Фишер и Черчилль

Фишер и Черчилль

Преемником Фишера на посту первого морского лорда стал его сослуживец и единомышленник адмирал Артур Уилсон, который, как предполагалось, будет продолжать политику своего предшественника. Уилсон крайне неохотно согласился сменить боевую рубку, флагманского броненосца на кресло руководителя, морской политики Империи. Потребовались большие усилия и даже давление со стороны Эдуарда VII, чтобы уговорить его. Уилсон прекрасно проявил себя в качестве командира эскадры, а затем и целого, флота, но как показали дальнейшие события, администратора крупного масштаба из него не получилось.

Когда 2 декабря 1909 г. было опубликовано официальное сообщение о предстоящем назначении, Артура Уилсона, на флоте эта новость, вызвала настоящий "вздох облегчения"[512]. Уилсон всегда старался держаться подальше от ссор и служебных интриг и никогда не участвовал ни в фишерской, ни в бересфордовской группировках. Таким образом, его назначение на высшую должность в военно-морской иерархии Великобритании должно было оказать благоприятное влияние на консолидацию морской службы.

Адмирал Уилсон был среднего роста, крепкого телосложения, с открытым благородным лицом, обрамленном седой бородкой, и с блестящими глазами фанатика. Адмирал Уилсон был фанатиком своего дела, целиком посвятившим себя морской службе, не нашедшим даже времени для того, чтобы жениться и обзавестись семьей. В одежде он был неопрятен и не придавал никакого значения своему внешнему виду. Уилсон всегда был невозмутим, молчалив и очень замкнут. Адмирал никогда не имел близких друзей. Королевский Флот стал единственным интересом в его жизни. "Он был, вне всякого сомнения, писал Черчилль, — наиболее самоотверженным человеком из тех, с кем мне приходилось когда-либо встречаться или даже прочитать в книгах"[513]. В редкие минуты хорошего настроения, Уилсон мог и пошутить, но шутки у него получались какие-то сухие и мрачные. Моряки звали между собой Артура Уилсона "старый Арт". Служить под его командой считалось нелегким испытанием. Адмирал, отдаваясь без остатка военной службе, не щадил и подчиненных, заставляя их работать не покладая рук. Ежегодный плановый поход Флота Ла-Манша к берегам Испании, Уилсон как назло назначал в канун рождественских праздников. На все мольбы и протесты женатых матросов и офицеров, лелеявших мечты встретить Новый Год в кругу семьи, Уилсон бросал сквозь зубы: "Служба!". Впрочем, на флоте его по-своему любили и уважали, возможно, именно за его самоотверженность и принципиальность. В офицерской среде Уилсону дали кличку "Буксир", за его огромную работоспособность и, наверное, за непобедимое упрямство, которое было присуще адмиралу в высшей степени.

Трудности начались сразу же по приходу Уилсона в Адмиралтейство. Официально он вступал в должность с 25 января 1910 г., но фактически он приступил к делам еще в декабре 1909-го… "Многие уже начинают охать, — докладывал русский морской атташе в Петербург, — что с момента вступления первого морского лорда в свои обязанности придется весьма тяжело, т. к. новый начальник почти не разговаривает, но зато работает день и ночь. Характерно, что на следующий день после выхода приказа о том, что адмирал с 25 января нов. ст. должен занять пост первого морского лорда, адмирал Вильсон уже поехал в турне по портам. До Рождества он объехал почти все учреждения морского министерства и теперь ежедневно работает по несколько часов в Адмиралтействе"[514].

Уилсон с первых же дней взял за правило никого не ставить в известность о принимаемых им решениях и почти не консультировался с Советом Адмиралтейства. Были люди, которые все эти трудности предсказывали с самого начала. Узнав о назначении, Уилсона, второй морской лорд Фрэнсис Бриджмен писал Фишеру: "Уилсон — самая лучшая кандидатура, но я знаю по собственному опыту, что служить под его началом мало радости. Тоска смертная! И полная бескомпромиссность, как Вы знаете. Он никогда не будет ни с кем советоваться, а чужие доводы только выводят его из себя"[515]. Вскоре худшие опасения Бриджмена полностью подтвердились. "Маккенна находит, что с сэром Артуром Уилсоном "очень тяжело". Он высокомерен и обращается с адмиралом Бриджменом так, как будто тот младший лейтенант на корабле; и он очень упрям"[516].

Ожидать каких-либо новшеств от Уилсона не приходилось, он был слишком консервативен и в своей политике строго придерживался тех направлений, которые наметил еще Фишер.

Уилсон целиком погрузился в проблемы, связанные с материальной частью, пренебрегая вопросами комплектования экипажей и стратегическим планированием. "С переменами в составе Совета… двери Адмиралтейства закрылись для всех новых идей и новых начинаний"[517]. Даже Фишер вынужден был признать, что "от Уилсона на берегу мало толку!"[518].

