Вторник, 27 марта 1906 года

Вторник, 27 марта 1906 года

Орфография Хигби. – Как мистер Клеменс добыл Хигби работу в «Пионере». – В 1863 году мистер Клеменс едет в Виргиния-Сити, чтобы стать единоличным репортером о «Территориальном предприятии». – Мистер Клеменс с большим успехом опробует свою схему на молодом сент-луисском репортере. – Также применяет эту схему в отношении своего племянника мистера Сэмюэла Э. Моффетта

Я позволил Хигби помочь сотруднику «Геральд» в орфографии и сгармонизировать его орфографию со своей собственной. Он проделал это хорошо, свободно и без предрассудков. На мой взгляд, он ее улучшил, ибо я в течение шестидесяти лет и больше питаю антипатию к правильной орфографии просто по причине, что, когда я был мальчишкой, не мог сделать ничего достойного похвалы, кроме как правильно, словно по книге, писать слова. Это было жалкое и неприглядное отличие, и я рано выучился его не любить. Полагаю, это потому, что способность правильно писать слова есть талант врожденный, а не благоприобретенный. Есть некое благородство в приобретенном умении, потому что это продукт твоего собственного труда. Это честно заработанная награда, тогда как умение делать что-то просто милостью Божией, а не собственным усилием, переносит заслугу на наш небесный дом – где, возможно, оно является предметом гордости и удовлетворения, но оставляет вас самого голым и несостоятельным.

Хигби был первым человеком, который извлек пользу из моей великой и безошибочной схемы трудоустройства безработных. Я периодически испытывал эту схему в течение сорока четырех лет. Насколько мне известно, она всегда достигала цели, и я очень горжусь, что я ее изобрел, точно оценив один из факторов человеческой натуры.

Мы с Хигби жили в приставной палатке с односкатной крышей у подножия горы. Это было очень тесное жилье, где едва хватало места для нас и для печки, – в самом деле жилье никудышное, ибо между восемью утра и восемью вечера термометр то и дело совершал колебание в пятьдесят градусов. У нас была заявка на открытие рудника под гребнем горы, в полумиле, совместно с Бобом Холландом и Горацио Филлипсом, и мы ходили туда каждое утро, таща с собой обед и оставаясь там весь день, ковыряя и взрывая породу в нашем шахтном стволе, надеясь, отчаиваясь, вновь обретая надежду и медленно, но верно истощая запас финансов. Наконец, когда мы остались без цента, но так ничего и не нашли, мы поняли, что нам необходим какой-то другой способ зарабатывать на жизнь. Я нашел работу на близлежащей дробилке для кварцевого песка – просеивать песок, кидая его лопатой на длинной ручке. Я ненавижу лопату на длинной ручке. Я так и не смог научиться орудовать ею как надо. Очень часто песок вообще не попадал на грохот для просеивания, а летел мне через голову, за спину, за шиворот. Это была самая омерзительная работа, на какую я когда-либо нанимался, но за нее давали десять долларов в неделю плюс харчи – и харчи того стоили, потому что они состояли не только из бекона, бобов, кофе, хлеба и черной патоки, а мы еще каждый день тушили сушеные яблоки, точно это было воскресенье. Но эта богатая жизнь, эта тучная и роскошная жизнь должна была подойти к концу, и тому имелись две существенные причины. Со своей стороны, я не мог выносить тяжелой работы, а со стороны компании, они не считали оправданным платить мне за песок, отправленный за шиворот, так что меня уволили в тот момент, когда я сам собирался подать в отставку.

Если бы на эту работу устроился Хигби, все было бы хорошо и все остались бы довольны, ибо его мощный остов отвечал бы требованиям. Он был мускулист как великан. Он смог бы держать лопату на длинной ручке как император и смог бы работать терпеливо и с удовольствием, двенадцать часов кряду, без учащения пульса или дыхания. Между тем он не нашел никакой работы и был несколько обескуражен. Как-то он воскликнул с душераздирающей тоской:

– Если бы только я мог найти работу на «Пионере»!

Я спросил:

– Какую работу ты хочешь на «Пионере»?

Он ответил:

– Да любую. Они там получают пять долларов в день.

– Если это все, чего ты хочешь, я могу тебе это устроить.

Хигби был изумлен.

– Ты хочешь сказать, что знаешь там бригадира и можешь устроить меня на работу и ничего мне об этом не говорил?

