Дорога в Вашингтон

Дорога в Вашингтон

Ближайшим лакомым куском для джингоистов была Куба. Сторонники экспансии еще в конце XVIII века говорили о ней как об острове, намытом из песка, который несет Миссисипи. На протяжении 1895 ? 1897 годов агрессивная внутриправительственная группировка развернула подготовку к интервенции.

Американская армия и флот стремились выбить Испанию из ее колоний, прежде всего с Кубы и Филиппин. Но война 1898 года США с Испанией явилась вехой и в мировой истории. Схватка молодого империалистического хищника с ослабевшей полуфеодальной страной знаменовала начало нового этапа в развитии капитализма ? этапа борьбы за передел уже поделенного мира. Испания ? первая добыча США на их пути к мировому господству.

Развитие событий на Кубе способствовало осуществлению планов Америки. В феврале 1895 года на острове вспыхнуло антиколониальное восстание. Под угрозой оказалась американская торговля с Кубой, достигавшая оборота 100 миллионов долларов в год, а также 50 миллионов долларов капиталовложений США. Влиятельные газеты «Нью-Йорк уорлд» и «Нью-Йорк джорнэл» повели обработку общественного мнения. Взывая к гуманности «среднего» американца (нельзя допустить расправы испанских колонизаторов над повстанцами), они одновременно запугивали его возможностью остаться без кубинского сахара. Примечательно провокационное поведение в этой ситуации самих «газетных королей» ? Дж. Пулитцера и У. Р. Хер-ста. Один из репортеров в Гаване телеграфировал: «Все спокойно, никакой войны. Я хочу возвратиться». На что Херст ответил: «Пожалуйста, оставайтесь. Вы обеспечьте описания, а я обеспечу войну».

Весной 1896 года сенат и палата представителей США приняли резолюции, признающие за кубинскими повстанцами легальные права воюющей стороны.

В правительственных кругах нарастало давление группы Рузвельта ? Лоджа в пользу расширения программы военно-морского строительства. Будучи президентом, У. Тафт признавал: «Если бы не Теодор Рузвельт, мы никогда не были в состоянии объявить войну, ибо только он сумел получить от конгресса достаточно средств, чтобы реально поддержать любую угрозу...» В сентябре 1897 года Рузвельт убедил своего шефа-министра, что посылка экспедиционного корпуса на Кубу «не будет слишком сложной операцией». Он представил план создания эскадры, которая смогла бы незамеченной миновать Гибралтар, нанести удар по основной военно-морской базе Испании ? Кадиксу и разрушить Барселону. Желая видеть свой проект осуществленным, Рузвельт дошел до президента, объяснив ему «в самых простых выражениях, что только война может спасти национальную честь».

К войне уже все было готово. Требовался лишь повод. Вскоре их представилось даже два. Первым явилось письмо испанского посла в Америке дона Дюпюи де Ломе. Адресованное его другу в Гаване, оно было перехвачено секретной службой кубинских повстанцев и при помощи «Нью-Йорк джорнэл» 9 февраля 1898 года стало достоянием широкой общественности. Сеньор де Ломе перешел границы дипломатической осторожности, дав волю своим чувствам. Президент Маккинли был охарактеризован как «слабый и потакающий сброду низкий политик, желающий сохранить добрые отношения с джингоистами своей партии». Комментируя это письмо, Херст назвал его «худшим оскорблением Соединенных Штатов за всю их историю». Приданный делу оборот заставил Мадрид отозвать посла. Примирение становилось все более трудной задачей.

В разгар дипломатического скандала произошел инцидент, развязавший интервенционистам руки. На рейде Гаваны 15 февраля 1898 года при невыясненных обстоятельствах пошел ко дну американский военный корабль «Мэн». Он был послан на Кубу по просьбе генерального консула США Ф. Ли, и, хотя угроза испанцам была очевидной, президент Маккинли назвал это действие «актом дружественной любезности». Надо ли было испанцам, увязшим в борьбе с кубинскими патриотами, восстанавливать против себя могущественные Штаты? Вряд ли. Но комиссия, расследовавшая обстоятельства гибели корабля (ни испанские, ни международные органы к этому делу допущены не были), пришла к выводу: причиной явилась мина, выпущенная с подводной лодки.