С приходом Уилсона в Адмиралтейство определенные надежды связывали сторонники Бересфорда. Об этом свидетельствует донесение русского морского атташе капитана 1-го ранга Л. Б. Кербера, полученное 17 ноября 1909 г.: "На днях мне пришлось познакомиться с сэром Джорджем Армстронгом, владельцем газеты "Глоб" и бывшим морским офицером. Как известно, англичане после обеда в частном доме делаются очень разговорчивыми. Так это было и в данном случае. Несколько ловко предложенных хозяину вопросов развязали язык почтенному сэру, и он сообщил многое, что, по моему мнению, не следовало бы говорить в обществе, тем более в присутствии иностранных офицеров. Первый морской лорд — лорд Джон Фишер, — который зачислен, в пэры Соединенного Королевства в день рождения короля 8 ноября, в ближайшем будущем покинет свой пост. Ввиду же того, что по ходу событий в январе непременно будут новые выборы, результаты которых предвидеть нельзя, то преемник лорда Фишера будет почти наверняка временным, т. е. на несколько месяцев. Более всего шансов, что таковым будет адмирал Вильсон. По утверждениям сэра Армстронга, за январскими выборами последуют в скором времени вторые выборы — примерно в марте. После вторых выборов произойдет перемена министерства и тогда же переменится и первый морской лорд, т. е. адмирал Вильсон. Кто заменит его, пока трудно оказать, но из слов Армстронга было видно, что он намекает на лорда Бересфорда. Наш собеседник уверял, что лорд Бересфорд очень любим во флоте и в доказательство своих: слов привел, что на ежегодном, так называемом. "Трафальгарском обеде", в этом году было больше народу, чем когда-либо, даже в день столетия боя, только потому, что лорд Бересфорд согласился занять председательское кресло"[519].

Однако надежды сторонников Бересфорда не оправдались. Уилсон пробыл первым морским лордом не два месяца, а два года. А когда в 1911 г. морским министром стал Уинстон Черчилль, шансы Бересфорда стали нулевыми.

Тем временем, Фишер, выйдя в отставку и поселившись у своего сына в Килверстоне, с большим трудом начал адаптироваться к спокойной размеренной жизни и красотам окружающей природы. Его супруга явно была довольна окончанием бурной карьеры своего мужа. Но, несмотря на усиленные посещения Церкви и надежды его жены на бесповоротное завершение кипучей деятельности адмирала, сказать, что Фишер полностью смирился со своим положением, было бы слишком самонадеянным.

В течение 1910 г. репутация Фишера существенно возросла в условиях совершенной непригодности его преемника. Сам Фишер этого никак не ожидал. В ноябре 1909 г. он считал кандидатуру Уилсона самой лучшей и единственно возможной. И даже летом 1910 г. Фишер еще полагал, что Уилсон "справляется со своими обязанностями прекрасно"[520]. Однако новый руководитель с самого начала наделал множество серьезных ошибок. Скорее всего, с подсказки Фишера Уилсон сразу же дал понять, что не собирается поддерживать Эшера в деле усиления координирующей роли Комитета имперской обороны. Он также наотрез отказался предпринять какие-либо шаги по организации генерального морского штаба.

Как только в Килверстон пришло известие о смерти Эдуарда VII, Фишер срочно отбыл в столицу для участия в погребении своего высокого покровителя. Запись в дневнике леди Фишер рисует поведение отставного адмирала следующим образом: "Он прошел в комнату, где наша милая королева стояла в одиночестве у тела своего умершего супруга. Это был самый тяжелый момент для них обоих…Джек поцеловал ей руку, но она задержала его ладонь и принялась с жаром говорить о нем (покойном короле. — Д. Л.) и о его любви к Джеку. Я с гордостью подумала о том, что мой муж ни разу не воспользовался своим влиянием на короля для собственных личных выгод. Все его помыслы были направлены только на благо страны и военного флота, которым он служил так преданно. И король знал обо всем и ценил его за это"[521].

Заметим, что "Джек", узнав о смерти Эдуарда VII", не забыл тут же написать письмо с выражением верноподданных чувств наследнику престола. Правда, Фишеру, несмотря на его неоднократные попытки, так и не удалось, в отличие от его приятеля виконта Эшера, с легкостью трансформироваться от старого двора к новому. Вскоре Фишер начал очень критически относиться к монархии вообще и к новому монарху в частности. В письме к Арнольду Уайту он заметил: "Короли нынче, как селедки, — стоят дешево!"[522].

Фишер продолжал быть в курсе всех флотских дел. Он еще больше сблизился с Маккенной и написал за это время огромное количество писем юной супруге морского министра. К концу 1910 г. в своих письмах он уже обращался к миссис Маккенна не иначе как "Моя одинокая и преданная Памела!" В письмах он пересказывал ей все известные ему флотские и великосветские сплетни. Послания адмирала к Памеле Маккенна иногда заканчивались подписью: "Нежно преданный Вам Джеки", но чаще просто "Ф" или "Ваш до замерзания ада".

Отставной адмирал был не только в курсе всех дел военно-морского ведомства, но и пытался оказывать на них влияние. В письмах к Маккенне в августе 1910 г. он настоятельно рекомендовал рассмотреть в Адмиралтействе вопрос о возможности использования на линейных кораблях дизельных силовых установок. "Лайон" так же превосходит "Дредноут", как "Дредноут" превосходил все предшествующие линейные корабли. Дизельный линейный корабль будет иметь такие же преимущества перед "Лайоном", как "Лайон" перед "Дредноутом"!"[523].

Другой вопрос, который очень волновал Фишера, был социальный состав корпуса морских офицеров. В том же письме он возмущался: "Демократическая страна не потерпит аристократического флота! Как минимум 19 % офицеров из верхней десятки!.. Если Вам удастся это изменить, Вы сделаете великое дело: государственные субсидии на обучение и повышение жалования офицерам"[524].

Фишер принял самое активное участие в судьбе Джона Джеллико — будущего командующего флотом в 1914–1916 гг. Благодаря рекомендациям Фишера, Джеллико очень быстро продвигался по службе. Бывший первый морской лорд был уверен, что в случае войны он не останется сторонним наблюдателем. В связи с этим он стремился заполнить места в Адмиралтействе "своими людьми". Его протеже Морис Хэнки, несмотря на молодость, уже готовился заменить Оттли в Комитете имперской обороны. Данное обстоятельство также добавляло Фишеру уверенности, что в случае конфликта с Германией он вновь будет руководить морской политикой. 25 января 1911 г. Фишеру исполнилось 70 лет. Это означало, что теперь он, как адмирал флота, уходит в отставку и исключается из списка адмиралов на действительной службе. В день своего юбилея Фишер получил письмо от Хэнки: "Если случится война, Вы "не долго пробудете не у дел, ибо страна призовет Вас — как Цинцинната — вернуться в город и руководить войной. Это главная причина сохранения за Вами места в Комитете имперской обороны"[525]. Адмирал не имел против этого никаких возражений.

