Глава XIX. Уклонение от курса

Глава XIX. Уклонение от курса

Всего несколько дней после григорьевского десанта одесситы спали более или менее спокойно. Но потом начались тревоги, еще более частые, еще более изнурительные. Теряя своих солдат и технику, оставляя за собой кровавые следы, враг упорно продвигался к городу. Фронт стоял так близко, что до передовой можно было добраться трамваем: двадцать минут езды — и прыгай в траншею, занимай место для ведения огня.

Мы жили в своем закутке между пятой станцией Большого Фонтана и первой станцией Черноморской дороги. Сейчас здесь разросся город с широкими улицами, площадями, высотными домами, а в сорок первом это была городская окраина. Широкий выгон, где по утрам старухи пасли коз, и стал взлетной площадкой истребительного полка. Освоили мы новый аэродром быстро. Взлетали и садились, заботясь об одном: как бы не засек вражеский разведчик, весь день шнырявший в поисках так внезапно исчезнувшего авиаполка.

Этот проклятый разведчик выматывал всю душу. Нас буквально преследовало его жужжание, и во сне снилась эта гадина с крестами на плоскостях.

Однако постоянное чувство опасности как бы дисциплинировало всех нас. Взлеты мы отработали, что называется, ювелирно: от аэродрома почти над крышами, по-пластунски, пока обстановка не позволяла набрать высоту. Посадки производили почти бесшумно и, главное, быстро. А наши наземные ангелы-хранители, механики и техники! Возвращаешься с задания, и лишь только самолет коснется колесами земли, пробежит сотню-другую метров, как рядом, словно из-под воды, появляются они, наши верные помощники: закатывают машину в укрытие, маскируют ветками и сетями — попробуй обнаружить! И все это молниеносно, А ведь такие манипуляции им приходилось производить по несколько раз в день!

Новое место дислокации оказалось недосягаемым и для вражеской артиллерии. Первое время, во всяком случае. Объяснялось это еще и тем, что майор Погодин подстроил ловушку для противника: на старых взлетных площадках были расставлены фанерные макеты наших машин. Туда и направили артиллеристы всю мощь своего огня. Прошло довольно много времени, прежде чем фашисты поняли, что палили, как в той пословице говорится, «из пушек по воробьям».

Однако после этого воздушные разведчики не давали нам покоя. «Хейнкели-111», «Юнкерсы-88», и особенно вездесущие «Хеншели-126». Последние — это уже были не просто самолеты, а какие-то прилипалы. Если уж «Хеншель» тебя обнаруживал, то избавиться от него было делом довольно сложным. Случалось, этот самолет преследовал на дороге одинокого всадника, пикировал с большой высоты на повозку с дровами. Словом, маневренность этой машины была очень высокой.

Наши зенитчики, в частности 4-я батарея 638-го зенитно-артиллерийского полка — лейтенанты Напренко, Дербенев, Курочкин, командир орудия младший сержант Лялюшко — за время обороны Одессы сбили десять вражеских самолетов. Однако «Хеншели» оставались неуязвимыми.

К этому времени к нам прибыло пополнение — боевые ребята Павел Головачев (впоследствии он стал дважды Героем Советского Союза), Василий Бондаренко (также удостоенный звания Героя) и другие.

Видя, с какой наглостью ведут себя вражеские разведчики, Головачев яростно возмущался, потрясая кулаками:

— Эх, проучить бы стервятников! Распороть бы брюхо да выпустить кишки…

Но осуществить это желание не представлялось возможным. Машин на всех не хватало, «своих» самолетов почти никто не имел. В бой уходили согласно распоряжению майора Шестакова. Деление не эскадрильи осталось формальным.

Мне почти всегда выпадало ходить на задание с командиром четвертой эскадрильи Аггеем Александровичем Елохиным. И теперь, спустя много лет, часто вспоминаю его, моего боевого друга. Уважали его не только за храбрость. Он был необыкновенно обаятельным, скромным человеком. Помню, в дни горячих боев ему исполнилось тридцать лет. Узнали мы об этом случайно, спустя несколько дней, Лев Львович пожурил его:

— Что ж ты, Аггей, не сказал ничего? Боишься, что в старики запишем?

Елохин, посмеиваясь, оправдывался:

— Не время сейчас праздновать. Вот разгромим фашистов, тогда уж вернемся к мирным семейным торжествам…

Летал Елохин на самые трудные участки фронта, хотя и то сказать легких не было. И всегда возвращался с победой. Только однажды капитан точно не выполнил приказ. Но, как оказалось, не по своей вине, обстановка заставила.

Вот как это произошло. Был получен приказ нанести удар по войскам противника в районе села Свердлово. Выполнять задачу вылетели девять машин, которые повел капитан Елохин. Я был в составе этой группы, но вылететь мне пришлось последним: в моем самолете была повреждена система уборки шасси, и Филиппов предупредил с утра, что придется попотеть, но что к обеду все будет в ажуре. Я поэтому и Шестакову не докладывал. Однако, прибежав к стоянке, понял, что «ажура» еще нет. Положение оказалось хуже губернаторского: и самому перед командиром придется краснеть, да и технику не поздоровится…

До этого, правда, не дошло. Не успел я еще «накалиться» от злости и досады, как услышал желанное: «Полный порядок!»

