Пьеса в четыре строчки

Пьеса в четыре строчки

Вернувшись в двадцать шестом году из заграничной гастрольной поездки, я сделал куклу, внешне похожую на понравившегося мне Спейбла (о котором я расскажу в главе «Дневник памяти»), с той только разницей, что Спейбл – кукла на нитках, а моя надевается на руку.

Сделал я эту куклу без всякого расчета на какую-то определенную роль, но она оказалась такой смешной, что довольно быстро взяла на себя чуть ли не весь репертуар негра и, кроме того, роль доктора в «Омолаживании». Долгое время эта кукла так и называлась «доктор». С «доктором» я и начал пробовать играть «Титулярного советника», сшив ему форменный мундир с блестящими пуговицами. Генеральской дочерью на первых порах стала бывшая Сантуцци.

Много лет прошло с тех пор, как я впервые показал зрителю «Титулярного советника», но моя любовь к этому номеру до сих пор не прошла и не уменьшилась. Я люблю каждую фразу, каждое слово, каждую ноту и каждую паузу этого произведения Даргомыжского.

Люблю прежде всего за то, что в нем текст и мелодия абсолютно слитны и предельно лаконичны по форме. Причем лаконичность эта не выдуманная, не нарочитая, а рождена идеей. Это схема законченного драматургического произведения, в котором сама схематичность является его внутренней темой. В нем создана формула любовной трагедии, а формула трагических переживаний почти неизбежно дискредитирует их, становясь иронией.

Целое событие, целая пьеса заключена в четыре стихотворные строчки с одинаковой рифмой в каждой строке.

В первой строчке характеристика героев:

strОн был титулярный советник. Она – генеральская дочь.

Так как герои находятся на разных ступенях чиновной лестницы, то в этой характеристике уже ощущается «опасность», и, следовательно, первая строчка является одновременно и завязкой сюжета.

Дальше идет развитие этого сюжета. В романе оно могло бы быть главой, в спектакле – картиной, в лирическом стихотворении оно заняло бы несколько строф, а здесь это опять только строчка:

strОн скромно в любви объяснился, она прогнала его прочь.

По существу, в этой строчке не только развитие, но и кульминация, а в двух следующих строчках уже развязка:

strПошел титулярный советник и пьянствовал целую ночь.

strИ в винном тумане носилась пред ним генеральская дочь.

Развязка эта неожиданна своей обыкновенностью. Герой не застрелился, не повесился, а просто напился. Мелкому чиновнику не по чину большая трагедия. Ему полагается пьянство. И такая возлюбленная, как генеральская дочь, для него может быть только галлюцинацией. По существу, это маленькое стихотворение – великолепная социальная эпиграмма.

Композитор разбил каждую строчку на две литературно-музыкальные фразы, а каждую четвертую фразу повторил. Получилось два равных пятистишия:

Он был титулярный советник.

Она – генеральская дочь.

Он скромно в любви объяснился,

Она прогнала его прочь.

Прогнала его прочь...

Пошел титулярный советник

И пьянствовал целую ночь.

И в винном тумане носилась пред ним

Генеральская дочь.

Генеральская дочь...

В каждой литературно-музыкальной фразе удивительным образом заключено законченное физическое действие, и поэтому для изображения такой фразы куклами не надо было ничего придумывать, расширять или доигрывать. Наоборот, нужно было только слушать и слушаться композитора, подчиняясь рисунку его фразы, а слушаться автора всегда приятно.

В конце фразы: «Он был титулярный советник» – на ширме появляется кукла – титулярный советник. Дальше у композитора пауза. Она замечательна потому, что усиливает точку, законченность фразы. Но для меня эта пауза важна еще и тем, что дает зрителям время рассмотреть маленького, жалкого, смешного человечка.

Вторую фразу: «Она – генеральская дочь» – я пою чуть шире. Это определяет значительность героини. В конце этой фразы на противоположной стороне ширмы появляется кукла – генеральская дочь. И опять у композитора пауза, опять время для оценки зрителем тупой и кичливой девицы.

На третьей фразе: «Он скромно в любви объяснился» – он становится перед ней на колени, а на четвертой фразе: «Она прогнала его прочь» – она гордо вскидывает голову и отворачивается.

Пятая, повторная строчка «Прогнала его прочь» музыкально подтверждает смысловую законченность всего эпизода, а мне дает время закончить физическое действие. На этой фразе генеральская дочь удаляется, а титулярный советник тоскливо поникает.

Начинается второе пятистишие. На его первой фразе титулярный советник тяжелыми ритмичными шагами медленно идет вдоль ширмы, на второй фразе пьет водку прямо из горлышка бутылки, на третьей роняет бутылку, пьяно раскачивается и падает навзничь, стукнув затылком о край ширмы.

Тут перед титулярным советником должен возникнуть образ предмета его любви: «И в винном тумане носилась пред ним генеральская дочь». Можно было, конечно, сделать из тюля куклу «видения». Я так вначале и хотел, но потом понял, что тогда финал станет псевдоэффектным, даже романтичным, а ведь самая суть этого финала – в его прозаичности, отсутствии какой бы то ни было романтики.

Вот почему никакого «видения» у меня нет. Титулярный советник лежит навзничь и пьяно рассуждает ногами, чертя ими в воздухе какие-то фигуры в ритме отдельных слогов. Ведь композитор написал под этой фразой: «медленно», и от этого каждая нота-слог становится по-пьяному затрудненной: «ге-не-раль-ска-я дочь». Перед словом «дочь» титулярный советник поднимает одну ногу вверх, внимательно на нее смотрит и, явно приняв свою собственную ногу за возлюбленную, пылко обнимает ее обеими руками на последней ноте романса.

Помимо музыкальных достоинств, сатиричности, точной темы и точного сценария физических действий в этом романсе есть еще одна особенность, благодаря которой игра кукол органично соединилась с пением.

Весь романс идет от третьего лица. Нет ни одной фразы, принадлежащей герою. После того как я столько раз терпел поражение на диалогах, повествовательное пение без всякой обязанности влезать голосом в куклу показалось мне счастьем.