Фридрих Кристиан Делиус «МОЕМУ ПЕРВОМУ ИЗДАТЕЛЮ» — КАК УСТРОИЛИ ВЫХОД СБОРНИКА «СЫНОВЬЯ УМИРАЮТ ДО ОТЦОВ» И ОТЪЕЗД ТОМАСА БРАША © Перевод А. Кряжимская

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Фридрих Кристиан Делиус

«МОЕМУ ПЕРВОМУ ИЗДАТЕЛЮ» — КАК УСТРОИЛИ ВЫХОД СБОРНИКА «СЫНОВЬЯ УМИРАЮТ ДО ОТЦОВ» И ОТЪЕЗД ТОМАСА БРАША

© Перевод А. Кряжимская

Нас познакомил Хайнер Мюллер. С 1973 года я примерно два раз в месяц ездил с Потсдамерштрассе в Тиргартене на Киссингенплатц в Панкове. Мы, издательство «Ротбух» (Западный Берлин), договорились с издательствами «Ферлаг дер ауторен» и «Хеншель» выпускать собрание сочинений Хайнера Мюллера (Восточный Берлин). Это была рисковая затея, если учесть, что в то время на Западе о Мюллере слышали только знатоки, а в ГДР его пьесы были запрещены. Не менее дерзким было намерение перехитрить бюро по авторским правам (гэдээровское ведомство, осуществляющее цензуру текстов, которые планировалось издать за границей) и выпустить книги именно в том виде, в каком их хотел видеть автор. Так как я был редактором этого собрания сочинений, мне приходилось то и дело напоминать не слишком организованному Хайнеру о предстоящих встречах, напоминать, чтобы он собирал иллюстративный материал, правил гранки и т. д. Короче говоря, у меня было много работы и масса причин появляться на Киссингенплатц.

Я пишу об этом, потому что гостиная Хайнера Мюллера и Гинки Чолаковой стала в те годы своего рода маленьким литературным салоном: шутки, сплетни, рекомендации и серьезные споры. В гостиных Восточного Берлина было несколько подобных кружков, но именно здесь, помимо всего прочего, начало собираться общество почитателей Хайнера. Если поначалу над редактированием первого и второго томов «Истории производства» нам удавалось работать в более или менее спокойной обстановке, то с 1975 года гостиная стала все больше и больше заполняться молодыми поэтами и театральными работниками, профессорами и студентками из США, а вскоре и первыми поклонниками из Западной Германии.

Тут-то я и познакомился с Томасом Брашем. Он сразу же поразил меня своим гибким провокативным умом, трезвым пафосом и остротой литературных суждений. Должно быть, это случилось весной или летом 1975-го. В том году после долгих препирательств Бернд Йенч, издатель серии «Поэтический альбом», все-таки согласился напечатать несколько его стихотворений в восемьдесят девятом номере. Книжечки в тридцать две страницы было достаточно, чтобы критически настроенный редактор понял: перед ним настоящий поэт! Томас пригласил меня к себе, чтобы показать свои прозаические произведения. Я без колебаний согласился, хотя прежде во время подобных визитов мне уже приходилось переживать разочарования. Даже Хайнер, которого я при случае спросил, кого он может порекомендовать нашему издательству, ответил: Браша! Сидя в гостях у Томаса и Катарины Тальбах на улице Вильгельма Пика в кожаном кресле (сейчас мне кажется, что эти громоздкие коричневые кресла были в квартире каждого поэта) и держа в руке пачку рассказов и заметок, я через несколько минут чтения понял: мы должны это напечатать! Я был уверен, что эта столь ясная, лишенная иллюзий, колкая, захватывающая проза — лучшее из того, что было написано в ГДР в разоблачительном ключе за все семидесятые. Счастливый и немного озадаченный предчувствием трудностей, я с радостью первооткрывателя просматривал рукопись, которая впоследствии превратилась в книгу «Сыновья умирают до отцов». Не вопрос, сказал я Томасу, напечатаем.

Путь от решения издать книгу до ее выхода часто очень долог. Если же речь шла о литературном взаимодействии между Западной и Восточной Германией, он был еще и тернист. Сначала знакомый журналист нелегально переправил рукопись на Запад. Потом редколлегия нашего издательства дала добро на печать — все были просто в восторге. Кстати, до нас Томас показывал свои произведения двум другим западным редакторам (не стану называть их имен), оба признали качество, но побоялись испортить отношения с ГДР из-за взрывоопасного характера текстов. Тот факт, что наше так называемое левое издательство осмелилось противостоять оппортунизму и согласилось безоговорочно принять условия автора (как было в случае с Хайнером Мюллером, «Поштучной оплатой» Миклоша Харасти и другими), Томас воспринял сначала с недоверием, а потом с большой радостью. Казалось, он прямо-таки влюбился в издательство «Ротбух». И мы договорились издать другие его произведения: стихи, заметки и пьесы.

