Неисправимые заговорщики

Неисправимые заговорщики

Герцог Алансонский тоже понимал это. Он решил действовать, опираясь на помощь протестантских князей Германии, дабы отстоять свое право и на должность генерального наместника Французского королевства, и, в перспективе, на королевский трон. Людвиг Нассауский изъявил готовность вторгнуться во Францию во главе наемного войска. Предполагалось встретиться близ Седана. Генрих Наваррский охотно согласился участвовать в намечавшейся авантюре. Договорились тайком покинуть двор на пути между Суассоном и Компьенем, где их должен был встретить конный отряд гугенотов и эскортировать к Людвигу Нассаускому в Седан. Однако намеченный побег не состоялся. Генрих Наваррский проболтался Маргарите, а та доложила обо всем матери, и надзор за неверным мужем и зятем ужесточился. Генриху Наваррскому оставалось лишь язвительно шутить, что теща роется под его кроватью и сторожит его двери, так что он опасается, как бы эти меры не явились прелюдией к его убийству, не состоявшемуся в Варфоломеевскую ночь.

Прошло не так много времени, и, несмотря на все принятые королевой-матерью меры, созрел новый заговор, в котором оказались замешанными, помимо непременных участников — герцога Алансонско-го и Генриха Наваррского, герцог Монморанси, маршал Коссе, а также, среди многих представителей дворянства, и очередной любовник Маргариты Бо-нифас де Ла Моль. Дело принимало серьезный оборот. Предполагалось, что несколько сот заговорщиков в последний день карнавала, 23 февраля

1574 года, прорвутся в Сен-Жерменский замок, в котором тогда находился больной Карл IX, и, предварительно арестовав короля, королеву-мать и их приближенных, потребуют для герцога Алансонского должности генерального наместника королевства. В случае сопротивления предполагалось ни с кем не церемониться. Поскольку дело было накануне Великого поста, впоследствии эта авантюра получила название «заговора скоромных дней».

Однако и на этот раз всё сорвалось. Маргарита по прямому поручению матери вытянула из своего любовника секретные сведения. Екатерина незамедлительно забила тревогу, подняв на ноги швейцарскую гвардию и французские роты. Герцога Алансонского привели в кабинет к королю, и он во всем признался, поспешив свалить всю вину на своих товарищей, включая и Генриха Наваррского, а те на допросах старались не отстать от него, обвиняя всех и вся, лишь бы выгородить себя. Посреди ночи королевский кортеж направился из Сен-Жермена в Париж. Своего сына герцога Алансонского и зятя Генриха Наваррского Екатерина везла в собственной карете, не желая ни на минуту спускать глаз с этих отъявленных заговорщиков, отныне находившихся на положении заключенных. Карла IX, сраженного новым потрясением, несли на носилках. По прибытии в Париж он окончательно слег и больше не поднимался. В начале апреля он велел перевезти себя в Венсенн, дабы там, в стороне от придворных интриг, спокойно умереть.

Jla Моль и его сообщник Аннибале Коконна были арестованы и подвергнуты допросу под пытками. Герцога Алансонского и Генриха Наваррского также подвергали весьма унизительным для них допросам. Герцог Алансонский, понимая, что находится в отчаянном положении, во всем сознавался, передавая мельчайшие детали планировавшейся операции, каялся в своих прежних связях с Колиньи. Католическая партия и в первую очередь Гизы наседали на Екатерину Медичи, требуя, чтобы она избавилась от этих неисправимых заговорщиков, прежде всего от короля Наваррского. Хотя они били в самое больное место королевы-матери, указывая ей, сколь опасен был, учитывая безнадежное состояние короля, этот заговор для герцога Анжуйского, она повела себя достойно, не желая совершать столь чудовищное преступление — обрекать на смерть собственных сына и зятя. Правда, она потребовала от них полного признания и покаяния — и получила: главные заговорщики «признались», что их подбили на заговор Ла Моль и Коконна. Принц Конде, которого в момент заговора не было при дворе, бежал к немецким князьям, навсегда выскользнув из рук Екатерины.

