Глава XVIII. Передислокация

Глава XVIII. Передислокация

Самолеты искусно замаскированы. И все же гарантировать безопасность нельзя. Линия фронта проходит рядом. Ежедневно десятки раз над нами пролетают разведчики, фотографируют местность, высматривают цели. Командиры отправились в эскадрильи, чтобы еще раз проверить надежность маскировки. Надо было углубить капониры, накрыть зеленью свеженасыпанную землю. Настрого запрещено передвижение людей по летному полю среди бела дня… Параллельно ведутся разговоры о передислокации. В штабе собрались комэски, инженеры, комиссары. Обсуждается один вопрос: найти выход из создавшегося положения. Летать практически невозможно, дольше оставаться на этом месте нельзя. Словно в подтверждение звучит сигнал воздушной тревоги. Все покидают помещение. Наблюдатель докладывает: две группы «Юнкерсов-88», высота три тысячи метров, идут на аэродром.

Восемнадцать машин плывут крыло в крыло, будто связанные. По надрывному гулу нетрудно определить: нагружены до отказа. Стоим на бруствере, прикрывая ладонью глаза.

— Ложи-и-и-сь! — кричит кто-то срывающимся голосом.

Поначалу слышится едва уловимый свист. Но вот он нарастает, приближается. Именно звук, словно тяжелый молот, клонит человека к земле. Преодолевая этот первобытный страх, высовываю голову из траншеи и вижу, как от плоскостей отрываются и, кувыркаясь, стремительно падают вниз овальные чушки. И почти тотчас упругая волна властно прижимает меня к стенке, забивает дыхание. Валятся, как подкошенные, деревья, громыхает сорванное с крыш железо, осыпается земля. Взрывы следуют один за другим. Кажется, еще один — и земля расколется на части и погребет тебя, ничтожно малую пылинку в этом хаосе.

Наконец наступает тишина. Выбираюсь из щели наверх, отряхиваюсь. Мир словно остановился в своем движении. Чувствую себя оглушенным и только по белым шапкам разрывов, возникающим в небе, понимаю, что наши зенитки продолжают пальбу. Но выстрелов не слышу.

Постепенно приходим в себя, силимся улыбаться, шутить. Чистимся. Сколько на нас пыли, грязи! Трудно узнать Елохина. Костюм испачкан, новенькие сапоги… Какая жалость!

— Эх, увидела бы меня сейчас жена… — растерянно говорит он, поправляя пилотку.

— Да уж не думал — не гадал, что придется вот так носом землю пахать, смущенно бормочет Алелюхин.

Аггей Александрович долго шарит в карманах брюк и, найдя табак, пытается свернуть «козью ножку». Но у него никак не получается: бумага рвется, табак рассыпается. Он чертыхается себе под нос. И тут нас разбирает смех. Ну и ну, бывали ведь и не в таких переделках, но головы не теряли, а тут… Впрочем, все объяснимо: в небе мы орлы, от противника не прячемся, сами атакуем, а на земле чувствуем себя безоружными и бессильными.

Из щелей выбрались Алелюхин, Шилов, Королев, Сечин… Нет Маланова. Комэск забеспокоился:

— Где Алешка? Разыскать!

А вот и Маланов. Однако вид у него… Костюм, будто корова жевала, Шилов начинает над ним подшучивать, и Алексей огрызается незлобиво:

— Погляди на себя, чучело огородное! Елохин крепко прижал к себе Маланова.

— Цел и невредим, ярославец? А мы уж думали, мил человек, что тебя где-то придавило…

— Да я бессмертный! — басит Маланов. — Хотя… — он наклоняется и поднимает с земли обуглившийся ребристый осколок. — Нд-а-а, такая штука стукнет по башке — и прости-прощай, родная!

Просигналили отбой, и все побежали на командный пункт. Больно было видеть изуродованное летное поле. Десятки глубоких и мелких воронок, черные глыбы вывороченной земли, словно раны на живом теле. Поблескивают совершенно невинные с виду разноцветные игрушки — красно-белые шарики, голубые «бабочки», зеленые «лягушки». Но они начинены взрывчаткой, тронь — и упадешь замертво. Однако хитрость врага давно разгадана, и нас на такие уловки не возьмешь. «Игрушками» займутся саперы. А мы спешим: каждому не терпится узнать, цел ли его самолет.

На стоянке уже хозяйничает мой неизменный помощник Алексей Филиппов.

— А где наш командир? — лицо его тревожно вытянулось.

— Жив, — успокаиваю его. — Все живы…

Техник уже успел осмотреть машину. Повреждений нет, кое-где царапины. Но это не беда! Самолеты Маланова и Королева тоже в порядке. Так что в полной боевой готовности.

Кому досталось основательно, так это эскадрилье капитана Демченко. Одну машину опрокинуло воздушной волной, погнуло винты, в двух других осколками повреждены моторы. Есть и человеческие жертвы. Убит солдат из батальона авиационной охраны, механики Валерий Ефимов, Иван Бочкарев и инженер первой эскадрильи Николай Бутов ранены. Все происшедшее еще раз подтверждает: нельзя больше оставаться на старых местах, необходимо передислоцироваться. Но куда, если враг находится у стен города, если его артиллерия достает уже до предместий? Начальство по-прежнему обсуждает этот вопрос.

