Круговерть
Круговерть
Ветреным морозным утром 10 февраля 1942 года на заводской аэродром въехала открытая полуторка и остановилась перед двухмоторным грузопассажирским самолетом Ли-2. Мела поземка. Промерзшие конструкторы сделали робкую попытку забраться в самолет, но им преградил дорогу лихого вида летчик Василий Зайцев в кожаном пальто и, несмотря на погоду, в летней фуражке с голубым околышем, надетой слегка набекрень.
— Посадка окончена, самолет загружен.
Подоспевший весьма кстати главный инженер завода А. Н. Тер-Маркарян обратился к летчику:
— Василий Окаевич, это конструкторы ОКБ Яковлева, летят в Баку по очень срочному делу. Александр Сергеевич просил захватить, я тебя тоже очень прошу, надо взять.
Зайцев молча отошел в сторону, а мы мигом забрались в самолет. Тут же подошла вторая полуторка, из которой мы проворно перетащили в самолет еще и свои чемоданы.
Увидев это, Василий только сплюнул и, отойдя еще дальше, закурил.
Взлетев, командир, не переходя к набору высоты, продолжал горизонтальный полет. Набрав скорость, он резко завалил самолет над самой землей в крутой вираж. Крылья заметно прогнулись, обшивка между нервюрами и стрингерами вспучилась квадратиками, а в фюзеляже послышалась стрельба головок отлетающих заклепок. Развернувшись на 180 градусов, самолет также резко выровнялся и пошел на набор высоты. По-видимому, летчик решил не тревожиться весь полет вопросом, выдержит ли самолет подобную перегрузку, а, в сердцах, разом разрешить свои сомнения. На наше счастье, прочности хватило.
В Омске заночевали в самолете. Расположившись на голом металлическом полу, мы все намерзлись не на шутку. Размявшись возле самолета, забрались, было, в салон и только пошли на взлет, как случилось новое происшествие — правый мотор, видимо плохо прогретый, начал «чихать». Командир прекратил взлет, но самолет стал катиться дальше расчищенного участка взлетно-посадочной полосы.
— Всем в хвост! — крикнул Зайцев.
Мы кубарем скатились по своим вещам назад, как раз вовремя: колеса зарылись в глубокий снег, а хвост сделал попытку приподняться. Но все, слава Богу, обошлось.
Безуспешно попытавшись развернуться в этом снегу, командир снова скомандовал:
— Четверым спрыгнуть в снег и, взявшись за стабилизатор, помочь самолету развернуться.
Под ураганным ледяным ветром, задувавшим от напрягшихся винтов самолета, барахтаясь в глубоком снегу, мы все же помогли самолету попасть в свою собственную колею и выбраться на укатанное место, чтобы снова произвести взлет. Пока суд да дело, моторы хорошо прогрелись, и мы опять летим.
Вторично переспав в самолете уже в Свердловске, мы снова так намерзлись, что навсегда зареклись от этого. Добравшись до Уфы, всей компанией отправились с аэродрома в город, смутно надеясь на гостеприимство крупного моторостроительного завода, откуда поставлялись авиамоторы для истребителей Як.
Отыскав завод, мыкаясь в нерешительности перед его проходной, вдруг слышу знакомый звонкий голос:
— Camarade Adler, comment са va?[10]
Ба, да это же Головин, один из членов группы моторных специалистов, с которыми мы познакомились еще в Париже. С его помощью я прошел на завод, где он представил меня В. П. Баландину, замнаркома по авиамоторостроению, который, так же, как и наш Яковлев, был переброшен на серийный завод от ГКО.
С его запиской мы отправились к директору заводской гостиницы, оказавшейся милой женщиной, занятой вымешиванием теста в большой бадье. Она разместила нас в пустом помещении бухгалтерии, где нам постелили чистое белье прямо на канцелярских столах. Наша благодетельница прислала еще большой чайник кипятка, да угостила каждого огромным куском пирога с капустой с пылу с жару, вкуснее которого я, кажется, никогда не ел.
