Глава 11 «АМЕРИКАНСКАЯ ТРАГЕДИЯ» — «ЭПИКА КОСМИЧЕСКОЙ ПРАВДИВОСТИ И ОБЪЕКТИВНОСТИ»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 11

«АМЕРИКАНСКАЯ ТРАГЕДИЯ» — «ЭПИКА КОСМИЧЕСКОЙ ПРАВДИВОСТИ И ОБЪЕКТИВНОСТИ»

В конце декабря 1923 года в воскресном приложении к газете «Нью-Йорк таймс» было опубликовано интервью с писателем. Дав описание простой обстановки квартиры Драйзера, газета отмечала: «Совершенно очевидно, что этот писатель не принадлежит к числу избалованных авторов». Отвечая на вопрос корреспондентки о реализме в американской литературе, Драйзер говорил: «Реализм заключается не в литературе; он — в самой жизни. Именно здесь заключена огромная ошибка большинства наших сегодняшних писателей. Они принимаются писать реалистический роман и сразу же полностью забывают о жизни… Жизнь намного объемнее, чем они рисуют ее. Если вы хотите нарисовать большое полотно, вы не можете изобразить его в миниатюре. Великие реалистические романы прошлого — «Идиот», «Анна Каренина», «Мадам Бовари», «Братья Карамазовы» — разве они могли бы быть написаны в так называемом современном реалистическом стиле? Их авторам нужны были и глубина и объемность. Они взяли на себя труд нарисовать полную картину».

И сам Драйзер стремился нарисовать полную картину американской жизни в новом романе. Ливрайт объявил о его предстоящем выпуске осенью 1924 года, но Драйзер не смог закончить работу в намеченный срок. Он снова едет в те места, где происходит действие, помногу раз переписывает целые главы. Элен уехала в Голливуд, и ее отсутствие также не могло не сказаться на работе писателя.

«Я могу признаться, — сообщал он Элен, — что никогда не сумею писать эту книгу быстро. Она слишком сложна по мысли, к тому же мой метод, если не мой стиль, изменился. Я работаю с большим тщанием — и отсюда все трудности. Мой стиль уже не так легок…» Тем не менее трудности работы над романом не обескуражили писателя. «Я почитаю за честь, что мне предоставилась возможность хотя бы попытаться рассказать подобную историю, и на этой основе я продолжаю трудиться», — писал он Элен.

В минуты отдыха он встречался с друзьями и знакомыми — Менкеном, Натаном, Лонгом, Бауэрсом. Он снова возобновляет отношения со своим старым товарищем Артуром Генри, иногда обедает у него, с группой друзей едет на просмотр новой пьесы О’Нила. Драйзер участвует в дискуссиях на квартире одного из знакомых, на которых широко обсуждался «революционный эксперимент в России». С Артуром Янгом он часто бывает в ресторане «Русский медведь» на Второй авеню, где в те времена собирались все, кто симпатизировал русской революции. Не забывает он и о старом товарище Максвелле, пытается найти издателя для его книги о Шекспире.

Работа над романом продолжалась, он писал, потом переписывал отдельные главы по семь-восемь раз, потом бросал их в корзину и начинал все сначала. Жаркими, душными летними днями 1924 года Драйзер сидел у раскрытого окна и упорно работал, несмотря на шум проносящихся мимо поездов воздушной железной дороги. Изредка он уезжал из города на день-другой. Совершил, например, короткое путешествие в Детройт, чтобы взять интервью для журнала «Космополитен» у звезды бейсбола Тай Кобба. В другой раз съездил в провинциальный театр неподалеку от Филадельфии, чтобы посмотреть премьеру новой пьесы. В августе Драйзеру исполнилось 53 года. Читатели и издатели ждали от него нового романа, но он все еще не был закончен.

— Но ведь уже объявлено о его выпуске осенью, — напоминал ему Бауэрс.

— Он будет готов не раньше весны.

— Но издатель…

— Ничем не могу помочь, — перебил Драйзер.

В октябре после семимесячного отсутствия Элен возвратилась из Калифорнии в Нью-Йорк. Она сразу же стала помогать Драйзеру готовить наборный экземпляр рукописи. Редактировала книгу многолетняя помощница писателя Луиза Кемпбелл, которая на завершающей стадии работы специально приехала из Филадельфии, где она постоянно жила, в Нью-Йорк.

Последние главы романа были переданы в издательство в середине июля 1925 года. Через десять дней писатель начал получать типографские гранки и снова продолжал работу над романом. Количество внесенной правки приводило издателя в ужас, но писатель твердо стоял на своем.

В конце октября 1925 года он спокойно сообщил издателю, что последние главы книги его не удовлетворяют, их надо переписать заново. Драйзер считал, что ему не удалось описание последних дней Клайда Грифитса в камере смертников, он решает добиваться разрешения посетить одного из преступников, ожидающих казни. Подобные посещения не разрешались существующими правилами. Однако с помощью Менкена и газеты «Уорлд» Драйзер получает разрешение побеседовать с неким Антони Понтано, приговоренным к казни на электрическом стуле по обвинению в убийстве.

Наконец-то в гранки внесены последние изменения, и издатели рассылают верстку книги в газеты и журналы для рецензирования. Один экземпляр верстки с просьбой написать отзыв о книге получает и Синклер Льюис. Роман ему не нравится, и он отказывается писать на него рецензию.