И все же Фишер тяжело переживал свою отстраненность от "больших дел". Накануне отставки он жаловался Памеле Маккенна: "У меня такое ощущение, будто я остался один в целом свете"[526]. Теперь это чувство еще более усилилось. Правда, у Фишера остались весьма почетные общественные обязанности — как уже говорилось, ему были пожалованы титул барона и звание пэра. Это было большое отличие. На памяти Фишера только одни военный моряк удостоился такой чести — адмирал Артур Худ, занимавший пост первого морского лорда в конце 80-х гг. прошлого века, в бытность которого была принята доктрина двухдержавного стандарта. Но удовлетворение Фишера новыми регалиями было неполным. Честолюбец рассчитывал на титул виконта![527]. Однако после тщательного изучения ситуации и в связи с отсутствием такого прецедента в истории, Эдуард VII отклонил этот вариант. Действительно, даже самые выдающиеся флотоводцы прошлого, как Нельсон и Энсон, удостоились, только баронства.

Став пэром Англии, Фишер получил пожизненное место в палате лордов. Однако среди депутатов верхней палаты парламента старый адмирал чувствовал себя "не в своей тарелке".

Получив титул исключительно за заслуги перед отечеством, Фишер с некоторой долей презрения относился к наследственной знати, составлявшей большинство в палате лордов: "Наследственные титулы — полная нелепость в условиях современной демократии, и чем быстрее мы избавимся от этих снобов, тем лучше"[528].

Фишер почти никогда не выступал в прениях, и все время ломал себе голову, к какой фракции в палате лордов ему примкнуть. Поскольку эту дилемму ему разрешить не удалось, адмирал обычно усаживался в центре. Лорд Фишер голосовал поочередно то за либералов, то за консерваторов, в зависимости от того, чьи решения, как ему казалось, были выгодны для военного флота. Старик по-прежнему мыслил категориями дредноутов и на проблемы внутренней политики "смотрел через якорный клюз".

Тем временем в Адмиралтействе произошли большие перемены, которые в значительной степени явились следствием неудачного стратегического планирования, практиковавшегося во времена Фишера.

Нельзя сказать, что за время нахождения Фишера на посту первого морского лорда стратегическими планами вообще не занимались. Когда к концу 1906 г. была в основном завершена передислокация основных сил флота и сосредоточение их против Германии, возникла необходимость в пересмотре существовавших военных планов. Поскольку генеральный морской штаб в то время отсутствовал, Фишер поручил начальнику отдела военно-морской разведки Оттли и капитанам 1-го ранга Слейду и Бэлларду разработать новые военные планы на случай войны с Германией. Им также помогал в этом деле Морис Хэнки[529]. Комитет, назначенный Фишером, работал в период с 1906 по 1908 г. и подготовленный им стратегический план определял политику Адмиралтейства вплоть до 1911 г. Впоследствии он был опубликован в двухтомном сборнике документов "Архив адмирала сэра Джона Фишера", составленным военно-морским историком П.К. Кемпом[530].

Суть стратегического плана состояла в том, чтобы поставить Германию на колени посредством длительной морской блокады, лишив противника продовольствия и сырья для его промышленности. Одновременно флот должен был обеспечить защиту и бесперебойное функционирование британских морских коммуникаций[531]. В плане особо оговаривалось, что "по причинам, известным каждому морскому офицеру, ясно, что в будущей войне дальняя блокада займет место ближней блокады в качестве основы военно-морской стратегии"[532]. Комиссия Бэлларда работала над этими планами довольно долго, и они неоднократно подвергались изменениям. Так, в 1907 и 1908 гг. в стратегический план дважды вносились коррективы с поправками на взаимодействие с французским военным флотом.

В целом, военные планы Адмиралтейства "эры Фишера" можно характеризовать как полный отказ от "континентальной стратегии". Руководители британского военно-морского ведомства явно исходили из предположения, что Германию можно будет победить посредством одних только морских операций и главным образом непроницаемой морской блокадой. Однако при внимательном чтении текста планов комиссии Бэлларда создается впечатление, будто авторы стратегической разработки сами не очень-то верили в действенность морской блокады против Германии. Во вводной части говорилось: "Первое, что определяет суть военного плана, это характер предстоящей войны; мы должны решить, будет ли это ограниченная или неограниченная война, то есть, будет ли главной целью защита какой-либо части территории или другие специальные и ограниченные задачи, или главной целью будет уничтожение всей боевой мощи противника и приведение его к капитуляции"[533].

Из дальнейшего следовало, что британское Адмиралтейство планировало "специальные и ограниченные задачи", главной целью которых было заставить кайзеровский рейх отказаться от активной морской политики. "Нашей целью будет ни в коем случае не покорение Германии, но стремление заставить ее привести свою политику в соответствие с нашими интересами"[534].

Разработки комиссии Бэлларда, строго говоря, нельзя рассматривать как стратегический план ведения флотом боевых действий на море. Для этого они были слишком неконкретны и расплывчаты. Скорее их можно считать некими общими рекомендациями. В принципе, план Бэлларда так никогда и не был принят в качестве официального руководства к действиям.

