Вторник, 13 февраля 1906 года

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Вторник, 13 февраля 1906 года

Продолжение «Биографии» Сюзи. – Кадет общества «Юные трезвенники». – Первая встреча мистера Клеменса и мисс Лэнгдон. – Инвалидка мисс Лэнгдон. – Доктор Ньютон

Некоторые из этих реформ я вспоминаю без больших затруднений. В Ганнибале, когда мне было лет пятнадцать, я в течение краткого времени был кадетом общества «Юные трезвенники», организации, которая, вероятно, охватывала все Соединенные Штаты в течение аж целого года – может, даже дольше. Заключалось это в том, что при вступлении надо было давать зарок воздерживаться от употребления табака. Я хочу сказать, что членство отчасти состояло в этом зароке, а отчасти – в ношении через плечо алого шарфа из мериносовой шерсти, но алый мериносовый шарф был главной частью. Мальчишки вступали туда, чтобы получить право его носить, – та часть дела, которая была связана с зароком, была несущественна. То есть она была так малозначима в сравнении с шарфом, что оказывалась, в общем, несущественна. Организация была слабой и недолговечной, потому что не хватало праздников, чтобы ее поддерживать. Мы могли собираться, маршировать и демонстрировать красные шарфы только на Майский день – с воскресными школами, и на День независимости – с воскресными школами, независимой пожарной командой и отрядом милиции. Но невозможно поддерживать жизнь в ребячьей организации нравоучительного толка двумя демонстрациями шарфа в год. Как рядовой член я не мог надеяться участвовать больше чем в одной процессии, но я был Знаменитый Особо Доверенный Секретарь и Главный Тайный Страж и имел привилегию придумывания паролей и ношения розетки на своем шарфе. Это подвигло меня оставаться стойким до тех пор, пока я не насладился триумфом двух демонстраций: на Майский день и на 4 июля, – после чего вмиг сложил с себя полномочия и покинул ложу.

Я не курил полных три месяца, и никакими словами не описать ту тягу к курению, что пожирала меня. Я был курильщиком с девятого года жизни – тайным в течение двух первых лет, но открытым после этого, то есть после смерти моего отца. Я не курил и был совершенно счастлив, пока не оказался в тридцати шагах от двери ложи. Теперь уже не помню, какой марки была та сигара. Вероятно, она не была отборной, а не то заядлый курильщик не отбросил бы ее прочь с такой легкостью. Но я понял, что это была лучшая сигара из когда-либо произведенных. Любой заядлый курильщик подумал бы то же самое, находись он три месяца без курева. Я курил тот окурок без стыда. Я не мог бы теперь это делать без стыда, потому что теперь я более рафинирован, чем был в ту пору. Но я бы все равно его закурил. Я знаю себя и знаю человечество достаточно хорошо, чтобы об этом судить.

В те времена местные сигары были так дешевы, что человек, который мог позволить себе хоть что-нибудь, мог позволить себе и сигары. Мистер Гарт имел большую табачную фабрику, и в деревне была небольшая лавочка для розничной продажи его продукции. У него была только одна марка сигар, которые могла покупать даже воплощенная нищета. Он имел их в наличии довольно много лет, и хотя снаружи они выглядели довольно неплохо, содержимое их приближалось к пыли и вылетало подобно облачку дыма, когда сигару разламывали надвое. Эта марка была очень популярна ввиду своей крайней дешевизны. У мистера Гарта были и другие дешевые сорта, некоторые из них были скверны, но о приоритете перед ними этой марки свидетельствовало само ее называние: «Предел возможностей Гарта». Мы имели обыкновение обменивать на них старые газеты.

Была в деревне и другая лавочка с более дружественными условиями по отношению к мальчикам без гроша в кармане. Ее держал одинокий и меланхоличный горбун, и мы всегда могли запастись сигарами, принеся ему ведро воды с деревенской водокачки, вне зависимости от того, была ему нужна вода или нет. Как-то раз мы нашли его по обыкновению спящим в кресле и стали по обыкновению терпеливо ждать, пока он проснется. На сей раз, однако, он спал так долго, что наше терпение наконец иссякло и мы попытались его разбудить, но он был мертв. Это ощущение шока я помню до сих пор.

В своей молодости, да и в середине жизни, я имел привычку то и дело досаждать себе всякими самореформированиями. И у меня ни разу не было случая пожалеть об этих отступлениях от нормы, ибо вне зависимости от того, было ли это поражение себя в правах долгим или коротким, удовольствие, которое я извлекал из греха, когда вновь к нему возвращался, всегда вознаграждало меня сторицей. Однако я уверен, что написал об этих экспериментах в книге под названием «По экватору». Проверю чуть позже. А тем временем оставлю этот предмет и вернусь к зарисовкам Сюзи обо мне.

