Колиньи бросает вызов

Колиньи бросает вызов

Видя, в каком невероятном фаворе пребывает Колиньи, Гизы отказывались появляться при дворе. Король отныне всецело находился под влиянием гугенотов. Екатерина с тревогой смотрела на этот перекос в соотношении политических сил. А ведь еще незадолго до этого она радовалась, сплотив вокруг Карла IX, как думалось ей, всю Францию! Не имело значения, что при этом одни слушали мессу, а другие — проповедь пастора: все они были в ее глазах добрыми подданными.

Теперь вся власть оказалась в руках Колиньи, помыкавшего, как ему вздумается, королем и занявшего положение принца крови. Он в любое время, когда считал нужным, заходил в королевские апартаменты, держал себя высокомерно и вызывающе с католиками, любого из них, если тот не нравился ему, мог прогнать с глаз долой. Пользуясь своим неограниченным влиянием на Карла IX, он, вопреки воле королевы-матери, втянул его в войну, внушив ему, что сейчас самое время начать наступление в Нидерландах, и король, даже не уведомив свою мать, направил туда армию французских протестантов. Этот поход закончился печально: испанцы разгромили гугенотов. Провал политики Колиньи был очевиден.

Екатерина, одной из последних узнавшая об этой авантюре вождя гугенотов, была потрясена. Особенно тяжелым ударом для нее явилось то, что роковое решение принималось с согласия ее сына. Она потребовала от Карла объяснений, в результате чего открылась еще более неприглядная правда: оказывается, этот несчастный отдавал подписанные его рукой приказы гугенотам. Таким образом, их авантюра выглядела как наступление королевской армии Франции против испанских войск. В своей нелюбви к Испании Екатерина не уступала Колиньи, однако прежде всего ее волновало сохранение мира, и она сделала все возможное, дабы сгладить негативные последствия безрассудного поступка сына, потребовав, чтобы тот собственной рукой написал ноту, осуждающую вторжение гугенотов в Нидерланды. Этот документ она передала австрийскому послу, дабы тот вручил его императору, который, в свою очередь, постарался бы смягчить гнев Филиппа II.

Однако не так-то легко было заставить Колиньи отказаться от задуманного. Он был настолько уверен в своем влиянии на короля, что собрал новую армию для отправки во Фландрию. Не довольствуясь этим и действуя так, словно королем был он, а не Карл IX, Колиньи начал мобилизацию по всему королевству, провоцируя Испанию. И это притом что Франция была неспособна противостоять военной мощи Филиппа II! Жизнь повторно дала жестокий урок адмиралу-фанатику и неразумному Карлу IX: и второе выступление гугенотов против испанцев в июле 1572 года закончилось сокрушительным поражением. Особенно плохо было то, что в руки противника попали приказы, подписанные лично Карлом IX, так что у Филиппа II не оставалось ни малейших сомнений в том, что ответственность лежит на французском короле, распорядившемся о вторжении.

Но плохо это было для кого угодно, только не для Колиньи: теперь король оказался у него в руках. Чем сильнее испанцы были раздражены против Карла IX, тем больше адмирал мог быть уверен в неизбежности войны. Екатерина, пребывавшая на грани отчаяния, умоляла сына дезавуировать свои распоряжения и порвать с воинствующими гугенотами, но всё напрасно. За те несколько недель, пока ее не было в Париже, Карл IX окончательно превратился в марионетку в руках Колиньи. Екатерине не следовало выпускать из поля зрения сына-вертопраха, но материнская любовь погнала ее в Шалон к изголовью тяжело заболевшей дочери, герцогини Лотарингской. Теперь, возвратившись в Париж на свадьбу Маргариты и Генриха Наваррского, она обнаружила, что Колиньи добился от Карла IX фактического объявления войны Филиппу II со всеми вытекающими из этого катастрофическими последствиями. Если бы испанцы вторглись во Францию, они беспрепятственно смогли бы дойти до Парижа.

Разговор Екатерины с сыном оказался драматичным. Она пыталась защитить перед ним политику всей своей жизни, направленную на поддержание французской монархии, мира в стране, национального единства, веротерпимости или, по крайней мере, компромисса между сторонниками двух религий, что позволяло ей править, не прибегая к насилию и кровопролитию. Она пыталась втолковать это сыну, поступавшему вопреки собственным интересам, но видела перед собой марионетку, тупо повторяющую то, что вдолбил в его голову Колиньи: испанцы не смогут выиграть войну, поскольку всё благоприятствует гугенотам, и королева Елизавета Английская — за них. Последнее было роковым заблуждением: Елизавете меньше всего на свете хотелось бы, чтобы французы, пусть даже и протестанты, обосновались в Нидерландах, но адмирала, желавшего войны и власти любой ценой, это совершенно не беспокоило. Екатерина лучше знала реальное положение вещей, и дальнейший ход событий подтвердил ее правоту. Что же касается Колиньи, то его, ставшего жертвой собственного фанатизма, гордости и корысти, факты не интересовали, за что ему и пришлось поплатиться.

Всеми средствами, мольбами, ласками и угрозами Екатерина пыталась вразумить сына, напомнив ему о том, что Колиньи не раз уже покушался на его жизнь и трон и теперь он добивается того же. Слабость, которую король проявляет перед лицом смертельного врага, может стоить ему власти. Больше того, это приведет к гибели династию, которая не устоит под натиском испанской армии, став к тому же еще объектом презрения и ненависти со стороны французского народа, ибо на нее будет возложена ответственность за все постигшие Францию беды и за попрание католической веры. Однако никакие доводы не могли перебороть упрямства Карла IX. Тогда Екатерина пригрозила, что покинет королевство и возвратится во Флоренцию, если он не одумается, но сын лишь высокомерно заявил, что сам знает, что ему следует делать. Как раз этого-то он никогда и не знал... В иное время угроза матери заставила бы Карла IX со слезами броситься в ее объятия, но теперь, похоже, Францией правил другой человек — Колиньи.

На состоявшемся вскоре заседании королевского совета адмирал, уверенный в поддержке короля, открыто выступил за войну с Испанией, тогда как остальные были против, включая и маршала Таванна, доблестного воина, которого никак нельзя было заподозрить в симпатиях к испанцам. Однако на Колиньи это не произвело впечатления. Он готов был в одиночку противостоять всем. Этот охваченный гневом фанатик говорил не так, как подобает доброму подданному короля, французу, но как вождь группировки, возомнивший себя равным королю — и даже выше его. Зная, кто всегда был и остается его главным противником, он обратился к Екатерине с дерзкими словами: «Мадам, если король откажется от этой войны, то дай бог, чтобы не вспыхнула другая война, избежать которой он будет не в силах». Это была прямая угроза разжечь очередную гражданскую войну. Екатерина и члены совета, потрясенные услышанным, сидели, точно лишившись дара речи. Они понимали, что отныне адмирал готов на всё. И в этой гробовой тишине, перед лицом неотвратимой угрозы Екатерина мысленно вынесла приговор адмиралу, перешедшему все разумные пределы. Теперь его присутствие и даже само его существование становилось нестерпимым. Основы французской монархии подорваны, но Франция еще жива и должна жить дальше под скипетром ее детей. Ради этого Екатерина решилась на крайнюю меру.