Война. Бомбёжки
Война. Бомбёжки
Через некоторое время Аня перешла работать в школу. Там возобновились занятия, нужны были учителя. Школа тоже была железнодорожная, так что продуктовый паёк у учительницы остался таким же, какой был и у экспедитора-сцепщика-стрелочника.
Плохо только, что школа располагалась недалеко от вокзала. Бутурлиновку начали бомбить позже, чем Лиски, но в 42-м году воздушные налёты уже велись в полную силу. Сейчас, в наше время, военными историками установлено, что Воронеж и Воронежская область получили столько авиоударов и бомб, как мало какой другой город Советского Союза… Семья Волковых тогда, в 42-м, этого не знала, но испытала этот кошмар на себе.
Особенно доставалось железнодорожной станции. К тому же за станцией ещё и располагался военный аэродром, налёты на который тоже шли один за другим.
Хорошо, что воздушную тревогу объявляли заранее. Тогда учителя распускали детей по домам — те успевали добегать. Но иногда бомбёжка начиналась внезапно, нужно было как-то спасаться. Аня укладывала своих учеников под парты. Перепуганные дети ныряли туда и затихали, как мышки, вжимаясь в пол. Они зажимали уши ладонями, потому что так свист и разрыв бомб слышался глуше, было чуть меньше страшно. Сама же учительница становилась в простенок между окном и дверью, белая от страха. Но всё же строго следила, чтоб никто головы не поднимал.
Однажды налёт фашистских самолётов застал Аню в открытом поле. Она днём, после уроков в школе, пошла проведать заболевшего ученика. Нужно было пройти окраиной города, вдоль поля к дальним домам. Стоял тёплый день поздней весны, переходящей в лето. Она шла в лёгком платье, с сумкой, полной школьных тетрадок, думала о чём-то приятном, совсем не военном. Она ведь с детства любила поле…
Но тут раздался вой, и появилось несколько бомбардировщиков. Аня была на пустой, совершенно открытой дороге одна. Она застыла на месте, словно заворожённая злой силой, двинуться не могла. Один из самолётов шёл медленнее и ниже других и вдруг стал стрелять. Свист, пыльные пулевые фонтанчики заплясали вокруг девушки…
Самолёты пролетели дальше, к городу. Только тут она очнулась, поняла, что стоит неподвижно, но цела и невредима. «Господи, пронесло…» — успела подумать, как увидела, что один самолёт возвращается. Тот, который уже стрелял в неё, почему-то догадалась Аня. Вой нарастал, но теперь она уже бросилась бежать. Недалеко увидела небольшой кустарник — ей показалось, там будет безопаснее, она укроется…
И вновь пулевая строчка с непереносимым свистом прошила землю рядом, с боку! Огромный, страшный стервятник проскочил дальше, но девушка уже поняла: сейчас развернётся, вернётся, добьёт её со своей немецкой педантичностью! Она изо всех сил бежала к спасительному кустарнику, а «охотник» уже вновь летел к ней, своей цели… И вдруг она споткнулась, упала. Обхватила руками голову, вжимая лицо, всё тело в землю. «Не добежала, не добежала…» — билось в висках, сквозь грохот, свист…
Но вот всё стихло. Аня не сразу поверила, лежала ещё какое-то время. Потом поднялась: самолёта не было — он уходил, догоняя своих. Может, думал, что достал-таки смешную человеческую фигурку, а, может, просто надоело… Аня собирала рассыпанные, испачканные пылью тетрадки учеников, отряхивала грязное платье и плакала от унижения и бессильной злости. Да, она хорошо помнит: не оттого, что чудом в неё не угодили пули, а именно от чувства униженности — на неё охотились, как на какого-то зайца! А когда совсем поднялась, огляделась — застыла в ужасе. На месте кустарника, к которому она так стремилась, дымилась большая воронка! Именно туда угодил снаряд…
Дом Волковых-Нежельских тоже стоял близко от станции — через пустынные поля, на виду. При бомбёжке в самом доме оставаться было опасно. Уже несколько домов на их улице стояли разрушенные попавшими в них бомбами: трубы и печи, обсыпанные пеплом, обугленные остатки брёвен. Одна соседская семья погибла полностью от прямого попадания — кто видел, рассказывал жуткие вещи. Другие уцелели, потому что убежали. Люди, когда начинались бомбёжки, уходили в овраги, в степь, за железнодорожную насыпь. Волковы, всей семьёй, чуть только звучала сирена, бежали к карьеру. Там до войны добывали мел, и там же стоял дом их хороших друзей. Считалось, что в этом доме, под защитой карьерной стены, безопасно. Один отец с первых же бомбёжек заявил, что со своего двора никуда не уйдёт. Он вырыл в огороде себе окопчик и во время налётов прятался там.
