Среда, 7 марта 1906 года

Среда, 7 марта 1906 года

«Биография» Сюзи. – Инцидент с Джоном Хэем. – Дарение молодой девушке французского романа. – Сюзи с отцом сопровождают миссис Клеменс на поезд, а затем переходят Бруклинский мост. – По дороге в Вассар они обсуждают немецкую брань. – Мистер Клеменс рассказывает о милой немецкой няне-богохульнице. – Прибытие в Вассар и безрадостный прием. – Рассказывает Сюзи. – Чтение и т. д. – Мнение мистера Клеменса о девушках. – Ему предстоит в тот день беседовать с девушками из Барнарда

Из «Биографии» Сюзи

«На следующий день мама планировала сесть на четырехчасовой поезд обратно до Хартфорда. Мы поднялись в то утро довольно рано, пошли в венскую булочную и там позавтракали. Оттуда мы направились в немецкий книжный магазин и купили несколько немецких книг Кларе на день рождения».

Боже мой, до чего же велика сила ассоциаций, которые могут вытащить из могил заплесневелые воспоминания и заставить их двигаться! Упоминание о покупке иностранных книг бросает неожиданный ослепительный свет на отдаленное прошлое, и я со сверхъестественной живостью вижу длинную нью-йоркскую улицу и шагающего по ней Джона Хэя, мрачного и полного раскаяния. Я в то утро шел по той же улице, окликнул Хэя и спросил его, что случилось. Он обратил ко мне тусклый взгляд и сказал:

– Моему горю нельзя помочь. Самым невинным на свете образом я совершил преступление, которое никогда не будет прощено пострадавшими, ибо они никогда не поверят – я хочу сказать, они никогда не поверят, что я сделал это нечаянно. Нет, они, конечно, поймут, что я сделал это не нарочно, потому что они разумные люди, но что из того? Я никогда не смогу посмотреть им в глаза – да и они мне, пожалуй, тоже.

Хэй был молодой холостяк и в то время работал в «Трибюн». Он объяснил свое несчастье примерно в следующих словах:

– Когда я проходил здесь вчера утром, по дороге в офис, то зашел в книжный магазин, где меня знают, и спросил, нет ли чего новенького с той стороны Атлантики. Мне вручили французский роман в обычной желтой бумажной обложке, и я его унес, даже не посмотрев на название. Это было развлекательное чтиво, и я продолжил свой путь. Я шел, погруженный в мечты и задумчивость, и, кажется, прошел не более пятидесяти ярдов, когда услышал, как кто-то окликает меня по имени. Я остановился, ко мне подъехал частный экипаж, и я обменялся рукопожатиями с его седоками: дамой с молодой дочерью, превосходными людьми. Они ехали на пароход, отплывающий в Париж. Дама заметила:

– Я увидела книгу у вас в руке и по ее виду рассудила, что это французский роман. Не так ли?

Я ответил, что да.

Она сказала:

– Позвольте мне ее взять, чтобы моя дочь по пути туда могла попрактиковаться во французском.

Конечно же, я отдал ей книгу, и мы расстались. Десять минут назад я снова проходил мимо того книжного магазина и по какому-то дьявольскому наущению, вспомнив о вчерашнем, вошел и взял еще один экземпляр этой книги. Вот она. Прочтите первую страницу. Этого достаточно. Вы поймете, что представляет собой остальное. Я думаю, это самая грязная книга на французском языке – одна из самых грязных, во всяком случае. Я бы постыдился предложить ее проститутке – но, о Боже! – без стыда отдал ее той нежной молодой девушке. Мой вам совет: никогда не давайте книгу никому, пока сами ее не изучили.

