Глава двенадцатая

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава двенадцатая

ПЛЕЧОМ К ПЛЕЧУ

Со слепящего африканского солнца я вошел следом за принцессой в полумрак деревенской больницы. Впрочем, это трудно было назвать больницей, потому что вся она состояла из одной комнаты с голыми оштукатуренными стенами, в которой стояли шесть железных кроватей. Мы подошли к кровати маленькой девочки. За нашими спинами толпилась съемочная группа. Девочка, до самой шеи накрытая тонкой белой простыней, смотрела на нас своими огромными глазами.

Медсестра откинула простыню, и мы увидели самое ужасное зрелище, какое только можно себе представить. Живота не было — вместо него месиво из внутренностей. Девочка пошла за водой и наступила на одну из десяти миллионов мин, зарытых под землей в Анголе.

Огромные детские глаза и вывороченные внутренности — это просто не укладывалось в голове. Честно говоря, зрелище было отталкивающее. Но принцесса считала, что не имеет права испытывать отвращение к страждущим. Она старалась смотреть только в глаза девочки. Девочка не должна думать, что людям неприятно на нее смотреть, даже если теперь ей никто не может помочь — так считала принцесса Она взяла девочку за руку и закусила губу, чтобы не расплакаться. Затем она опять натянула девочке простыню до самой шеи и, повернувшись к журналистам, попросила: «Не надо больше снимать, пожалуйста». Лампочки на камерах погасли.

Это было 15 января 1997 года. В этот же день была сделана известная фотография, на которой принцесса идет через минное поле по дорожке, расчищенной от мин силами фонда ХАЛО. На ней белая рубашка, бежевый комбинезон, бронежилет и шлем. Этот снимок позволил британским циникам заявить, что принцесса «делает вид», что занимается политикой. Она присоединилась к кампании, требующей запрещения использования мин для того, чтобы привлечь внимание мировой общественности к забытым жертвам войны — мирным жителям, которые умирают всего лишь потому, что сделали один неверный шаг в своей собственной деревне. Они взрываются на минах, о которых забыла мировая общественность, как забыла и о том, что Британия, Канада и США все еще не присоединились к международному соглашению о запрете противопехотных мин.

Циники с Флит-стрит обвиняли принцессу в том, что она, чтобы привлечь к себе внимание, всего лишь позировала перед объективами фото- и телекамер, на этот раз — на минном поле. Но они не видели глаз той девочки на больничной койке, потому что принцесса не захотела, чтобы они их увидели. Это был один из тысячи случаев, которому я стал свидетелем за время службы у принцессы, когда она — вне телекамер, не привлекая к себе внимания — сделала доброе дело для тех, кого она называла «настоящими людьми». Да, ее посещение африканской больницы не вернуло жизнь той девочке, но оно принесло надежду тем, о ком сильные мира сего совершенно забыли. Она привлекла внимание Красного Креста к скрытой трагедии. Те, кто считает, что деятельность принцессы была безрезультатной, пусть прочитают статью Кристины Лэмб в «Санди Тайме». В тот день Кристина разговаривала с девочкой после нашего ухода.

Циничная по натуре и не раз видевшая картины войны журналистка попыталась объяснить девочке, кто к ней сейчас приходил.

— Она принцесса из Англии, — объясняла ей миссис Лэмб.

— Значит, она ангел? — спросила девочка. В тот же вечер она умерла.

А в это время принцесса отвечала на вопросы журналистов и высказала им свою версию на тему того, кто она такая. Когда ее спросили, что она скажет по поводу обвинений в бесполезности ее действий, она ответила: «Я филантроп. Всегда им была и всегда буду».

Со времен поездки в Египет в 1992 году я больше не ездил с принцессой за границу, но тут она позвала меня сопровождать ее в четырехдневной поездке в Анголу, с 12 по 17 января. Предложение стало для меня полной неожиданностью. К тому же она сказала: «Поедем только мы с тобой и представители Красного Креста». На самом деле с нами отправились еще два полицейских. Правительство настаивало на том, чтобы у принцессы в ее поездках была охрана. Я не мог понять, какой от меня может быть толк.

— Ты всюду будешь меня сопровождать. Ты станешь моим секретарем, моим помощником, моей фрейлиной и моей камеристкой в одном лице! — пошутила она.

Так и получилось, что я просыпался, гладил ее одежду, а затем целый день сопровождал ее во всех делах. Это вызвало у прессы массу вопросов относительно причин, по которым дворецкий всюду как тень следует за принцессой. И среди королевских слуг появилось множество недовольных.

Принцесса восстановила свои связи с Красным Крестом (прежде она считалась покровителем этой организации но потом отказалась от этого почетного звания). Она поговорила с Майком Уитлемом, тогдашним гендиректором Красного Креста, и он рассказал ей о кампании против использования мин. Он прислал ей литературу по этому вопросу и видеозаписи. Просмотрев и то и другое, принцесса решила: надо что-то делать. В Анголе на минах погибал каждый четвертый житель этой страны с населением в 12 миллионов, и именно отсюда принцесса решила начать свою собственную кампанию. Майк Уитлем ей во всем помогал.

Вооружившись планом будущей поездки, я отправился с принцессой за покупками. Сначала мы зашли в «Ральф Лоран» на Бонд-стрит, где принцесса выбрала себе рубашки, комбинезоны и бриджи (она купила и мне несколько новых рубашек). Потом мы отправились за джинсами от Армани, и в «Тодз» за кожаными туфлями на плоской подошве. Всю эту одежду предстояло упаковать вместе с платьями и юбками для посольства (уже был назначен прием, во время которого принцесса встретится с Аной Паулой дос Сантос). Еще я зашел в «Бутс» [28] за самыми необходимыми лекарствами и витаминами.