Теодор Рузвельт понял, что наступил его час. Утром, по получении известий с Кубы, он писал: «Я отдал бы все, чтобы президент Маккинли приказал флоту взять курс на Гавану». Наибольшее удовлетворение доставляли Рузвельту дни, когда его начальник отсутствовал. Как только Дж. Лонг уехал 25 февраля 1898 года на однодневный отдых, Рузвельт направил телеграмму Дж. Дьюи, командующему тихоокеанской эскадрой. (Еще в декабре 1897 года коммодор Дьюи отбыл в Гонконг, прихватив «на всякий случай» карту Филиппин ? испанской колонии.) Политически важная телеграмма имела провокационный характер. Т. Рузвельт приказывал Дьюи загрузиться углем и «в случае объявления войны... начать оборонительные операции» на Филиппинах. Поистине нужно обладать фантазией Рузвельта, чтобы назвать захват Филиппин оборонительной операцией.

Ультиматум Мадриду, последовавший 27 марта, содержал требование принять американское посредничество в контактах с восставшими кубинцами. Американский посол сообщил о готовности испанского правительства принять любые условия, лишь бы сохранить мир. Но президент Маккинли назвал уступки недостаточными и 10 апреля в специальном послании просил конгресс об объявлении войны против Испании. В резолюции конгресса от 20 апреля содержалось требование к Испании отказаться от прав на Кубу и вывести свои войска с острова.

Еще до начала военных действий конгресс вотировал 50 миллионов долларов на подготовку к ним. Превосходные новые боевые корабли Америки стояли вне конкуренции. Близ атлантического побережья дымили трубы четырех линкоров ? «Индиана», «Айова», «Массачусетс» и «Орегон», равных которым не было в испанском флоте. Еще больше была диспропорция на Тихом океане, эскадра Дж. Дьюи была оснащена по последнему слову тогдашней военной техники.

Первая из решающих битв этой войны с заведомо означенным исходом разыгралась на рейде Манилы. Семь кораблей под командованием адмирала Парицио Мантохо-и-Пасерон обреченно встретили утром 1 мая 1898 года входящую в бухту Манилы эскадру Дьюи. Через несколько часов три испанских корабля были потоплены, четыре сожжены. С американской стороны насчитывалось семеро легкораненых матросов. Теперь Вашингтон ждал известий из Атлантики. В гавани Сантьяго-де-Куба 19 мая адмирал У. Сэмпсон обнаружил семь кораблей испанского флота. По американскому плану их должны были взять в клещи высаженный на остров экспедиционный корпус и корабли под командованием Сэмпсона. Цель была достигнута 3 июля. Все испанские корабли сгорели, а флот США потерял одного матроса.

Конгресс принял решение рекрутировать кавалерийский полк в районе Скалистых гор. С 1 мая 1898 года в Сан-Антонио началась ускоренная подготовка кавалеристов. Сложив свои полномочия в министерстве военно-морского флота, Рузвельт отправился туда. Он решил лично участвовать в боевых действиях, а военную славу использовать затем на политическом поприще. Но от командования полком он отказался: необходим хотя бы месяц для овладения соответствующими знаниями, а за это время, не дай бог, война кончится. Рузвельт предпочел не рисковать и в чине подполковника пошел служить под начало. Леонарда Вуда (кстати, тоже не кавалериста, а хирурга).

Над лагерем витал бездумно-авантюристический дух. Туда из западных штатов пожаловали любители легкой наживы, драчуны и бездельники, с восточного побережья прибыли аристократы ? искатели приключений. Рузвельта мало тревожили недостатки воинской подготовки. В солдатах он видел скорее соучастников набега, чем вымуштрованных жертв устава. Это создавало ему популярность среди органически враждебных дисциплине ковбоев и авантюристов. Он быстро затмил своего начальника. Уже на железнодорожной станции прибывавших встречал плакат-указатель: «Это путь в лагерь буйных всадников Теодора Рузвельта». Однажды Рузвельт прямо со строевых учений привел полк к курорту «Риверсайд парк» и разрешил выпить все имеющееся пиво за его счет. Так он создавал легенду о себе ? «отце солдат», которому нет ничего дороже полковой дружбы.

