ОБЪЕКТИВНОСТИ РАДИ
ОБЪЕКТИВНОСТИ РАДИ
В процессе проверки оперативных сигналов дающих основание подозревать того или иного гражданина в причастности к агентуре иностранных разведок, требуется особо тщательное, скрупулезное исследование всех деталей и событий, связанных с деятельностью подозреваемого лица. Только в этом случае можно установить искомую истину. С одной стороны, это, допустим, негласное обнаружение шпионского снаряжения у подозреваемого — такого, как шифры и коды, средства тайнописи и микрофотографии, заграничные адреса конспиративных квартир противника, оружие, яды, развединструкции по сбору сведений и другие вещественные доказательства. Подобные факты давали основание передавать собранные оперативным путем материалы в следственный отдел для вынесения постановления об аресте, обыске и последующих допросах.
Отсутствие же прямых улик заставляло нас разбираться с каждым фактом, бросающим тень подозрения на проверяемого нами человека. И, честное слово, я получал громадное удовлетворение, когда после проверки всех подозрительных моментов убеждался в непричастности того или иного человека к преступным акциям, хотя на проверку уходило немало сил и времени. Расскажу об одном таком деле, которое мне пришлось вести в конце 50-х годов.
Это было в 1957 году, во время Всемирного фестиваля молодежи и студентов. В Москву тогда наехали десятки тысяч иностранцев. Поэтому под наблюдение, исходя из наличия наших оперативных сил и средств, мы брали только известных нам разведчиков, которые могли использовать обстановку для встречи со своими информаторами из числа советских граждан. К таким разведчикам относился и сотрудник посольства США в Москве, которого назовем условно Ансон. Будучи профессионалом, Ансон, видимо, без труда обнаружил за собой слежку и, выбрав удобный момент, оторвался. Через 20 минут его «шевроле» был обнаружен в районе Выставки достижений народного хозяйства. Именно в этом районе были расселены американская и английская делегации, прибывшие на фестиваль.
Мы тут же оповестили находившихся здесь наших людей, помощников и даже дружинников с целью быстрейшего обнаружения Ансона.
Вечером от нашего переводчика поступило примерно следующее сообщение: «Днем я находился в районе телефонов-автоматов у главного входа на выставку. В это время там появился иностранец, похожий по приметам на разыскиваемого американца. Он направлялся к телефонам-автоматам. Я среди слоняющихся там граждан приблизился к будке, из которой намеревался позвонить иностранец. При наборе им номера я четко зафиксировал первые пять цифр. Иностранец на английском языке попросил к телефону господина Федорова. Видимо, тот был у телефона, и между ними состоялся разговор. Иностранец хотел передать абоненту фотоаппарат и пленки, для чего собирался выехать к нему домой. Далее иностранец спросил собеседника: «А при чем здесь полиция?» После каких-то объяснений абонента заявил: «Хорошо, я согласен, в 16.00 по московскому времени у кафе «Красный мак»…» Сообщение, хотя и опоздало, представляло оперативный интерес, и на следующий день Федоров был установлен. Наряду с изучением и проверкой достоверности полученного сигнала мы, как правило, запрашиваем архивный отдел с целью уточнения, нет ли там материалов на интересующего нас человека. Ответ на этот раз ошеломил не только меня, но и мое начальство и коллег по работе. На запрос из архива прислали два толстенных тома дела-формуляра (так ранее назывались дела в НКГБ и МГБ) на Федорова Виктора Константиновича. Из обобщенной справки, составленной при сдаче дела в архив, вырисовывалась следующая картина.
В.К. Федоров, инженер с высшим образованием, с блестящим знанием немецкого и английского языков, в начале войны работал в советском торговом представительстве «Амторг» в США.
По сообщениям добровольных помощников НКГБ, а также других сотрудников «Амторга», вел себя заносчиво не только с сослуживцами, но и вышестоящим начальством. Установил внеслужебные связи с американцами, подозреваемыми в причастности к американской разведке. Совместно с ними посещал ночные кабаре, рестораны, в том числе кабак, содержавшийся русским белоэмигрантом. Ухаживал за дочерью бывшего цыганского барона, бежавшего после революции из России в США. Собирал и записывал характеристические данные на сотрудников советского представительства. В деле имелась справка о том, что прибывший в США из СССР финансовый инспектор для проверки финансовой деятельности «Амторга» Сурков временно был поселен в квартиру Федорова, выехавшего в деловую командировку на Западное побережье. Как передают, рано утром в квартиру Федорова пришел американец, который дверь в квартиру открыл своим ключом. Увидев в квартире Суркова, американец произнес что-то невнятное в оправдание и тут же ушел.