Бил Дидс — один из ветеранов «Дейли Телеграф» — должен был отправиться в Анголу вместе с группой журналистов, но принцесса настояла на том, чтобы он полетел в Луанду и обратно вместе с нами. Она говорила, что этот человек, активно участвовавший в Кампании против мин еще с 1990 года, сильно на нее повлиял. Дидс часто бывал и в Кенсингтонском дворце, где принцесса неизменно встречала его любимой шуткой по поводу сложности кроссворда в «Дейли Телеграф». «Мой дворецкий считает, что с вашей стороны это просто нечестно», — говорила она, кокетливо подчеркивая, будто бы это не она, а ее дворецкий не в состоянии разгадать их кроссворд.

Когда мы летели в Луанду, принцесса непрерывно что-то писала, снова и снова внося изменения в свою речь, которую она произнесла на взлетной полосе небольшого аэропорта в Луанде. Она заявила о своем требовании, «чтобы раз и навсегда запретили использование противопехотных мин».

Когда мы ехали в «лендкрузере» в британское посольство по неровной дороге, принцесса, глядя в окно, только качала головой. То, что мы видели, было ужасно. Почти у всех, кого мы видели по дороге в посольство, не было одной ноги, от домов остались одни бетонные коробки, носившие следы обстрелов из минометов. Все это казалось настолько невероятным, что у меня создалось впечатление, будто я еду мимо декораций какого-то боевика.

Подлинный интерес принцессы к заботе о страдающих начался с ее поездки в Калькутту в 1992 и визита в приют матери Терезы, целью которого была помощь голодающим, больным и умирающим. Та поездка окончательно помогла ей найти свое призвание. В то время когда принцесса не находила больше поддержки в своем рассыпающемся браке, она нашла надежду и смысл существования в помощи несчастным. «Именно тогда я поняла, ради чего буду жить», — как-то сказала она мне.

Мы не раз говорили об уникальности Калькутты, а перед отъездом в Анголу принцесса подарила мне копию дневника, где записывала свои мысли и чувства во время визита в Индию. Видимо, она хотела, чтобы я понял, что для нее значит благотворительность и почему она считает эту деятельность необходимой. Еще одну копию она подарила Ооне Тоффоло, у которой проходила сеансы иглоукалывания. (Принцесса была также знакома с ее мужем Джо и не раз ездила к нему в больницу «Роял Бромптон».) Ее дневник раскрывает, как принцесса постепенно переживала в Калькутте духовное перерождение, благодаря которому у нее появились силы для ее будущих кампаний в поддержку страдающих.

Когда принцесса приехала в приют матери Терезы, сеcтры молились в часовне. Принцесса преклонила колени вместе с ними.

Она считала этих женщин святыми. Какие бы ярлыки на нее не навешивала пресса, себя принцесса святой не считала. Сестры, которых она встретила в Калькутте, были святыми. Английские принцессы — нет. Но она хотела, чтобы тепло и сострадание, которое жило в тех женщинах, проникло и в английский народ.

Ангола в 1997-м, так же как Калькутта в 1992-м, показала, как принцесса может заботиться о страждущих. Поездка в Индию стала для нее первым опытом такой заботы, на который она опиралась в своих будущих гуманитарных миссиях. Она никогда не забывала, каким важным может стать простой жест для детей, больных и умирающих.

В своем сердце она хранила один случай, который произошел во время ее посещения детского приюта матери Терезы и многому ее научил. Тогда она взяла на руки слепоглухого мальчика. Позже она писала: «Я прижала его к себе крепко-крепко, чтобы он почувствовал всю мою любовь и тепло». Она рассказывала об этом случае так горячо и с такой убежденностью, что я понял, сколько в ее сердце тепла, которое она искренне хочет отдать тому, кому оно необходимо.

В ее дневнике среди записей о Калькутте был рассказ о том, как она посетила приют для безнадежно больных. Читая ее записи, я понимал, что посещение приюта, равно как и смерть ее друга Адриана Уорд-Джексона в 1991 году, произвело на нее огромное впечатление. Я понял, откуда у нее нашлись силы, чтобы так поддержать меня после смерти моей матери. Она дала мне свои записи именно для того, чтобы я понял, что дало ей толчок к благотворительной деятельности.

В этом приюте она увидела людей — мужчин, женщин, детей — которые смело смотрели в лицо неотвратимой смерти. «Умирать с достоинством» — вот как она это называла. Эти люди были счастливы умереть в приюте матери Терезы.

Думаю, ничто так не повлияло на принцессу в ее поездках по миру, как визит в этот приют. Она обходила кровати и предлагала каждому шоколадные конфеты. Одному человеку, ослабевшему от туберкулеза, она своими руками положила в рот конфету.

Я читал, что она писала о Калькутте, и о том, как эта поездка изменила ее взгляды на жизнь… и смерть. То, что она там увидела, так тронуло ее, что она решила помогать больным и умирающим во всем мире. Для нее это стало вторым рождением. Любой, кто перечитает речи принцессы после 1992 года, поймет, что ее все больше и больше интересовали духовные вопросы. Она искренне верила в то, что смысл существования состоит в помощи страждущим. Только помогая им, она чувствовала, что живет не зря. Она считала своим долгом использовать свое положение принцессы Уэльской, чтобы облегчить жизнь тем, кто в этом нуждается.

В Анголе я снова и снова перечитывал ее записи, а она каждое утро просыпалась с мыслью о несчастных и торопилась увидеть пострадавших от мин. Только ради того, чтобы как-то исправить ситуацию.

— За работу! — объявляла она, и мы отправлялись в Хуамбо или Квито, где принцесса стремилась выполнить работу, которую вот уже пять лет считала самой необходимой в своей жизни.

В июне того же года принцесса отправилась в Нью-Йорк, чтобы встретиться в Бронксе с матерью Терезой. Британские газеты писали: «Ангелы в Бронксе».

Для меня поездка в Анголу стала апогеем моей службы. Тут воплотились мои самые смелые личные и профессиональные мечты. Принцесса неофициально превратила меня из простого дворецкого в своего помощника. Окончательно мое превращение завершилось во вторую неделю января, когда я без формы дворецкого вошел в посольство Британии в Луанде с парадного входа. Когда принцесса говорила, что я буду везде ее сопровождать, она знала, что говорит. Только я не предполагал, что мне придется идти по мраморным коридорам посольства на встречу с Аной Паулой дос Сантос и министром иностранных дел.