Из Сан-Антонио «Буйные всадники» (так назывался полк) прибыли во Флориду. Сверхразворотливость Рузвельта позволила ему перехватить транспорт «Юкатан», уже предназначенный для двух других полков, и 13 июня они отплыли из Тампы. По поводу этого события, как записал один из очевидцев, «Рузвельт не смог сдержать себя и развлек нас тем, что исполнил импровизированную военную пляску».

Кубинских берегов достигли 22 июня. Испанцы, узнав от своей разведки о высадке американцев, отступили к Сантьяго-де-Куба. В четырех милях от побережья, у забытого богом местечка Лас Гуазимас раздались первые выстрелы. «Буйные всадники», спешившись, продирались сквозь джунгли. «Борцы за освобождение Кубы», как они себя называли, очутившись вне привычной обстановки с оркестрами и ежедневной выпивкой, начали роптать. Дух уныния был неведом лишь Рузвельту, спешившему к своему Аустерлицу. Он платил за пищу солдат, он торопил их, подбадривал оробевших. Судьба благоприятствовала ему в том, что после служебного повышения Вуда он в чине полковника возглавил свой полк. Час его военной славы наступил на рассвете 1 июня 1898 года.

Согласно версии Рузвельта, его люди ? с ним во главе ? под бешеным огнем штурмовали форт Сан-Хуан. Этот штурм он восславил как лучший день своей жизни. Воспоминания Рузвельта об островных баталиях так пестрели местоимением «я», что обозреватель Финли Питер Данн посоветовал ему назвать мемуары «Один на Кубе». Блеск боевой славы Сан-Хуана стал служить аргументом в доказательство мужества полковника Рузвельта. Между тем другие свидетельства позволяют утверждать, что американцы захватили соседний, гораздо менее укрепленный форт.

В одном из писем Лоджу Рузвельт отмечал: «Мы находимся в опасной близости от ужасного военного поражения; нам нужна помощь тысяч солдат, батареи артиллерии, питание и амуниция... мы потеряли четверть наших людей... как я уцелел, сам не знаю». В тот самый момент, когда американские войска почувствовали, что их ждет медленное вымирание, адмирал Сервера вышел из бухты Сантьяго-де-Куба навстречу флоту Сэмпсона. Лишившись прикрытия с моря, испанские части на острове предпочли капитулировать. Так судьба спасла не только жизнь экспедиционному корпусу, но и репутацию.

Испанские войска в Пуэрто-Рико сдались 28 июля 1898 года. Но уже 10 днями раньше Мадрид запросил посредничества Франции. Дипломаты двух сторон встретились в Париже. Согласно подписанному 10 декабря 1898 года договору Испания отказалась от прав на Кубу, где США установили военную администрацию, и «уступила» Филиппины, Пуэрто-Рико и Гуан. Кроме того, добычей Америки стали Гавайские острова, часть Самоа, остров Уэйн.

В умах наиболее «последовательных» экспансионистов зрела идея, что захват Филиппин дает Америке право на участие в разделе Китая, самого большого азиатского рынка.

От лица большого бизнеса Чонси Депью напутствовал на республиканском конвенте 1900 года политику экспансии: «Американский народ ныне производит на 2 миллиарда долларов товаров больше, чем он может потребить, мы достигли этого при помощи провидения господня, государственного искусства Уильяма Маккинли, достоинств Рузвельта и его помощников; мы сделали нашим рынком Кубу, Пуэрто-Рико, Гавайи, Филиппины... Мы стоим на берегу Тихого океана, ставшего американским озером... здесь американские производители создают лучшие и самые дешевые товары в мире... Пусть продукция расширяется, пусть заводы работают на полную мощность, пусть будет полная занятость с самой высокой заработной платой, потому что мир наш и мы завоевали его республиканскими принципами».

Рузвельт не нуждался в подталкивании. В октябре 1900 года он делился своими «желаниями»: «Я хотел бы видеть Соединенные Штаты доминирующей державой на берегах Тихого океана». Тогда ему едва ли было понятно, что этого не хочет Япония. При президентстве его родственника ? Франклина Делано Рузвельта Япония покажет на Перл-Харбор 7 декабря 1941 года всю степень своего несогласия с американскими планами.