Перед печатью книги встает вопрос о ее названии. Автор давно предложил назвать роман «Американская трагедия», однако Ливрайту название это пришлось не по вкусу, он пытается уговорить писателя изменить его, назвать просто по имени основного действующего лица. Но и фамилия Грифитс не казалась подходящей для названия из-за трудностей ее произношения. «Я чувствую, что обязан еще раз умолять вас назвать книгу «Эвин» или «Вернер», или какой-либо другой порядочной общепринятой фамилией… — писал Ливрайт. — Может быть, я кажусь вам просто торгашом, но в конце концов вы же сами будете упрекать меня, если книга не найдет сбыта…»

Но Драйзер твердо стоял на своем, и в середине декабря 1925 года на полках книжных магазинов Соединенных Штатов появился новый роман Теодора Драйзера «Американская трагедия», цена за два тома — 5 долларов.

Интересно отметить, что в том же году увидели свет и несколько романов других писателей, оставивших яркий след в американской литературе. Это прежде всего «Великий Гетсби» Ф. Скотт Фицджеральда, «Эрроусмит» С. Льюиса, «Манхэттен» Д. Дос Пассоса и некоторые другие.

«Я долго вынашивал в себе эту историю, — вспоминал впоследствии Драйзер, — ибо мне казалось, что она не только включает в себя все стороны нашей национальной жизни — политические махинации, общество, религию, бизнес, секс, — но это была и история, так хорошо знакомая каждому мальчишке, выросшему в маленьких городках Америки. Это правдивая история того, как наша действительность обходится с индивидуумом и насколько бессилен оказывается индивидуум против подобных сил. Моя цель не заключалась в морализировании — упаси бог, — но в том, чтобы по возможности вскрыть подоплеку и психологию реальной жизни, которые если и не принесут отпущения грехов, то хоть как-то объяснят, отчего происходят подобные убийства — а они в Америке происходят с удивительным постоянством, по крайней мере так долго, как я могу это помнить».

История жизни, преступления, осуждения и смерти Клайда Грифитса — история трагическая и в то же время типично американская. Время от времени американские газеты под огромными заголовками сообщают об очередном сенсационном убийстве. Так было и в XIX веке, так было и при жизни писателя, так продолжается и в наши дни. Писателя долгие годы интересовали преступления особого рода, когда в основе убийства лежала не ненависть, а страсть к возвышению, стремление любым путем подняться на более высокую социальную ступень. Такие преступления совершаются в Америке постоянно, и писатель считал, что именно они являются ярчайшим свидетельством фальшивости стандартов «американского образа жизни».

Драйзер давно хотел написать на эту тему роман. У него не было недостатка в подлинных историях, когда человек шел на преступление не в силу своего характера, а из-за слабости, неумения противостоять соблазнам богатства и успеха. Особенно тщательно писатель изучил несколько судебных дел, привлекших внимание всей страны.

Еще в 1892 году, когда Драйзер работал в газетах Сент-Луиса, на него большое впечатление произвела трагическая судьба девушки-работницы. Она находилась в связи с интересным молодым человеком, работавшим в парфюмерной фирме, и рассчитывала выйти за него замуж. Молодой человек не торопился вступать в брак, так как девушка была из очень простой семьи и по своему социальному положению находилась ниже его. Случилось так, что им заинтересовалась богатая наследница из старинного французского рода. Открывшиеся возможности затмили все его мечты, но что делать с любовницей? И он решает отравить ее, подарив ей конфеты со смертельным ядом.

Двадцатилетний репортер Драйзер, живший на собственные заработки и стремившийся собственным трудом выбиться в люди, не мог не задуматься над этой трагической историей, над слепым желанием молодого человека возвыситься любой ценой, даже ценой убийства близкого человека. Газетные вырезки с описанием этого дела положили начало обширному досье писателя, в котором нашли место многочисленные подобные истории.

В 1893 году по приговору суда был казнен молодой нью-йоркский врач К. Харрис, который также отравил свою бедную возлюбленную, после того как встретился с привлекательной и богатой молодой особой. Драйзер был хорошо знаком с матерью Харриса, писательницей. Она сохраняла твердую убежденность в невиновности своего сына и много рассказывала о нем Драйзеру.

Шестью годами позднее нью-йоркские газеты много писали о суде над состоятельным яхтсменом Роландом Молинэ, также отравившим свою знакомую. Хотя он в конце концов был оправдан, но заболел и несколько лет провел в психиатрических лечебницах, в том числе в том самом санатории, в котором в свое время лечился Драйзер. Молинэ умер в 1914 году, и вся история с отравлением снова подробно была освещена в некрологах. Известно, что именно в этот период Драйзер ознакомился с полной стенограммой суда над Молинэ, состоявшегося в 1899 году. В архиве писателя сохранились не только газетные вырезки по этому делу, но и многочисленные подробные выписки из протокола судебного заседания.

В 1911 году молодой небогатый священник К. Ричесен, выходец из простой семьи, отравил соблазненную им молоденькую прихожанку Эвис Линнел, когда увидел, что она стоит на пути более выгодных связей.

Когда Драйзер редактировал журнал «Бродвей», вся американская печать писала о преступлении бедного чиновника Честера Джиллета, который работал на фабрике своего богатого дяди. Он соблазнил работницу Грейс Браун, и она ожидала ребенка. В это время Честер через своих родственников познакомился с богатой девушкой, которой он понравился. Но их женитьбе мешала Грейс, и Честер решает от нее избавиться. Он обещает Грейс жениться на ней и приглашает ничего не подозревающую девушку на прогулку по озеру. На глубоком месте он оглушил Грейс теннисной ракеткой, перевернул лодку и сам поплыл к берегу. Еще в тот период, в 1907 году, Драйзер говорил своему другу Ричарду Дюффи, что эта история может быть положена в основу романа.