Наконец, главное: Федоров по личной инициативе задержал отправку грузов по лендлизу, используя прибывший из СССР в США пароход для транспортировки второстепенных, незапланированных поставок, что расценивалось как акт экономический диверсии.
Все вышеперечисленное дало тогда основание НКГБ для отзыва Федорова из США и его ареста, как только он прибудет с караваном англо-американских судов в Мурманск. В деле находилось постановление на арест Федорова 15-летней давности. Оно тогда не пригодилось, так как Федоров в Мурманск не прибыл. По наведенным справкам, пароход, на котором Федоров был отправлен из США в Англию, был торпедирован в районе Исландии немецкой подводной лодкой и затонул. Погибли сотни людей. Видимо, погиб и Федоров, так решили чекисты.
Однако после войны, в конце 1945 года, Федоров вдруг объявился в Москве, в форме офицера Красной Армии, с двумя орденами Великой Отечественной войны. Он зашел на квартиру своей жены, которая к этому времени, считая мужа погибшим, вторично вышла замуж за знакомого внешторговца. Они и заявили в НКГБ о неожиданном появлении Федорова. Оценка была однозначная: Федоров заброшен американской разведкой в качестве агента-нелегала для выполнения разведывательного задания. Но, несмотря на энергичные меры розыска, Федоров пропал. Найти его не смогли в течение нескольких лет. С годами дело сдали в архив.
Как обычно бывает, через кулуарные каналы пополз по комитету слух, что Удилову повезло: он вышел на крупного шпиона-предателя. Все это, естественно, заставляло потрудиться сразу по двум направлениям — перепроверить достоверность изложенных в архивном деле событий и фактов и наладить негласный контроль за деятельностью Федорова в настоящее время, и если он является американским шпионом, то обязательно должен иметь постоянно действующую конспиративную связь с противником, на чем можно было бы его захватить с поличным.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается! Много усилий потратил я в розыске, расспросах и допросах свидетелей «преступной деятельности» Федорова периода войны. Не меньших усилий стоила мне и организация негласного контроля за его поведением в конце 50-х годов. Работал он в то время специалистом по микровзрывам и бурению в шахтах. Проводя эксперименты, разъезжал по всей стране. Я же, естественно, за ним. В конечном итоге, мне все же удалось найти почти всех свидетелей прошлой так называемой преступной деятельности Федорова. И вот какая получилась картина.
Виктор Константинович Федоров был личностью весьма одаренной, даже талантливой. По интеллекту среди своего окружения был на голову выше. Свое мнение, подчас прямое и нелицеприятное, высказывал всем, невзирая на должности и положение в обществе. Особенно это касалось ряда чиновников, пристроившихся в США, в «Амторге». Некоторые из них делали все, чтобы удержаться на этом теплом местечке во время войны. Федоров открыто высмеивал подобных, а они платили ему пасквилями и доносами, используя факты из его служебной деятельности, однако придавая им совсем другую нравственную, политическую окраску.
Так появился донос, что квартиру Федорова навещает подозрительный американец, хотя по последующим показаниям того же Суркова (он отчетливо запомнил этот случай) это был всего-навсего рабочий-дегазатор по уничтожению в доме клопов и тараканов. Выкинув концовку, заявитель придал своему донесению совсем другое звучание. То же самое было с заявлением на Федорова о сборе им установочных характеристик на сотрудников Внешторга. На самом деле это были подготовленные к Новому, 1942 году дружеские шаржи, как всегда, едкие и точные. Без этой мотивировки они носили совсем другой, политический характер.
Особо хочется отметить, как появились последующие более серьезные обвинения Федорова, на основании которых он был отправлен в СССР с последующим арестом.
В конце 1941 года в торговое представительство СССР в США пришла очень тревожная телеграмма, содержание которой было следующим. «В результате захвата немцами марганцевых, никелевых и других месторождений и разработок редких металлов страна срочно нуждается в их импорте. Без них может остановиться производство орудийных и минометных стволов, танков и других вооружений. Просим исполнить незамедлительно».
