Русские сбивают самолет майора Рейхеля и захватывают оперативный план

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Русские сбивают самолет майора Рейхеля и захватывают оперативный план

19 июня после напряженного рабочего дня я сидел в комнате полковника Фельтера. Он отбирал донесения корпусов, чтобы передать их дальше, в группу армий. Было около 20 часов. В эту минуту позвонил телефон, Фельтера срочно вызывал начальник оперативного отдела XXXX танкового корпуса.

— Соедините немедленно!

Смысл последовавшего длинного разговора я не мог уловить. Однако я заметил, что лицо Фельтера все мрачнеет. Он с раздражением брякнул трубкой.

— Только этого нам не хватало. Сбит «физелер-шторх» с начальником оперативного отдела 23-й дивизии майором Рейхелем. Он вез с собой карты и приказы на первый период нашего наступления.

Я так растерялся, что ничего толком не мог спросить. Мало-помалу до моего сознания дошло то, что в нескольких словах наспех объяснил мне Фельтер.

После совещания, состоявшегося при XXXX танковом корпусе в Харькове, майор Рейхель решил вернуться в свою дивизию на «физелер-шторхе». Но уже стемнело, а он еще не вернулся. Офицер связи позвонил в штаб корпуса, чтобы проверить, не вылетел ли обратно Рейхель с опозданием. Но это предположение не оправдалось. Танковый корпус немедленно организовал поиски исчезнувшего офицера. Тогда одна из дивизий сообщила печальную весть, что во второй половине дня противник сбил какой-то «физелер-шторх» за линией фронта. Разведывательные группы пехоты нашли самолет километрах в четырех от нашей передовой. Очевидно, он совершил вынужденную посадку, потому что при обстреле у него был пробит бензобак. Трупы майора Рейхеля и летчика были подобраны там же. А приказы и карты исчезли бесследно. Их захватили русские. Это грозило роковыми последствиями еще и потому, что в приказах имелись сведения о предстоящих операциях соседей слева — 2-й армии и 4-й танковой армии.

В это дело вмешался Гитлер. Командир корпуса генерал танковых войск Штумме, начальник его штаба полковник Франц и командир 23-й танковой дивизии генерал-лейтенант фон Бойнебург были отстранены от должности и преданы военному суду. За них немедленно же заступились генерал Паулюс и генерал-фельдмаршал фон Бок, так как все трое не являлись прямыми виновниками происшедшего. Никакого впечатления это не произвело ни на Гитлера, ни на Геринга, то есть на председателей военного суда. Штумме был приговорен к 5 годам, а Франц — к 3 годам заключения в крепости, только фон Бойнебург избежал кары.

«Дело Рейхеля» дало повод для приказа Гитлера, согласно которому ни один командир впредь не должен был знать о задачах, поставленных перед соседними подразделениями. Приказ этот приходилось соблюдать с таким тупым формализмом, что он крайне затруднял координацию боевых действий.

Командиром XXXX танкового корпуса был назначен генерал танковых войск фон Швеппенбург. Если даже он обладал необходимым опытом и способностями, все равно эта замена перед самым началом большого наступления была вредна. Каждому новому командиру нужно известное время, пока он не научится крепко держать все в своих руках и не завоюет доверия подчиненных ему частей. Паулюс и Бок были особенно озабочены еще и потому, что XXXX танковый корпус должен был проложить армии путь в большую излучину Дона и помешать отходу противника за Дон. К тому же обоих командующих и лично задевал приговор суда, так как, по их мнению, легкомысленно поступил только Рейхель.

Таким образом, «дело Рейхеля» и завершившая его расправа тяготели над предстоящим наступлением как угроза тяжелой расплаты. Много было споров об этом у нас в штабе армии.[22]

— Можем ли мы вообще провести нашу операцию «Синяя Т» в той форме, в какой она была запланирована, и в установленный срок? — спросил я Фельтера. — Противник ведь не глуп. Он будет всячески стараться испортить нам все дело.

— Разумеется, мы должны быть готовы к неприятным неожиданностям. Но что делать? Изменить план мы не можем. Изменить его — значило бы на несколько недель отложить операции. А там нагрянет зима, и с нами, чего доброго, случится что-нибудь похуже того, что случилось в прошлом году под Москвой. Это учитывает и ОКХ, и командование группы армий.

Спустя несколько дней Паулюс сообщил нам, что группа армий возражает против изменения плана, однако требует отодвинуть срок наступления.

Между тем фюрер пропаганды Фриче не бездействовал. Успехи 6-й армии в оборонительном сражении под Харьковом, ликвидация участков вклинения и последующие бои, способствовавшие улучшению нашей исходной позиции, подавались крупным планом в военных корреспонденциях для радио и прессы: дескать, вооруженные силы Германии идут к новым подвигам, новым победам. Зимние поражения не повторятся. Силы Красной Армии угасают. Ее атаки под Изюмом и Волчанском были последней вспышкой. Они сокрушены огнем нашего славного оружия, разбились о контрнаступление наших храбрых солдат.

Как ни гордились мы нашими успехами, достигнутыми за последние недели, большинству из нас претили эти фальшиво патетические, ходульные корреспонденции с фронта. Они носили явную печать дешевой агитации и противоречили образу мыслей, чувствам настоящего солдата. Мы слишком хорошо знали, как тяжела борьба, скольких жертв она нам стоила. Но мы, в конце концов, не отвечали за пропаганду. Придя к такому заключению, мы больше не возвращались к неприятному для нас вопросу.

Пропаганда имела еще одну функцию. Она ежедневно вдалбливала офицерам и солдатам, будто, попав в плен, немец непременно получит пулю в затылок, стало быть, нужно как можно дороже продать свою жизнь. Эти утверждения достигали своей цели. Я тоже, в общем, им верил. Правда, иногда мне вспоминался тот вернувшийся из плена фельдфебель 44-й пехотной дивизии, который рассказывал, что русские хорошо обращаются с военнопленными. Но кто знает, из каких побуждений он распространял такие сведения? Да и к чему мне ломать голову над этим, раз я сам никогда не попаду в такое положение? Сейчас предстояло решающее наступление, и на этом надо было сосредоточить все свои мысли.