В архиве Драйзера сохранились материалы пятнадцати подобных дел. И в основе всех этих преступлений лежало неудержимое желание любым путем проникнуть в так называемое высшее общество. Истинным идеалом всякого американца, отмечала Элен, была «мисс Богатство». Как это ни парадоксально, молодые американцы не так часто стремились стать великими учеными, исследователями, философами, государственными деятелями, как мечтали о выгодной женитьбе в качестве средства добиться преуспеяния и благополучия. Драйзер увидел в этом типичное для американского общества явление и решил создать на этой основе роман.

Писатель пришел к твердому выводу, что во всех подобных трагических историях мотивы убийства были одни и те же — стремление избавиться от человека, вставшего на пути преступника к богатству, к удовольствиям и наслаждениям беззаботного существования. Все преступники отнюдь не были нищими, все они занимали известное положение — врач, чиновник, священник и т. п., — и погубила их безумная страсть к наживе, к деньгам.

«Мы не являемся нацией с артистическо-художественными устремлениями, — говорил писатель. — Все, что нас заботит, это желание быть богатыми и сильными». Стремление к богатству и власти любым путем — даже ценой убийства — писатель с полным основанием считал типично американской чертой. Поэтому и роман он назвал «Американская трагедия».

Сохранилось несколько вариантов начала книги, в основу которых положено дело Молинэ. Главы эти были написаны в 1915 году. Шесть глав Драйзер написал на основе дела священника Ричесена, но в конце концов он решил положить в основу романа историю Честера Джиллета и Грейс Браун. Писатель прекрасно отдавал себе отчет в том, что создание подобного произведения требует от «романиста… достаточной храбрости представить себя в шкуре убийцы». Первоначально писатель назвал свое новое произведение «Повеса», затем оно получило название «Мираж», и наконец Драйзер нашел то единственное название, которое, по его мнению, лучше всего передавало сущность и особенность рассказанной истории, — «Американская трагедия».

Герой романа Клайд Грифитс родился в бедной семье и с детства постиг всю глубину пропасти, лежащей в Америке между бедностью и богатством. «Что за несчастье родиться бедным, ниоткуда не ждать помощи и быть не в силах помочь самому себе!» — эта мысль, словно ржавчина, разъедала сердце Клайда еще с отрочества, она не давала ему покоя и когда он мыл посуду и подавал коктейли в магазине, и когда подносил чемоданы в отеле, работал рассыльным, кучером.

Неожиданная встреча с богатым дядей вносит изменения в жизнь Клайда и вселяет в него известные надежды. Он переезжает в Ликург и начинает работать на принадлежащей дяде фабрике. По-прежнему его влекут две силы — деньги и развлечения, а руководят его поступками и побуждениями «эгоизм, тщеславие и стремление поставить на своем».

Клайд соблазняет фабричную работницу Роберту Олден, но вскоре обнаруживает, что нравится богатой наследнице Сондре Финчли. Наконец-то фортуна улыбнулась Клайду, но на пути к богатству возникает препятствие: Роберта ожидает ребенка. «…Клайд представлял себе сияющий мир, центром которого была Сондра и который теперь был поставлен на карту, — и, потрясенный, не мог собраться с мыслями. Неужели он должен отказаться от всего этого для той жизни, какая ждет его с Робертой: маленький дом… ребенок… скучное, будничное существование в заботах о том, как прожить с нею и с ребенком на скудный заработок, и никакой надежды снова стать свободным! О боже! Ему едва не стало дурно. Он не может, он не сделает этого!»

С этой минуты все его помыслы — сознательно или бессознательно — направлены на одно: как избавиться от Роберты и ее будущего ребенка? И в результате — совместная поездка на озеро и гибель Роберты. Строго говоря, у Клайда не хватило смелости убить возлюбленную, она становится жертвой обстоятельств, жертвой трусости и эгоизма Клайда. После длительного судебного процесса Клайда приговаривают к смерти, и он умирает на электрическом стуле.

Таков в основном сюжет романа. Специфика же национального колорита книги, по словам У. Аллена, в «подчеркивании контраста между «американской мечтой» о достатке и даже роскоши, доступной немногим, и той нищетой, в которой живут миллионы американцев. Причем под «нищетой» подразумевается не просто безденежье, но и нищета духа».

Писатель так говорил о своем замысле: «Предполагалось, что этот роман покажет в трех различных социальных и экономических сферах карьеру очень чувствительного и в то же время не слишком высоко умственно развитого молодого человека, который в самом начале своего жизненного пути обнаруживает, что его жизнь зажата тисками бедности и низкого социального положения, из которых он стремится вырваться, подталкиваемый своими врожденными и приобретенными страстями. В его случае движущими силами явились любовь, материальное благополучие и глупейшая мечта о социальном превосходстве».

Клайд Грифитс олицетворяет собой американского юношу из бедной семьи, чьи желания и стремления диктуются именно «американским образом жизни», американской тягой к деньгам. Ограниченность цели приводит к ограниченности стремлений.

Таким образом, дело не в преступных наклонностях Клайда — их нет у него, — а в том общественном, социальном окружении, в котором он живет и правилами и моралью которого он руководствуется в своих поступках. Писатель показывает, что не Клайд убивает Роберту, а американское общество толкает на смерть и Роберту, и самого Клайда, и «Американская трагедия» — это не просто развернутое полотно, на котором изображено американское общество начала XX века, а, как отмечал тот же критик, это «своеобразный синтез национального опыта» Америки.