Из «Биографии» Сюзи

«Затем мы с мамой пошли за покупками, а папа пошел к генералу Гранту. После того как закончили покупки, мы вместе пошли домой, в отель. Когда мы вошли в наш номер, то увидели на столе вазу, полную изысканных роз. Мама, которая очень любит цветы, воскликнула: «О, интересно, кто их прислал». Мы обе посмотрели на карточку и увидели, что она надписана папиным почерком, надпись была по-немецки. «Liebes Geshchenk on die Mamma» (Я уверен, что не писал «on» – это орфография Сюзи, не моя; также я уверен, что не писал слово «Geschenk» столь прихотливо. – С.Л.К.). Мама была в восторге. Папа пришел домой, отдал маме ее билет и, побыв с ней некоторое время, отправился повидать майора Понда, а мы с мамой сели за ленч. После ленча большую часть времени мы провели за упаковыванием вещей, а около трех часов мы с папой пошли проводить маму на поезд, отъезжавший в Хартфорд. Мы вошли в поезд вместе с ней и оставались там примерно минут пять, а затем попрощались, и поезд отправился в Хартфорд. Это было впервые в жизни, когда я находилась вдали от дома без мамы, хотя мне было тринадцать лет. Мы с папой поехали обратно в отель, забрали майора Понда и пошли посмотреть на Бруклинский мост. Мы переехали по нему в Бруклин в экипаже, а затем пешком прошли по нему обратно, из Бруклина в Нью-Йорк. Мы наслаждались красивым пейзажем и видели, как мост ходит под жаркими лучами солнца. Мы совершенно восхитительно провели время, но были изрядно усталыми, когда вернулись в отель. На следующее утро мы встали рано, позавтракали и сели на ранний поезд до Поукипси. Гудзон, укутанный в красивый туман, был великолепен. Когда мы прибыли в Поукипси, шел довольно сильный дождь – факт, который сильно меня разочаровал, потому что я очень хотела увидеть наружную часть Вассар-колледжа, а поскольку шел дождь, это было невозможно. Был довольно долгий переезд со станции до Вассар-колледжа, и мы с папой могли долго и с приятностью подискутировать о немецком сквернословии. Одна из немецких фраз, которой папа особенно восхищается, это «O heilige maria Mutter Jesus!» У Джин есть немецкая няня, и это одна из ее фраз; было время, когда Джин по всякому пустяку восклицала: «Ach Gott!» – но когда мама это узнала, то была шокирована и немедленно положила этому конец».

Это живо приводит мне на память ту хорошенькую маленькую немецкую девушку – нежное, невинное и пухленькое существо с персиковыми щечками. Это была чистая душа, не имевшая в виду никого оскорбить, несмотря на свои проклятия, а ими она была набита под завязку. Она была всего лишь ребенок. Ей еще не было пятнадцати. Она просто была из Германии и не знала английского. Она всегда расточала свои проклятия, и они доставляли мне такое удовольствие, что я никогда не помышлял о том, чтобы ее одернуть. Ради себя самого я не был расположен ее выдавать. На самом деле я всячески старался, чтобы ее не разоблачили. Я велел ей сдерживать свои религиозные упражнения в пределах детских помещений и напомнил, что миссис Клеменс предубеждена против божбы по будним дням. Детям божба девушки казалась естественной, надлежащей и правильной, потому что они привыкли к такому языку в Германии и не придавали ему зловредного значения. Меня печалит, что я забыл те энергичные выражения. Я долго тайно хранил их в своей памяти, как сокровище. Тяжким испытанием для того маленького создания были волосы детей. Она тянула и дергала их гребнем, сопровождая свои труды неуместным религиозным пылом. И когда наконец она заканчивала свою тройную работу, то всегда разражалась благодарностями и отсылала их небесам, то есть по адресу, в такой форме: «Gott sei Dank ich bin schon fertig mit’m Gott verdammtes Haar!» (Уверен, что я не настолько храбр, чтобы перевести это.)