Но не всегда и Волковы успевали убежать до начала налёта. Тогда — отец к себе в окопчик, а все — в дом. В один из таких моментов и приключилась история, которую Аня запомнила навсегда, со всеми её страшными подробностями.
Во время неожиданной бомбёжки Мария, держа на руках грудную Лору, стояла в углу, зажатая между стеной и шкафом-горкой. И вдруг Аня видит: сестра сползает по стене на пол, глаза её закатываются, а руки разжимаются. Она успела подскочить и перехватить ребёнка. Вместе с матерью уложили Марию на кровать. У той и раньше побаливало сердце: бывало, хваталась рукой, садилась, пережидая боль, и всё проходило. Но на этот раз Марию скрутил настоящий приступ: сестра задыхалась, лицо синело, теряла сознание. Нужен был срочно врач. Ближайший медпункт — на станции. Но бомбёжка продолжается, и бомбят именно станцию.
Аня выскочила на улицу, как в ад кромешный. Вой авиабомб, взрывы, поднятая пыль — лето стояло жаркое, дождей давно не было. Но страх оттого, что сестра умирает, переборол всё. Она побежала через поле на станцию. Пока бежала, бомбёжка переместилась чуть дальше, к аэропорту — но это всё равно совсем рядом.
Вот и станция… То, что увидела девушка здесь, только-только после налёта, было настоящим ужасом. Развороченные рельсы, опрокинутые разбитые вагоны, горящие обломки, стелящийся дым. Один вагон всё ещё стоял на рельсах, но был без крыши и передней стены. Наверное, раньше в нём перевозили какие-то товары, потом прибили дощатые нары в два яруса, приспособили для людей. Эти люди — пассажиры, — до сих оставались там: груда мёртвых развороченных тел Да, самое страшное — люди, повсюду на этом вокзале. Убитые, разорванные на куски… Нога в ботинке, лежащая просто на земле, врезалась в память на всю жизнь… И живые, уцелевшие люди, бродившие среди этого хаоса в шоке…
Аня закричала бы, упала бы без чувств, убежала бы, закрыв глаза! Но нужно, нужно было найти врача! Там, дома, могла умереть сестра! И эта необходимость вела её через всё виденное к станционной пристройке — медпункту, уцелевшему после бомбёжки.
Медпункт был закрыт. Она стала стучать — никакого ответа. Но нет, не могла она повернуться и просто уйти. Уже, ни на что не надеясь, Аня продолжала стучать, потому что не знала, что делать. И — о, счастье! — за дверью послышалось движение и тихой голос спросил:
— Кто там, кто стучит?
Аня обрадовалась, стала быстро, громко объяснять, просить:
— Пойдёмте, скорее!
Не открывая двери, женщина-врач ответила:
— Пока бомбят, я никуда не пойду.
Небывалый гнев затмил тёмной пеленой глаза, затопил мозг. Со страшной силой Аня начала колотить, биться в двери и кричать:
— Вы трусы и негодяи! Вас надо расстрелять! Здесь на станции гибнут люди, здесь столько раненных! Вам нужно помогать им, а вы закрылись, как крысы! Выходите!
Перепуганные гневом девушки, врач и мужчина-фельдшер открыли двери, впустили её, стали оправдываться. Женщина прерывистым голосом повторяла:
— Там стояла машина, грузовик с детьми в кузове… Разлетелась на мелкие куски… Я видела…
Она смотрела на Аню не мигая, мотала головой:
— Нет, я не пойду, не могу!
Потом, немного придя в себя, дала девушке таблетки:
— Пусть сестра выпьет, а я приду попозже…
А у Ани после сильного нервного срыва наступила депрессия. Молча она взяла таблетки и, еле переставляя ноги, пошла. Но вновь идти через станцию не могла заставить себя. Побежала — через силу — в обход…
У Маргарет Митчелл в «Унесённых ветром» есть очень похожий эпизод. Скарлетт ходит по станции после артобстрела, видит опрокинутые телеги, убитых и раненных. И ей тоже нужно найти способ вывезти беременную Милли… Тогда в Америке тоже шла война — между Севером и Югом. Но, думается мне, то, что видела и пережила Аня Волкова в Великую Отечественную — посильнее книжных страстей Скарлетт О’Хара…
Когда Аня вернулась со станции домой, Марии, к счастью, уже стало легче. Приступ отпустил. Таблетки она выпила и пила их ещё какое-то время.