Значительная часть романа посвящена описанию следствия по делу о гибели Роберты и суда над Клайдом. Писатель показывает, что и следствие, и сам судебный процесс ведутся не в интересах выяснения истины, а с целью укрепления «шаткого политического престижа» прокурора-республиканца О. Мейсона. И судьба Клайда оказывается в руках горстки политиканов, обеспокоенных сохранением собственного благополучия. В этом смысле О. Мейсон — это тот же Клайд Грифитс, только в другом общественном положении и в других обстоятельствах. Ему тоже «знакомы удары судьбы, унижения и оскорбления». Но это отнюдь не вызывает у него сочувствия к подследственному. Его действиями, как и поступками Клайда, руководит та же тяга к деньгам. Все его мысли направлены на то, «какую популярность, какое положение может приобрести он, Мейсон, в связи о этим делом».

Драйзер показывает читателям, что с того момента, как Клайд попадает в руки американского правосудия, судьба его фактически предрешена. Она зависит не столько от доказательств его вины и положений закона, сколько от того, какой исход дела более выгоден правящей элите. Дело Клайда Грифитса демонстрирует всю социальную направленность американского правосудия, показывает его зависимость от денежного мешка, от интересов местных политиканов. Особенно важно подчеркнуть, что третья книга романа — следствие и суд — фактически является документальным произведением. По свидетельству американских критиков, многие из речей на судебном процессе над Клайдом являлись достоверной копией тех, которые были действительно произнесены в зале суда над чиновником Ч. Джиллетом. Таким образом, писатель ни капли не погрешил против истины, вскрыл фальшь и лицемерие блюстителей американского правосудия.

«Но все еще остается большой вопрос, — писал Ф. Маттисен, — в чем этот роман является отражением типично американских черт и в чем заключается трагедия?» Было немало критиков, которые со временем пытались оспорить и собственно трагизм рассказанной писателем истории, и ее типично американское происхождение.

Через десять лет после опубликования книги юноша Роберт Эдвардс убил девушку при обстоятельствах, очень похожих на описанные в романе. Драйзер присутствовал на суде Эдвардса в качестве специального корреспондента. В репортажах о суде он рассказал, как пришел к выводу о том, что подобные истории отражают «подлинно американскую трагедию». С раннего детства, говорил писатель, преступник наблюдал всеобщее стремление к богатству, видел, «как выставляются напоказ гордыня и внешняя помпезность, и даже показное расточительство», и все это «перед лицом бедности и нищеты тех… кто жаждал работы практически на любых условиях». И Клайд Грифитс явился продуктом этого жестокого духа соперничества, продуктом не только типическим, но и одобренным стандартной американской моралью. Как Клайд, так и Роберт оказываются совершенно не подготовленными к реальной жизненной действительности. Семьи, в которых они выросли, с их узколобой моралью и морализированием являлись, по мнению писателя, «блестящими примерами того стопроцентного американизма, который не признает реальные факты, но преклоняется перед иллюзиями».

На историческую достоверность романа не раз указывали и американские критики и писатели. «Американская трагедия» может рассматриваться в качестве документального свидетельства, как личного, так и исторического… Как документ она обладает огромной силой воздействия», — говорит писатель Р. Уоррен. Даже такой сторонник «традиции жеманности», как С. Шерман, который не признавал за многими романами Драйзера «моральной ценности», вынужден был заявить: «Я не могу назвать ни одного произведения американской литературы, в котором ситуация, подобная изображенной в «Американской трагедии», была бы обрисована столь бесстрашно, столь разумно, столь полно и потому с таким неповторимым моральным эффектом».

«Драйзер не создавал трагедию в традиционном смысле этого понятия, — пишет Маттисен, — и тем не менее он писал, исходя из глубоко трагического смысла человеческой судьбы». Судьба Клайда Грифитса поистине трагична, хотя он отнюдь и не является героем трагедии в классическом смысле. Трагизм его положения, его судьбы — в полной зависимости от тех общественных сил, которые являются определяющими в капиталистическом обществе. Трагизм его и в полном безволии, точнее, в полном подчинении своих желаний и мыслей лицемерным стандартам пресловутого «американского образа жизни», в котором, по словам Маттисена, «непреодолимый соблазн денежных ценностей» является «более обнаженным и явным», чем в других странах. «И так как пламя сверкало более ярко и было более неотразимым, притягиваемые им жертвы были более беспомощными».

Беспомощность Клайда перед лицом действительности его страны, неумение самостоятельно мыслить, неумение возвыситься над обыденностью, казалось бы, простых житейских обстоятельств приводят его к гибели.

Но рассказанная писателем трагедия не ограничивается этим. Если личность в трагических обстоятельствах своей жизни остается лишь наедине с собой, если общество не желает понять, что привело человека к преступлению, не стремится вскрыть социальный, общественный смысл преступления, то трагедия личности перерастает в трагедию общества, достигает той неизлечимой стадии, когда даже хирургическое вмешательство оказывается бессильным. И Драйзер показывает «общество, в котором равенство — на чем единственно может основываться правосудие — оказывается разрушенным олигархией богатства. В данном случае автор не вдается в политические размышления; он не высказывает мыслей о том, как можно изменить мир, в котором живет Клайд. Он только пристально созерцает его с мрачной покорностью».

С последним утверждением Ф. Маттисена никак нельзя согласиться. Нарисованная Драйзером картина продиктована отнюдь не «мрачной покорностью», а стремлением осмыслить «американский образ жизни», взвесить все его ценности, обнажить скрывающуюся за блестящим фасадом сущность и вынести ее на обозрение и суд самих американских граждан. Тот же Маттисен далее приходит к такому же выводу, когда утверждает: «…Для молодых людей двадцатых и тридцатых годов здесь давалось общее описание мира, от которого у них не было защиты».