Так называемый "стратегический план" с самого начала был подвергнут многими специалистами суровой, но справедливой критике. Авторитетный военно-морской теоретик Джулиан Корбетт очень негативно отозвался о плане Бэлларда, отметив, правда, что в нем в целом правильно изложены принципы использования различных классов боевых кораблей, в том числе получила отражение теория промежуточного класса военных судов — линейного крейсера[535]. Пожалуй, самую убийственную характеристику стратегических разработок Фишера дал Герберт Ричмонд: "Планы Адмиралтейства, в моем понимании, являются самой неконкретной, и непрофессиональной поделкой, какую я когда-либо видел. Я не могу понять, как они обсуждались и какие идеи положены в их основу. Самая характерная черта — ослабление сил из-за рассредоточения их по всей Линии. Главная идея отсутствует вообще, за исключением той, что вражеский флот надо принудить к сражению, что и является главной целью… Фишер, непревзойденный в своем презрении к истории и недоверии к людям, не ищет и не принимает советов"[536].

По мнению Фишера, стратегический план и не нуждался в особой конкретизации. Все дополнения и конкретные детали, станут ясны только по ходу дела, когда война уже начнется. В таком виде стратегическое морское планирование просуществовало вплоть до того момента, пока "гром не разразился", А расплачиваться за все просчеты пришлось другу и единомышленнику Фишера Реджинальду Маккенне.

В феврале 1911 г. Фишер отправился отдыхать на континент. В это время разразился Агадирский кризис. Ллойд Джордж произнес свою знаменитую речь в Мэншн-хаузе, которая, по существу, хотя и не являлась обязательством поддержать Францию против Германии, но содержала предостережение, что Англию нельзя обойти ни при каком новом разделе Марокко[537]. Публичные речи — опасное дипломатическое оружие: они поражают кого-то, но обычно не того, кого нужно. Речь Ллойд Джорджа была прочитана не только государственными деятелями, но и немецкой и французской публикой. И в обеих странах она сделала компромисс недостижимым, Кидерлену пришлось повысить свои требования и всерьез заговорить о войне; Кайо был вынужден отказаться от мысли о подготавливаемом им соглашении.

Однако первый морской лорд сэр Артур Уилсон был совершенно убежден, что война не начнется, и на выходные дни отбыл на охоту. Когда напряженность между союзниками и Германией достигла апогея, и Уилсона хватились, на месте его не оказалось. Более того, никто в Адмиралтействе не мог сказать ничего вразумительного относительно плана действий флота на случай войны. Стратегический план находился там, где, как полагал Фишер, он и должен был быть — в голове у Уилсона.

Уилсон был принципиальным противником всяких планов, в особенности он стремился вести независимую линию от военного министерства, и ему это удавалось даже в большей степени, чем Фишеру. Но больше всего адмирал не желал участия флота в перевозках войск на континент и потому был противником широкого участия Англии в сухопутных операциях. Да и сам Фишер еще до Агадирского кризиса неоднократно предупреждал Маккенну, чтобы тот ни в коем случае на такой план не соглашался[538].

Позиция двух адмиралов, скорее всего, и определила поведение Маккенны на заседании Комитета имперской обороны во время Агадирского кризиса. Морской министр без обиняков заявил, что флот не сможет участвовать в переброске экспедиционного корпуса на континент, поскольку все транспорты будут мобилизованы в качестве вспомогательных военных судов[539]. Маккенна возражал даже против отправки во Францию регулярной армии, состоявшей всего из 6 дивизий! Особенно неблагоприятное впечатление на остальных членов Комитета имперской обороны произвел Артур Уилсон. Он полагал, что достаточно будет ограничиться захватом островов у германского побережья и тесной блокадой германских портов. Регулярные дивизии, по его мнению, должны быть задействованы в захвате Гельголанда. Это предложение было расценено, как безумное и с негодованием отвергнуто.

После описанного заседания Холден потребовал незамедлительных перемен в Адмиралтействе. К нему присоединился и Черчилль, требовавший неотложных мер по созданию генерального морского штаба. Асквит не счел возможным сразу же удалить из Адмиралтейства Уилсона, но Маккенна вынужден был подать в отставку. 25 октября 1911 г. он распрощался с военно-морским ведомством.

Главных претендентов на пост морского министра оказалось двое — Черчилль и Холден. Фишер уже давно подозревал военного министра в поползновениях возглавить военно-морское ведомство. "Наполеону Б. (Холдену) не терпится выбраться из военного министерства — говорят, хочет просочиться в Адмиралтейство…"[540]. В конце сентября Холден и Черчилль отправились навестить Асквита в Арчерфилд, где каждый доказывал премьеру, что именно он должен заняться проблемами военного флота. Главный аргумент Холдена состоял в том, что он уже приобрел известный опыт, реформируя военное ведомство. Военный министр пытался также доказать, что Черчилль слишком нетерпелив и импульсивен для такого деликатного дела, к тому же адмиралы наверняка не забыли, как он боролся за сокращение военно-морского бюджета в 1908–1909 гг.[541].

Проблема была не из легких. После встречи с Холденом и Черчиллем, Асквит отправился в Балморэл, где долго совещался с Георгом V и Кноллисом. Тщательно взвесив все "за и "против", от кандидатуры Холдена решили отказаться. Переход военного министра к управлению делами флота был бы, пожалуй, "актом нелогичным". Но самое главное — Холден не являлся депутатом парламента, а отсутствие морского министра в палате общин существенно ослабило бы позиции Адмиралтейства. 23 октября 1911 г. морским министром стал Уинстон Черчилль.