В США известность, слава ? конвертируемая валюта, ее можно перевести в деньги, в должности. И наоборот. Полковник Рузвельт после похода на Кубу получил значительную сумму этой валюты. Военная слава Рузвельта, сделавшая его имя ? во многом благодаря прессе ? известным в стране, представляла собой фактор, который ее обладатель желал использовать как можно быстрее. С другой стороны, существовали силы, которым нужна была «военная прямота» и «честность солдата». Для спасения своего престижа, для сохранения контроля над крупнейшим штатом страны республиканской партии необходимо было основательно отвлечь внимание избирателей от пустой казны прежнего губернатора: так много общественных средств ушло на обновление канала Эри, что это было слишком трудно объяснить.

Партийные бонзы изыскали взаимоприемлемый план. Звонок Рузвельта боссу ньюйоркских республиканцев Т. Платту был последней точкой в договоре. Страстный пурист, преподобный отец Паркхерст публично усомнился в том, что такой честный человек как «Тедди» обратился к мистеру Платту. «Это мистер Платт должен обращаться к нему». «Тедди» ничего не опровергал, он выяснял оставшиеся нерешенными пункты своей сделки с Платтом. Дело было закончено 14 сентября 1898 года.

Рузвельт знал: чтобы стать губернатором в Нью-Йорке, нужно было либо заручиться поддержкой, либо сокрушить власть республиканского партийного босса в штате ? сенатора Томаса Платта.

Система боссизма в США благополучно дожила до наших дней. Определенные реформы, такие как замена партийных конвентов штатов первичными выборами, заставили боссов несколько уйти в тень. Но в конце прошлого века партийные боссы владели своими штатами как вотчинами. Стоило, скажем, позвонить Пенроузу в Филадельфию, как можно было считать, что все республиканцы Пенсильвании уже в кармане. В Нью-Йорке таким богом «прокуренных комнат» был Платт. Его могущество зиждилось на союзниках как в мире крупного бизнеса, так и в мире профессиональных политиков. Платт не всегда выдерживал это равновесие, и тогда следовали упреки вроде этой филиппики Элиу Рута, главного связующего звена Уоллстрит и республиканской верхушки: «Они называют эту систему ? я не изобретаю фразы, я принимаю ее, потому что у нее есть значение ? «невидимым правительством»... Губернатор не в счет, легислатура не в счет... мистер Платт управляет штатом. Уже почти двадцать лет он управляет им. Не губернатор, не легислатура, не избранные обычным порядком деятели ? всех подменил Платт. И политический капитал располагается не здесь (т.е. в Олбани, столице штата Нью-Йорк. ? А. У.), а на Бродвее, дом 49, где находится он и его помощники». (Э. Рут произнес эту речь на конституционном конвенте штата Нью-Йорк.)

Ч. Депью сказал обратившемуся к нему за советом Т. Платту: «Мистер Платт, я всегда смотрю на общественный вопрос с точки зрения оратора, говорящего с публикой... Ныне, если вы выдвинете губернатора Блэка и я обращусь к большой аудитории ? что я непременно сделаю ? злой язык среди публики непременно прервет меня вопросом: «Чонси, мы согласны со всем, что ты сказал о великой старой партии (дежурный титул республиканской партии. ? А. У.) и обо всем прочем, но как насчет воровства на канале?» Я должен буду объяснить, что сумма украденного составляет всего миллион и что это было неизбежно. Но если выдвинут полковника Рузвельта, я смогу ответить возмутителю спокойствия с гневом: «Я страшно рад, что вы задали этот вопрос. Мы выдвинули в губернаторы человека, который и на общественном поприще и на поле боя продемонстрировал, что он борец за правое дело и что он всегда добивается победы. Если его изберут, вы знаете и мы все знаем по его уже проявившимся чертам характера ? мужеству и способностям, что каждый вор будет пойман и наказан, каждый доллар найден и возвращен в общественную казну». Затем я расскажу, как полковник вел своих «мужественных всадников» к вершине Сан-Хуана и попрошу оркестр сыграть «Звездно-полосатый стяг». Бизнес сказал веское слово.

И все же червь сомнений точил Платта: он должен быть уверен, что Рузвельт на посту губернатора не «объявит ему войну».