В 1992–1993 годах в Пакистане, Чехословакии и Египте я знал, что мое место на заднем плане. Я был сторонним наблюдателем. А в Анголе я стал участником встреч наравне с Дианой, принцессой Уэльской. Она знакомила меня со всеми, с кем знакомилась сама. Сомневаюсь, чтобы Ана Паула дос Сантос знала, что я всего лишь дворецкий. На той встрече все — и даже персонал посольства — подумали что я ее личный секретарь или придворный. Для меня это было странно, потому что я прекрасно знал свое место.

«Это должен делать личный секретарь, — думал я. — Но у нее нет личного секретаря. А это должна делать ее фрейлина, но у нее нет фрейлин». Так и получилось, что беседовать в первыми лицами в государстве о политике, о том, что необходимо запретить противопехотные мины, вместе с принцессой должен был человек, который стирал и гладил ее одежду, носил чемоданы.

Слава богу, я был неплохо подготовлен. Я привык на яхте «Британия» объявлять королеве о прибытии глав стран Содружества, и знал правила королевского этикета, знал, как себя вести, чтобы оставаться «на один шаг позади».

Когда я, естественно, волнуясь, стоял в зале посольства, я вспоминал, как в Виндзорском замке в самом начале моей службы мне не доверяли подавать мясо и овощи. И вот я стою рядом со своей хозяйкой — а потом и сажусь рядом с ней, с человеком, которому обязан таким взлетом моей карьеры. Я гордился собой. И, честно говоря, мне было даже приятно думать о том, что, увидь меня сейчас члены королевской прислуги, они бы это не одобрили. Мне становилось особенно приятно, когда я представлял, как они бы возмущались, что, мол, я «забылся» и «не знаю своего места». Именно с таким обвинением мне еще предстояло столкнуться, когда я стал работать в Мемориальном фонде принцессы Дианы.

Полагаю, посол Ее Величества Роджер Харт так и не понял, кто же я такой. Во время нашего пребывания в его резиденции он не раз видел, как я выхожу из комнаты принцессы, где мы с ней беседовали наедине. Принцесса требовала включать меня в списки приглашенных на приемы. И в итоге я сидел за одним столом с представителем Ее Величества в Анголе, его женой и принцессой и вел светскую беседу.

Но самое забавное, при воспоминании о чем принцессу охватывал приступ хохота — что когда ужин подходил к концу и она говорила, что устала и хочет пойти спать, то вместе с ней вставал и я. И мы вместе удалялись. За дверями мы начинали безудержно хохотать, вспоминая удивленные лица оставшихся за столом. Она терпеть не могла условностей, хотя и считала посла и его жену хорошими людьми.

За время нашего пребывания в Анголе был устроен только один официальный ужин. В остальных случаях я подавал еду в ее комнату. Каждый вечер принцесса надевала махровый халат поверх купальника и шла по коридорам резиденции через кухню и в сад к бассейну. Я сидел на краю, свесив ноги в воду, и отсчитывал, сколько дорожек проплывет принцесса. Она проплывала кролем двадцать раз туда и обратно, прежде чем остановиться и отдохнуть.

Она стояла там, где было неглубоко, откидывала со лба мокрые волосы и спрашивала, облокотившись на край бассейна:

— Ну как тебе сегодняшний день?

Мы обсуждали происшествия дня, разговаривали о том, куда отправимся завтра, и она делилась со мной своими мыслями и переживаниями. Отдохнув, она проплывала еще двадцать раз туда и обратно под ночным небом.

Лорд Аттенборо выпустил свой новый фильм «В любви и на войне». Премьера состоялась в феврале в Лондоне. Перед самим фильмом должны были показать десятиминутныи документальный фильм для сбора средств в поддержку кампании Британского Красного Креста, направленной на запрет противопехотных мин.

В этот раз принцесса не возражала, чтобы ее окружали журналисты, потому что считала, что это поможет ее делу. Более того, к ее рубашке прикрепили микрофон, а сзади на пояс повесили передатчик. Журналисты услышали тогда больше, чем рассчитывали. Забыв о том, что на ней микрофон, принцесса позвала меня поболтать вдали от камер за зданием. Она хотела обсудить личные вопросы, поговорить о том, кому она позвонит, когда мы вернемся в резиденцию. Затем мы обсудили журналистов и операторов, разные смешные случаи. Она весело смеялась. И вдруг мой взгляд остановился на ее микрофоне. До нас одновременно дошло, что случилось. Улыбка сползла с ее лица, ее сменило выражение ужаса.

— Проверь! — приказала она.

Естественно, красная лампочка на передатчике горела. Звукооператоры слышали наш разговор.

В фургон мы вернулись с видом нашаливших школьников. Принцесса старательно поджимала губы, чтобы не рассмеяться. Я до сих пор не знаю, использовали ли телевизионщики нашу болтовню. Мы так и не решились спросить их об этом.

Поездка в Анголу была выматывающей и физически и эмоционально. Но все, кто в ней участвовал, вернулись домой довольные. Все понимали, что нам удалось привлечь внимание общественности к очень важному вопросу. В конце поездки принцесса, проявив свою обычную щедрость, отблагодарила всех, кто помогал ей в этой поездке. Все служащие в посольстве Британии — водители, повара, горничные, секретари и сам посол получили в подарок бумажники и еженедельники в кожаных переплетах с выгравированной на них буквой D и короной, а также ее фотографии с автографами. По возвращении в Кенсингтонском дворце меня тоже ждал подарок: мраморный бюст африканки, который принцессе подарили в Анголе.