В стремлении молодого честолюбивого политика занять пост морского министра не последнюю роль сыграло влияние Фишера. Они впервые познакомились, по-видимому, еще в начале 1907 г., когда первый морской лорд был в апогее своей популярности. В письме к Арнольду Уайту адмирал сообщал, что "…имел двухчасовую беседу с глазу на глаз с Уинстоном Черчиллем, который готов принять мою сторону… Уинстон сказал, что испытывает большую симпатию ко мне, поскольку меня всегда рисуют большой кистью!"[542]. Весной того же года они встретились на курорте в Биаррице. Старый адмирал окончательно покорил Черчилля: "Мы проговорили весь день и далеко за полночь. Он рассказывал мне удивительные истории о военном флоте и о своих планах — все о дредноутах все о подводных лодках, все о новой системе подготовки морских офицеров разных специальностей, все о больших орудиях, о замечательных адмиралах, и о жалких и ничтожных, и о Нельсоне, и о библии…"[543]. На курорте их повсюду видели вместе, и они никак не могли наговориться. Эдуард VII писал леди Лондондерри: "Сэр Джон Фишер и Уинстон Черчилль прибыли сюда несколько дней тому назад, и они прямо-таки неразлучны; я прозвал их "болтунами"[544]. Между новыми друзьями завязалась переписка. Во время бракосочетания Черчилля 12 сентября 1908 г. Фишер послал ему подарок — дорогой и вычурно изукрашенный нож для разрезания бумаги[545].

После встречи с Черчиллем в Биаррице, Фишер полагал, что заполучил еще одного сильного сторонника из числа влиятельных политиков и всерьез рассчитывал использовать молодого Черчилля против Бересфорда. "Я ужинал вдвоем с Черчиллем 19 января 1908 г. Он неожиданно пришел в Адмиралтейство, и мы закатились в "Ритц". Я провел с ним два часа. Ему не терпится сражаться на моей стороне, и он просто кипит от возмущения Бересфордом и КO…"[546]. Тогдашний морской министр лорд Туидмаут доводился Черчиллю дядей, и Фишер не замедлил сообщить ему о своем восхищении племянником: "Я думаю, он один из самых прекрасных людей, каких я когда-либо встречал, и такой умный, что говорить с ним одно удовольствие"[547]. Однако вскоре первый морской лорд был сильно разочарован своим молодым другом. Размолвка произошла из-за той позиции, которую Черчилль занял по вопросу о военно-морском бюджете во время политического кризиса 1908–1909 гг. Особенно Фишера возмутило то обстоятельство, что во время острых дебатов о флоте Черчилля консультировали "люди Бересфорда" — Реджинальд Кастенс и Уильям Уайт. "Дорогой Гарвин, — писал адмирал, — вчера Уинстон Черчилль сказал Маккенне, что Кастенс и У. Уайт посоветовали ему, что четыре дредноута будет достаточно, и они снабдили его всеми аргументами, техническими и прочими! Дело в том, что они, Кастенс и Уайт, знают, что только четыре дредноута заставят меня подать в отставку"[548].

Как уже говорилось, Черчилль и Ллойд Джордж потерпели поражение. Как только исход дела стал очевиден и страсти "морской паники" начали утихать, Черчилль немедленно решил наладить отношения с первым морским лордом. Однако упрямый старик игнорировал все его попытки. Два дня спустя после того, как окончательное решение по морскому бюджету было принято, Фишер сидел в клубе Атенаеум и читал "Нейшн"., Когда в зал вошел Черчилль, адмирал едва кивнул ему и продолжал чтение, как ни в чем не бывало. После того, как Фишер отложил газету и вышел на улицу, Уинстон последовал за ним и попытался завязать дружескую беседу. Однако адмирал довольно невежливо заявил Черчиллю, что обсуждать флотские дела с ним не собирается. Когда Уинстон спросил Фишера о его планах на будущее, старик отрезал, что его будущее — это иметь 20 дредноутов к апрелю 1912 г. и зашагал прочь.

Но Черчилль не оставил мысль восстановить отношения с Фишером. После выхода адмирала в отставку, Уинстон написал старику теплое письмо: "Со слабой надеждой я протягивал Вам лапу дружбы, но тщетно. Вы мне очень симпатичны и я искренне сожалею, что ход событий не позволил нам работать вместе. Известие о пожаловании Вам пэрства доставило мне большое удовольствие, но это далеко не полная награда за вашу службу на благо британской морокой мощи"[549]. Трудно было сочинить более дружелюбное и обезоруживающее послание, но адмирал был неумолим и по-прежнему не желал мириться с "одним из самых прекрасных людей, каких он когда-либо встречал". Но едва прошел слух о том, что "двойной изменник" Черчилль получит пост морского министра, отставной адмирал уцепился за "лапу дружбы" с прямо-таки неприличной поспешностью. Вскоре между ними восстановились самые дружеские отношения

36-летний морской министр по приходе в Адмиралтейство взялся за дела чрезвычайно рьяно. Несомненно, Черчилль был более талантлив и по своему интеллекту далеко превосходил Маккенну, но ему недоставало основательности последнего. Молодой честолюбец был слишком энергичен, непоседлив и непредсказуем в своих действиях. За первые полтора года в должности главы военно-морского ведомства Черчилль более 6 месяцев провел в море с целью ознакомления со службой на флоте. Он лично посетил практически все военные доки и верфи Англии и почти все более или менее значительные военные корабли, базирующиеся на порты метрополии и Средиземного моря.

Весьма показателен, на наш взгляд, следующий эпизод. В 1912 г. Асквит и Черчилль прибыли на один из кораблей флота метрополии с тем, чтобы присутствовать на артиллерийских учениях эскадры. У. Э. Мартин, впоследствии контр-адмирал, также присутствовавший при этом, вспоминал, что Черчилль так и не удержался среди официальных лиц, с большим достоинством стоявших на мостике корабля. Вскоре морской министр вместе с орудийными расчетами "метался у пушек, стрелял, заряжал, прицеливался". Асквит не преминул заметить по этому поводу: "Мой молодой друг так испачкался, как будто собирался сыграть роль Отелло!"[550].