Рузвельт ответил, что у него нет намерений начинать войну «против Платта или против кого бы то ни было еще, если войны можно будет избежать». Ответ можно было толковать двояко. Платт предпочел оптимистический вариант.

Послушный конвент в Саратоге закрыл глаза на формальность ? требуемый конституцией штата пятилетний срок проживания в нем претендента ? и номинация Рузвельта прошла гладко.

Теодор Рузвельт включился в политическую борьбу в то время, когда основы классового господства буржуазии впервые были поставлены под угрозу.

Большим шагом по пути организации рабочего движения в США было создание Американской федерации профсоюзов (АФТ) в 1886 году. В декабре этого года 42 делегата, представлявшие 316 469 местных профсоюзных организаций, приняли в городе Колумбус (штат Огайо) устав, гласивший о решимости «представителей профессиональных и рабочих союзов Америки проводить такие мероприятия, распространять среди квалифицированных и неквалифицированных рабочих нашей страны такие идеи, которые будут объединять их в борьбе за признание всех прав, принадлежащих им». В то же время следует отметить оппортунизм, глубоко проникший в среду руководства АФТ, которое возглавил С. Гомперс. Этот первый президент АФТ приложил немало усилий, чтобы уничтожить политическую окраску выступлений организованных рабочих, свести цели их борьбы к сугубо экономическим требованиям.

АФТ приняла общенациональные масштабы. Если в 1886 году к ней примкнули 13 национальных союзов, то в 1892 году их число достигло 40. Это единение было особенно важно, ибо 90-е годы, как охарактеризовал их вождь американских коммунистов У. Фостер, «были периодом крупных боев трудящихся, превосходящих по напряженности и размерам даже бои двух предыдущих десятилетий». Количество бастующих с 1890 по 1894 год выросло вдвое ? с 373 тысяч до 690 тысяч человек.

В начале 90-х годов произошло обновление руководства Социалистической рабочей партии (СРП). В 1892 году СРП впервые участвовала в общенациональных выборах. Тогда кандидатом в президенты был выдвинут фотограф Саймон Уинг, получивший 21 тысячу голосов. Но уже на президентских выборах 1896 года за социалистическую рабочую партию было отдано 36 тысяч голосов.

Между тем необходимость в подлинно рабочей партии ощущалась все острее. СРП, не нашедшая контактов с профсоюзами и не выработавшая массовых форм борьбы, уже не удовлетворяла американский пролетариат.

Таким образом, Рузвельту приходилось считаться с критически складывающейся ситуацией.

В ходе предвыборной кампании Рузвельт сделал ставку на патриотизм: обладатель этой доблести достоин высших постов. Штурм форта Сан-Хуан превратился в легенду; народ собирался, чтобы только увидеть живого героя. Мало кто из избирателей знал, что в это время его занимала погоня за «Медалью почета», высшей военной наградой США, а не стремление решить проблемы штата. Рузвельт лично написал Маккинли письмо, в котором необходимость награждения его «Медалью почета» объяснялась партийными нуждами. Последовали резкие возражения военного министерства, и идея награждения была похоронена. Рузвельт победил с небольшим преимуществом. Почему часть нью-йоркской буржуазии упорно возражала против его избрания губернатором штата? Дело в том, что определенное недоверие вызывало социальное кредо Рузвельта. Сенатор Т. Платт так впоследствии признавался Рузвельту в этих опасениях: «Я слышал, что у Вас довольно широкие представления о взаимоотношениях капитала и труда, о трестах и комбинациях, о тех многочисленных встречах, затрагивающих безопасность получения прибылей и права самостоятельно вести собственное хозяйство, с должным, конечно же, уважением к Биллю о правах и уголовному законодательству».

