Глава 25 ПО СЛЕДАМ СОБЫТИЙ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 25

ПО СЛЕДАМ СОБЫТИЙ

БАРЕНЦЕВО МОРЕ / ГЕРМАНИЯ, ЗИМА 1943/44.

Во второй половине дня, в понедельник 27 декабря, «Дюк оф Йорк» и остальные корабли союзной эскадры вошли в Кольский залив и встали на якоря. К ним подошли танкеры, и было принято 10 000 тонн топлива; тридцать шесть спасенных немецких моряков в это время были переведены со «Скорпиона» и «Матчлесса» на флагманский корабль. Некоторые из них боялись попасть в руки русским, но боялись они напрасно. Адмирал Фрейзер не собирался расставаться со своими пленниками, и они находились под бдительным присмотром шести морских пехотинцев.

Ведя записи в своем дневнике, командующий советским Северным флотом адмирал Арсений Головко не скрывал раздражения:

«Потопление германского линкора, бесспорно, большая удача англичан… Он [Фрейзер] рассказал о бое… Тут же выяснилось, что в германский линкор попали, по данным англичан, 11 торпед (из них четыре в левый борт), а по утверждениям пленных — восемь торпед, и все в правый борт… Нам больше ничего не рассказывают, хотя адмиралу Фрэзеру и его штабу должно быть понятно, что нас очень интересует информация, полученная от выуженных из воды гитлеровцев. Отнюдь не подробности боя, но детали обстановки в Альтен-фиорде, в Ланг-фиорде, где расположена маневренная база гитлеровских военно-морских сил, действующих на Северном фронте против нас. Вот почему вызывает досаду то, что союзники в данном случае ограничились радушными улыбками и пространными заявлениями, что они и мы — союзники. Ничего, будем обходиться своими данными».[35]

На следующий день адмирал Фрейзер вместе со всей эскадрой покинул Мурманск; на прощание ему подарили огромную шапку-ушанку и тулуп. Эскадра взяла курс на свою базу в Скапа-Флоу. Они триумфально вернулись туда в первый день нового, 1944 года.

Нильс Оурен, старший артиллерист «Сторда», описывал сцену входа в гавань, расцвеченную боевыми вымпелами:

«При подходе к месту якорной стоянки [в Мурманске] мы выстроились на палубе и трижды приветствовали экипаж линкора „Дюк оф Йорк“, проходя мимо него. В ответ мы слышали не менее громкие приветствия. Однако такое признание успешного завершения операции не идет ни в какое сравнение с приемом, устроенным Соединениям-1 и 2 при входе в Скапа-Флоу 1 января 1944 года. Всем союзным кораблям, находившимся здесь, было приказано встать на якорь, образовав две длинные колонны, и мы, арктические мореплаватели, шли по коридору между ними. На палубах всех кораблей выстроились экипажи. Все приветствовали нас и поздравляли с успешным завершением операции. Мы все очень устали и, выстроившись на палубе, молча слушали несущиеся в наш адрес поздравления. Надо признать, что иногда у нас подступал комок к горлу».

Поздравления поступали отовсюду. В телеграмме короля Георга VI говорилось:

«Отличная работа линкора „Дюк оф Йорк“ и остальных ваших кораблей. Я горжусь вами».

Черчилль также прислал телеграмму Фрейзеру:

«Сердечные поздравления Вам и всему Флоту метрополии в связи с Вашими блестящими действиями. Тот, кто умеет ждать, получает все».

Фрейзер, в свою очередь, направил поздравление норвежскому главнокомандующему в Лондон.

Участники операции были осыпаны почестями и наградами. Фрейзер был награжден Большим Крестом ордена Бани, а советское правительство наградило его орденом Суворова 1-й степени. Впоследствии ему было пожаловано пэрство, и он, с согласия короля Норвегии Хаакона VII, получил титул лорда Фрейзера Нордкапского. Вице-адмирал Барнетт стал Рыцарем-командором Ордена Британской Империи, несколько капитанов было награждено орденом «За безупречную службу». Капитан Скуле Сторхейл, который впоследствии стал вице-адмиралом и был назначен главнокомандующим Норвежских ВМС, получил пряжку к Военному Кресту.