Перелет в Куйбышев занял всего только половину дня. Еще на подлете к аэродрому одного из крупнейших авиазаводов страны, заводу № 1, штурман нашего самолета показал в окно на странного вида большой поселок, сказав:
— Видишь эти квадратные серые постройки с малюсенькими окнами? Это не дома, а полотняные палатки, взятые из мобзапаса и предназначавшиеся для хранения деревянных самолетов Р-5. Здесь, на станции Безымянка, прозванной теперь «Безумкой», развернули палаточный городок, в котором ютятся рабочие авиазавода, эвакуированные из Москвы вместе с семьями, включая самых маленьких детей. Несмотря на эти жуткие условия, завод развернулся и уже дает фронту боевые штурмовики Ил-2.
После посадки командир отлучился, а вернувшись, заявил:
— В Баку не полетим, вылезайте здесь.
— Как так? Вы что, серьезно?
— Дементьев приказал: все транспортные самолеты, Пролетающие через Куйбышев, задерживать и использовать для доставки на завод комплектующих изделий — пушек, моторов, колес и прочего.
— А где сейчас Петр Васильевич?
— На заводе
— Я сейчас договорюсь с ним, никуда не улетайте. — И, обратившись к своим, — а вы ждите, я мигом.
На другом конце аэродрома находились ворота с часовым, отделявшие территорию завода от летного поля. Делая вид, что не замечаю часового, я решительно вошел на завод. По всей его территории были разбросаны похожие на огромные выеденные яичные скорлупки, только окрашенные в серый цвет, бронекорпуса Ил-2. В здании заводоуправления, легко опознанного по его архитектуре, мое внимание привлекла комната, возле которой толпился народ.
Узнав в рослом представительном мужчине, стоявшем у двери, знакомого по Наркомату чиновника из Москвы, я, улучив момент, проскользнул за его спиной внутрь.
За столом сидел, вероятно, уполномоченный ГКО, замнаркома Петр Васильевич Дементьев. Лицо его сильно опухло то ли от недосыпания, то ли от переутомления, а может быть и от выпивки — скорее всего и от того, и от другого, и от третьего вместе взятых, опухло настолько, что от глаз остались одни щелки.
— Вы приказали, — начал я сбивчиво, — отобрать Ли-2. Вот бумага, летим в Баку с чертежами Як-7…
— Я уж отменил приказ, — прервал он меня, — поспешай к самолету, а то без тебя улетят.
— Спасибо, Петр Васильевич, — и я выскочил вон.
Еще быстрее, чем добирался сюда, увязая в снегу, я полушел, полубежал обратно, поминутно задирая голову вверх: надо мной пролетали часто взлетавшие то Ли-2, то Ил-2. Но Ли-2 с нашим номером на крыльях не попадался.
«Только этого еще не хватало», — проносилось у меня в голове, — «остаться здесь без денег, документов… От этого Зайцева всего можно ожидать».
Выбравшись, снова благополучно, мимо часового на аэродром, увидел впереди на расстоянии полукилометра самолет Ли-2 с вращающимися винтами, но еще неподвижный.
— Наверняка, это наш. Чего доброго, еще улетит из-под носа!
От такой мысли взялись откуда-то новые силы, и я снова припустился бежать, набирая и набирая скорость. Продолжая бежать, я усиленно замахал руками.
Вскоре, по-видимому, меня заметили, самолет тронулся с места и порулил навстречу. Добежав до двери, теперь уже действительно из последних сил, я только смог уцепиться за косяк двери, но несколько рук, протянутых из машины, легко втащили меня внутрь. Даже не дождавшись, пока я отдышался и встал, дверь за мной захлопнулась, моторы взревели, и мы в воздухе.
Приземлившись в Гурьеве, мы попали в другой мир. Аэродром в степи. Тишина. Безлюдье. Пара верблюдов со строгим и надменным видом прошли невдалеке, даже не посмотрев в нашу сторону.
Несколько аэродромных служащих приветливо встретили нашего командира, как старого знакомого и со всем экипажем повели отдыхать. Нас тоже проводили в длинную столовую, находящуюся в чистеньком одноэтажном домике, где накормили до отвала и разместили в светлом натопленном общежитии с аккуратными кроватями.
Отоспавшись, наконец, с комфортом, наутро полетели дальше. Оставив в стороне Астрахань, самолет пошел напрямую через Каспийское море, северная часть которого оказалась замерзшей. Шли низко, над самым льдом, с интересом наблюдая за тюленями, во множестве попадавшимися на нашем пути. Вспугнутые шумом самолета, забавно шлепая ластами, они спешили к круглым отдушинам во льду, ища спасения в родном море.