Сотрудник «Амторга», отвечавший за этот участок, формалист и чинуша (я и сейчас не могу сказать о нем по-другому), написал официальный письменный запрос в соответствующую службу американской администрации, хотя сидели они в том же здании и даже на одном с ним этаже. Зайти и устно попросить их наш чиновник посчитал ниже своего достоинства, а также во избежание слухов о его неслужебных, вернее, непротокольных связях с американцами. Американцы отреагировали аналогичным образом — послали вежливый письменный отказ. Вскоре пришла из СССР вторая телеграмма с просьбой ускорить поставку редких металлов. Наш чиновник слово в слово повторил свой первый запрос, добавив лишь слова «вторично просим». Одним словом, нашла коса на камень! Американцы снова повторили вежливый отказ, добавив лишь «вторично отвечаем». Эта канитель могла бы долго продолжаться, если бы не крайняя нужда в редких металлах у оборонной промышленности СССР. Поэтому по дипломатическим каналам пришло резкое указание члена Политбюро ЦК ВКП(б) А.И. Микояна, требовавшее немедленного разрешения вопроса. Наш чиновник, отвечавший за поставку металла, оправдывая свою бездеятельность, тут же навесил американской стороне десятки обвинений, в том числе и в саботаже по политическим мотивам.
Все это Федоров узнал из разговора с советским торговым представителем, когда находился у последнего на докладе. Здесь же со всей прямотой он высказал торгпреду свое мнение о нашем чиновнике, заявив при этом, что, если бы тот не был отъявленным бюрократом, металл можно было бы получить значительно раньше.
— Ну хорошо, он не может. А ты сможешь достать металл? — спросил торгпред.
— Вообще этих американцев я знаю, к ним подход нужен. Хорошо, попробую! — ответил Федоров.
— Тогда действуй, и побыстрее, — были слова начальника.
За час до окончания рабочего времени Федоров, улыбаясь вошел в кабинет, где сидели американцы, и, поздоровавшись, сказал:
— Сожалею, коллеги, что у вас еще продолжается рабочее время. Один из них молча поднялся со стула, подошел к настенным часам и, переведя стрелку на час вперед, с улыбкой ответил:
— Мы ликвидируем этот недостаток немедленно и ждем, что нам желает сказать Виктор…
— Теперь, когда последняя преграда разрешена, могу сказать, что получил премию за успешное сотрудничество с вами и представляю вам право выбора ресторана…
А еще через полчаса по предложению американцев сидели в русском эмигрантском ресторане, пили русскую водку, ели русские блюда, слушали русские и цыганские романсы. И ни слова о делах и заботах, и только в конце этого пиршества, когда один американец заговорил о себе как о представителе деловой нации, Федоров с усмешкой выразил сомнения в деловитости американской нации. Начались выяснения мнений, которые в опьяненном состоянии донельзя распалили американца.
— Нет, ты скажи, Виктор, почему мы не деловые? — не унимался американец.
— Знал бы — не начинал. Давайте этот спор отложим.
— Нет, я хочу знать сейчас!
— Вот привязался! Ну хорошо, раз просишь — скажу. Вот хотя бы с этими металлами. Два месяца, а дело ни с места?…
— Да дело не в нас, а в вашем бюрократе!
— Ну да, когда не можешь — перекладываешь с больной головы на здоровую.
— Хорошо, — вскричал американец, — предлагаю пари, что через три дня в порту будет нужный металл!
— А если не будет?
— Плачу неустойку в тысячу долларов. Но если будет, Виктор, с тебя стол в кабаре, куда приведешь отсюда русскую певицу. Она мне нравится.
Федоров проиграл пари! Через три дня, в субботу, в порту появились слитки и порошки нужных металлов. В это время в порту грузился свиной тушенкой и другим продовольствием только один советский пароход. Наступал уик-энд, начальства никакого не было, и Федоров вместо продуктов самовольно распорядился догрузить пароход металлом. Пришлось также накрывать стол в кабаре, уговаривать русскую эмигрантку-певицу на ужин.
Федоров проиграл и в отношении к нему окружавших его сотрудников: появились доносы, заявления о его недостойном поведении, встречах с русской белоэмиграцией, измене жене, встречах вне службы с американцами, подозреваемыми в службе во вражеской разведке, наконец, официальная докладная об умышленном срыве Федоровым поставок продукции по ленд-лизу… Забегая несколько вперед, замечу, что от его деятельности Отечество только выиграло, получив в критический, решающий момент нужные присадки металлов.