Бутурлиновку фашистам не сдали, Дон они перейти не смогли. Но были очень близко — артиллерийская канонада ежедневно сотрясала дома. И, как в каждом прифронтовом городе, здесь располагались военные штабы, работали госпитали, дислоцировались — обычно на короткое время, — разные военные части. Офицеров, как сказала однажды мать Ане, и в самом деле было много. Часто они квартировали в домах у местных жителей, ухаживали за девушками и молодыми женщинами. Отношения завязывались самые разные.
У Волковых квартирантов не было — своих полон дом. А по соседству жила со старушкой матерью молодая, незамужняя женщина Людмила, с которой Аня не то чтобы дружила, но по-соседски хорошо общалась. У Людмилы постоянно были квартиранты-офицеры. Одни уезжали дальше на фронт, в тыл, — их сменяли другие. И все становились любовниками Людмилы. Она и не скрывала это. Наоборот, пыталась научить уму-разуму двух беспечных подружек — Аню и Надю.
— Глупые вы, девчонки! Разве с мужиками дружить надо? Что вы с этой дружбы имеете? Ну, в кино сводят вас, конфеты купят. Тоже мне, радость! Вот я и одета, и обута, и подарки мне, и пайки свои носят. И солдатиков пришлют дом отремонтировать, и угля привезут. Война ведь идёт, кто знает, что дальше будет. Надо брать всё, что можно, прямо сейчас!
— А вот если немцы сюда войдут, — насмешливо спросила Аня. — С их офицерами тоже жить будешь?
— А что ж, они тоже мужчины и красивых женщин любят, — ответила та цинично. Но потом испугалась злого блеска Аниных глаз — вдруг сообщит куда следует, время-то военное! И поправилась с нервным смешком: — Это я так, шучу. Я патриотка, только своим офицерикам даю.
Аня и её подруга Надя тоже имели друзей-офицеров. Война, бомбёжки, смерти, трудности… Но ведь всё это припало на их молодость! А молодость брала своё. Однако девушки со своими военными кавалерами именно дружили.
У Нади стоял на квартире офицер, грузин по национальности. Девушки с ним часто играли вместе в карты, ходили в клуб. Однажды в клубе к грузину подскочил молодой лейтенант с криком: «Лимончик! Жив!» Они обнимались, смеялись. Оказалось — служили раньше вместе, потом после боёв, ранений и госпиталей попали в разные части. И вот неожиданно встретились.
Этот лейтенант тоже стал приходить в их компанию, к Наде домой. Звали его Володя Жага, родом он был из Донецка. Засиживались у Нади допоздна, а потом Владимир шёл провожать Аню — ему было по пути, он жил ещё дальше, чем она. Стал бывать у Ани дома, подружился с её родными.
Очень нравился Ане этот симпатичный, весёлый, но и застенчивый парень. Нравился, как друг. А ещё у них было общее увлечение — оба очень любили читать. При штабе, где Владимир служил, имелась библиотека, и он стал носить девушкам книги. Аня помнит, как они с Надей читали «Графа Монте Кристо»: книга была такой порванной, что девушки читали её одновременно, передавая друг другу разные части.
Однажды Мария пожаловалась, что корову уже нечем кормить — ещё зима, а сено кончилось. Володя присутствовал при этом разговоре. И назавтра он привёз к дому целый воз сена. Все были рады, благодарили его. Аня вышла на крыльцо провожать. Тоже сказала:
— Спасибо тебе.
А он:
— Я думал, ты меня по-другому отблагодаришь…
— Отблагодарю, — кивнула она. — Подожди здесь.
И убежала в дом. Она, конечно, поняла, что парень имеет ввиду. Но решила сделать другое. Она вспомнила, что Володя недавно жаловался: ему по службе приходится много писать, и уже не на чем. Взяла несколько общих тетрадок, вынесла ему.
— Вот, возьми!
Он был разочарован:
— Я думал — поцелуешь…
Аня мысленно усмехнулась: «Ещё спрашивает! Давно взял бы и поцеловал!» Но в ответ фыркнула, вскинула голову:
— Чего захотел!
И убежала в дом.
Три месяца — роковое число! — продолжалась дружба Ани и Владимира. Собирались у Нади, ходили в кино, в клуб, гуляли по улицам, обсуждали прочитанные книги… Весной Володя подскакал на лошади к дому Волковых, постучал в окно:
— Нашу часть срочно отзывают на фронт… Где Аня?
Отец сказал растерянно:
— Так, наверное, у Нади…
Владимир тепло простился с родителями, Марией и детьми, ускакал. К Наде он не поехал — видимо, времени было в обрез, не успевал. Так Аня и не попрощалась с Володей. Никогда его больше не видела, ничего о нём не слыхала.