В семидесятые годы по законам ГДР автор мог предложить свою рукопись западному издательству лишь при том условии, что ее отклонили два гэдээровских издательства, а бюро по авторским правам одобрило договор с западным издателем — действовал так называемый закон Бирмана. Томас непременно хотел опубликовать свои произведения в ГДР и после нескольких отказов до последнего рассчитывал на согласие издательства «Хиншторф». Мы тоже на это надеялись: такого рода сотрудничество оказалось бы намного предпочтительней конфронтации с бюро по авторским правам. Но сама биография Браша была скандальной: родился в семье евреев-эмигрантов, будучи сыном высокопоставленного функционера Социалистической единой партии Германии, в 1965 году исключен с факультета журналистики за «оскорбление руководящих деятелей ГДР», в 1968-м приговорен к тюремному заключению из-за распространения листовок против ввода войск в Чехословакию, во время работы на различных низкооплачиваемых должностях то и дело вызывал недовольство начальства. Что касается его прозы, то по части скандальности она не уступала его жизни: в ней он описывал тяжелые судьбы рабочих в ГДР, говорил о том, что у молодежи нет перспектив. «Хиншторф» нас подвел.

У Томаса был четкий план: «Если они не напечатают мою книгу, у меня не будет оснований для трудовой деятельности в ГДР, я подам заявление на выезд, и, как только прибуду на Запад, моя книга сразу же выйдет в издательстве „Ротбух“». Он намекнул об этом плане (или пригрозил им) в соответствующих ведомствах и прежде всего довел его до сведения ответственного за литературу министра Хёпке. Как раз в то время в Западной и Восточной Германии произвела фурор книга Райнера Кунце «Чудесные годы» — пример того, как опозорилась восточно-германская цензура. Однако большой скандал в связи с лишением гражданства Вольфа Бирмана, спровоцированная этим скандалом волна протеста и «отъезды» Сары Кирш, Гюнтера Кунерта, Юрека Бекера и многих других были еще впереди — все это произошло в ноябре 1976 года.

Наше издательство готовилось к претворению плана Томаса в жизнь: мы редактировали, набирали и правили «Сыновей». Сам Томас в это время боролся за выход книги в ГДР и задействовал для этого все влияние, которым обладал сын высокопоставленного функционера, со скандалом выдворенный из вуза. Несмотря на то что опубликовано у него было всего тридцать две страницы, он чувствовал, что его уважали и боялись. Конечно, ему нравилась возможность поставить трусливую свору чиновников перед выбором одного варианта из трех: либо вы терпите и продвигаете меня здесь, либо имеете столько же неприятностей, как с Кунце, либо даете мне уехать.

Семнадцатого ноября 1976 года все изменилось: Вольфа Бирмана лишили гражданства, самые известные авторы подписали письмо протеста, их примеру последовали многие другие. Всех подписавшихся тут же начали притеснять. В их числе был, конечно, и Томас. Он понял, что публикации в ГДР ему не дождаться и подал заявление на выезд вместе с Катариной Талибах и ее дочерью Анной. Я не помню, пришел ли к тому времени отказ от издательства «Хиншторф» или нет — это уже было не важно.

Мы планировали издать книгу весной 1977-го. Томас собирался получить разрешение на выезд в декабре 1976-го и склонил нас к тому, чтобы перенести выход сборника на более ранний срок. Нужно много сил, чтобы нарушить привычный для издателей, типографий, книжных магазинов и читателей ритм «весна — осень — весна — осень», но Томас убедил нас в том, что необходимо пройти через это испытание. До тех пор в нашем издательстве было правило: никаких фотографий авторов на обложке Томас вместо обычной аннотации удостоился биографической справки с фотографией. Прессе следовало заранее отправить гранки и книги — для Браша мы сделали и это исключение. Подробности того драматического периода с середины ноября до конца декабря слились у меня в памяти в одно-единственное ощущение: счет шел на часы. Так как мы ничего не могли обсуждать ни по телефону, ни в письмах, мне несколько раз в неделю приходилось ездить на улицу Вильгельма Пика, проходя через КПП на Гейне — или Борнхольмерштрассе. Незадолго до отъезда Томас был допущен к Эриху Хонеккеру и сразу же рассказал мне об их конфиденциальной беседе. Ему польстило, что глава государства, прощаясь, сдержанно выразил ему свое уважение и пожал руку.

Наконец, наметили дату отъезда. Точное число я назвать не могу: в моем редакторском ежедневнике за 1976 год, где имя «Томас» или «Браш» встречается 34 раза, день отъезда не отмечен. По квартире сновали грузчики, многие вещи пришлось отдать родным. В конце концов, квартира опустела и в последний вечер мы с Анной Дуден пришли на прощальную вечеринку. Среди гостей были многочисленные друзья семьи и театральные коллеги Кати. Слезы, ругательства, проклятья, объятья, поцелуи, договоренности о встречах, зависть, отчаяние. Томас попросил меня (или я ему предложил) на следующий день встретить их на машине у вокзала Цоо. Томас и Катя непременно хотели уехать на первой электричке, которая прибывала около половины шестого утра. Я попытался их отговорить: будет лучше, если в первые часы на Западе они будут чувствовать себя бодро. «Можете приехать в семь или даже в девять. Запад никуда не денется». Нет — Томас и в этом вопросе настоял на своем. Когда около двенадцати подошло время прощаться, он вышел с нами на улицу и готов был расплакаться, мы обнялись крепче, чем когда бы то ни было.