С молодыми немецкими моряками, спасенными и затем ставшими военнопленными, обращались корректно. Гельмут Бакхаус:

«Британские моряки оказывали нам посильную помощь и делали все, чтобы поставить на ноги. Мы очень страдали от переохлаждения после того, как нас вытащили на борт, а кроме того, мы наглотались нефти и соленой морской воды. Кое-кто имел незначительные ранения. Лишь спустя какое-то время до нас дошло, что мы — единственные, кому удалось спастись, а все остальные погибли. Это ни с чем не сравнимое ощущение — идет сражение, вдруг палуба уходит из-под твоих ног, и ты оказываешься в открытом море. Ты кажешься себе ничтожно маленьким и хрупким, просто соломинкой. Я оказался среди избранных. Наверное, где-то рядом был мой ангел-хранитель».

С пленными обращались хорошо, но одну ошибку допустили, когда «Дюк оф Йорк» шел из Мурманска в Скапа-Флоу. Несмотря на протесты лейтенанта Эдуарда Томаса, представителя разведки у Фрейзера, его сначала упрашивали, а затем просто вынудили провести предварительный допрос пленных. Офицерам линкора не терпелось узнать все, что можно.

«Они будто ошалели, пройдя через ужасное сражение, и самое время было оставить пленных в покое, чтобы потом профессионально допросить их»,

— так потом писал Томас, которому мало что удалось узнать. Англичан больше всего интересовало вооружение «Шарнхорста» — приборы управления огнем, орудия, радарные установки и дальномеры, в общем, все, что могло дать представление об уровне немецкой техники. При допросе хотели выжать из спасенных как можно больше военных секретов.

«Однако мы имели статус военнопленных и поэтому имели право говорить не больше, чем было действительно необходимо»,

— рассказывал Бакхаус, которого после прибытия в Шотландию вместе со всеми остальными посадили на поезд и доставили в Лондон.

«Нас допрашивали ежедневно — сначала немецкие иммигранты, затем английские военные специалисты. Допросы продолжались несколько недель, но мы в основном выдержали оказываемое на нас давление».

Это видно и из отчета, объемом около ста страниц, составленного на основе протоколов допроса уцелевших моряков. В нем, в частности, говорится:

«Вопреки ожиданиям, спасенные, причем все простые матросы, вежливо, но твердо отказывались раскрывать секреты, демонстрировали высокий дух, однако из-за плохого состояния здоровья и недостаточной их осведомленности по многим вопросам следователям было нелегко их допрашивать.

Нужно было получить достоверную информацию технического характера и полную картину сражения, но все испортил предварительный допрос, проведенный крайне непрофессионально. Кроме того, пленные, очевидно, уловили, как оценивают сражение сами англичане, поэтому они кое-что явно приукрашивали, и проводить параллельный допрос также было трудно.

Выяснилось, что почти все, за исключением четверых, находились в каком-нибудь укрытии в течение всего боя, что и породило основные трудности при допросе. Большинство матросов не могли отличить взрывы торпед, попадания тяжелых снарядов и залпы собственной артиллерии главного калибра. Для многих приказ покинуть корабль оказался полной неожиданностью, потому что они даже не подозревали, какие серьезные повреждения он получил».

Как сказано выше, Гюнтер Стрётер был вскоре репатриирован под патронажем Красного Креста. Причем только он один. Остальные после кратковременного пребывания в Шотландии были доставлены в Нью-Йорк на борту лайнера «Куин Мэри». Восемь человек были интернированы в Канаду, остальные попали в лагерь «Мак-Кейн» под Новым Орлеаном.