Опубликованная в декабре 1925 года «Американская трагедия» сразу же стала литературной сенсацией, а ее автор — знаменитостью. В отличие от других романов Драйзера «Американская трагедия» поначалу была высоко оценена критикой. Журнал «Нейшн» назвал его «величайшим американским романом нашего поколения», хвалебные статьи появились во многих газетах и журналах, в том числе в «Нью-Йорк таймс», «Уорлд», «Вашингтон дейли ньюс», «Бостон ивнинг транскрипт», «Сатердей ревью», «Геральд трибюн» и других. Правда, и на этот раз не обошлось без попыток запретить роман, врагам писателя удалось приостановить продажу книги в Бостоне. Но эти единичные нападки не могли заслонить главного: американская и европейская читающая публика восприняла роман Драйзера как крупнейшее достижение мировой литературы.

«Драйзер, — писал после прочтения «Американской трагедии» Герберт Уэллс, — является гением в высшем значении этого слова». Арнольд Беннетт назвал книгу «изумительной».

На типичность образа главного персонажа романа неоднократно указывала американская критика. По признанию писателя, он получал множество писем, авторы которых утверждали: «Я мог бы оказаться на месте Клайда Грифитса».

Заслуга автора «Американской трагедии» в том в заключается, что он изобразил типичного американского юношу, имеющего типично американские представления о жизни и стремлениях, в типичных обстоятельствах своей страны и показал, к каким трагическим обстоятельствам может привести эта типичная повседневность. В этом смысле Клайд Грифитс — образ собирательный, и судьба его приобретает черты всеобщности, характерности.

Статьи, критически оценивающие роман, появились в американской печати сразу же после его опубликования. Однако в тот период они не делали погоды, — книга, несмотря на довольно высокую цену, быстро раскупалась и широко читалась, ее изучение было включено в курс литературы ряда университетов страны. Казалось, что американские критики наконец-то по достоинству оценили крупнейшего писателя страны. Но не тут-то было. С течением времени оценка романа американской буржуазной критики претерпела существенные изменения. На смену восторженным отзывам снова пришли так хорошо знакомые по многим критическим статьям о Драйзере упреки в «тяжеловесности стиля», «длиннотах», «расплывчатости», «пошлости», «натурализме».

Как известно, творчество Драйзера подвергалось критике со стороны крайне консервативно настроенных, так называемых «неогуманистов», чьи взгляды в свое время проповедовал уже упоминавшийся нами профессор Стюарт Шерман. Лидер движения «неогуманистов», профессор французской литературы Гарвардского университета Ирвинг Бэббит в одной из своих статей признавал, что в «Американской трагедии» показана тяжелая история, но, писал он, «читателя мучают безо всякой цели. Испытываешь — даже в большей мере, чем это необходимо, — трагическое ощущение, но чувства облегчения и возвышения духа, которое каким-то образом внушает нам подлинная трагедия, в конце не возникает… Едва ли стоит пробираться сквозь восемьсот с лишним страниц пошлого текста, чтобы в конце концов остаться только с ощущением тоски на сердце. Истоки этой тоски таятся в том, что Драйзер не поднимается в достаточной мере над уровнем «соотношения химизмов», то есть, иными словами, животного поведения. В трагедии есть место судьбе — в греческой трагедии, но отнюдь не в трагедии натуралистического толка. Фатализмом натуралистического характера в большой мере и вызвана… атмосфера безнадежности и бессмысленности…»

«Неогуманисты» и другие сторонники «традиций жеманности» не хотели, да и не могли видеть, что блестяще воспроизведенная Драйзером «атмосфера безнадежности и бессмысленности» обусловлена отнюдь не «фатализмом натуралистического характера», а вполне реальным состоянием общественных отношений внутри американского общества. Социальный реализм романа Драйзера тем и отличается от натуралистического восприятия действительности, что в нем американская реальность воспроизведена не просто точно и бесстрастно, а является результатом верного постижения писателем самого существа окружающей его жизни.

К большому огорчению Драйзера, с резкой критикой «Американской трагедии» в марте 1926 года выступил Генри Менкен. Статья его в журнале «Меркури» была озаглавлена «Драйзер на 840 страницах». Обвиняя автора книги в отсутствии «литературного такта», Менкен считал роман «бесформенным, отталкивающим чудовищем, громоздкой телегой, полной сырых заготовок для романа вперемежку с различным хламом, — огромное, небрежно сработанное, хаотичное творение в 385 тысяч слов, из которых по крайней мере 250 тысяч слов лишние! Что можно сказать о подобной скучнейшей чепухе? Что можно сказать о романисте, который после четверти века работы в этом жанре все еще пишет подобные вещи?» Менкен пришел к выводу, что «Американская трагедия» «как произведение искусства является величайшей халтурой, но как человеческий документ она преисполнена внутренней силы и твердого достоинства, а местами поднимается даже до уровня настоящей трагедии…».

Публикацией подобной рецензии, которая была не только несправедливой, но и переполненной личными выпадами против автора книги, Менкен разорвал долголетние узы дружбы, которые связывали его и Драйзера.

Но, несмотря на нападки различных критиков на роман, полстолетия, прошедшие после его написания, свидетельствуют о том, что «Американская трагедия» была и остается крупнейшим американским романом XX века. За это время в США вышло немало крупных произведений, но ни одно из них не может сравниться с «Американской трагедией» ни по силе изображенных характеров, ни по глубине показа действительности, ни по широте ее авторского осмысления. Трагическая судьба Клайда Грифитса и Роберты Олден до сегодняшнего дня является наиболее впечатляющим примером того, к чему могут привести и зачастую приводят «тщета и бессодержательность» жизни и устремлений простых американских граждан. История взаимоотношений и гибели Клайда и Роберты, та пародия на правосудие, которой подвергся Клайд, и сегодня составляют подлинную американскую трагедию, против которой со всей силой своего таланта выступил Теодор Драйзер. Это еще более ясно теперь, полвека спустя после опубликования романа. Достаточно ознакомиться с официальной американской статистикой преступлений, чтобы убедиться, что количество убийств в США не только не уменьшается, но неуклонно увеличивается. Растет и число убийств, обусловленных теми же мотивами, что и трагедия Клайда Грифитса.

