принято окончательное решение об атаке Дарданелл. За три дня до заседания Совета он направил копию меморандума Черчиллю, передав при этом, что больше не желает "продолжать бессмысленное сопротивление планам Военного Совета, с которыми он не может согласиться"[708]. Он так же просил, чтобы меморандум был отпечатан и его копии вручены всем членам Совета. В своем ответе от 26 января Черчилль подчеркивал подавляющее превосходство британского флота и обосновывал необходимость атаки Дарданелл. Ответ Черчилля был размножен и его экземпляры вручены всем членам Военного Совета. По необъяснимым причинам меморандум Фишера не был отпечатан и руководители страны не были с ним ознакомлены[709].
Асквит, например, выступал за проведение Дарданелльской операции. Однако когда Черчилль ознакомил его с меморандумом Фишера и своим ответом на него, премьер-министр к досаде и разочарованию Черчилля согласился с доводами первого морского лорда. Утром 28 января Фишер написал Асквиту записку, в которой признался, что он решил не идти на заседание Военного Совета в тот день: "Я не согласен с морским министром и не думаю, что было бы так просто заявить об этом на Совете. Его ответ на мой меморандум не снимает моих доводов. Я. повторяю, что бомбардировка Зеербрюгге и Дарданелл может быть оправдана с военно-морской точки зрения только участием армейских соединений, что компенсирует потери кораблей и незаменимых матросов и офицеров. Как чисто морские операции они не могут быть оправданы, поскольку уменьшают наше численное превосходство — кстати, не такое уж значительное, — в связи с авариями на "Конкероре" и "Монарке", в условиях использования мин и подводных лодок, гибели "Одешеса" и "Формидебла" и других предшествующих больших потерь, с дураками-адмиралами вроде Бэйли!..Мне очень не хочется расставаться с морским министром. К нему лично я чувствую большое расположение и восхищаюсь им, но не вижу никакой возможности согласовать наши идеи"[710].
Асквита уже давно беспокоил назревающий разрыв между морским министром и первым морским лордом. 20 января премьера посетил Морис Хэнки, рассказавший о своем разговоре с Фишером. По словам Хэнки, старик выглядел очень подавленным и все время жаловался, что Черчилль "забивает его аргументами"[711]. Фишер действительно был гениальным военным руководителем. Как многие харизматические натуры, он зачастую руководствовался предчувствиями и инстинктами, неким шестым чувством, если угодно. Это чувство подсказало старику, что он прав, но ему не хватало логики и аргументов, не хватало слов, чтобы убедительно выразить свои мысли. И здесь он, конечно, не мог тягаться с таким непобедимым парламентским оратором, как Уинстон Черчилль. Старик был беспомощен перед напористостью своего молодого и энергичного оппонента.
28 января премьер-министр вызвал Черчилля и Фишера в свой кабинет на Даунинг-стрит, 10. Встреча была назначена на 11.10 утра — ровно за двадцать минут до начала заседания Военного Сонета. Фишер кратко повторил свою точку зрения, что бомбардировка Дарданелл без взаимодействия с армией ничем не оправдана. Впоследствии Асквит так рассказал об этой встрече: "Неурядицей личного плана, которая очень беспокоила меня, была растущая отчужденность между Уинстоном и Фишером. Они оба зашли ко мне утром перед Военным Советом и принялись жаловаться друг на друга. Я постарался уладить противоречия, предложив компромисс, по которому Уинстон должен был отказаться от планов бомбардировки Зеербрюгге, а Фишеру следовало, отказаться от противодействия Дарданелльской операции. Когда на Военном Совете мы начали обсуждать последнюю, получившую горячую поддержку Китченера, Грея и А. Дж. Б. (Бальфура — Д. Л.), старый Джеки хранил упрямое и мрачное молчание. Он все время угрожал отставкой и почти ежедневно писал послания Уинстону, в которых выражал желание вернуться в Ричмонд выращивать розы"[712].