«После нелегкой жизни в море мы превратились в сборщиков хлопка на Миссисипи. Нам платили по 80 центов в день, но для этого нужно было выполнить норму 80 килограммов»,

— писал Бакхаус, не расставшийся со своим потрепанным дневником, в который вносили записи и его товарищи. Некоторые из них и не думали скрывать свои настроения. Один из них написал:

«Быть немцем — значит быть преданным родине».

Записи других носили более личностный характер.

«Мы познакомились во время тяжкого испытания в море. Расставаться будет трудно, но я всегда буду вспоминать вас всех с благодарностью».

Некоторые из пленных были репатриированы в 1946 году, последний из них добрался до дома лишь в 1948 году. Эрнст Рейманн:

«Это было грустное, странное возвращение домой. В нашем маленьком городке я оказался единственным, кто уцелел. Я постарался повидаться с теми родственниками [моих товарищей], кто был жив. Однако я им мало что мог рассказать, например, как именно погибли остальные. И как объяснить, почему я оказался жив? Поэтому многие из нас вообще ничего не рассказывали. Нам надо было пережить чувство вины и постепенно, шаг за шагом, прийти в себя».

В это время немецкие подводные лодки и усиленные группы эскорта продолжали боевые действия в Баренцевом море. Во второй половине дня 27 декабря поиски уцелевших моряков «Шарнхорста» были, наконец, прекращены. Семь оставшихся лодок группы «Железная борода» полным ходом устремились на восток, преследуя конвой. Однако было поздно. Все девятнадцать торговых судов уже были на подходе к пунктам назначения в Кольском заливе и Белом море. Несмотря на роль пешек в этой опасной шахматной партии, они благополучно дошли до соответствующих портов. В Нарвике капитан цур зее Петерс был очень удручен случившимся. Поражение он связывал с превосходством радарных систем противника, благодаря которым удавалось обнаруживать немецкие подводные лодки и принуждать их срочно погружаться.

«В целом наши подводные лодки уступали силам прикрытия, часто их заставали врасплох эсминцы сопровождения и другие соединения».

Он не подозревал, что не менее важной причиной поражения послужили и радиограммы, которые по его требованию посылали капитаны подводных лодок. Англичане перехватывали их, пеленговали источник сигнала, а потом пересылали эти данные своим эсминцам.

Все это время стояла ужасная погода, из-за чего было практически невозможно выходить на контакт с конвоем. Петерс писал:

«Не менее важное значение, несомненно, имело также отсутствие опыта у капитанов подводных лодок, ранее не участвовавших в боевых действиях».

Одним из результатов потопления «Шарнхорста» стало то, что Петерсу, наконец, выделили дополнительные подводные лодки, о чем он так долго просил. Против конвоев, шедших в январе, феврале и марте 1944 года, он уже смог выставить десять подводных лодок в районе «Прохода» у острова Медвежий, а затем еще пятнадцать, причем большинство из них было оборудовано радарами дальнего обнаружения и новыми самонаводящимися торпедами типа T5. Группу «Железная борода» распустили, а вместо нее была создана «волчья стая», в которую входили лодки с такими выразительными мифологическими названиями, как Isegrim, Werwolf, Wiking.

Несмотря на большое число лодок и потенциально высокую боеспособность, им все равно не удалось перехватить инициативу. Англичане сохранили свое техническое превосходство, а благодаря решительности и большому опыту неоднократно отражали атаки подводных лодок. В течение последующих шестнадцати месяцев было торпедировано всего двенадцать торговых судов союзников. Германия же за этот период потеряла не менее двадцати пяти подводных лодок, причем большинство из них вместе с экипажами.

«В 1944 году мы окончательно превратились в обороняющуюся сторону. Эскорты стали невероятно сильны. Стоило выпустить торпеду, как тут же начиналась ответная атака, причем с нескольких направлений одновременно. Нам постоянно приходилось погружаться»,

— говорит Ганс-Гюнтер Ланге, который, будучи капитаном U-711, участвовал во всех крупных атаках против конвоев вплоть до весны 1945 года.