Драйзер еще полвека тому назад указал американскому обществу на пагубные стороны неудержимого всеобщего стремления к богатству, своим романом он взывал к разуму власть имущих. Однако призыв писателя оказался гласом вопиющего в пустыне.

Исследователи творчества писателя отмечали, что во время, работы над «Американской трагедией» писатель глубоко интересовался произведениями Ф. М. Достоевского и Эдгара По. Он дважды прочитал роман «Преступление и наказание» — в 1916 и 1924 годах — и предлагал издать его для американского читателя. В интервью журналу «Букмен» в апреле 1926 года Драйзер сообщил, что образ Раскольникова произвел на него очень сильное впечатление. Лица, близко знавшие писателя во время его работы над «Американской трагедией», отмечали, что восторженное отношение Драйзера к творчеству Достоевского сказалось в его работе над романом, в частности над образом Клайда.

Типичность образа самого Клайда, как и типичность обстоятельств, в которых он оказался, определяются не документальной фактографичностью описаний, а передачей самого духа описываемой эпохи, тенденций общественного развития и их влияния на отдельно взятую личность. Драйзер сумел через судьбу Клайда и Роберты показать национальную трагедию своей страны, и в этом его непреходящая заслуга перед американским искусством. «Американская трагедия» — это не просто название романа, в этих словах заключено новое понимание трагического и трагедийного в жизни крупнейшей капиталистической страны. Драйзер сумел угадать «исторический смысл в тех непрерывных изменениях, которые претерпевала жизнь новых американских городов», и довести его до сознания читателей.

Измученный тяжелой работой над романом, Драйзер 8 декабря 1925 года уезжает вместе с Элен на отдых во Флориду. По дороге в одном из книжных магазинов небольшого города они приобрели экземпляр «Американской трагедии». В начале января 1926 года, находясь во Флориде, Драйзер получил телеграмму от Ливрайта: «Рецензии поразительны, полны энтузиазма, воздают вам должное. Ваше выдающееся положение в литературе признано, продажа идет блестяще».

Наученный горьким опытом, Драйзер отнесся к телеграмме скептически, нарочно не читал рецензий на свой роман, предпочитая собирать материалы для статей о штате Флорида. Когда в конце января Драйзер возвратился в Нью-Йорк, он обнаружил, что роман его действительно хорошо принят широкой публикой и большинством критиков, в конторе издательства его ждал чек на 11872 доллара — гонорар за книги, проданные в первые две недели. Конечно, романы Синклера Льюиса расходились еще быстрее, но для Драйзера, привыкшего к тому, что он не мог обеспечить себе даже сносное существование на гонорары от романов, успех казался просто ошеломляющим.

Правда, оставалась еще одна проблема: что предпримет Самнер? Драйзер отлично знал, что в 1925 году по обвинениям Самнера были арестованы 41 издатель и писатель. Правда, виновными суд признал только 21 человека. Это было значительно меньше, чем в 1920 году, когда он добился ареста 184 человек, из которых осудили 150 издателей и писателей. Становилось ясно, что время Самнера неумолимо уходило, однако он все еще был способен нанести удар. Но и Драйзер и Ливрайт могли только ожидать действий Самнера, предсказать или тем более предотвратить эти действия было практически невозможно.

По возвращении в Нью-Йорк Драйзер с интересом ознакомился с многочисленными рецензиями на роман, рассматривал свой портрет на первой странице воскресного выпуска газеты «Нью-Йорк таймс».

На первый взгляд казалось, что успех романа был полным. Однако Драйзер не случайно утверждал впоследствии, что американская критика «отдубасила» его за «Американскую трагедию». Мы уже ознакомились с образцами такой критической дубинки по писаниям Менкена и Бэббита. Были и другие не менее резкие высказывания. Но дело было даже не столько в этих критических нападках, сколько в тех реальных шагах, которые предприняли все те, кто не хотел широкого распространения идей романа, кто считал, что новый роман Драйвера — это очередной поклеп на «американский образ жизни», что рассказанная писателем страшная история не только не является типичной для США, но вообще представляет собой всего лишь плод больного воображения.

Все эти действия противников писателя проявились далеко не сразу. По возвращении в Нью-Йорк Драйзер и Элен поселились в гостинице «Пасадена», на 63-й улице, западнее Бродвея. «Отель был старомодный, спокойный, — вспоминала Элен, — однако мы вскоре поняли, что с этого момента в нашей жизни может быть все, кроме спокойствия. Не успели мы распаковать наши вещи, как сразу же почувствовали атмосферу чрезвычайного возбуждения и окунулись в водоворот событий, вызванных огромным успехом «Американской трагедии». Хорэс Ливрайт предвкушал колоссальный успех. Происходили совещания за совещаниями; шли переговоры о продаже книги для кино, о постановке пьесы за границей, о постановке ее на Бродвее».

Идея создать по книге пьесу и поставить ее на Бродвее принадлежала Ливрайту. С согласия Драйзера он пригласил Патрика Кирни, бывшего актера, а затем автора имевшей успех пьесы «Человек, сын человеческий» написать по роману инсценировку. Кирни выполнил поручение, и, хотя Драйзеру его инсценировка показалась не совсем удачной, она с успехом шла в одном из бродвейских театров.