Из «Биографии» Сюзи

«Мы наконец достигли Вассар-колледжа, и он выглядел очень утонченно, с красивыми зданиями и угодьями вокруг. Мы подошли к парадным дверям и позвонили. Молодая девушка, которая подошла к двери, пожелала узнать, к кому мы пришли. Очевидно, нас тут не ждали. Папа сказал ей, кого мы хотим видеть, и она провела нас в салон. Мы ждали, никто не выходил, и опять ждали, и по-прежнему никто не выходил. Начинало становиться очень неловко. «Что ж, хорошенькое дело!» – воскликнул папа. Наконец мы услышали шаги из длинного коридора, и в комнату вошла мисс С. (леди, которая пригласила папу). Она очень любезно приветствовала папу, и они немного и очень мило побеседовали. Вскоре появилась также леди-ректор, и она была очень любезна и приветлива. Она проводила нас в наши комнаты и сказала, что пришлет за нами, когда обед будет готов. Мы прошли в свои покои, но нам в течение получаса нечего было делать, кроме как считать дождевые капли, которые падали на оконные стекла. Наконец нас позвали к обеду, и я спустилась без папы, так как он никогда не ест в середине дня. Я села за стол с леди-ректором и с большим удовольствием наблюдала молодых девушек, гурьбой входивших в столовую. После обеда я обошла колледж вместе с молодыми дамами, а папа оставался в своей комнате и курил. Когда наступило время ужина, папа спустился и съел с нами ужин, и мы очень приятно провели время. Папа пошел в свою комнату, а я пошла с леди-ректором. Наконец начали прибывать гости, но папа по-прежнему оставался в своей комнате, пока его не позвали. Читал папа в часовне. Я в первый раз в жизни слушала его чтение – я имею в виду, на публике. Когда он вышел на сцену, я помню, как люди позади меня воскликнули: «О, какой он чудной! Забавный, не правда ли?» Я подумала, что папа действительно забавный, хотя не думала, что он чудной. Он читал «Трудное положение» и «Золотая рука», историю про призрака, которую он слышал на Юге, когда был маленьким мальчиком. «Золотую руку» папа рассказывал мне и прежде, но так напугал меня тогда, что я не очень-то хотела слышать ее снова. Но я решила на этот раз быть подготовленной и не позволять себе пугаться, однако все равно было страшно и даже очень. Он напугал всех в зале, и они подскочили все, как один. Другой рассказ был очень смешной и интересный, и я получила неизъяснимое удовольствие от вечера. После того как папа закончил чтение, мы все пошли вниз, в столовую, на легкую закуску, и после этого мы все танцевали и пели. Затем гости разошлись, а мы с папой пошли спать. На следующее утро мы поднялись рано, сели на ранний поезд до Хартфорда и достигли Хартфорда в половине третьего. Мы были очень рады возвращению».

Как милосердно она описывает этот жуткий опыт! Что за милая и прелестная предрасположенность, и весьма ценная, которая способна отмести проявления неуважения и неучтивости и находить в пережитом более приятные моменты. Сюзи имела эту предрасположенность, и это было одним из драгоценных качеств ее характера, которое перешло ей прямиком от матери. Это черта, которой я был лишен от рождения. И сейчас, в семьдесят лет, я ее еще не приобрел. Я ездил в Вассар-колледж не в профессиональном качестве, а как гость и безвозмездно. Тетя Клара (ныне миссис Джон Б. Стэнчфилд) была выпускницей Вассара, и именно для того, чтобы сделать ей приятное, я ввязался в это путешествие и ввязал Сюзи. Приглашение поступило мне как от леди, упомянутой Сюзи, так и от президента колледжа – мрачного старого святого, который, вероятно, давно отправился к праотцам, и я надеюсь, что им хорошо с ним, надеюсь, они ценят его общество. Сам я, думаю, вполне смогу обойтись без него в обеих частях загробного мира.

Мы приехали в колледж под проливным дождем, и Сюзи лишь с легким намеком на недовольство описала тот прием, какого мы удостоились. Ей пришлось полчаса просидеть в мокрой одежде, пока мы ждали в салоне, затем ее отвели в комнату без камина и снова оставили там ждать, как она упомянула. Я, к сожалению, не помню имени того ректора. Он не появлялся вплоть до того времени, когда мне пришла пора выходить на эстраду, перед тем огромным садом молодых и прелестных цветов. Он догнал меня у сцены, взошел на нее вместе со мной и собирался меня представить. Я же сказал ему примерно следующее:

– Вы позволяли мне до сих пор обходиться без вашей помощи, и если вы удалитесь с эстрады, я постараюсь и дальше без нее обойтись.

Больше я его не видел, но само воспоминание мне ненавистно. Конечно, мое негодование не распространялось на студентов, и потому я провел незабываемо приятное время, выступая перед ними. Думаю, и они тоже хорошо провели время, ибо реагировали «все, как один», пользуясь безупречным выражением Сюзи.

Девушки – очаровательные создания. Мне придется прожить еще семьдесят лет, прежде чем я изменю свое мнение в отношении их. Сегодня днем мне предстоит выступать перед их толпой, студентками Барнард-колледжа (женской пристройкой Колумбийского университета), и, думаю, я так же приятно проведу время с ними, как и с девушками из Вассара двадцать один год назад.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.