В строю осталась только одна из восьми лодок группы «Железная борода» — U-314. Ее капитаном был 26-летний корветен-капитан Георг-Вильгельм Бассе, выбравший в качестве эмблемы олимпийские кольца. Дело в том, что подготовка Бассе как будущего подводника началась в 1936 году, когда в Берлине проводились Олимпийские игры. В его капитанской карьере громких успехов не было. В марте 1943 года он впервые вывел лодку U-339 в ее первое плавание из Бергена. Однако через четыре дня лодка получила такие сильные повреждения при воздушной атаке, что в строй уже не вернулась. Бассе дали другую лодку — U-314. Во время первого патрулирования, в конце декабря 1943 года, он, единственный из всех капитанов подводных лодок, обнаружил большое нефтяное пятно — все, что осталось от «Шарнхорста». Четыре недели спустя, занимая позицию к югу от острова Медвежий, он произвел торпедный залп по двум британским эсминцам — «Уайтхолл» и «Метеор». Торпеды прошли мимо, а сброшенные эсминцами глубинные бомбы — нет, и U-314 была потоплена вместе с экипажем из пятидесяти моряков. 25 февраля пришла очередь Отто Хансена. Гидросамолет «Каталина» обнаружил лодку в районе между островами Сёрё и Ян-Майен, она затонула через 30 секунд. Уцелевшие моряки барахтались в воде, цепляясь за обломки, однако шансов на спасение у них не было. 1 мая в результате воздушной атаки погиб Роберт Любсен, капитан U-277, вместе со всем экипажем из сорока девяти моряков. В конце августа U-354, у которой был новый командир корветен-капитан Штамер, провела исключительно удачную торпедную атаку севернее Нордкина — в результате этой атаки был потоплен фрегат «Бикертон» и поврежден авианосец «Набоб». Однако другой фрегат, «Мермейд», пустился в погоню за лодкой и в конце концов отправил ее на дно. Мазут из затонувшей лодки просачивался на поверхность в течение двенадцати часов после атаки. По иронии судьбы, после войны фрегат «Мермейд» был продан новым германским ВМС — Бундесмарине; следуя морской традиции, ему присвоили имя — «Шарнхорст». 10 октября 1944 года U-957, которой командовал корветен-капитан Герхард Шаар, разбилась при столкновении в Вест-фьорде. Незадолго до этого Шаар был награжден Рыцарским крестом Железного креста за потопление трех судов союзников и обстрел советской радиостанции к востоку от Новой Земли. Когда война уже подходила к концу, у Кольского полуострова была потоплена U-387 (капитан Рудольф Бюхлер), экипаж погиб. В апреле 1945 года в Атлантике исчезла U-636; корветен-капитан Ганс Гильдебрандт, который особых боевых успехов не добился, лодкой уже не командовал. 30 декабря 1943 года, после ремонта аккумуляторов, Гильдебрандт еще раз вышел из Хаммерфеста, намереваясь участвовать в атаках против русских конвоев. Однако в это время у него стало ухудшаться зрение, а его представления о тактике вызывали негодование Петерса:

«Я не могу согласиться с тем, что подводная лодка должна длительное время находиться в погруженном состоянии; не оправдывает такую тактику и болезнь капитана. Меры предосторожности, предпринятые им, непостижимы. Капитан, который постоянно находится на глубине А, а при малейшем звуке погружается на глубину 2А+20, вряд ли добьется больших успехов. Я не удовлетворен тем, как выполняется поставленная задача. В настоящее время капитан отстранен от командования лодкой в связи с заболеванием глаз, из-за чего он не может вести визуальное наблюдение в ночное время».