Хоть и взлетел последним, группу догнал очень быстро и вскоре почувствовал себя спокойно и уверенно. Погода была подходящей: густые кучевые облака надежно прикрывали нас от зенитного огня и в то же время в широкие «окна» четко просматривалась земля. Вокруг пока было тихо, но обостренным чутьем летчика я не столько заметил, как «учуял» приближение врага. И действительно, наклонившись вниз, увидел: правее, встречным курсом плыл по воздуху какой-то караван. В следующее мгновение уже стали различимы шесть транспортных самолетов Ю-52, которые тянули за собой планеры. Воздушный десант!

Немедленно передал Елохину по радио, покачал крыльями. Но он, как видно, уже сам заметил и сориентировался. Не в его натуре пропустить такую добычу! Последовала команда: — Атаковать!

Моя машина, пробивая облака, стремительно мчится вниз. Я удачно вышел на «Юнкерсов» и выпустил длинную очередь из пулеметов. Потом еще и еще раз! «Юнкерс» вспыхнул, огненный факел пронесся над селом. Планер отцепился, некоторое время парил в воздухе, затем опрокинулся и плашмя упал на землю. Десятки солдат в горящей одежде бросились врассыпную, спасаясь от нашего огня.

Когда, набрав высоту, я глянул вниз, взору представилась такая картина: большое квадратное поле дымилось кострами — горели сбитые самолеты. Изуродованные планеры с поломанными крыльями неуклюже громоздились на земле. Десант практически был весь уничтожен.

Елохин, построив группу, повел ее на штурмовку главной цели. С двух заходов мы сбросили бомбы на скопление вражеской техники в районе Свердлове, обстреляли дорогу и повернули домой. Комэск торопился: боекомплект мы израсходовали, горючего — в обрез, так что доведись встретиться с противником, вряд ли смогли бы принять бой.

На обратном пути я шел в первой четверке и поэтому не заметил, что двух замыкающих в строю нет. Лишь после приземления узнал о случившемся: капитан Стребков и лейтенант Щепоткин при атаке воздушного десанта противника столкнулись и погибли.

Потерять сразу двоих в одном бою — большая утрата. Полк тяжело переживал гибель товарищей. Стребков был начальником воздушно-стрелковой службы полка. Когда начались воздушные бои, он лично, на практике демонстрировал свое мастерство — стрелял метко, без промаха. Малообщительный, замкнутый, не любивший много распространяться о себе, этот парень воевал смело, бесстрашно. Мы помним о замечательном подвиге Стребкова, после которого застенчивый капитан вырос в наших глазах на целую голову.

…Каждый вечер в одно и то же время над авиационным городком появлялся вражеский разведчик. Зенитчики не могли с ним справиться. Многие наши ребята также пытались сбить его, но безуспешно. Фашисту всегда удавалось улизнуть. Прикончить разведчика удалось Стребкову. Он выследил его и с ходу навязал бой. С командного пункта группа офицеров следила за поединком. Одолеет ли Стребков мощного, до зубов вооруженного «Хейнкеля»?

Свободные от полетов находились в это время в столовой. Вдруг стены задрожали от сильного взрыва. Все мы поспешили выбраться из помещения, В каких-то пятидесяти метрах догорал изуродованный трофей капитана Стребкова. Не «Хейнкель», как думали мы раньше, — итальянский бомбардировщик «Савойя-Маркетти» с итальянским же экипажем. Командир едва подавал признаки жизни. Двое выбросились с парашютами и были взяты в плен, один погиб при падении.

Стребкова поздравляли. А он вел себя, как будто ничего особенного и не случилось. Было задание — выполнил, вот и все.

Щепоткину вскоре исполнилось бы двадцать три года. Парень он был смелый до отчаянности. В одном из боев в середине сентября он потерял свою машину и с тех пор доводилось ему летать на чужих: брал «взаймы», как шутили в полку. Подвижный, деятельный, Иван невыносимо страдал, когда случалось целый день оказаться не у дел, и как бурно радовался, если командир включал его в группу, вылетающую на задание.

И вот нет среди нас Стребкова и Щепоткина. Тяжело было смотреть на Шестакова. Слушая доклад ведущего Елохина, он все больше мрачнел, кровь отхлынула от лица. Бледный, растерянный, он в первые минуты не мог вымолвить слова. Кого и в чем тут обвинишь? Умом Шестаков понимал, что война без жертв не бывает, но сердце не могло смириться. Обвинить ведущего в недисциплинированности и нарушении приказа не было оснований. Ведь помимо выполнения основного задания, сбили шесть транспортных «Юнкерсов» и шесть планеров, в которых было, по меньшей мере, сотни три гитлеровцев! И выходит, благодарить надо ведущего. Если бы не потеря двух летчиков…

— За каким чертом вы связывались с этим десантом! — с горечью воскликнул командир полка. — У вас же была совсем другая задача…

— Но мы ее выполнили! — оправдывался Елохин.

— Слишком дорогой ценой… — Шестаков повернулся и пошел тяжелым шагом смертельно уставшего, придавленного горем человека.

В штабной землянке ему подали телефонограмму от командующего оборонительным районом контр-адмирала Жукова. Майор пробежал глазами текст: «…благодарим за меткий удар, нанесенный врагу в районе северо-западнее Свердлово…»

— Конечно, не мог Елохин поступить иначе, да и мне доведись встретить этот транспорт, наверное, тоже повел бы в атаку, — сказал он вслух, обращаясь к начальнику штаба. — А хлопцев жаль, ох как жаль…