– Нет, – ответил я, – я не знаю бригадира.

– Ну так кого ты знаешь? Как же ты устроишь меня на работу?

– Очень просто. Если ты сделаешь, как я тебе велю, и не будешь пытаться улучшить мои указания, то получишь работу еще до вечера.

Он охотно согласился.

– Я выполню твои указания, в чем бы они ни состояли.

– Ладно, – сказал я, – иди туда и скажи, что тебе нужна работа чернорабочего, что ты не привык бездельничать, что ты устаешь от безделья и его не выносишь, что ты просто хочешь освежиться работой и ничего не требуешь взамен.

– Ничего? – переспросил он.

– Ничего, – ответил я.

– Никакой оплаты?

– Никакой оплаты.

– Ни даже харчей?

– Ни даже харчей. Ты хочешь работать за просто так. Заставь их понять это – что ты готов работать абсолютно бесплатно. Когда они посмотрят на твою фигуру, тот мастер поймет, что выиграл приз. Ты получишь работу.

– Да, ту еще работу.

Я продолжал:

– Ты обещал, что сделаешь, как я велю, а сам теперь критикуешь. Ты сказал, что выполнишь мои указания. Ты всегда держишь слово. А теперь убирайся и иди наниматься.

– Ладно, – сказал он.

Я очень беспокоился по поводу того, что из этого выйдет, – беспокоился больше, чем хотел показать. Я предпочитал казаться совершенно уверенным в моем плане и изо всех сил демонстрировал эту уверенность. Но на самом деле очень тревожился. Да, я верил, что достаточно хорошо разбираюсь в человеческой натуре, чтобы понимать: такого человека, как Хигби, не вышвырнут оттуда без раздумий, когда он предлагает свои мускулы за просто так. Часы медленно тянулись, а он все не возвращался. Я начинал чувствовать себя все лучше и лучше. Я начал обретать уверенность. На закате он наконец вернулся, и я с радостью узнал, что мое изобретение было блестящим наитием и оказалось успешным.

Он сказал, что мастер был поначалу так поражен, что не знал, как ухватиться за предложение, но скоро оправился и явно был очень рад, что может приспособить Хигби и обеспечить ему то восстановление здоровья, по которому он тоскует.

Хигби спросил:

– Как долго это должно продолжаться?

Я сказал:

– Условия таковы, что ты должен там оставаться, делай свое дело. Выполняй работу так, как если бы тебе за нее платили. Ты ни в коем случае не должен жаловаться, ты не должен показывать, что хотел бы получать оплату или питание. Это будет продолжаться один, два, три, четыре, пять, шесть дней, в зависимости от склада характера этого мастера. Некоторые мастера ломаются уже через пару дней. Есть и такие, которые протянут неделю. Трудно найти мастера, который смог бы выдержать целых две недели, не устыдившись за себя и не предложив тебе оплату. Теперь давай предположим, что это такой двухнедельный мастер. В этом случае тебе не придется оставаться там две недели. Парни ведь разнесут слух, что самый способный работник в лагере так любит работу, что рад выполнять ее без денег. К тебе станут относиться как к новейшей диковинке. Люди с других дробилок будут приходить, чтобы взглянуть на тебя. Ты сможешь назначать плату за просмотр и получать ее, но ты не должен этого делать. Гни свою линию. Когда мастера с других предприятий бросят взгляд на твою тушу и поймут, что ты стоишь двух обычных человек, они предложат тебе половинное жалованье. Ты не должен принимать это предложение, пока не доложишься своему мастеру. Дай ему возможность предложить тебе то же самое. Если он этого не сделает, тогда ты свободен принять предложение другого человека. Хигби, в течение трех недель ты станешь мастером на руднике или дробилке и при лучшем жалованье.

Все обернулось именно так – и после этого я вел легкую жизнь, ничего не делая, потому что мне не пришло в голову принять собственное лекарство. Мне не нужна была работа, пока она была у Хигби: одной было довольно для такой маленькой семьи, – и, таким образом, в течение многих последующих недель я вел праздную барскую жизнь, читая книги и газеты, каждый день тушил к обеду сушеные яблоки, как в воскресенье, и не мечтал о лучшей жизненной карьере. Хигби достойно меня содержал, ни разу на это не пожаловался, ни разу не предложил, чтобы я пошел и поискал себе бесплатную работу и сам себя обеспечивал.