Но вот лед кончился, под нами заходили высокие пенистые валы штормового моря, даже брызги, порой, долетали до наших иллюминаторов.
— Теперь между бескрайним небом и бушующим морем, тоже довольно глубоким, жизнь моя мне больше не принадлежит, — сказал Геннадий Бобов. Он расстелил куртку на полу и улегся на ней, не желая больше смотреть на тоненький волосок, на котором висели наши судьбы.
И в самом деле, желая избежать опасной встречи с каким-нибудь шальным «мессершмитом», которые, как рассказывал нам наш штурман, порой залетали даже сюда, Зайцев предпочел идти над самой водой, где, ко всему прочему, добавилась сильная болтанка.
Сначала впереди справа показалась полоска гористой земли. Она стала приближаться, вырастая вверх. Затем впереди, прямо перед нами, появилась земля, море отступило, замелькали крыши домов, утопающих в неправдоподобной зелени, моторы притихли, и мы на земле. Баку!
Высыпав гурьбой из самолета, в своих валенках и теплых одеждах мы выглядели довольно нелепо среди зеленеющих деревьев, свежей травки и кое-где блестевших на ярком солнышке весенних лужиц. После суровых зимних дней и дорожных передряг бакинский аэродромный пейзаж казался просто нереальным.
Я снял свои великолепные меховые перчатки-варежки с крагами, на которые давно поглядывал наш приветливый штурман, и, протянув их ему, сказал:
— На, дарю. Тебе еще летать и летать, а мне здесь они совершенно ни к чему.
— Спасибо, вот уважил.
На каком-то средних размеров гражданском предприятии уже разместился недавно эвакуированный из Ростова-на-Дону авиазавод № 458. Директор А. П. Бугров, крепкий коренастый ростовчанин, распорядился разместить нашу группу в гостинице «Заря Востока», а меня — в шикарной гостинице «Интурист» на самом берегу Каспийского моря.
Над крышей «Зари» гордо реяла модель парусного кораблика, но внутри было убого и неуютно, за что она получила от наших ребят прозвище «Рваные паруса».
Мое же водворение в «Интурист» весьма затянулось. Заместитель директора завода, из местных, очень живой, казавшийся энергичным и деловым, на мое напоминание ответил:
— Поезжай туда, скажешь «Шахалиев велел» — номер твой будет.
В «Интуристе», услышав фамилию Шахалиев, даже разговаривать не стали, а, замахав руками, отказали со словами:
— Ваш администратор должен нам почти за полгода, пусть сначала расплатится.
При повторной встрече мой собеседник, не глядя в глаза, быстро и искусно рисуя на листке бумаги каких-то человечков, говорил:
— Нет, ты что-то не так говорил, не так держался. Я сейчас сам позвоню и все улажу.
Продолжая рисовать фигурки, он что-то долго и горячо говорил в трубку по-азербайджански. Затем, уже по-русски — мне:
— Поедешь, шикарный номер тебя ждет.
Вернувшись снова ни с чем к Шахалиеву, застал его в разъяренном состоянии.
— Что ты за человек? Такое простое дело не можешь сделать. Вот тебе гарантийное письмо, отдашь и живи, как Бог.
Снова получив от ворот поворот, я, в ярости, отправился прямо к директору. Бугров вызвал Шахалиева, но этот наглец с веселой улыбкой, не давая раскрыть рта директору, начал говорить прямо от двери:
— Нет, ты только посмотри на него, какой дурак! Я его раз обманул — он поверил. Обманываю его еще раз, он снова верит. Представляешь, просто невероятно, обманываю в третий раз, а он, энергично поворачиваясь ко мне, — в третий раз поверил!
Бугров, не найдя в этих восточных россказнях ничего смешного, принялся отчитывать Шахалиева, улыбка которого сменилась угрожающим выражением лица.
— Слушай, ты опять оскорбляешь местные кадры, придется снова обращаться в ЦК компартии Азербайджана.
Ссора закончилась на условиях Бугрова:
— Поезжай сам в «Интурист» и не возвращайся на завод пока не поселишь там представителя главного конструктора.