Сохранилась замечательная фотография, запечатлевшая один из эпизодов посещения Черчиллем учебного корабля "Меркурий". Морской министр медленно проходит вдоль шеренги юных кадетов, пристально вглядываясь в лица стоящих навытяжку босоногих мальчишек в матросской форме. Глава военно-морского ведомства весь подался вперед, его цилиндр сбился на затылок, на губах скептическая полуулыбка. Это не старый морской волк, привычным взглядом окидывающий свои владения, но абсолютно посторонний человек, впервые столкнувшийся с неким экзотическим миром, в котором ему все ново и интересно.

В принципе, в Англии от морского министра, как человека сугубо гражданского, никогда и не требовалось каких-то глубоких знаний о военном флоте. Он осуществлял лишь общее руководство. Но Черчилль, в отличие от своих предшественников, не собирался особенно полагаться на своих профессиональных советников. Новый министр с самого начала взял за правило самому вникать во все тонкости морской службы. Во время больших маневров 1912 г. Черчилль все время вмешивался в распоряжения командующего флотом, передавая свои приказы и контрприказы прямо из Уайтхолла по беспроволочному телеграфу. После окончания маневров морской министр вызвал к себе всех флаг-офицеров и долго им объяснял, как должны осуществляться маневры крупными соединениями кораблей[551]. Положение усугублялось тем, что первые морские лорды, с которыми Черчиллю довелось работать после Артура Уилсона — Фрэнсис Бриджмен и Луи Баттенберг — оказались людьми слабохарактерными и позволяли морскому министру помыкать собой.

Черчилля на флоте сразу невзлюбили. Адмиралам не нравилось выслушивать от бывшего гусарского лейтенанта "постоянные поучения о том, как лучше командовать военно-морским флотом"[552]. Вскоре у морского министра сложились напряженные отношения почти со всеми флагманами. Между флотами и Адмиралтейством воцарилась атмосфера отчужденности и недоверия. Не следует забывать, что на флоте и раньше относились к Черчиллю с подозрением, памятуя, о его выступлении против увеличения военно-морского бюджета в 1908–1909 гг.[553]. Из всех военных моряков, кто занимал более или менее высокие посты в министерстве Черчилля, только Роджер Кейс с полным одобрением отзывался о деятельности главы военно-морского ведомства: "…в большинстве случаев его вмешательство было в самых лучших интересах службы"[554]. Однако к тому времени, когда писались эти строки, Кейса уже нельзя было назвать беспристрастным свидетелем.

По всей видимости, Черчилль предвидел те трудности, с которыми ему предстояло столкнуться в Адмиралтействе. И не случайно три дня спустя после его официального вступления в должность, 29 октября 1911 г. он встретился с Фишером, "…я начал беседу без всякой мысли о возможности возвращения Фишера. Но к вечеру в воскресенье сила этого человека настолько повлияла на меня, что я уже почти решился сделать то, что я сделал три года спустя — снова поставить его во главе морской службы. Протестов я не боялся: к тому времени я чувствовал себя достаточно сильным, чтобы преодолеть их. Но, судя по его характеру, возобновление и продолжение распрей стало бы неизбежным. Затем меня также беспокоил его возраст. Я чувствовал, что не мог бы полностью положиться на умственные способности человека 71 года. На следующее утро всю дорогу к Лондону меня так и подмывало сказать: "Приди и помоги мне"; и если бы он хотя бы одним намеком дал понять, что желает вернуться, я бы наверняка произнес эту фразу. Но он оставался невозмутимым, а через час мы уже были в Лондоне…я думаю, прав я был или нет"[555].

Прав был тогда Черчилль или нет, сказать трудно, и мнения по данному вопросу разделились. Интересно, что многие биографы Фишера, например Артур Мардер, считают, что его уход в 1910 г. был своевременным, а Р. Ф. Маккей полагает, что ему лучше было уйти даже в 1906-м. Большинство же биографов Черчилля, и среди них такие авторитетные, как Рандолф Черчилль, Мартин Гилберт и Тед Морган, сходятся на том, что морскому министру следовало вернуть Фишера в Адмиралтейство еще в 1911 г., а не в 1914 г. уже во время войны[556]. Этот спор, по мнению автора, не имеет принципиального значения, ибо вскоре Черчилль сделал старого адмирала своим главным неофициальным советником. К 1912 г. влияние Фишера на решения морского министра настолько возросло, что профессор Мардер совершенно справедливо определил его статус в 1911–1914 гг. как "некоронованного первого морского лорда"[557].

В чем же выразилось влияние Фишера? Прежде всего, по его намеку или указке морской министр осуществил ряд важных перемещений в иерархии флотской служебной лестницы. Фишер оставался верен своему принципу — заполнять ключевые посты в Адмиралтействе и на флоте нужными и преданными ему людьми. Уже в первый день пребывания Черчилля в Адмиралтействе старый адмирал засел за составление "подробного руководства к действиям" для нового морского министра: Луи Баттенберг должен сменить Уилсона в качестве первого морского лорда — он "раскатает" всех противников Адмиралтейства в Комитете имперской обороны, Джордж Эгертон должен стать вторым морским лордом, Джеллико назначить заместителем командующего Отечественным флотом с тем, чтобы он смог стать "будущим Нельсоном" и т. д.[558]. В письме к виконту Эшеру от 3 января 1912 г. Фишер хвастался: "Между прочим, Вы видите — я играю первую скрипку. По счастью, Уинстон очень восприимчив… 16 адмиралов отправлены на металлолом, а я популярен более чем когда-либо!"[559].