Между тем полеты продолжаются. Рыкачев ушел восьмеркой на Сухой лиман штурмовать вражеские танки. Мы своим звеном ожидаем приказа. Минут через сорок Рыкачев возвращается, но пока восьмерка кружит над аэродромом, заходя на посадку, на нее неожиданно сваливается десять «мессеров». Бой завязывается прямо над нашими головами, «Ястребки» забираются повыше, пикируют, немцы увертываются и сами атакуют наших. Все, кто снизу наблюдают за этим поединком, понимают: Рыкачев в невыгодном положении, у него на исходе боеприпасы, горючее. И противник, зная это, старается измотать наших ребят, заставить их идти на посадку, чтобы потом расстрелять поодиночке.

Помочь бы Юрию Борисовичу, да что поделаешь, сил у нас мало. Остается только кусать губы от досады да посылать проклятия…

«Мессеры» атакуют непрерывно. Одна наша машина подожжена. Летчик пытается сбить пламя, но поздно, самолет уже неуправляем и беспорядочно падает.

Мы вылетаем на задание, не дождавшись возвращения Рыкацева, не узнав, удалось ли спастись летчику.

…Минуло еще два дня налетов и обстрелов. И тут поступил приказ Катрова: переселяться на другую «квартиру». Всем эскадрильям. Наша, четвертая, последней покидает насиженное место. Лететь недолго. Вот оно, наше новое жилье. Делаем один круг и сразу идем на снижение. Шасси коснулось твердого грунта, машину подбросило, и она побежала вдоль низких домиков, покосившихся деревянных строений. Выбираюсь на крыло и только теперь замечаю, что самолет мой стоит на грунтовой дороге.

— Нравится? — машет рукой Елохин.

— Пока не разобрался… — отвечаю, оглядываясь кругом.

— Одесситы постарались, — улыбается Аггей Александрович, — помогли переоборудовать пустырь в аэродром. Конечно, не ахти, но выбирать не приходится, и на том спасибо.

Аэродромом эту местность можно назвать с большой натяжкой. Взлетать и садиться здесь довольно сложно, гляди в оба, если не хочешь разбиться в лепешку. Вокруг торчат столбы, вблизи виднеется свалка, дальше окопы, рвы, земляные валы… Бог ты мой, куда же нас занесло! Но, как говорится, нет худа без добра. Для маскировки лучшего места, пожалуй, и не сыскать. Разумеется, если мы будем достаточно осторожны и не демаскируем себя. Самолеты удачно спрятаны между домиками в гуще садов. Они незаметны даже с малой высоты. Но взлетная полоса все же коротковата, да и грунт утрамбован недостаточно плотно…

Словно угадав мои мысли, Елохин говорит:

— А если дождь? Не иначе, как на волах, придется вытаскивать машины…

— Ничего! — стараюсь подбодрить и себя, и товарища. — Будем надеяться, что осень не подведет…

С самого начала получаем жесткий инструктаж: строго соблюдать правила маскировки. После отрыва от земли не набирать сразу высоту. Надо сначала на бреющем пройти через весь Большой Фонтан и только уже над морем забираться выше. Иначе засекут.

Командиры и штабисты долго и подробно наставляют нас. Особенно требователен заместитель командира полка Рыкачев. Недавно ему присвоили звание майора. В петлицах его гимнастерки поблескивают две новенькие шпалы вишневого цвета. Юрий Борисович держится солидно и ко многим неожиданно начинает обращаться на «вы».

— Товарищ старший лейтенант, — это он ко мне, — предупредите подчиненных: нарушителей маскировки буду наказывать самым строжайшим образом, вплоть до отстранения от полетов!

Знаем, тяжелая кара…

Козырнув, Рыкачев уходит, четко печатая шаг по сухой земле. Мы с Шиловым остаемся вдвоем. Миша смотрит в окно что-то уж слишком пристально и вдруг хватает меня за рукав:

— Гляди, да ну гляди же! И тут меня отыскала, родная моя! Да что удивляться, она меня и на краю света найдет…

Миша был взволнован. Мы знали, он любил Светлану. Как раз накануне войны они должны были расписаться. Теперь Шилов, когда речь заходила о его невесте и о планах на будущее, отвечал коротко:

— Разобьем Гитлера, тогда и свадьбу сыграем. Сейчас, глядя в окно на спешащую Светлану, Михаил и радовался, и огорчался. С минуты на минуту мы должны были лететь на задание и ждали вызова. И не стоило перед вылетом расслабляться. Я понимал состояние Шилова. Поэтому не удивился, услышав его просьбу:

— Пойди ты, Алеша… Не могу я сейчас с ней встретиться… Она начнет плакать. Знаешь, у меня такое предчувствие, что вижу ее в последний раз… В общем, скажи, что я уже вылетел.

Я пробрался через густые заросли малины в соседний двор и вышел оттуда навстречу Светлане.