Первое губернаторское послание Рузвельта (американский вариант политической программы действия на грядущий год) не содержало в себе ничего экстраординарного. Рузвельт даже не упомянул о проектах закона о налогах на корпорации. Губернатор обещал улучшить работу гражданских служб (его конек), сократить расходы на управление штатом, улучшить работу муниципалитета Нью-Йорка. Но понимая, что полное попустительство со стороны властей не укрепляет, а ослабляет власть монополий, весной 1899 года он взялся за разработку нового закона о налогообложении корпораций. Рузвельт призвал для рассмотрения налоговых проблем известного экономиста Э. Зелигмана из Колумбийского университета, профессора Р. Эли из Висконсинского университета и Дж. Гантона, консультировавшего профсоюзы. Но светила не пришли к единому выводу. «Фермеры, городские рабочие и торговцы, ? провозглашал «страшные истины» Рузвельт в послании от 27 марта 1899 года, ? несут непропорционально большую долю налогового бремени, что являет собой очевидную несправедливость».

По поводу требований Рузвельта увеличить налог на корпорации Т. Платт писал 6 мая 1899 года: «...Вы предпринимаете действия, которые заставляют круги нью-йоркского бизнеса удивляться тому, как идеи популизма...овладевают республиканской партией штата Нью-Йорк». Рузвельту предсказали, что если он пойдет той же дорогой, то о переизбрании на следующий срок не может быть и речи. В ответах Платту и другим прямолинейным адвокатам и идеологам бизнеса, сберегавшим своим боссам десятки тысяч долларов, но ставившим под угрозу их классовое господство в целом, Рузвельт призывал к более дальновидной политике: «Я не думаю, что для нас как для партии целесообразно искать убежище в огульном отрицании, говорить, что не существует зла, нуждающегося в исправлении... Мы должны показать, что республиканцы поддерживают справедливый баланс и выступить как против непомерного влияния корпораций, с одной стороны, так и против демагогии и власти толпы, с другой». Теодор Рузвельт одним из первых усмотрел возможность более широкого использования государственной машины для регуляции классовых отношений, показал себя умелым проводником интересов своего класса, политиком гибким и не чуждым прогрессу.

Говоря о внешних чертах поведения Рузвельта на посту главы исполнительной власти крупнейшего штата, следует сказать, что он дал пример многим американским политикам нынешнего века. Две пресс-конференции в день, десятки принятых посетителей (преимущественно экспертов и политиков, а не просителей), сознательно демонстрируемая открытость, стремление к популярности за счет постоянного общения, визитов, инспекций, встреч. Прежние политики знали один сорт влиятельных советников ? адвокатов крупнейших фирм. Рузвельт окружил себя людьми, главный «порок» которых, по мнению Платта, был в том, что они ? откровенные «реформисты». Рузвельт смотрел на дело значительно шире: «Я стараюсь заполучить идеи от тех, кого считаю экспертами в своей области, затем перерабатываю эти идеи». При этом он вовсе не претерпевал эволюции взглядов, а лишь использовал таланты в своих целях. Он охотно обращался к профессорам Колумбийского, Йельского, Корнелльского университетов. Политическая традиция XX века в США широко восприняла этот опыт. Благодаря Рузвельту начал складываться стиль новейшего времени, который обеспечивал большую социальную мобильность и гибкость в тех делах, где твердолобое упрямство усугубляло антагонизм классовых отношений. Рузвельт верно служил американскому капитализму, хотя тот, в лице многих своих видных представителей, сомневался в его классовой лояльности.

Впрочем, ведущие адвокаты монополий, такие как Элиу Рут, почувствовали лояльность Рузвельта лично. Когда ему (в то время военному министру в администрации Маккинли) грозили неприятности, губернатор Рузвельт, уверенный в большой политической будущности Рута, прикрыл его своей властью. Это осложнило его губернаторское положение, вызвало разочарования немалого числа сторонников, но связало Рузвельта с влиятельным сегментом нью-йоркской буржуазии. А это был залог будущего. Именно тогда Рузвельт сказал фразу, запомнившуюся современникам и потомкам: «Мне всегда нравилась западноафриканская поговорка: «Говори тихо, но неси большую дубину, тогда ты далеко пойдешь».

К концу своего губернаторского правления Рузвельт находится в отличной форме. Он работоспособен, собран, целеустремлен.