Особенно живое участие Фишер принял в скорейшем продвижении по службе своего друга и протеже Джона Джеллико. 5 декабря 1911 г. Черчилль по указке Фишера назначил Джеллико через голову 20 адмиралов (в списке из 22 вице-адмиралов Джеллико по выслуге лет стоял на 21-м месте) вторым флагманом Отечественного флота. Занимаемая должность в случае войны автоматически делала его главнокомандующим всеми военно-морскими силами в водах метрополии. Фишер очень радовался за своего любимца. В тот же день он писал Памеле Маккенна: "Мой милый ангел…теперь я могу передать вам то, что произошло только одним словом — "Джеллико!"[560].

Некоторых людей Черчилль подобрал только по своему усмотрению, и в ряде случаев его выбор оказался исключительно удачным. Это, прежде всего, относится к кандидатуре личного секретаря морского министра по делам флота. Этот ответственный пост Черчилль предложил самому молодому контр-адмиралу на флоте — 40-летнему Дэвиду Битти. В данном случае министр поступил вопреки настоятельным советам своих морских лордов. Последним не нравилось, что Битти слишком быстро продвигался по службе. Кроме того, молодому контр-адмиралу недавно был предложен пост второго флагмана Атлантического флота, но Битти отказался., Согласно традиции, в таких случаях альтернативные назначения не предлагались, и он должен был отправиться на берег и "сесть" на половинное жалованье[561]. Скорее всего, отговорки морских лордов были чисто формальными, и за всем этим стояли более серьезные опасения. Адмиралов беспокоило то обстоятельство, что у Битти "слишком много интересов на берегу". Красавец контр-адмирал с мужественным лицом и чеканным профилем, всегда элегантный, стройный и подтянутый, действительно уделял много времени светским развлечениям. А его недавняя женитьба на дочери владельца самого большого универмага в Чикаго Этель Филд, принесшая Битти 8 млн. ф. ст. приданого, наводила многих на мысль, что бравый моряк вскоре вообще распрощается с военной службой.

Тем не менее, Черчилль решил взять Битти в Адмиралтейство. Возможно, морскому министру импонировало, что контр-адмирал, несмотря на молодость, имел солидный боевой опыт. Он командовал канонерской лодкой в верховьях Нила во время завоевания Судана и принимал участие в военных действиях против Китая в 1900 г. Битти, как и Черчилль, имел талант оказываться в нужное время в нужном месте. Словом, между ними было что-то общее, и они прекрасно сработались. Говорят, при первой встрече Черчилль сказал Битти: "Вы выглядите слишком молодо для адмирала". На что моряк, бывший на три года старше своего нового шефа, не замедлил ответить: "А вы выглядите слишком молодо для морского министра"[562]. В дальнейшем Битти произвел на Черчилля самое благоприятное впечатление своими глубокими познаниями в морской стратегии и тактике, умением выделить в проблеме главное и стремлением не злоупотреблять профессиональным жаргоном.

Новый секретарь по делам флота, конечно же, был не без недостатков, Многим бросались в глаза его высокомерие и надменность. Но как бы то ни было, в годы первой мировой войны Дэвид Битти оказался лучшим боевым адмиралом британского флота. В двух крупнейших морских сражениях, в которых ему довелось участвовать, Битти чудом остался жив. Его флагманский корабль — линейный крейсер "Лайон" — дважды был превращен германскими дредноутами буквально в груду металлолома и дважды едва не взлетел на воздух. Битти везло. С конца 1916 г. и вплоть до завершения войны он уже командующий флотом в водах метрополии. После войны он прекрасно зарекомендовал себя на посту первого морского лорда и осуществлял руководство морской политикой Великобритании в течение необычайно длительного срока — с ноября 1919 г. по июль 1927 г.[563].

Другие служебные перемещения, сделанные Черчиллем на свой страх и риск, едва не поссорили его с Фишером окончательно. Речь шла о присвоении очередных званий Беркли Милну, Реджинальду Кастенсу и Хедуорту Мексу. Милн был совершенно бездарным флагманом. Именно он упустил Гебена в самом начале войны, дав ему возможность прорваться в Турцию, что, в конечном счете, подтолкнуло эту державу к выступлению на стороне Германии. Мекс был скорее придворным интриганом, нежели флотоводцем, а Кастенс продолжал оставаться одним из главных критиков реформ Фишера. Черчилль не мог не знать всех этих обстоятельств. Возмущению Фишера не было предела "Боюсь, это будет мое последнее послание к вам вообще, — писал старый адмирал Черчиллю 22 апреля 1912 г., — мне очень жаль, но я полагаю, вы сильно повредили военному флоту этими тремя назначениями, и что заставило вас обмануть мое доверие не могу даже предположить…"[564].

Письмо Фишера было оскорбительным по содержанию, но Черчилль не собирался рвать отношения со старым грубияном. Примерно через месяц примирение состоялось. Во второй половине мая Черчилль отправился в круиз по Средиземному морю на яхте Адмиралтейства "Эншантресс". Помимо морского министра в путешествии приняли участие еще много других высокопоставленных лиц. Там были, премьер министр Асквит со своей дочерью Вайолет (впоследствии Вайолет Бонхэм-Картер. — Д. Л.), супруга Черчилля, первый морской лорд принц Луи Баттенберг и три секретаря морского министра Дэвид Битти, Эдди Марш и Джеймс Мастернон-Смит[565].

