«Рад бы говорить, не могу»

«Рад бы говорить, не могу»

Военный трибунал 12-ой армии на Украине, в Донбассе, в городе Кадиевка (тогда этот город назывался Серго), в 1942 году рассматривал абсолютно необычное дело. В этом судебном процессе я участвовал в качестве секретаря Военного трибунала и помню все подробности. Судебное рассмотрение всегда построено так, что всё в суре должно всеми участниками процесса произноситься вслух. В этом же деле, всё делалось молча, всё писалось на бумаге. Писал председательствующий — председатель Военного трибунала 12-ой армии военный юрист 1-го ранга Трофимчук, писал прокурор, обвиняемый, эксперты. Все обменивались записками, а не словами.

Что же это за дело? Почему такая редкостная необычная процедура ведения судебного заседания?

Молодой солдат украинец Лялько был легко ранен и контужен. Ранение было получено в мизинец на левой руке. Он понимал, что вскоре опять окажется на передовых позициях. В это время в Донбассе шли упорные бои. Лялько, оказавшись в госпитале, знаками объяснил, что в результате контузии лишился возможности говорить и слышать. Врачи госпиталя обратили внимание на то, что учетная карточка раненого или, как она называлась, «карточка передового района», с которой он прибыл в госпиталь, была заполнена с его слов, т. е., что после контузии он говорил и слышал. Врачи в госпитале сделали ему укол. Он потерял контроль над своим сознанием, и во сне стал ругаться матом. Врачи решили, что Лялько симулирует глухонемоту, чтобы избежать возвращения в свою воинскую часть, находившуюся на боевых позициях.

Материал о поведении Лялько был передан для расследования в Военную прокуратуру 12-й армии. Он попал к военному следователю Довжику, моему однокашнику по московскому юридическому институту, а в послевоенные годы коллеге по московской адвокатуре. По делу была назначена медицинская экспертиза в составе хирурга, отоляринголога и невропатолога. Эксперты в своем заключении написали, что все органы слуха и речи у Лялько в полном порядке и что он не говорит и делает вид, что не слышит только потому, что решил симулировать глухонемоту и уклониться от исполнения своего воинского долга. Лялько же в ответ на все вопросы, которые к нему обращались в письменном виде, писал на листах бумаги: «Рад бы говорить, не могу». Когда Лялько допрашивали в помещении военной прокуратуры 12-ой армии, к нему было привлечено внимание многих. Иногда кто-то подходил к нему сзади, внезапно ударял в ладоши и он будто бы вздрагивал. Работники Военной прокуратуры были убеждены, что Лялько симулянт. Они говорили: «его будут расстреливать, он все равно не заговорит». И все же оставались сомнения.

По окончании расследования дело против Лялько поступило для рассмотрения к нам в военный трибунал и началась подготовка к его слушанию. Прежде всего, исходя из того, что, может быть, Лялько является лицом с физическим недостатком (глухонемотой), по закону в судебном процессе должен был участвовать адвокат. Дело рассматривалось в прифронтовом городке, где никаких адвокатов не было. Пришлось привезти адвоката из Ворошиловграда (Луганска). Это был единственный областной центр Украины, в то время еще не оккупированный немцами. В судебном заседании участвовала медицинская экспертиза. В своем заключении она указала, что у Лялько стойкое установочное поведение и нет сомнений, что он симулянт. Он же на все письменные вопросы продолжал писать: «Рад бы говорить, не могу». Когда оглашался смертный приговор, все взоры в судебном зале были обращены к Лялько. Он никак не прореагировал на приговор. Я изложил на бумаге суть приговора, и он в ответ опять написал: «Рад бы говорить, не могу».

Приговор военного трибунала армии о расстреле мог быть приведен в исполнение только после его утверждения Военным Советом армии, т. е. Командующим и членом Военного Совета. При утверждении этого приговора Командующий 12-ой армии генерал-майор А. А. Гречко (позже член Политбюро ЦК КПСС, Маршал Советского Союза и министр обороны СССР) и член Военного совета 12-ой армии заявили, что они предлагают от имени Военного совета армии Лялько заговорить и тогда они заменят ему расстрел лишением свободы, а если он не заговорит, то приговор будет приведен в исполнение. По поручению председателя Военного трибунала армии член Военного трибунала военный юрист 3-го ранга украинец Ракул должен был поехать к находившемуся под стражей Лялько, чтобы передать ему предложение Военного совета. Когда Ракул отправлялся для встречи с Лялько, его готовили все работники трибунала, снабдили в обилии бумагой и карандашами для переписки с осужденным Лялько. Много часов Ракул вел с ним переписку на русском и украинском языках, но письменный ответ был все тот же: «Рад бы говорить, не могу». Лялько был расстрелян. Присутствовавшие при расстреле, в том числе военный следователь Довжик, утверждали, что Лялько настолько вошел в свою роль, в свое установочное поведение, что и при расстреле не изменил своего поведения.

После этого прошло более четырех десятилетий. Я в своих мыслях неоднократно возвращался к этому делу, консультировался с крупными московскими специалистами в области психиатрии, психологии, отолярингологии, выслушивал различные мнения и суждения.

В Иерусалиме беседовал с известным профессором-психиатром из СССР, и он заявил, что не исключает того, что в действительности Лялько не мог говорить. Главным упущением, по его мнению, было то, что в составе экспертизы не было психиатра. Теперь для меня ясно, что по этому делу возможно допущена судебная ошибка. А судебная ошибка, когда вынесен и приведен в исполнение смертный приговор, величайшая трагедия. Лялько не заговорил, и поэтому сомнения в правильности приговора останутся навсегда.