Сложнее было дело с постановкой кинофильма по роману. Джесс Ласки и Уолтер Вэнгер из фирмы «Парамаунт феймоуз плейерс» вели с Ливрайтом серьезные переговоры. На заключительной стадии в них включился и Драйзер. Из-за позиции, занятой Ливрайтом, желавшим получить крупные комиссионные, переговоры проходили тяжело. Дело дошло до открытого разрыва между Драйзером и издателем. Однако после письменных извинений последнего их отношения снова нормализовались. Фирма приобрела права на постановку фильма за 90 тысяч долларов, из которых Ливрайт получил 10 тысяч.

Драйзер между тем продолжал трудиться. Для журнала «Вейнити феар» он написал серию статей о своих впечатлениях от поездки по Флориде. Он также готовил к изданию новый сборник рассказов, собирался переделать роман «Финансист» и написать завершающий роман трилогии — «Стоик».

Успех «Американской трагедии» вызвал новую волну интереса к другим романам Драйзера, читатели покупали и «Гений», и «Дженни Герхардт», и «Сестру Керри». Крупные издатели из печально известных Драйзеру фирм «Даблдей» и «Харперс», прослышав о его размолвке с Ливрайтом, сразу же предложили свои услуги. «Я думал, что вы позвоните мне и договоритесь о совместном завтраке на этой неделе», — писал Драйзеру президент фирмы «Харперс» Дуглас Парментер. Однако писатель, несмотря на свои размолвки с Ливрайтом, не собирался менять издательство.

В Англии респектабельная книгоиздательская фирма «Констейбл энд компани» заключила с Драйзером контракт на издание «Американской трагедии» и одновременно приобрела права на выпуск всех остальных его произведений. В результате всех этих перемен, как вспоминает Элен, «человек, который в 1920 году страдал «комплексом бедности», оказался обладателем целого состояния».

Приближалось жаркое нью-йоркское лето. Драйзер и Элен решают совершить путешествие в Европу. Он хотел собрать дополнительный материал для последнего тома «Трилогия желания», лично встретиться со своими европейскими издателями, познакомиться с писателями, учеными, побывать в музеях и картинных галереях. 22 июня они отплыли в Скандинавию на пароходе «Фредерик VIII». Перед отъездом успех «Американской трагедии» был отпразднован в узком кругу близких друзей в одном из нью-йоркских ночных клубов.

Они посетили Норвегию, Швецию и Данию. У Драйзера была насыщенная программа не только на каждый день, но и на каждый час, и он строго придерживался ее. С раннего утра он уже был готов отправиться в путь. Программа эта включала знакомство со столицами и рыбачьими поселками, осмотр достопримечательностей, многочисленные встречи, посещение театров и мастерских скульпторов, беседы с издателями и журналистами. Осмотр известного замка Кронберг в Эльсиноре, в котором, по преданиям, обитали привидения, выведенные в «Гамлете», вызвал шутливое замечание писателя: «Если бы привидение появилось сегодня, за ним следовала бы целая компания туристов Кука, его фотографировали бы, снимали для кино, его выступления передавались бы по радио и записывались на пленку. Места в первых рядах продавались бы по пятьдесят долларов».

Журналисты на свои вопросы часто получали неожиданные ответы. На вопрос корреспондента копенгагенской газеты «Экстра бладет», кто будет следующим американским президентом, писатель ответил: «Человек, которого финансисты с Уолл-стрита изберут в качестве своей марионетки…»

Посещение Германии всколыхнуло в душе писателя целую бурю чувств и вызвало глубокие размышления. «Можно ли обвинять целый народ? — спрашивал он Элен и сам же отвечал: — Да, я думаю, что некоторым нациям можно ставить в вину их характер. Но вопрос в том, можно ли изменить этот характер? Мне кажется, нации — это продукт земли и света, а можно ли изменить землю и свет? — вот что хотелось бы мне знать. Я люблю немцев или, по крайней мере, некоторые их качества, но я считаю, что другие их черты могли бы быть значительно улучшены. Пруссаки слишком грубы».

Затем они побывали в Праге, Вене, Зальцбурге, Будапеште, Мюнхене и Париже. Столица Франции была переполнена туристами и никак не напоминала Драйзеру тот спокойный город, в котором он бывал в 1912 году. Но он с удовольствием посетил старые здания, в которых жили и трудились великие французские писатели Гюго и Бальзак. Его растрогал вид крошечной комнатенки, в которой за чашкой крепкого кофе создавал свои творения Бальзак.

В начале октября Элен и Драйзер прибыли в Лондон. Здесь он собрал необходимый ему материал о финансовых операциях Йеркеса в Лондоне, о его отношениях с английскими бизнесменами. Он встретился с Бернардом Шоу, которого нашел «остроумным, очаровательным, преисполненным различных идей». В Лондоне Драйзер познакомился с одним из директоров издательской фирмы «Констейбл энд компани», Отто Киллиманом, и между ними завязалась многолетняя дружба.

22 октября на пароходе «Колумб» Драйзер и Элен возвратились в Нью-Йорк. Их встречала целая толпа репортеров. На следующий день газета «Нью-Йорк геральд трибюн» опубликовала интервью с писателем. «Америка удивительно безразлична к своей собственной судьбе, — говорил Драйзер. — Наши лидеры являются всего лишь лидерами-утешителями. Никто из наших политиков не имеет мужества взяться за дело, и ни одна из наших газет не имеет мужества поднять действительно фундаментальные проблемы — такие, как проблема католицизма, негритянский вопрос, проблема власти денег или даже проблема спиртных напитков. Мы слишком трусливы или слишком глупы, чтобы взглянуть в лицо этим проблемам».