Путешествие носило скорее увеселительный характер, но у Черчилля была и конкретная цель — встретиться с Фишером в Неаполе. Яхта Адмиралтейства подходила к острову Эльба, где Черчилль посетил дом своего кумира Наполеона и осмотрел его посмертную маску. Битти, будучи человеком действия, умирал от тоски, Луи Баттенберга путешествие также не особенно радовало. Черчилль, без умолку, говорил о море и военном флоте и о тех великих делах, которые ему предстоит совершить. Супруга Черчилля показалась Битти дамой несколько глуповатой. Старый Асквит ко всеобщему восхищению своих слушателей зачитывал вслух большие отрывки из путеводителя Бедекера. Асквит держался настолько "просто", что Битти всякий раз испытывал некоторую неловкость, когда на берегу иногда приходилось представлять его как премьер-министра Великобритании[566].

24 мая "Эншантресс" бросила якорь в заливе Неаполя. Пока праздные путешественники совершали утреннюю прогулку по Неаполю, Битти увидел, как "старый негодяй" Фишер карабкается на борт адмиралтейской яхты[567]. Этот визит очень живо описан в дневниковых записях Вайолет Асквит от 24 и 25 мая, опубликованных в ее воспоминаниях об Уинстоне Черчилле. "Возвратились на яхту к обеду — а там лорд Фишер, собственной персоной! Я изучала его с минуту, пытаясь определить его настроение и обнаружить в нем хоть искру кротости. Его глаза все время сверкали как уголья, зажигаясь всякий раз от его же собственных шуток. Он был дружелюбен к папе и принцу Луи, но, мне показалось, немного зол на Уинстона. Мне он пересказал кучу анекдотов, историй, хохм и шуток, какие можно было услышать разве что от биндюжников (теперь я думаю, что "великие люди" ведут себя так всегда — или только с женщинами?)"[568].

Фишер в душе был очень польщен уделенным ему вниманием. В распоряжение старого адмирала была предоставлена его прежняя каюта первого морского лорда. Черчилль откровенно льстил ему, и они часто "запирались" вдвоем для обсуждения неотложных проблем военного флота. Когда подошло время расставаться, Черчилль и Фишер уже вновь были большими друзьями. Судя по дальнейшим шагам, предпринятым Черчиллем в деле наращивания британской морской мощи, его неапольское свидание с Фишером было плодотворным. Влияние старого адмирала во многом сказалось на морских программах 1912–1914 гг. Еще в 1909 г. Фишер принял революционное решение установить на дредноутах типа "Орион" вместо традиционных 305 мм орудий длиной 50 калибров, 343 мм пушки длиной 45 калибров. Это резко увеличило точность артиллерийской стрельбы, причем вес снаряда возрос в 1,5 раза[569].

"Я немедленно решил пойти на порядок выше, — писал Черчилль. "Во время регаты я намекнул на это лорду Фишеру, и он с жаром принялся доказывать: "Не меньше чем 15 дюймов для линкоров и линейных крейсеров новой программы"[570]. Так родилась идея создания знаменитого "быстроходного дивизиона" линейных кораблей. Новые дредноуты типа "Куин Элизабет", закладка которых предусматривалась программой 1913 г., имели выдающиеся по тем временам тактико-технические данные. При водоизмещении в 27 500 т и основательном бронировании, они имели необычайно высокую для таких больших кораблей скорость хода — 27 узлов. Их главная артиллерия состояла из восьми 381 мм орудий, размещенных в 4 двухорудийных башнях[571]. Эти пушки были способны поражать цель своими 800 кг снарядами на расстоянии до 30 км.

Линкоры типа "Куин Элизабет" получились на редкость удачными. Эти корабли прошли с честью две мировые войны, прослужив в составе британского флота более 30 лет. От Черчилля потребовались большая смелость и настойчивость, чтобы убедить правительство в необходимости столь дорогостоящей судостроительной программы. Более того, морской министр взял на себя ответственность отдать распоряжение о закладке корпусов линкоров до того, как новое 381 мм орудие прошло необходимые испытания. Если бы они оказались неудачными, вся дорогостоящая программа потерпела бы полный провал. По словам самого Черчилля, он "обливался кровавым потом" при одной мысли об этом. Однако риск оправдал себя[572]. Благодаря решительности Черчилля, дредноуты типа "Куин Элизабет" начали вступать в строй уже в 1915 г. А участие "быстроходного дивизиона" в Ютландском сражении заранее предрешило его исход[573].

В отличие от Черчилля его немецкий коллега фон Тирпиц решил не рисковать, и строительство аналогичных германских дредноутов было начато только после тщательного испытания 381 мм орудий. Германские линкоры типа "Байерн" были на 2350 т тяжелее "Куин Элизабет" и имели бортовую броню на целый дюйм толще. Если бы байерны появились в Ютландском сражении, они, по выражению Ф. Персиваля, просто "стерли бы эскадру Битти с лица земли"[574]. Но из-за нерасторопности германского морского министра они вошли в состав флота только к 1917 г.

Конечно, ни Тирпиц, ни Черчилль не могли точно знать, когда их империи сойдутся в решающем сражении за мировое господство. В связи с этим представляется в высшей степени любопытным, с какой точностью Фишер предсказал дату начала первой мировой войны за три года до того, как она действительно разразилась. "Я скажу вам (и только вам) весь секрет оставшихся изменений, — писал Фишер Арнольду Уайту в конце ноября 1911 г. — сделать Джеллико командующим Отечественным флотом до 21 октября 1914 г., которое станет датой решающей битвы Армагеддона"[575]. Несколько позднее адмирал в послании к Памеле Маккенна назвал время начала предстоящей большой европейской войны сентябрь 1914 г., поскольку это "самый подходящий момент для немцев… Их армия и флот к тому времени будут отмобилизованы. Кильский канал закончен и новые программы завершены!"[576].