— Где Миша? — спросила она с тревогой в голосе. — Все в порядке? Ну, слава богу! Ох, если бы вы знали, с какими трудностями я сюда добиралась! Правдами и неправдами… Но где же Миша?

— Да в самолете уже, сейчас вылетаем. И мне надо спешить, ты уж извини, — неуклюже выкручивался я.

— Не обманываешь? — Светлана недоверчиво и строго посмотрела на меня.

— Да нет же! — поспешно заверил я девушку, чувствуя, что краснею безбожно. — Через час вернемся. Честное лейтенантское! — крикнул уже на бегу. — Жди-и-и!

Задание было обычное: ударить по железнодорожной станции Выгода. Это была крупная перевалочная база противника. Летать сюда приходилось часто, и всегда мы обнаруживали тут скопление автомашин, повозок, товарных вагонов. А в эти дни, по данным наземной разведки, сюда прибыли эшелоны с войсками, колонны бензовозов. Станция усиленно охранялась зенитками, так что нам обычно крепко доставалось во время штурмовых налетов.

Наше появление над Выгодой не застало противника врасплох. Еще на подходе к станции перед «ястребками» встала заградительная стена из свинца и стали. Однако мы все прорвались и с ходу ударили по зенитным батареям. Пушки на какое-то время замолчали, и нам удалось хорошо «обработать» стоявшие в тупике эшелоны. Мы сбросили также снаряды и бомбы на склады боеприпасов, обстреляли скопление автотранспорта.

В пылу сражения мы как-то не обратили внимания на то, что вражеские зенитки молчали по-прежнему. Неужели мы подавили все батареи? Но когда стали набирать высоту для очередного удара, все стало ясно: с юго-западной стороны, на высоте двух тысяч метров шла группа немецких истребителей «Ме-109». Шилов, задачей которого было прикрывать штурмующую четверку, взмыл со своей тройкой вверх.

Ему с трудом удалось отогнать противника и дать нам возможность до конца выполнить задачу. Мы славно поработали: горели составы, взрывались цистерны с бензином. Теперь можно было со спокойной совестью возвращаться домой. И тут «мессеры» с яростью обреченных снова набросились на нас, преграждая путь.

Значит, воздушный бой… Ну что ж, принимаем. Я выровнял машину и бросил взгляд влево: Шилов сделал отвлекающий маневр, взял огонь на себя. Его звено продолжало сражаться с пятеркой вражеских самолетов, и мы ринулись на помощь друзьям. Шиловский «почерк» нельзя спутать ни с чьим другим: только он мог так ловко надуть противника — резко убрал газ и ввел машину в скольжение. Обманутый фашист проскочил на большой скорости, а Миша ударил ему вслед из пушки. «Мессершмитт», объятый пламенем, упал рядом с железнодорожной насыпью. Я в восторге закричал «ура».

Однако радоваться было пока рано. Уже в следующую минуту стало совершенно ясно, что бой складывается не в нашу пользу. Численное превосходство противника все же давало о себе знать. Пока сбитый «мессер» догорал на земле, а Шилов, разворачиваясь, набирал высоту, мы бросились выручать двух его ведомых. Тем временем и на Шилова насел воздушный пират и уже не отставал от него. Дважды увернулся наш товарищ от прицельного огня и снова фашист, изловчившись, зашел снизу. Длинной очередью самолет Шилова был сражен: очевидно, снаряд попал в бензобак, потому что машина загорелась, потеряла управление и начала резко снижаться. Сердце мое замерло в напряжении: неужели Михаил ранен? Почему он не планирует к нашей территории? Ведь смог же Алелюхин спастись в почти сходной ситуации…

И вот финал: горящий «ястребок» падает в самую гущу вражеских танков. Взрыв, клубы черного дыма взметнулись к небу… Отбиваясь от наседающих «мессеров», ищу глазами белый купол парашюта, молю о чуде. Но чуда не происходит, погиб мой боевой товарищ. Если он видел свой неизбежный конец, то не мог поступить иначе. Вспоминаю, как в минуты откровения Шилов говорил не раз: «Биться надо до последнего и если уж умирать, то как Гастелло. Только тогда можно считать, что до конца выполнил свой долг…»

Мы совершили круг над местом падения «ястребка». Прощай, наш добрый, милый товарищ! Прощай, лейтенант Михаил Шилов! Ты умер, как герой.

После посадки я шел мимо капонира, где обычно стоял самолет Шилова. Вокруг валялась промасленная ветошь, металлические костыли. Под вишней на разостланном брезенте сидел друг и верный помощник Шилова техник Мина Подгорецкий. Низко опустив голову, он тихо плакал. Я сел рядом, пытаясь как-то утешить его.

Мина вытер ладонью лицо, стал расспрашивать подробности. Потом, помолчав, словно клятву, произнес:

— Приеду я на эту самую Выгоду после войны, поклонюсь праху товарища…

— Мы отомстим за Мишу, — сказал я и подумал о том, что предстоит мне еще одна трудная встреча — со Светланой, которая так и сидела на лавочке у калитки, ожидая возвращения своего друга.