В этом заговоре «политиков» и «недовольных» оказались замешанными и такие важные персоны, как маршалы Монморанси и Коссе, которых в качестве наказания посадили в Бастилию, а также знаменитый астролог королевы-матери Козимо Руджери. Хотя этот колдун и внушал многим страх, ему тоже не удалось избежать ареста. Поводом для этого послужило обнаружение у Ла Моля восковой фигурки, какие использовал в своих колдовских целях Руджери. Стали допытываться, кого изображает эта фигурка, и решили, что — короля, которого враги задумали извести подобным способом. Jla Моль и Руджери отпирались, уверяя, что фигурка изображает королеву Марго, которую собирались завлечь подобным способом в постель к Ла Молю. Екатерина, хорошо изучившая свою дочь, знала, что не требовались столь исключительные меры для разжигания ее любовной страсти. Отговорка Руджери показалась неубедительной, и его приговорили к ссылке на галеры, однако колдуну удалось избежать злой участи. Вероятнее всего, он даже и не успел добраться до галеры, поскольку Екатерина, которой колдуны и гадатели заменяли религию, простила его и возвратила в свой ближний круг.

Не имея возможности или не желая привлечь к ответственности главных виновников, королева-мать срывала злость на пособниках, тех, кому отводились в заговоре второстепенные роли. Самую страшную цену заплатили Ла Моль и Коконна. Им публично на Гревской площади отрубили головы. Маргарита, возлюбленная де Ла Моля, и герцогиня де Невер, предававшаяся любовным утехам с Коконна, совершили безумный поступок, о котором в хрониках того времени повествуется в различных версиях: в более умеренной интерпретации, они похитили тела своих возлюбленных, дабы похоронить их в освященной земле аббатства Сен-Мартен-су-Монмартр, в более пикантном варианте — похитили только головы, которые похоронили в известном лишь им месте, предварительно уложив их в золотые ковчежцы. Самую невероятную историю поведал в своем сборнике исторических анекдотов Тальман де Рео: эти две экстравагантные дамы, облачившись в знак траура по утраченным любовникам в платья, украшенные костями и черепами, распорядились забальзамировать сердца Ла Моля и Коконна, уложили их в золотые футлярчики и потом носили в мешочках под своими фижмами.

Благополучно избежав угрозы заговора, Екатерина, словно для полноты счастья, была вознаграждена судьбой за долгое пятнадцатилетнее ожидание: в ее руки попал граф Монтгомери, невольно послуживший в свое время причиной безвременной смерти Генриха II. В ходе успешной военной операции в Нормандии маршал Матиньон 25 мая 1574 года взял его в плен и доставил в Париж, где по приговору суда его обезглавили, а затем еще и четвертовали его бездыханное тело. При этом на лице Екатерины, присутствовавшей на казни, не отразилось никаких эмоций: маска, которая с юных лет словно приросла к ней, скрывала ее истинные чувства.

После наказания виновников заговора Карлу IX ненадолго полегчало, но потом началась долгая агония, сопровождавшаяся кошмарами. Будучи более впечатлительным, чем его мать, он проводил бессонные ночи, мучаясь угрызениями совести за преступления, которые сам же позволил совершить. Из-за таинственной болезни всё его тело покрывалось кровавым потом. Он в ужасе беспрестанно повторял своей старой кормилице-гугенотке, не отходившей от его изголовья: «Кормилица, кормилица, что за кровь вокруг меня? Не та ли, что пролилась по моей вине? Какой страшный совет мне дали!» Та, как могла, успокаивала его. Впрочем, такова версия гугенотов; католики же утверждали, что Карл IX ни о чем не сожалел и покинул этот мир, не испытывая душевных мук.