Въехав в волшебный номер с окнами на близкое море, я устроил пир, на который пригласил не только всех своих сотрудников из «Рваных парусов», но и Бугрова с Шахалиевым. Запомнилось, как Бугров отплясывал на столе среди винных бутылок, а Шахалиев, перебрав, улегся в ванной как был, в хорошем костюме. Ребята на Шахалиева давно точили зубы, и кто-то из них попытался пустить воду, но я все-таки не дал, на радостях все ему простив.
Жизнь в Баку начала, было, входить в будничную колею, на заводе развернулась работа в цехах по внедрению в серийное производство истребителя Як-7. Наше конструкторское сопровождение заключалось в том, чтобы любые недоразумения, неувязки в чертежах или просто неправильно понимаемые требования чертежа исправлять на месте или устранять с помощью изменений.
Вскоре подъехали поездом наши производственники и семьи всех приезжих, все утряслось, устоялось. Только-только начали привыкать к мысли, что невзгоды войны остались где-то далеко-далеко, а мы тут, как в раю, отсидимся в стороне, пришел приказ: «Учитывая сложившуюся обстановку и военное положение, когда угроза Москве миновала, а появилась возможность для врага отрезать Кавказ от Центра, завод № 468 срочно эвакуировать в Москву…
Опять началось уже знакомое: станки снимаются со своих мест, ставятся на железные листы и буксируются тракторами к железнодорожным платформам, на которые они втаскиваются по наклонным настилам. Опять разбирается только что налаженное оборудование, стаскиваются слесарные верстаки вместе с тисками, технологическая оснастка и все это грузится на платформы и в вагоны.
В самый разгар этой суматохи приглашает к себе Бугров:
— Зачем-то вызывают в ЦК КП Азербайджана, как сказано, для переговоров с Москвой. Поедем вместе. Возможно, тебя этот разговор тоже коснется.
— Что ж, поехали.
В приемной первого секретаря собралось человек десять.
— Звонил товарищ Берия, — говорит первый секретарь ЦК Бугрову, — хочет поговорить с тобой.
В наступившей тишине раздается звонок правительственного телефона и начинается разговор.
— Директор завода Бугров. Слушаю… Это неправда, Лаврентий Павлович!
В наступившей паузе, пока говорил Берия, Бугров, этот вовсе не робкий человек, сильно побледнел, на лбу его заблестели капельки пота. По-видимому непроизвольно, он стал по стойке смирно.
— Нет, Лаврентий Павлович, это не так.
Снова долгая пауза.
— Это же слесарные верстаки со снятыми тисками. Тиски погрузили в вагоны, а верстаки на платформы. Без них ни один завод не сможет работать… Нет, это не хлам… Уже погрузили восьмой эшелон… С завтрашнего дня будем отгружать по два эшелона в день… Стараемся, Лаврентий Павлович… Будет сделано. Спасибо.
Положив трубку, Бугров, немного помолчав и постояв, обвел глазами присутствующих, словно удостоверяясь, что здесь все осталось по-прежнему. Затем быстро подошел к начальнику железной дороги, ткнул ему кулаком в круглый живот и сказал:
— Ты что же это, гад, наклепал на меня?
Железнодорожник, с широкой фальшивой улыбкой, далее не пытаясь защищаться от наседавшего Бугрова, заговорил:
— Слюшай, нэ сэрдись, ты эщэ должэн благодарить мэнэ.
— За что же?
— Я жэ тэбэ устроил разговор с самим Лаврэнтий Павлович Бэрия. С тэбя магарыч!
Бугров только рукой махнул и, обращаясь ко мне, сказал:
— Поехали.
Дорогой он рассказывал, что начальник железной дороги донес на него, что директор вместо оборудования отгружает всякий хлам.
Покончив с погрузкой, отправив своих людей вместе с заводскими эшелонами в Москву, которые все-таки успели проскочить до начала германского наступления на Сталинград, я в одиночку укатил из Баку в пустом купе спального вагона прямого сообщения.
От безделья стал размышлять: что ожидает меня в Москве?
Еще в Новосибирске мы из газет иногда узнавали:
«Завод, где и.о. директора В. С. Котов, начал успешно ремонтировать истребители, которые сразу же вылетают на защиту Москвы».
«Директор завода Котов (фото) выступает на митинге по случаю отправки на фронт сотого отремонтированного истребителя».
— Неужели, — думалось мне, — по приезде в Москву придется работать не на опытном авиазаводе, а на мелком ремонтном заводике?