Это было в 1862 году. Я расстался с Хигби примерно в конце 1862-го – или, может, это было начало 1863-го – и отправился в Виргиния-Сити, потому что меня пригласили туда приехать и заменить Уильяма Х. Райта на месте единоличного репортера в газете «Территориальное предприятие» и в течение трех месяцев выполнять работу Райта, который поехал через равнины в Айову навестить свою семью. Однако я все об этом написал в «Налегке».

С тех пор в течение сорока четырех лет я больше не видел Хигби.

Вскоре после моей женитьбы в 1870 году я получил письмо от молодого человека из Сент-Луиса, который был, возможно, дальним моим родственником, я теперь уж этого не помню, но в его письме говорилось, что он горит желанием и амбициями стать журналистом, – дескать, не пришлю ли я ему рекомендательное письмо в какую-нибудь сент-луисскую газету и не постараюсь ли добыть ему место репортера? Это был первый раз, когда я получил возможность устроить новую проверку моей великой схемы. Я написал ему и сказал, что достану ему место в любой газете в Сент-Луисе, он может выбрать издание сам, по своему вкусу, но должен обещать мне добросовестно следовать инструкциям, которые я ему дам. Он сказал, что с радостью неукоснительно выполнит эти инструкции. Его письмо было переполнено преждевременной благодарностью. Он просил инструкций. Я их выслал. Я сказал, что он не должен пользоваться рекомендательным письмом от меня или от кого-то другого. Он должен пойти в выбранную им газету и сказать, что ничем не занят, застоялся от безделья и хочет работать – что он стосковался по работе, изнывает по работе, что его не заботит жалованье, что он не нуждается в жалованье, а будет сам себя содержать, – он просто хочет работы, ничего, кроме работы и работы не какой-то конкретной, а любой, какую они ему дадут. Он будет подметать редакционные комнаты, он будет доливать чернила в чернильницы и клей в бутылки с клеем, он будет бегать с поручениями, он будет приносить пользу всеми возможными способами.

Я подозревал, что моя схема не будет срабатывать с каждым, что некоторые люди сочтут неприемлемым работать даром и сочтут такую работу основанием для презрения к самому себе; кроме того, многие сочтут меня дураком за то, что я предлагаю такой план; к тому же многим не хватит характера решительно включиться в эту схему и ее опробовать. Мне было интересно узнать, что за человек был этот соискатель, но, конечно, мне пришлось подождать некоторое время, чтобы это выяснить. Я написал ему, что он не должен ни в коем случае просить жалованья, он не должен позволить себе совершить эту ошибку, что рано или поздно предложение об оплате откуда-нибудь поступит и что в этом случае он должен пойти прямо к работодателю и дать тому возможность предложить ему подобную зарплату. В таком случае он обязан остаться на старом месте – пока у кого-то служит, он не должен просить о прибавке жалованья, это предложение всегда должно поступать откуда-то еще, если он докажет свою ценность.

Схема сработала снова. Тот молодой парень выбрал себе газету и в течение первых нескольких дней подметал, выполнял другую неприметную работу и держал рот на замке. После этого сотрудники стали его замечать. Они увидели, что могли бы задействовать его множеством способов, и это сэкономило бы им время и усилия. Они нашли, что он проворный, сметливый и старательный, и вскоре начали расширять его пригодность. Тогда он отважился применить еще один пункт моих наставлений – я велел ему не спешить с ним, а сперва укрепить свою популярность. Теперь он принял этот пункт на вооружение. Идя из конторы домой и бегая с поручениями, он держал глаза открытыми и всякий раз, когда видел что-то, что могло быть полезно в колонке местных новостей, он это записывал, затем просматривал написанное, упразднял прилагательные, снова просматривал написанное и истреблял другие не относящиеся к делу излишки, и наконец, уварив заметку до чистых фактов, удалив все рюши и другие украшения, он клал ее на стол редактору отдела местных новостей. Несколько раз он добивался успеха и видел, как его материал, неурезанный, отправляется в газету. Вскоре редактор отдела местных новостей, когда у него не оказывалось никого под рукой, стал отправлять его на задания. Он старался изо всех сил и с хорошими результатами. Такое случалось с ним все чаще и чаще. Это свело его с репортерами всех газет. Он подружился с ними, и вскоре один из них рассказал ему о вакантном месте, которое он может получить вместе с жалованьем. Парень сказал, что должен сперва поговорить со своими работодателями. В строгом соответствии с моими инструкциями он рассказал о предложении своим нанимателям, и случилось то, чего следовало ожидать. Они сказали, что сами могут платить ему эти деньги, если он останется на своем месте.