Однако щедрость принцессы в результате довела меня до громкого судебного процесса. Дело в том, что обычные люди, в том числе полицейские, не представляют, сколько всего члены королевской фамилии дарят своим слугам. В это не могут поверить те, кто не знает о дворцовой жизни. В сентябре за год до поездки в Анголу мой сын Александр поступил в лондонскую школу Оратори, что рядом со стадионом Челси. Принцесса спросила, как продвигается его учеба. Я заметил, что им очень много задают.

— Значит, мальчик все время проводит в своей комнате, склонившись над книгами? — спросила она.

— Нет, он сидит за столом на кухне, — сказал я. Принцесса ужаснулась, когда поняла, что у моего сына нет своего письменного стола. Кухонный стол — для семейных обедов, а для учебы и работы существуют письменные.

— У меня есть для него подходящий стол, — сказала она. В 1981 году на свадьбу принца и принцессы Уэльских жители Абердина подарили им от имени города конторку, но сами они ей никогда не пользовались. Конторка все эти годы стояла никому не нужная, и теперь принцесса решила найти ей применение. Мы с моим братом Грэмом пошли в кладовую на первом этаже Кенсингтонского дворца, вытащили конторку и погрузили ее в мой «Воксхолл-астра». Эта конторка была одной из тех вещей, в краже которых меня обвиняли на суде.

В последний год своей жизни принцесса старалась избавиться от всех предметов, напоминающих о ее несчастном браке. Она уже давно избавилась от ковров и фарфора с гербом принца Уэльского. Но теперь обстоятельства изменились. Тогда как отчасти она все еще любила принца Чарльза, она решила избавиться от предметов, с которыми были связаны самые сентиментальные воспоминания, таким образом избавляясь от своего прошлого. Ее подлинное счастье было теперь связано не с принцем. И наконец она убедила себя забыть принца Чарльза и жить дальше. В ее решении избавляться от вещей, напоминающих о нем, не было никакой враждебности. Ее отношения с принцем Чарльзом еще никогда не были такими мирными, как теперь. Просто принцесса решила избавиться от своего прошлого, а потому на июнь 1997 года был назначен аукцион, на котором выставлялась одежда принцессы. Огромное облегчение приносила принцессе мысль о том, что вместе со своими старыми вещами она расстается со старой жизнью. Для нее это было очень важно, потому что так она лучше чувствовала, насколько изменилась за эти годы. Во время острых приступов булимии она всегда жаловалась, что ее начинает преследовать прошлое. Но теперь она победила. Она стала другой, нашла цель в жизни. Она сумела выжить. Она стала сильной. Теперь она знает, куда идти и какая светлая новая жизнь ее ждет.

— В новой жизни нам все это не понадобится, — говорила принцесса в гостиной своих детей. Она вытряхивала из ящиков старую одежду, безделушки, диски, книги, кассеты, ненужные подарки. Принцесса занималась этим либо поздно вечером на неделе, либо в воскресенье днем.

Мне она подарила часы «Картье». Их купил принц Чарльз, но принцесса посчитала, что их перламутровый циферблат и корпус из оранжевого и черного мрамора «отвратительны».

В центре комнаты сваливали все вещи, которые принцесса сочла ненужными, и она приглашала прислугу выбирать кто что хочет. Лили Пиччио, горничная-филиппинка, не могла поверить своему счастью и постаралась унести, сколько сможет, в свою скромную квартирку, где жила с сестрой. Ароматерапевт Айлин Малоун — мать известного парфюмера и эксперта в области средств по уходу за кожей Джо Малоуна — получила настенные часы, которые принцу и принцессе подарили на свадьбу. «Они всегда будут напоминать тебе обо мне», — сказала ей принцесса. Медиум принцессы Рита Роджертс получила чудесное ожерелье из золота высокой пробы в форме переплетающихся сердец фирмы «Ван Клиф энд Арпелз», стоимостью как минимум 8000 фунтов. Журналистка из газеты «Вашингтон Пост» Кэтрин Грэм на свое восьмидесятилетие получила от принцессы серебряную шкатулку от «Аспри», с выгравированной буквой К на крышке и надписью внутри: «С восхищением и любовью от Дианы». Даже эксперт фирмы «Кристис» Мередит Этерингтон-Смит испытала на себе щедрость принцессы. Решив отблагодарить ее за устройство того аукциона в июне 1997-го и зная ее любовь к морским звездам, принцесса заказала в ювелирной фирме «Гаррард» морскую звезду из цельного золота, усеянную бриллиантами. С нижней стороны выгравировали надпись: «С горячей любовью от Дианы».

Одеждой наполнялись целые мешки для мусора. Симона Симмонс — целительница и подруга принцессы, которая приходила к принцессе почти каждый день, получила немало из вещей принцессы. Однажды, когда Симона была у принцессы, та предложила ей взять что-нибудь.

— Как? Вы предлагаете мне забрать эти мешки с одеждой? — спросила удивленная Симона.

— Нет, — ответила принцесса. — Это для Пола.

Я унес по крайней мере три мешка с одеждой, сумочками и туфлями для Марии. А наши сыновья донашивали одежду Уильяма и Гарри.

Принцесса делала подарки даже незнакомым людям. Как-то мои сыновья играли с американским подростком Биллом. Мы с принцессой шли мимо, и она остановилась поболтать с ним. Затем она велела мне найти для него ее фотографию, которую она подписала, а мне велела вставить в рамочку.

Как и горничная-филиппинка, полицейские не могли поверить своим глазам, когда у нас в гардеробе нашли костюмы принцессы, которые та отдала Марии, когда увидели коробку с дисками, статуэтки на моих полках, когда обнаружили письменный стол Александра. Они не могли поверить, что принцесса сама подарила мне более четырехсот вещей.

И даже родственники принцессы не представляли, насколько щедрой может быть Диана по отношению к почти чужим людям. Леди Сара Маккоркодейл позже сказала, что, по ее мнению, у меня, дворецкого, должна была быть лишь одна фотография принцессы с автографом и пара запонок. Странно, что после этого они обижались, когда я говорил, что друзья знали принцессу лучше, чем ее родственники.