Из восьми подводных лодок, принимавших участие в сражении у Нордкапа, уцелела только U-716 Ганса Дюнкельберга; в мае 1945 года она была захвачена англичанами, а затем пошла на слом. Эта лодка тоже чуть не погибла. У нее на счету была одна-единственная успешная атака в январе 1944 года — ей удалось потопить новый пароход типа «Либерти» — «Эндрью Кэртин» к югу от острова Медвежий. На дно пошел 9000-тонный груз, в том числе стальной прокат и паровозы. Через несколько недель U-716 подверглась внезапной воздушной атаке у Ян-Майена — самолет союзников сбросил на нее две бомбы. Они взорвались совсем рядом с корпусом, ударной волной снесло с рамы дизельный двигатель.

«Корпус получил колоссальные повреждения. Горизонтальный руль не слушался, и лодка продолжала тонуть — вниз, вниз, дальше расчетной предельной глубины в 100 метров. Цистерны все же удалось продуть, экипаж перешел в носовую часть, и только после этого лодка несколько выровнялась. В это время индикатор глубины показал 276 метров. Это были ужасные минуты. Мы были буквально в миллиметрах от верной смерти, но нам удалось вырваться»,

— так рассказывал радист лодки Петер Юнкер.

После потопления «Шарнхорста» гросс-адмирал Дёниц и генерал-адмирал Шнивинд делали все, чтобы уйти от ответственности за случившееся. Единственным козлом отпущения решили сделать контр-адмирала Эриха Бея, который уже не мог защитить себя. Однако Бей сражался до последнего и погиб, как герой, поэтому, критикуя его, следовало избегать прямых обвинений и тщательно выбирать слова. Дёниц никогда так и не признал, что операция «Остфронт» изначально была опасной и плохо подготовленной, и ее, особенно с учетом стоявшей тогда погоды, вообще не следовало проводить. Его позиция была такова, что решение отправить «Шарнхорст» в море было оправданно, но Бей допустил трагическую ошибку, «приняв британские крейсера за соединение тяжелых кораблей». Дёниц убеждал Гитлера, что если бы Бей атаковал их, то «вполне возможно, что первая фаза операции закончилась бы в нашу пользу».

В мемуарах, опубликованных через четырнадцать лет, Дёниц по-прежнему придерживался жестких оценок:

«…Примерно в 12.40 „Шарнхорст“ развернулся и, развив высокую скорость, пошел курсом Ю-Ю-В к норвежскому берегу».

Возникает главный вопрос. Почему все-таки «Шарнхорст» выбрал именно этот курс, учитывая, что направление ветра было более благоприятно для британских крейсеров и эсминцев? Если бы линкор пошел западнее, то крейсера и эсминцы, установившие с ним контакт, быстро бы отстали, потому что при встречном ветре скорость тяжелого немецкого корабля была бы на несколько узлов больше скорости более легких крейсеров и эсминцев противника. В отчете об операции адмирал Фрейзер тоже отмечает, что в тех погодных условиях «Шарнхорст» «имел бы преимущество в 4–6 узлов».

Три первых дня наступившего года гросс-адмирал провел у Гитлера, в «Вольфшанце», выпустив пламенный приказ, адресованный остаткам флота:

«Позади тяжелейший год. Ни одному поколению немцев не выпадало столько испытаний. И что бы ни потребовала от нас судьба в наступающем году, мы выстоим, сплотившись в единой воле, преданности родине и фанатичной вере в нашу победу.

Сражение за свободу и справедливую судьбу нашего народа продолжается. Мы едины в непреклонной борьбе с врагом.

Фюрер указывает нам путь и цель. У Германии, которая с ним телом и душой, впереди великое будущее.

Да здравствует наш фюрер!»