Из «Биографии» Сюзи

«После того как папа какое-то время был лоцманом на Миссисипи, дядя Орион Клеменс, его брат, был назначен госсекретарем штата Невада, и папа поехал с ним в Неваду поработать его секретарем. Потом он заинтересовался рудниками в Калифорнии, потом работал газетным репортером и писал для нескольких газет. Потом его послали на Сандвичевы острова. После этого он вернулся в Америку, и его друзья предложили ему выступать с лекциями, и он выступал. Затем он поехал за границу на пароходе “Квакер-Сити”, и на борту этого корабля познакомился с дядей Чарли (М.Ч. Дж. Лэнгдоном, из Эльмиры, штат Нью-Йорк). Вскоре папа и дядя Чарлз подружились, и когда они вернулись из своего путешествия, дедушка Лэнгдон, отец дяди Чарлза, велел дяде Чарлзу пригласить мистера Клеменса к ним на обед в отель Святого Николаса в Нью-Йорке. Папа принял приглашение и там впервые встретился с мамой (Оливией Луизой Лэнгдон). Но они больше не встречались до следующего августа, потому что папа уехал в Калифорнию и там написал “Простаки за границей”».

Я отмечу здесь, что Сюзи не вполне точна в том, что касается следующей встречи. Первая встреча состоялась 27 декабря 1867 года, а следующая – в доме миссис Бери, пятью днями позже. Мисс Лэнгдон отправилась туда помочь миссис Бери принять гостей из Нью-Йорка. Я пошел туда в десять утра нанести новогодний визит. В моем списке было тридцать четыре визита, и этот был первый. Я продолжал его в течение тринадцати часов и отложил следующие тридцать три до следующего года.

Из «Биографии» Сюзи

«Мама была дочерью мистера Джервиса Лэнгдона (не знаю, было у дедушки среднее имя или нет) и миссис Оливии Льюис Лэнгдон из Эльмиры, штат Нью-Йорк. У нее был один брат и одна сестра, дядя Чарли (Чарлз Дж. Лэнгдон) и тетя Сюзи (Сьюзен Лэнгдон Крейн). Мама любила дедушку больше всех на свете. Он был ее идолом, а она – его, я думаю. Мамина любовь к дедушке, должно быть, сильно напоминала мою любовь к маме. Дедушка был выдающимся и добрым человеком, и мы все думаем о нем с уважением и любовью. Мама в молодости была инвалидом и была вынуждена надолго оставить учебу».

Она стала инвалидом в шестнадцать лет вследствие частичного паралича, вызванного падением на лед, и уже никогда, до конца дней, не была крепкой. После того падения она пролежала в постели два года и не могла лежать иначе как на спине. В Эльмиру тогда, один за другим, привозились все крупные доктора, но утешительного результата не было. В те дни оба света были хорошо знакомы с именем доктора Ньютона, человека, который и в Старом, и в Новом Свете считался шарлатаном. Он перемещался по миру с помпой, с пышностью, как чудо, как передвижной цирк. О его прибытии за несколько недель возвещали расклеиваемые по стенам огромные цветные афиши с его устрашающим портретом.

Однажды родственник Лэнгдонов, Эндрю Лэнгдон, пришел к ним и сказал: «Вы испробовали все остальное, теперь попытайте счастья с доктором Ньютоном, знахарем. Он в деловой части города, пользует состоятельных по военным ценам, а бедняков бесплатно. Я сам видел, как он поводил руками над головой Джейка Брауна, отобрал у него костыли и послал его заниматься своими делами как новенького. Я видел, как он делал нечто похожее с какими-то другими калеками. Те могли быть и не настоящими, а нанятыми в рекламных целях. Но Джек подлинный. Пошлите за Ньютоном».

Ньютон явился и нашел молодую девушку лежащей на спине. Над ней была подвешена спускающаяся с потолка система блоков и канатов. Это устройство находилось там долгое время, но не использовалось. Оно было установлено в надежде, что посредством движения блоков девушку время от времени можно будет поднимать до сидячего положения, для отдыха. Но затея не удалась. Всякая попытка ее поднять приводила к морской болезни и изнеможению, и от этих попыток пришлось отказаться. Ньютон проделал какие-то пассы возле ее головы, затем положил ей руку на верхнюю часть спины и сказал: «А сейчас мы постараемся сесть, дитя мое».

Домашние были встревожены и попытались его остановить, но на него это не произвело впечатления и он ее поднял. Она сидела несколько минут, без тошноты или дискомфорта. Затем Ньютон сказал, что этого пока довольно, он придет снова на следующее утро, что и сделал. Он произвел несколько пассов руками и сказал: «А теперь мы пройдем несколько шагов, дитя мое». Он извлек ее из постели и поддерживал, пока она делала несколько шагов, а затем сказал: «Я достиг предела своего искусства. Она не излечилась. Нет вероятности, что она когда-нибудь излечится. Она никогда не сможет ходить далеко, но после небольшой ежедневной практики сможет проходить одну-две сотни ярдов и может рассчитывать на эту способность до конца жизни».

Его такса составляла полторы тысячи долларов, но он вполне стоил сотни тысяч. Ибо с того дня, когда ей было восемнадцать, и до пятидесяти шести она всегда могла проходить пару сотен ярдов, не останавливаясь, чтобы отдохнуть, и несколько раз я видел, как она проходила четверть мили без серьезного утомления.

Ньютона гоняли в Дублине, Лондоне и других местах. Его довольно часто окружали разгневанные толпы в Европе и Америке, но среди них никогда не было благодарных Лэнгдонов и Клеменсов. Я встретил Ньютона однажды, по прошествии лет, и спросил, в чем его секрет. Он ответил, что не знает, но думает, что, возможно, какая-то тонкая форма электричества течет из его тела и производит исцеления.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.