На Пасху принцесса вместе с детьми вернулась в отель «К-Клаб» на Барбуда. В мае — отправилась на три дня в Пакистан в гости к Имран Хану и его жене Джемайме — дочери подруги принцессы леди Аннабел Голдсмит. Принцесса хотела больше узнать об исламе. Куда бы она ни поехала, она по три раза в день звонила мне, как, я полагаю, и другим своим друзьям. Не представляю, честно говоря, что бы она делала, если бы потеряла свой сотовый. Она болтала по нему почти без перерыва.

Пока ее не было, я помогал освоиться в Кенсингтонском дворце новому младшему дворецкому, которого принцесса наняла, чтобы было кому выполнять рутинные обязанности, на которые у меня не хватало времени. Его звали Крейг Уэллер. Ему было двадцать три года, и он был отлично вышколен в Букингемском дворце. С его появлением моя жизнь стала значительно легче.

Когда принцесса вернулась из Пакистана, она выдала мне большой секрет. Она не должна была мне рассказывать об этом, но не смогла удержаться. Думаю, она честно боролась с собой минут пять, а потом сдалась и решила со мной поделиться радостью.

— Пол! Пол! — закричала она еще с лестницы. — Я расскажу тебе секрет!

Когда она добежала до буфетной, секрета уже не было. Я был озадачен. Обычно она делилась со мной тайнами не в такой форме. Помню, как принцесса, на которой в тот день был голубой костюм от Шанель, сказала: «Тебя наградят медалью, Пол!». Затем она рассказала мне, что, по личному распоряжению Ее Величества, меня наградят медалью королевы Виктории.

— Давно пopa! — закончила принцесса. — Сам понимаешь, что ты пока не должен об этом знать. Но ты же знаешь все мои тайны, вот я и не удержалась. Я так за тебя рада, Пол!

Я был потрясен. В честь своего дня рождения в июне королева собиралась наградить меня за двадцать один год королевской службы. Значит, она, наконец, решила поощрить меня за то, что я выгуливал ее девять собак.

Кажется, принцесса радовалась даже больше, чем я.

— После награждения, — сказала она, — я поведу тебя к Маре (ресторан «Сан-Лоренцо»). Там мы отметим это событие шампанским.

Когда 17 июня официально объявили о награждении, принцесса, которая в это время была в Вашингтоне — она ездила поздравить с восьмидесятилетием Кэтрин Грэм, — прислала мне телеграмму: «Тысяча горячих поздравлений в честь получения медали. Мы с мальчиками за тебя ужасно рады! С любовью, Диана, Уильям и Гарри».

Утром 6 июня — в день, когда мне исполнилось тридцать девять, я вошел в свою буфетную и обнаружил на столе коробку с подарком, а на ней конверт. В коробке оказались золотые часы «Лонжин» на черном кожаном ремешке, а в конверте — послание: «С днем Рожденья! Желаю счастья! С любовью, Диана».

1 июля, когда принцессе исполнилось тридцать шесть, Кенсингтонский дворец снова стал похож на цветочный магазин. Цветы стояли во всех вазах, какие только нашлись во дворце. Джанни Версаче прислал шестьдесят белых роз, а Джорджо Армани — двенадцать крупных лилий. Принц Уэльский прислал из Хайгроува большую ароматическую свечу. Мохаммед Аль-Файед — владелец сети магазинов «Хэрродз» — кожаную сумочку. Первой ей позвонила мачеха, Рейн Спенсер, затем ее поздравила по телефону Люсия Флеча де Лима. У себя в Вашингтоне она специально проснулась в три часа ночи, чтобы успеть поздравить принцессу одной из первых — в восемь часов по британскому времени. Вот что значит настоящие друзья.

По долгу службы я должен был догадываться не только о желаниях принцессы, но и о том, чего хотят молодые принцы. Уильям и Гарри знали, что подарки к Рождеству мать выбирала им вместе со мной, и, наоборот, в тайне от принцессы Дианы я выбирал от их имени подарки ей. Так что я, как всегда, выбирал ей подарок на тридцатишестилетие. Я знал, что надо купить. Ее подруга, целительница Симона Симмонс, рассказала ей о целебной силе кристаллов (она и сама носила на шее массивный хрустальный шар), и с ее подачи принцесса начала собирать прозрачные полудрагоценные камни. По совету Симоны я отправился к специалисту по камням и минералам в Челси. Его магазин находился недалеко от школы, в которой учился мой старший сын. Там все сверкало и переливалось. Но взгляд мой упал на каменную башню в восемнадцать дюймов высотой, которая стояла на одной из полок. Передней стены у нее не было, чтобы можно было заглянуть внутрь, где сияли фиолетовые и лиловые кристаллы. Я сразу понял, что принцессе это страшно понравится. И, не сомневаясь, купил башню, несмотря на цену в 500 фунтов. Когда Уильям приехал из Итона на выходные перед ее днем рождения, он пробрался ко мне в кладовую на первом этаже, пока принцесса была наверху в гостиной. Двумя руками я вытащил сверкающую башню из коробки. Уильям засиял.

— Это просто чудо, Пол! — объявил он.

Как только я завернул башню в подарочную упаковку, Уильям крепко схватил ее двумя руками и потащил наверх.

— Уверен, что донесешь, Уильям? — спросил я, глядя, как он пошатывается от такой тяжести.

Несколько минут спустя я услышал треск разрываемой бумаги, шорох — когда бумагу смяли, и радостный крик. Башня понравилась принцессе. Она поставила ее на каминную полку в гостиной.

По примеру принцессы мой младший сын Ник тоже начал коллекционировать кристаллы. Она показывала ему свои кристаллы и он как завороженный слушал ее рассказы об их магической силе. Ник принес с собой во дворец и свою коробочку, в которой на вате были уложены его кристаллы, чтобы показать принцессе. Я не мог сдержать улыбки, глядя, как мой девятилетний сын беседует с принцессой. Она сидела на краю дивана и разглядывала его сокровища. Оба они с головой ушли в разговор о камнях. Ник объяснял ей, как важно мыть, натирать и заряжать кристаллы свежей энергией.