Дёниц обещал Гитлеру, что по конвоям будет нанесен сокрушительный удар. Вместо этого он потерял последний боеспособный линкор и потерпел унизительное поражение. У него были все основания опасаться гнева фюрера, но последний, учтя заискивание гросс-адмирала, сдержался. Он, наконец, согласился, что основной причиной поражений крупных кораблей было то, что они избегали прямого боя. Он считал, что все это началось еще в 1939 году, когда карманный линкор «Граф Шпее» был затоплен экипажем в устье реки Ла-Плата. Биограф Дёница Петер Патфилд пишет:

«Он [Гитлер] несомненно выиграл пари по поводу полезности крупных кораблей, но больше об этом не вспоминал и дал Дёницу право распорядиться оставшимися тяжелыми соединениями по собственному усмотрению. Дело в том, что он нуждался в Дёнице; ему была нужна поддержка в политике, когда он все держал в своих руках… Ему нужна была надежда на наступательную способность подводного флота, усиленного новыми лодками, а кроме того, были очень нужны лично преданные ему люди, безоговорочно выполняющие любые указания».

Вечером, в среду 29 декабря, в поминальной передаче немецкого радио от имени Кригсмарине выступил престарелый адмирал Лютцов. В заключение он сказал:

«Мы выражаем глубокое уважение нашим товарищам, которые погибли, как настоящие моряки, во время героического сражения с превосходящим врагом. Теперь „Шарнхорст“ покоится на поле славы».

Тысячи людей по всей Германии, родственники погибших моряков были потрясены услышанным и не верили, что это могло случиться. Больше всего таких людей было в подвергавшемся постоянным бомбардировкам Руре, откуда в основном и набирали матросов. Итак, погиб «Шарнхорст», «счастливый корабль», а с ним почти две тысячи человек.

«Для матери это был ужасный удар»,

— говорит Томас Кёниг, сын главного инженера «Шарнхорста» Отто Кёнига:

«У нее на руках осталось двое детей. Я был младшим, и мне было всего шесть лет. Она вернулась в свой родной город Вецлар; обладая добрым, но одновременно и решительным характером, она целиком посвятила себя нашему воспитанию. Как и тысячи остальных вдов офицеров, никакого пособия она не получила после окончания войны в 1945 году. Лишь спустя много лет, в начале 50-х, ей дали небольшую пенсию. Она с достоинством переносила свое горе и все, что связано с нищетой. Повторно замуж она не вышла. Мы ей обязаны всем».

В Германии в это время были те члены экипажа линкора, которым был предоставлен отпуск по случаю Рождества; они тяжело перенесли известие о том, что «Шарнхорст» потоплен. Одним из них был парикмахер корабля Карл Эрнст Вайс. Его внук, Оливер Вайс, рассказывает:

«Он был в гостях. Пришел его брат, он был очень мрачен и взял за руку мою бабушку. „Гретль, я должен поздравить тебя с тем, что твой муж остался жив. Только что сообщили, что „Шарнхорст“ потоплен“. Для них это был ужасный удар. Мой дед так до конца и не оправился от него. Судьбе было угодно, чтобы он остался жив, но легче ему от этого не было. До конца жизни он постоянно испытывал чувство вины».

В Бад-Бевенсен известие о гибели капитана цур зее Фрица Юлиуса Хинтце пришло всего через несколько недель после того, как он, очень преданный семье человек, попрощался со своими близкими и родными. Племянница Хинтце фрау Карин Вольтерсдорф вспоминает:

«Дядя был очень добрым и вообще хорошим человеком. Все эти годы мы никогда не забывали его и помнили о двух тысячах человек, погибших у Нордкапа. После его преждевременной смерти образовалась какая-то пустота, которую нечем восполнить. Печальная новость потрясла всех нас. Нам его очень не хватало, тяжелее всего было его жене Шарлотте, которую он очень любил. Детей у них не было. Она не смогла перенести потерю мужа и вскоре после окончания войны умерла».