Как ни странно, выиграло руководство нашего торгпредства. В их числе и чиновник, ответственный за поставку металла и допущенную волокиту. Страна отметила их «усилия» государственными наградами. А то, что получили их не те лица, это уже детали.
Сопровождать Федорова из США до Англии поручили стажеру по линии торгпредства СССР, доверенному органов НКГБ, также возвращавшемуся из командировки (фамилию его, за давностью лет, я запамятовал). Он был в курсе, какая участь ждет Федорова по приезде в Мурманск.
Далее события разворачивались весьма остро, почти как в приключенческих романах. Немецкая подводная лодка торпедировала пароход, на котором плыли Федоров и его сопровождающий. Пароход начал тонуть. Наши герои сумели попасть в шлюпку, но всплывшая на поверхность подлодка стала расстреливать спасавшихся из крупнокалиберного пулемета. В шлюпке двоих убило, а сопровождающий был ранен в предплечье. В живых остался еще только Федоров. Он увидел, как к ним приближается немецкая субмарина. Тогда Федоров, сняв кровь с плеча сопровождающего, размазал ее по его лицу и попросил притвориться мертвым, а сам незаметно перекинулся через борт шлюпки, с другой стороны от немцев. Маскировка удалась — субмарина прошла мимо. Федоров вылез из воды и погнал шлюпку на светящиеся огни острова, принадлежащего Исландии. Так Федоров спас жизнь сопровождающему. Они оба были помещены в госпиталь: один — с ранением, Федоров, застудивший легкие в ледяной воде, — с крупозным воспалением.
И здесь сопровождающий в знак благодарности за исключительное поведение Федорова в экстремальной ситуации рассказывает последнему, какая участь ждет его по прибытии в Мурманск. И Федоров принимает единственно правильное, как он посчитал, решение — возвратиться в СССР через Архангельск, где его никто не ждал. По прибытии записаться добровольцем в маршевую роту и уйти на фронт. Лучше погибнуть патриотом в боях, чем с клеймом изменника в концлагерях Магадана, решает Федоров. Сопровождающий дал слово молчать, а если будут его спрашивать, отвечать, что Федорова больше не видел с момента торпедирования парохода. Забегая вперед, скажу: он выполнил свое обещание, за что в начале 1946 года был уволен из Внешторга как политически неблагонадежный; это случилось после захода Федорова домой в конце 1945 года.
Мне остается добавить, что Федоров после короткого появления у бывшей жены по имеющемуся у него направлению лег в военный госпиталь на лечение после ранения. Там его, «нелегала», конечно, не искали. Там же познакомился с женщиной, военврачом, муж которой погиб на фронте. Вскоре они поженились. Затем, уволившись в запас, остался жить у жены в чердачной мансарде деревянного дома. Там он и продолжал жить, когда ему позвонил иностранец, желая занести на его квартиру фотоаппарат. Разобрались мы и с этим делом и даже нашли письменные материалы об этом факте в милиции. Вот как это было.
Во время фестиваля Федоров был в отпуске. Прогуливался по городу, фотографируя различные делегации. В один из дней в районе ГУМа увидел плачущего иностранца и нашего милиционера, который никак не мог выяснить, в чем дело. Федоров поспешил на помощь. Фамилия иностранца была Андерсон. Он был из английской рабочей делегации, прибывшей на фестиваль в Москву. В метро карманники срезали у него фотоаппарат, и он теперь убивался от мысли, что не сможет привезти своим товарищам снимки о фестивале. Зашли в милицию, оформили документ о пропаже, и тогда Федоров снял свой фотоаппарат и дал его англичанину, с тем чтобы тот смог заснять все интересовавшее его на фестивале, а перед отъездом вернуть аппарат, позвонив предварительно по телефону.
Наш переводчик и оказался свидетелем звонка Андерсона (а не разведчика Ансона!) на квартиру Федорова.
Я вспоминаю часто о судьбе Виктора Константиновича. В первое время, после проверки, появилось даже желание извиниться перед ним за те, мягко говоря, неприятности, которые мы ему принесли. Как бы в шутку я высказал эту мысль одному из моих начальников. Он внимательно посмотрел на меня и сказал: «Что ты дурью-то маешься?» На этом благотворительные мои порывы и закончились. И все-таки дело я завершил постановлением о его прекращении и сожжении имеющихся в деле материалов. После XX съезда КПСС такая вольность была представлена оперативному составу органов КГБ.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.