— Их надо класть на свет, Принцесса, — «учил» он. Принцесса поручила сыну своего дворецкого важное дело. Она выдавала ему кое-какие из своих кристаллов, он нес их домой, мыл в теплой мыльной воде, на ночь клал под яркий свет настольной лампы, а на следующий день спешил во дворец, чтобы объявить принцессе о том, что ее кристаллы теперь заряжены.

В награду за «работу» принцесса подарила ему розовый камешек и велела положить его на тумбочку у кровати, чтобы он навевал сон.

— Перед сном я кладу на тумбочку точно такой же кристалл, — пояснила она. — Теперь и ты так делай.

А затем она пообещала нечто, чего Ник стал ждать с нетерпением:

— Когда мы все вернемся после лета, я поведу тебя на фабрику и мы выберем для тебя большой-пребольшой кристалл.

* * *

Модельер Жак Азагури подарил ей на день рождения черное, расшитое бисером вечернее платье с глубоким вырезом и черными шелковыми бантами.

Глядя, как она в этом платье шагает взад-вперед по гостиной, я сказал:

— Надо к нему надеть вот это! — подошел к сейфу и достал оттуда украшения с сапфирами и бриллиантами.

— Нет, Пол. Я сегодня хочу изумруды.

В тот вечер она отправилась на торжественный прием в честь столетия галереи «Тейт», надев браслет с изумрудами и бриллиантами, который ей подарил принц Чарльз в честь свадьбы, такие же серьги, подарок принца Чарльза на день рождения (когда принцессе исполнилось двадцать два года), и колье из бриллиантов и крупных неограненных изумрудов — подарок на свадьбу от королевы.

После длительных переговоров принц и принцесса решили, что Гарри, как и его старший брат, закончив школу Ладгроув, отправится в Итон.

— Он будет отлично смотреться во фраке, не правда ли, Пол? — спрашивала меня принцесса. — Прямо как маленький пингвин!

Гарри хотел пойти в школу Харроу, куда отправлялся его друг из семьи Ван Штраубензее, а потому не пришел в восторг, когда узнал, что ему придется пойти в Итон, где он будет «прямо как маленький пингвин».

Уильяму тоже не удавалось делать то, что хочется. Однажды он захотел пойти на собрание любителей охоты и рыбалки, пообщаться с людьми, повеселиться, но принцесса ему не разрешила. Она посчитала, что «это неподходящее занятие для принца». Как ни странно, Тигги Легге-Бурк туда пошла, и на следующее утро о ней писали все газеты. Принц понял, что его мать была права.

Однако я видел трех детей, которые сияли только оттого, что попали во дворец. К чаю пригласили семью из пяти человек: мать, отец и трое детей (десяти, семи и пяти лет). Семилетней девочке с четырех лет дважды удаляли опухоль головного мозга. Но недавно опухоль снова образовалась, и родителям сказали, что на этот раз операция не поможет.

Девочка мечтала попить чай с принцессой, и та решила воплотить ее мечту в жизнь. Меня отправили за воздушными шариками с нарисованной Барби и другими игрушками. Думаю, эта семья никогда не забудет чаепития, запечатленного на множестве фотографий.

Отказавшись везти детей на таиландский остров Пукет, принцесса решила отправиться с ними в Сен-Тропез. 11 июля принцесса с детьми вылетела на юг Франции в гости в Мохаммеду Аль-Файеду, его жене Хейни и трем их детям. Еще весной они приглашали ее на лето на свою виллу. Но окончательно принцесса решилась туда поехать после обеда в Королевском автомобильном клубе со своей мачехой Рейн Спенсер в первую неделю июля.

Владелец сети «Хэрродз» жил в Лондоне на Парк-Лейн в большом доме с собственной прислугой. Он был хорошим другом принцессы. Он был другом ее покойного отца — графа Спенсера, а также мачехи принцессы. Рейн не раз приезжала в его парижскую резиденцию в Булонском лесу, получившую название «Вилла Виндзоров», потому что она стала домом для герцога и герцогини Виндзорских, удалившихся сюда после того как герцог — король Эдуард VIII — отрекся от престола в декабре 1936 года.

Аль-Файед всегда восхищался всем королевским, поэтому в 1986 году, когда герцогиня умерла, он приобрел эту виллу. А одиннадцать лет спустя его имя снова замелькало в газетах рядом с именем члена Виндзорской династии — принцессы Уэльской. Долгие годы он оказывал ей знаки внимания. Когда бы она ни заходила в его магазин в Найтсбридже, он всегда выходил, чтобы лично помочь ей выбрать товары. Каждое Рождество он неизменно высылал в Кенсингтонский дворец разные вкусности. На дни рождения принцессы и юных принцев он всегда присылал им богатые подарки. Принцесса считала его настоящим джентльменом. Рейн Спенсер рассказала ему о том, как тяжело приходилось принцессе в середине девяностых, и он старался помочь ей, чем может, из уважения к ней самой и к ее покойному отцу, как он не раз говорил. До этого лета принцесса всегда вежливо отклоняла его приглашения погостить. Но возможность провести лето на хорошо охраняемой вилле на Лазурном Берегу с вышколенной прислугой показалась принцессе слишком заманчивой. Уильям и Гарри могли покататься на катерах и скутерах, понырять с аквалангом. Их ждала яхта «Джоникал» длиной в двести футов со своей командой. Для египетского мультимиллионера она стала аналогом королевской яхты «Британия» Однако принцесса не знала, что он купил яхту специально к приезду принцессы с детьми. Как только она согласилась приехать на его виллу, Аль-Файед выписал чек на 15 миллионов фунтов и приобрел эту яхту. Не знала принцесса и того, что Аль-Файед, желая развеять ее скуку, пригласил и своего сына Доди — известного продюсера, который вот-вот собирался жениться на американской модели Келли Фишер. Мохаммед Аль-Файед потребовал, чтобы 15 июля его сын был на яхте.