Гибель «Шарнхорста» оплакивала вся Германия, но девятнадцатилетняя Гертруда Дамаски в Гисене отнеслась к этому более спокойно. Ее жених Генрих Мюльх находился на «Тирпице», а не на «Шарнхорсте», он должен был скоро получить отпуск и приехать домой, а в январе продолжить учебу. Если ей становилось грустно и одиноко, она доставала стихи Генриха, которые тот сочинил в тени гор, окружавших Каа-фьорд. Они были полны любви и надежд и в свободном переводе с норвежского (и дополнительно — с английского. — Прим. пер.) звучат примерно так:

Я одинок далеко на Севере,

Где постоянно ходит Смерть со своей косой.

Мне нужна вся любовь, которую может дать юная девушка —

девушка моей мечты, живущая под южным солнцем.

Я тоскую и вспоминаю наши встречи,

восхитительные моменты,

беззаботные, нежные и спокойные,

что мы проводили вместе.

Перо падает из рук,

я не нахожу нужных слов.

Война разделила нас,

но один момент навсегда врезался в память.

Это момент,

когда коснулись наши губы,

а в груди вспыхнул огонь.

Гертруда, дорогая, не забывай этого никогда.

Между нами океан,

но мы все равно рядом,

впереди много хорошего,

я всегда с тобой, моя дорогая.

Гертруда переживала в связи с тем, что не была принята семьей Генриха, однако не хотела, чтобы это бросало тень на их отношения. Она была влюблена и связывала свое будущее с Генрихом. Однако шли дни, а никаких писем из Северной Норвегии не приходило. Потрясение ждало ее спустя одну или две недели в январе 1944 года. К ней пришла сестра Генриха.

«Я никак не могла поверить в то, что она мне говорила. Генрих оказался в числе пропавших без вести после гибели „Шарнхорста“ и, по всей видимости, утонул вместе с ним. Я спорила с ней, доказывая, что Генрих служил не на „Шарнхорсте“, а на „Тирпице“. Она на это говорила, что Генрих работал в штабе адмирала и должен был сопровождать его во время последнего выхода в море. Он был переведен в сочельник. Я, наверное, так и не поняла до конца, что она говорила мне. Казалось, что я обледенела. Я пыталась смириться с тем фактом, что произошло нечто невероятное. Генриха, который в своем последнем письме сообщал о скором возвращении домой, больше не было».

Гертруда связалась с Красным Крестом. 27 января она получила ответ, в конверт была вложена копия письма, ранее отправленного семье Генриха. Там было сказано следующее:

«Сразу же после получения вашего письма немецкий Красный Крест сделал необходимые запросы, но, к сожалению, ничего нового о вашем родственнике узнать не удалось. Как только получим ответы на все наши запросы, сразу же сообщим об этом. В свою очередь, мы просим уведомить нас, если в вашем распоряжении окажется какая-либо относящаяся к делу информация. Красный Крест просит вас отнестись к неизбежной задержке со спокойствием и надеяться на добрые новости. Мы разделяем ваше горе и выражаем глубокое сочувствие. Хайль Гитлер!»

От удара Гертруда будто онемела. Ее Генриха больше не было, он навсегда остался в бесконечных просторах Ледовитого океана. Мечты о будущем были разрушены. У нее остались только письма и воспоминания.

«Однако надо было как-то выйти из этого состояния. Ведь я была одной из миллионов людей, которые также лишились всяких надежд на будущее. Меня призвали в армию — я стала оператором радара зенитной батареи в Регенсбурге, так что из Гисена пришлось уехать. Было трудно, но жизнь продолжалась».

Прошло пятьдесят лет, в 1994 году Гертруда достала письма Генриха и вновь попыталась узнать, что же в действительности произошло с ним.

«Никакой помощи мне не оказали. Никто не хотел даже говорить о тех годах. Все было запрещено. Я пыталась найти ответ, но никто не знает, что тогда случилось. Так и неизвестно, погиб ли Генрих на борту корабля или утонул потом. Это была любовь моей юности. Он исчез, но для меня он жив. Я помню его и никогда не забуду».