На следующий день, когда я в половине шестого подъехал к вокзалу, они с легким багажом в руках уже спускались по вокзальной лестнице: Томас, Катя и маленькая Анна. Единственные пассажиры в полутьме. Все трое выглядели измученно, длинная ночь утомила их. Сначала я отвез Катю с Анной к родственникам то ли в Райникендорф, то ли в Тегель, а потом мы с Томасом поехали ко мне домой. Сдается мне, он после первого же глотка кофе побежал к телефону, чтобы оповестить своих друзей в Восточном Берлине. Я сказал: «Они еще спят». Ему было все равно — не пристало друзьям спать, когда Томас звонит.

Вскоре пришли Йорг Меттке, редактор журнала «Шпигель», и еще несколько знакомых. Мы все окружили Томаса, и он с нашей помощью принялся составлять заявление для печати. Первый черновик он написал на оберточной бумаге. Пока несколько предложений обрели приемлемую форму, прошло, наверно, часа два — настолько усталым, взвинченным и одержимым идеей начать все заново был этот человек, только что сменивший родину. Ни в коем случае не хотел он выглядеть в глазах общественности диссидентом — об этом нужно было заявить сразу.

На листочках, которые хранились в моем экземпляре «Сыновей», последняя редакция пресс-релиза выглядит так: «Как мне сообщили в соответствующих государственных органах ГДР, в обозримом будущем издание и распространение большей части моих сочинений не представляется возможным. Помимо пьес и стихов, речь прежде всего идет о сборнике рассказов „Сыновья умирают до отцов“, где описаны события, произошедшие в стране, в которой я вырос и которая меня сформировала. В начале 1977 года он выйдет в западноберлинском издательстве „Ротбух“. Так как публичное обсуждение моего творчества является для меня жизненно важным, я был вынужден подать заявление на выезд из ГДР. Мой запрос был удовлетворен, и мне вместе с Катариной Тальбах было разрешено сменить место жительства».

Я напечатал заявление, Меттке передал его Немецкому информационному агентству, а после была назначена дата интервью для «Шпигеля», о котором предварительно договорилось наше издательство. Только теперь Томас немного успокоился, но тем не менее отказался от предложения поспать и снова пошел к телефону, чтобы попросить других своих друзей прийти вечером в ресторан на бульваре Кудамм. Я поразился, скольких людей, в том числе известных, он умудрился активизировать в первые же часы на западноберлинской земле.

Через несколько дней книга вышла, Браш дал интервью «Шпигелю», пресса ликовала, первые восемь тысяч экземпляров разошлись как горячие пирожки — и уже на третий или пятый день своего пребывания на Западе Томас встретился во Франкфурте с Зигфридом Унзельдом и договорился о публикации своей следующей книги в издательстве «Зуркамп»[23].

Никогда прежде авторы меня так не предавали, вернее, только эту смену издателя я воспринял как предательство. Мы помогли ему с выездом, все наше издательство трудилось над тем, чтобы обеспечить ему оптимальный старт на Западе, а он первым делом поспешил продаться более крупному и богатому издательству. Причем отдал им именно ту рукопись (основа для «Карго», вышедшего в 1977-м), об издании которой у нас была устная договоренность. Сколько усилий мы приложили в эти недели, чтобы поднять его, никому не известного автора, на самый верх! На какие риски пошли ради него — даже поставили под угрозу дальнейшее издание Хайнера Мюллера! Что ж это за друг, который еще вчера клялся в преданности, а сегодня говорит: «Sorry, so what?»[24] Было горько слышать его вялые оправдания: он, дескать, не придерживается «левых» взглядов, поэтому ему не место в «левом» издательстве. Кроме того, он якобы хотел независимости от Мюллера и не желал, чтобы его труды и произведения Хайнера выходили в одном издательстве.

Потрясение было настолько сильным, что мы стали избегать друг друга. А его книга тем временем продавалась все лучше и лучше, слава росла, театры наперебой рвались ставить его пьесы. Только через полгода, а то и через год отношения стали немного налаживаться. Я пытался избавиться от разочарования, говоря себе: он гений, гении — предатели, они в этом не виноваты, не держи на него зла. Через полтора года в присутствии Кати состоялся первый примирительный разговор. Постепенно мы снова нашли общий язык, несмотря на то что долго не виделись. Но у меня больше не было ни сил, ни желания усмирять его манию величия и высказывать конструктивную критику, в которой он нуждался.

В будущем Брашу так и не удалось достичь тех рекордных тиражей, не удалось написать столь же сильную прозаическую книгу, как «Сыновья умирают до отцов». А в девяностые годы он по разным вопросам обращался ко мне за советом и дарил свои книги, в которых, отчасти из угрызений совести, отчасти из сентиментальности, писал: «Моему первому издателю».