На утреннее заседание Военного Совета было вынесено несколько вопросов. Один из них был посвящен германскому крейсеру "Кенигсберг", загнанному в устье реки на африканском побережье, где английские крейсеры никак не могли до него добраться. Фишер предложил решить проблему путем буксировки к месту действий двух мониторов с малой осадкой, которые могли бы, поднявшись вверх по реке, обстрелять немецкий корабль.
Только к концу заседания был поднят вопрос о Дарданелльской операции. Выступил Черчилль. Он указал, что во Франции и в России считают целесообразным проведение такой операции, причем французы обещают оказать непосредственную поддержку, выделив в помощь соединение своих кораблей. Подготовка операции будет завершена к середине февраля. В это время Фишер поднялся со своего места и направился к личному секретарю премьер-министра, чтобы подать ему прошение об отставке. Однако его остановил фельдмаршал Китченер. Между ними состоялся короткий диалог вполголоса, во время которого Китченер неоднократно указал Фишеру, что он является "единственным противником операции"[713].
Адмирал вернулся на свое место. Ни Асквит, ни Черчилль не предложили ему высказать свое мнение. Первый морской лорд также не стал просить слова. Он хранил молчание, пока остальные члены Совета обсуждали преимущества от будущего успеха операции, не предупредив их о ее рискованности и о тяжелых последствиях в случае ее провала[714].
25 января Фишеру исполнилось 74. Со времени возвращения в Адмиралтейство в октябре 1914 г. старый моряк все время находился в состоянии непрекращающегося и все увеличивающегося напряжения, которое могло бы оказаться не по силам многим молодым мужчинам. Его рабочий день начинался в 4–5 утра и завершался лишь к 8 вечера. Черчилль, напротив, приходил в Адмиралтейство позже, но зато продолжал работу до 2 часов ночи[715]. Таким образом, в "боевой рубке Империи" два главных руководителя флота несли почти круглосуточную вахту.
Усталость первого морского лорда не осталась незамеченной его подчиненными. Герберт Ричмонд записал в своем дневнике: "Фактически он ничего не делает. Днем он идет домой и спит. Он стар, измучен и раздражителен. По-прежнему судьбы Империи находятся в руках угасающего старика, жаждущего славы и боящегося тактических неудач, которые могли бы перепутать его планы"[716]. Именно перенапряжение последних месяцев, непомерная усталость, временная утрата уверенности в себе привели к тому, что Фишер уступил Асквиту и Черчиллю 28 января.
В последние месяцы своего пребывания на посту первого морского лорда Фишер по-прежнему продолжал, очень много, и продуктивно работать, особенно если судить по результатам подготовки к Дарданелльской операции. В феврале на Совете Адмиралтейства было принято решение разместить у 26 фирм заказ на строительство 152 больших десантных судов, каждое из которых могло бы перевозить до 500 солдат с боеприпасами и снаряжением. На каждом из них планировалось установить дизельную силовую установку и высокий стальной фальшборт для защиты десантников от винтовочного и пулеметного огня противника[717].
Надежды Фишера на успех Дарданелльской операции увеличивались или уменьшались в зависимости от колебаний Китченера посылать или не посылать войска в Галлиполи.
Тем временем, 18 марта, была предпринята решающая попытка союзного флота форсировать проливы. В то мартовское утро казалось, что все военные корабли мира, от величественной "Куин Элизабет" до маленького тральщика, собрались у входа в Дарданеллы. В 10.45 6 британских и 4 французских линейных корабля двинулись к проливу, выходя на дистанцию артиллерийского огня. Первым утреннюю тишину разорвал гром 15-дюймовок "Куин Элизабет". Один за другим к ней присоединились другие броненосцы и вскоре залпы их орудий слились в чудовищную какофонию. Стрельба велась неторопливо и методично с дистанции от 7,5 до 11 км. Внешние форты по обоим берегам пролива окутались клубами пыли и дыма; с кораблей казалось, что они превратились в развалины[718].