Этот молодой человек писал мне два-три раза в год и всегда докладывал о моей схеме что-нибудь воодушевляющее. То и дело какая-нибудь другая газета предлагала ему повышение. Он нес эту новость в свою газету, его собственная газета всякий раз его повышала, и он оставался там. В конце концов он получил предложение, с которым его наниматели не смогли тягаться, и тогда он с ними расстался. Этим предложением было жалованье в три тысячи в год на должности ведущего редактора в ежедневной газете в одном из значительных городов Юга, и это была высокая ставка для того времени и региона. Он удерживал этот пост три года. После этого я никогда больше о нем не слышал.

Примерно в 1886 году мой племянник Сэмюэл Э. Моффетт, юноша двадцати с чем-то лет, потерял унаследованное им имущество и оказался перед необходимостью поисков, чем бы заработать себе на жизнь. Он был незаурядный молодой человек в нескольких отношениях. Нервное заболевание рано сделало его непригодным к посещению школы каким бы то ни было традиционным образом, и он вырос без школьного образования – но это была для него не такая большая беда, поскольку он имел феноменальную память и мощную жажду знаний. В двенадцать лет он собрал, путем чтения и слушания, обширную и разнообразную сокровищницу знаний, и я помню одну демонстрацию этого, которая была для меня очень обидной. Он гостил у нас в доме, и я пытался выстроить игру из исторических фактов, выдернутых из всех эпох. Я вложил в эту игру много труда, и это был тяжкий труд, потому что таких фактов у меня в голове не было. Мне приходилось мучительно выкапывать их из книг. Мальчик посмотрел на мою работу, нашел, что мои факты не точны и игра в таком виде непригодна. Потом он сел и составил всю игру, черпая факты из своей памяти. Для меня это было поразительное представление, и я был глубоко уязвлен.

Как я сказал, он написал мне из Сан-Франциско, когда ему было двадцать с небольшим, и сказал, что хочет стать журналистом и не пришлю ли я ему каких-нибудь рекомендательных писем редакторам тамошних газет? Я ответил ему и дал те же самые указания. Я не прислал ему никаких рекомендательных писем и запретил использовать таковые, написанные кем бы то ни было еще. Он точно последовал моим инструкциям и поступил на работу в газету «Икзэминер», владельцем которой был Уильям Р. Херст. Он убирал редакционные комнаты и выполнял положенную по моей схеме тяжелую и нудную работу. По истечении двух или трех лет жалованье было поднято до действительно очень хороших цифр. После еще года или двух он подал прошение об отставке – к тому времени он женился и поселился в Окленде или одном из тамошних пригородов, и ему не нравилось мотаться туда-сюда между работой и домом поздно вечером и рано утром. Тогда ему разрешили оставаться в Окленде, писать свои передовицы и отсылать их, и большое жалованье продолжало выплачиваться. Постепенно он перебрался в Нью-Йорк, служить в нью-йоркской газете мистера Херста, и когда в итоге уволился с этого места работы, то находился на службе у мистера Херста шестнадцать лет без перерыва. Затем он стал автором редакционных статей в нью-йоркской «Уорлд» с правом жить вне города и отсылать свои материалы. Его заработная плата составляла восемь тысяч долларов в год. Пару лет назад газета «Кольерс уикли» предложила ему легкую работу, причем такую, которая была особенно желательна в его случае, поскольку имела дело преимущественно с вопросами истории, прошлой и настоящей, – а это была область, которую он любил. Жалованье должно было составлять десять тысяч долларов. Он пришел ко мне за советом, и я посоветовал ему принять предложение, что он и сделал. Мистер Пулитцер, узнав, что он ушел из «Уорлд», остался недоволен своим главным редактором за то, что тот его отпустил, но главный редактор был не виноват. Он не знал, что мистер Моффетт уходит, пока не получил от него заявление об уходе. Пулитцер предложил Моффетту должность на десять лет, причем это условие закреплялось таким образом, что ему не могла угрожать смерть Пулитцера, и к этому предложению добавлялось еще одно примечательное условие: Моффетт мог сам назначить себе жалованье. Но, конечно, Моффетт остался в «Кольерс уикли», поскольку его договор с «Кольерс уикли» был уже подписан, к взаимному удовлетворению сторон.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.