Драйзер с радостью узнал, что инсценировка «Американской трагедии» идет при переполненном зале в бродвейском театре «Лонгейкр». Он вскоре побывал на спектакле и был до слез тронут игрой актеров.

По возвращении из Европы Драйзер и Элен снова поселились в недорогих апартаментах гостиницы «Пасадена»: слава и финансовая независимость почти не сказывались на привычках писателя. Однако Элен смотрела на эти вещи по-другому, она мечтала о более обширной, прекрасно обставленной квартире, хотела широко принимать друзей и знакомых. Ее выбор остановился на двухэтажной квартире в центре Манхаттана — на 57-й улице.

Драйзеру квартира эта показалась дороговатой, но хозяева немного снизили цену, и в конце декабря 1926 года Драйзер и Элен поселились в заново отделанной и хорошо обставленной квартире. А в январе многие друзья и старые знакомые писателя получили приглашение присутствовать на еженедельных четвергах в его доме.

Вскоре драйзеровские четверги стали хорошо известны среди творческой интеллигенции. Собиралось до сотни человек, здесь можно было встретить людей самых различных взглядов и профессий. Приходили Шервуд Андерсон и Дороти Дадли (написавшая впоследствии биографию Драйзера), поэт Джон Купер Поуис и Хорэс Ливрайт, критик Бартон Раско, переводчик и критик Эрнест Бойд (за год до этого выпустивший книгу о Г. Менкене), известный исследователь творчества Эдгара По профессор Джозеф Кратч, артисты, бизнесмены, врачи, ученые и просто добрые знакомые без гроша в кармане.

По свидетельству очевидцев, Драйзер с интересом следил за новыми открытиями в науке, подробно расспрашивал ученых о последних достижениях в самых различных областях, впитывая в себя все новое в области общественных отношений, интересовался ходом «русского эксперимента». Личный контакт со многими видными людьми помогал писателю повседневно ощущать пульс быстротекущей жизни. Элен на этих вечерах была радушной хозяйкой, хотя обычно держалась в тени. Иногда в конце вечера она пела своим низким, немного хрипловатым голосом любимые романсы. Были минуты, когда Драйзер во время вечера вдруг становился раздражительным и шептал кому-либо из друзей: «Меня ведь просто завлекли сюда».

В конце марта 1927 года Драйзер пешком отправился в путешествие по нескольким штатам, расположенным неподалеку от Нью-Йорка. Когда в середине апреля он возвратился домой, то узнал, что в Бостоне запрещено распространение нового антиклерикального романа Синклера Льюиса «Элмер Гентри». Через несколько дней такая же судьба постигла и «Американскую трагедию». Издатель решил не подчиниться этому решению. В Бостон отправляется работник издательства Дональд Фрид вместе с адвокатом. Фрид публично продал один экземпляр романа лейтенанту полиции и был тут же задержан. Издатель рассчитывал, что суд немедленно оправдает Фрида. Однако 22 апреля суд признал Фрида виновным в продаже литературы «с явной целью развратить молодежь» и оштрафовал его на 100 долларов. Издатель обжаловал приговор суда, но новое судебное разбирательство состоялось лишь три с половиной года спустя, и вердикт присяжных, которые, как оказалось, даже не читали романа, был и на этот раз не в пользу книги.

Драйзер ездил однажды в Бостон, чтобы присутствовать на слушании дела. В поезде он встретился с адвокатом и литератором Кларенсом Сюардом Дэрроу, снискавшим известность своей защитой видного деятеля американского рабочего движения Юджина Дебса. На вопрос писателя, куда он едет, Дэрроу ответил: «В Бостон, на суд над вашей книгой. Как вам известно, я считаю, что вы написали великолепный роман, и я хочу сделать все от меня зависящее, чтобы защитить его».

Опытный юрист, Дэрроу полагал, что на основании материалов, приведенных в «Американской трагедии», невозможно было бы установить вину Клайда. «Преступление, — говорил он Драйзеру, — обусловлено причинами, которые не всегда можно выявить, установить и легко понять; чтобы не было преступлений, надо уничтожить их причину. Поинтересуйтесь историей любого заключенного, сидящего в нашей тюрьме, и вы увидите, что у него не было иного пути, чем тот, который привел его в тюрьму».

На поразительное сходство точек зрения реалиста Драйзера и юриста-практика Дэрроу на подлинные причины гибели Роберты и осуждения Клайда обращает внимание в исследовании творчества Драйзера Маттисен. Он подчеркивает, что Дэрроу был поражен «фанатической приверженностью» писателя к правдивому описанию жизни. Дэрроу считал Драйзера таким «мастером трагедии… каких редко знавал мир». Подобно автору «Американской трагедии», Дэрроу на основе своей юридической практики пришел к выводу, что американское общество неправильно подходит к самому определению виновности. Он считал, что преступность является болезнью общества, которую можно и должно лечить. «Большинство мужчин и женщин страдают от бедности, — писал Дэрроу, — и все они беспомощны в тисках неумолимой судьбы».

Маттисен в этой связи подчеркивает, что «центр интересов Драйзера, конечно, заключался не в том, чтобы показать преступление и методы его раскрытия, а в рассмотрении жертвы современной американской мечты. Стремление Клайда Грифитса выдвинуться в этом мире, добиться успеха, определяемого наличием денег и общественным положением, поощрялось и одобрялось капиталистическим обществом двадцатого века».