Заседание СБ было скоротечным
Заседание СБ было скоротечным
В одиннадцать утра 20 июня состоялось заседание Совета безопасности. Официальные сообщения о нем были скупы и вполне тривиальны. Ельцин представил
Лебедя как вновь назначенного секретаря СБ и своего помощника. Он был утвержден единогласно. Затем разговор пошел о делах текущих — о перебоях в снабжении военных объектов электроэнергией и топливом, о недопустимости таких перебоев… Следующий вопрос — злоупотребления в использовании бюджетных средств, в том числе в Министерстве обороны (случайно ли именно оно было приведено в качестве примера?). Ельцин потребовал навести порядок в этом деле. В общем, все достаточно обыденно и рутинно.
В действительности заседание проходило не совсем обычно. Вот как описывает его в своих воспоминаниях Анатолий Куликов:
«Все начиналось на высокой ноте (это когда Ельцин представлял Лебедя. — О. М.). Правда, после поздравлений Борис Николаевич оставшуюся часть заседания провел стремительно и грозно. Отменил обсуждение вопроса, который стоял в повестке дня, и поднял со своего места Барсукова. Негодование Ельцина было столь бурным, что не оставалось никаких сомнений: президент воспринял происходящее как личную обиду, как предательство. „Вы, — сказал он Барсукову, — превысили свои полномочия! Вы лезете, — голос президента наливался металлом, — куда вас не просят! Я вас отстраняю от участия в работе штаба по выборам президента!“ После этого Ельцин обратился ко всем остальным: „Все, — отрезал он, — Совбез закончен! Расходимся!..“»
Пока что, как видим, Ельцин отстранил директора ФСБ лишь от одной из общественных обязанностей, хотя и важной, но оставил его на основном посту. После заседания Коржаков и Барсуков еще перешучивались по этому поводу. Куликов:
«В настроении Коржакова и Барсукова, бывших между собой друзьями, я отметил в тот раз нарочитую браваду. „Вот видишь, меня уже вывели из штаба. Тебе, наверное, тоже перепадет“, — говорил один другому, и весь их по-курсантски задиристый вид свидетельствовал о том, что президентский гнев не кажется им долговечным».
Однако вскоре перешучиваться друзьям-генералам, надо полагать, расхотелось.
«Лишь только я переступил порог кабинета, сел за стол и раскрыл документы, — продолжает Куликов, — по президентскому коммутатору позвонил Примаков (в то время директор Службы внешней разведки. — О. М): „Анатолий Сергеевич, ты слышал: только что объявили, что от своих должностей освобождены Коржаков и Барсуков? Как это понять?“ — „Вот так новость! — удивился я. — Надо же… Ведь президент сказал Барсукову, что лишь выводит из предвыборного штаба…“ — „Да нет, все произошло, пока мы ехали из Кремля“.
Я включил телевизор: новость о смещении со своих постов Коржакова и Барсукова (а вместе с ними и их „духовного отца“, как его тогда окрестили, — Сосковца. — О. М.) уже передавалась во всеуслышание».
Сам Ельцин отрицал, что смещение столь крупных фигур как-то связано с инцидентом на проходной Белого дома. Журналистам он объяснил это смещение весьма туманно: «Они (то есть Коржаков, Барсуков, Сосковец. — О. М.) слишком много брали и слишком мало отдавали».