Когда 15 июля Доди Аль-Файед взошел на борт яхты «Джоникал», журналисты взяли на прокат катер, чтобы следить за передвижениями яхты. В это время я был в Кенсингтонском дворце и следил за тем, как идет ремонт в гостиной принцессы. Она снова пригласила своего друга Дадли Поплака, чтобы он придал ее гостиной в розово-кремовых тонах более серьезный вид, более «профессиональный и зрелый», как она выразилась. В новом оформлении должны были использоваться в основном кремовый, золотой и синий. Полосатую обивку на диванах заменили на кремовую, персиковые диванные подушки сменили синие и золотые. Появился новый высокий табурет на гнутых ножках. Принцессе нравился розовый цвет. Даже листочки в ее блокнотах для личных записей были розовыми. Но в то лето она решила устранить этот романтический цвет из своей жизни.

По гостиной непрерывно ходили рабочие, мне постоянно звонила принцесса. Она жаловалась, что не выдержала и спросила журналистов, сколько еще они будут ходить за ней по пятам. На прощание она решила их подразнить: «В ближайшее время я собираюсь сделать заявление, которое потрясет весь мир».

В Кенсингтонском дворце Майкл Гиббинс пытался загладить последствия случайного заявления принцессы. С его помощью было составлено следующее: «Диана, принцесса Уэльская, заявляет, что вчера не давала никаких интервью журналистам. Если она и говорила с некоторыми из журналистов, то с единственной целью: узнать у них, сколько еще они собираются пребывать на юге Франции, потому что присутствие прессы оказывает негативное влияние на детей. Вопрос о будущих заявлениях принцессы не обсуждался».

С яхты «Джоникал» принцесса звонила мне в Кенсингтонский дворец по восемь раз в день. В один из этих длинных разговоров она сообщила мне, что решила все время ходить в одном и том же леопардовом купальнике, чтобы досадить журналистам.

— Буду ходить только в нем до самого конца поездки. То-то они разозлятся, ведь у них все фотографии будут одинаковые!

Так и вышло. Все газеты пестрели снимками, на которых принцесса везде — на пляже, на яхте, на скутере, в воде — в одном и том же леопардовом купальнике.

Однако посмеяться над этим не удалось. Стало не до смеха: в собственном особняке в Майами убили Джанни Версаче. Ближе к концу осени он должен был прислать принцессе новую одежду зимнего сезона. На обложке журнала «Вэнити Фэйр» за тот месяц она красовалась в платье от Версаче. Принцесса сильно переживала его смерть. Каждый час она звонила мне. «Надо разыскать Элтона Джона! — говорила она. — Он где-то на юге Франции. Позвони ему домой в Виндзор, там должны знать его телефон».

Я не успел сказать ей, что Элтон уже звонил в Кенсингтонский дворец и оставил свои координаты. Убийство Версаче примирило принцессу и певца, которые уже девять месяцев не разговаривали. Она отказалась с ним общаться после того, как ее фотография с сыновьями, которую она подарила Элтону Джону, появилась в книге Версаче «Рок и Короли». Принцесса пришла в ужас, когда увидела, что их семейную фотографию поместили рядом с полуобнаженными моделями-мужчинами. Ее беспокоило, что об этом подумает королева. Элтон Джон не имел никакого отношения к тому, что в книгу поместили этот снимок, но поскольку он, так сказать, был посредником, принцесса обвинила его, и они разругались. Но общее горе снова объединило их. На похоронах Версаче 22 июля принцесса обнимала Элтона за плечи и утешала его, как могла.

По телефону она сказала мне, что рада помириться с Элтоном. Ей кажется, что вернулись «прежние времена». Она сказала: «Он был таким милым и понимающим. Он сказал: „Жизнь жестока: потребовалась настоящая трагедия, чтобы возродить нашу дружбу". И добавил, что Джанни был бы очень рад. Правда, он прелесть?».

Принцесса была в панике. Оказалось, что в аэропорту Ниццы обнаружилась неисправность в частном самолете, на котором они с детьми должны были лететь домой.

— Пол, я должна вернуться сегодня! На завтра у меня запланирован важный визит в больницу.

Это было 20 июня. Они должны были вернуться в шесть часов вечера, но в половине девятого она позвонила мне еще из Франции. Дома они были только в двенадцать.

— Как приятно быть дома! — сказала она. Принцесса любила возвращаться домой.

— Ну как отдохнули? — спросил я.

— Замечательно! Мы чудесно провели время, — ответила она и пошла спать.

На следующий день она приступила к своим обычным делам: обед с Мередит Этерингтон-Смит, чай с Майком Уитлемом из Красного Креста. Я не мог поверить в то, что читал в газетах. Все лето там старательно склеивались имена Дианы и Доди. Журналисты уверяли, что отношения принцессы с Доди стали ее «первыми серьезными отношениями после развода». Это была совершенная глупость. Принцесса беспокоилась, что люди поверят в это. Она познакомилась с Доди меньше двух месяцев назад, а принцесса всегда подолгу размышляла, прежде чем сделать выбор.

Ближайшие друзья принцессы отлично знали, кто тот единственный человек, с которым у нее был счастливый, долгий роман, который сделал ее счастливой после развода. И это был не Доди Аль-Файед. С тем, кто действительно давал ей радость, она строила отношения на глубоком понимании, уважении и любви. А это совсем не то, что у нее было с наследником сети «Хэрродз». Он провел в Кенсингтонском дворце в общей сложности не больше десяти минут. Утверждать, что она избрала Доди в качестве спутника жизни, неверно, а значит, и несправедливо по отношению к принцессе. Да, обаятельный Доди ей действительно нравился, ей нравилось проводить с ним время, ей были приятны его внимание и его щедрость. Но она не считала его тем, с кем хочет прожить всю оставшуюся жизнь. Я даже думаю, что, когда она была в Европе, ее сердце оставалось в Лондоне.

Мохаммед Аль-Файед, видимо, тоже поддался соблазну и вообразил, что у Доди с принцессой может быть что-то серьезное. По свидетельствам очевидцев, он говорил: «Я Диане как отец». При всем моем к нему уважении, я должен заявить, что он никогда не был принцессе «как отец». Глядя на все это из Кенсингтонского дворца, я видел, что грезы прессы об их романе останутся грезами. Муж Люсии Флеча де Лима Паулу был Диане как отец. Лорд Аттенборо был ей как отец. Мохаммед Аль-Файед мог претендовать максимум на роль доброго дядюшки. Он был очень добр к ней, но никак не мог быть ей «как отец», как Доди не мог стать ее спутником жизни.

Более того, для меня Доди был даже не Доди, а Сестра. Принцесса дала ему такое имя, чтобы мы могли говорить о нем, когда рядом были посторонние. Принцесса спрашивала: «Как ты думаешь, что скажет моя Сестра?» или «Сестра не звонила?» — и я понимал, что она говорит не о леди Саре Маккоркодейл и не о леди Джейн Феллоуз, а о Доди.

Она была сражена щедростью Доди и его привычкой ни в чем себе не отказывать. Он привык вести роскошную жизнь, привык к королевским развлечениям, и при этом ему не приходилось мириться с ограничениями, которые налагает дворцовый этикет.

— Я хотел бы пригласить тебя на ужин, — сказал он ей, позвонив однажды в Кенсингтонский дворец.

— С удовольствием приму приглашение, — ответила принцесса. — А когда?

— Завтра вечером.

— И где мы будем ужинать?

— В Париже, — ответил он. Принцесса пришла в восторг.

Доди всеми силами старался произвести на нее впечатление. Он организовал перелет через Ла-Манш на частном вертолете, заказал лучший номер в отеле «Ритц», который принадлежал его семье. Я сложил все, что могло понадобиться ей в поездке, в сумку от Версаче, и она уехала, оставив меня и Ольгу Пауэлл присматривать за Уильямом и Гарри.

Это было в субботу 26 июля. Вечером она позвонила мне из номера.

— Пол, вечер получился просто чудесный! — она чуть не кричала от радости. — Он только что сделал мне подарок. Не могла дождаться, когда он уйдет, чтобы позвонить тебе и похвастаться. Он купил мне золотые часы с бриллиантами. Такие красивые! В жизни не видела ничего прекраснее!

Она радовалась, как шестнадцатилетняя девочка, так искренне, что трудно было не радоваться вместе с ней.

Именно в тот день они посетили «Виллу Виндзоров», где, как писали газеты, они с Доди планировали поселиться. Слова принцессы доказывали обратное.

— Мы пробыли там недолго. Там комнаты, как склепы. Не представляю, как там можно жить! Только призраки былого, — сказала она.

Она велела мне купить в «Аспри» черную рамочку в форме крокодила. Она хотела вставить в нее свою фотографию и подарить Доди. Он давно просил.

— Только лучше не подписывайте фотографию. Трудно предположить, кому он будет ее показывать, — предупредил я. Фотографию вставили в рамочку, но принцесса последовала моему совету и не стала ее подписывать.

В Кенсингтонский дворец она вернулась с подарками для нас с Марией. Из своей сумочки она достала два махровых халата персикового цвета с эмблемой отеля «Ритц» на кармашках.

— Я уверена, Мария в нем будет выглядеть просто чудесно. А ты… даже не знаю, пойдет ли тебе персиковый, — пошутила она.

В последнюю неделю июля принцессе пришлось принимать трудное решение. Она решила подвести черту под своим предыдущим романом. Доди тоже разорвал помолвку с Келли Фишер. Теперь они оба были свободны. Уильям и Гарри на август отправились к принцу Чарльзу, откуда все трое вместе потом отправлялись в Балморал. Время с 31 июля по 4 августа принцесса снова провела на яхте «Джоникал» в Средиземном море, на этот раз без детей. Они плавали возле берегов Корсики и Сардинии, а затем принцесса вернулась к своим делам.

Карту мира, утыканную красными кнопками, прикрепили к прямоугольнику из картона и поставили к креслу в углу гостиной Кенсингтонского дворца. С помощью Майка Уитлема принцесса отметила на карте все страны, где проблема противопехотных мин стояла наиболее остро: от Грузии до Кореи и от Анголы до Вьетнама. Каждая красная кнопка означала опасную местность, которую предстояло посетить.

Вдохновленная успехом кампании в Анголе, принцесса задумала направиться в Грузию, но британское правительство посчитало, что такая поездка будет слишком опасной, поэтому планы изменились. Принцесса решила отправиться на 8—10 августа в бывшую Югославию. С ней поехал Билл Дидс из «Дейли Телеграф» и представители организации помощи пострадавшим от противопехотных мин.

В первый день мы остановились в Тузле. В тот вечер принцессе и ее дворецкому пришлось испытать свои способности по части техники. Дайте мне нож, вилку и план рассадки гостей за столом, и можете на меня положиться. Но в отношении техники я полный профан. Доди подарил принцессе спутниковый телефон, чтобы она могла звонить ему из Боснии, но ни я, ни она не имели представления, как им пользоваться. Мы стояли у домика в горах. Принцесса по компасу пыталась определить, в какой стороне находится спутник, а я, вытащив телефон из коробки и подготовив его по инструкции, принялся носиться с ним по кустам, ловя сигнал.

— Ну что, работает? — кричал я. Принцесса покатывалась со смеху. Наконец мы поймали сигнал, и ей удалось позвонить.

— Я дам тебе свое снотворное — оно не сильное. А то ты не заснешь после такого веселья, — сказала она, когда мы убирали телефон назад в коробку.

— Заснуть-то я засну, но могу не проснуться!

— Не бойся, с утра я буду шуметь, как обычно, и ты точно проснешься.