На президентских выборах 1900 года национальное руководство республиканской партии было исполнено решимости добиться переизбрания У. Маккинли. Кандидатура Рузвельта встретила массовые возражения партийных функционеров: он неплохой губернатор, но для более высокого назначения «слишком амбициозен». М. Ханна, чтобы нейтрализовать возможного конкурента, «бросил ему кость»: Рузвельт заслуживает переизбрания на следующий срок. Таким образом, реально Рузвельт мог рассчитывать на бросок к президентскому креслу лишь в 1904 году. Продление губернаторского мандата означало, что он будет «безработным» в 1902 году, за два года до выборов. Рузвельт не питал иллюзий относительно своего влияния на избирателей. Пауза в политической деятельности оборачивалась потерей национального внимания, забвением. Необходимо было найти альтернативу. Ею для Рузвельта являлся лишь пост вице-президента.

Кто мог содействовать ему в достижении цели?

Ситуация складывалась сложно: Рузвельт раздражал М. Ханна, конфликтовал с Т. Платтом, хотя поначалу демонстрировал дисциплинированность. Он аккуратно являлся завтракать к Платту. Несколько месяцев в их взаимоотношениях царил относительный покой. В своей автобиографии Рузвельт описывает эпизод, положивший конец гармонии (эпизод подан как демонстрация лучших качеств Рузвельта, это понятно в автобиографии; нам важен сам факт). «Сенатор Платт попросил свидания... По прибытии он информировал меня, что был бы рад, если бы у меня был самый достойный человек на посту главного распорядителя общественных работ, и что он как раз получил телеграмму от некоего джентльмена, он назвал имя, который соглашается занять этот пост... Я ответил сенатору в самых вежливых выражениях, что сожалею, но не могу назначить этого претендента. Это вызвало взрыв, но я сохранил спокойствие, повторив лишь, что должен отклонить кандидатуру любого навязываемого мне лица и сам найти человека на этот пост. Хотя я был вежлив, я говорил очень твердо, и Платт с друзьями в конце концов оставили это дело... Но я должен был помнить, что мистер Платт владеет большинством в легислатуре».

Друзья предупреждали Платта: «Этот парень... уже начал снимать скальпы со «старой гвардии». Скоро он возьмется и за твою голову». Платт понимал, что еще два года губернаторства Рузвельта ? и его влиянию в штате придет конец. Мастер интриги, Платт вдруг увидел выход: если Рузвельта нельзя утопить, нужно вознести его как можно выше. «Нью-Йорк уорлд» поместила карикатуру, на которой Платт тащил под уздцы упирающуюся лошадь с сидящим на ней Рузвельтом в вице-президентскую конюшню. Это была упрощенная картина. Рузвельт в действительности страстно хотел возвышения, а Платт не. мог этого добиться лишь своими силами: вождь республиканцев в национальном масштабе М. Ханна испытывал в отношении его кандидатуры большие сомнения.

Нью-йоркские заправилы бизнеса в этот трудный для идеолога «американской империи» период поддержали его. Рузвельт отозвался обещанием продолжать начатый курс: «Мы за экспансию и за все то, что будет способствовать благополучию американского рабочего и фабриканта».

На открытие национального конвента республиканской партии в Филадельфии Рузвельт немного опоздал. Уже благодаря этому он сразу же привлек к себе внимание. Знакомая всем широкополая черная шляпа, в точности воспроизводящая головной убор полка «Буйные всадники», не была им снята, пока он шествовал к своему месту. Аплодисменты и звуки оркестра заставили Ханна, сидевшего за председательским столом, побледнеть.

В кулуарах Рузвельт обрабатывал делегатов Запада. Там, где знали лишь о Сан-Хуане, он старался предстать трезвым и компетентным политиком; там, где слышали о его политических талантах, он бравировал Сан-Хуаном. Была использована естественная оппозиция партийным главарям. Те, кто без особого восторга относились к железной диктатуре Ханна, выразили готовность поддержать «боевого парня», клявшегося, что американский Запад ему всего дороже.

Но делегаты далеких штатов не могли определяющим образом влиять на номинацию. Необходимо было найти сторонников в руководстве партии. Именно здесь была завязана интрига, основанная на вражде между М. Ханна и М. Кэем. Кэй, которому Ханна воспрепятствовал при избрании в сенат США, и его ближайший сподвижник Б. Пенроуз убедились, что Т. Платт готов поддержать их план хотя бы из стремления к единовластию в Нью-Йорке.

Во второй день работы конвента М. Кэй от делегации Пенсильвании предложил внести следующее изменение в процедуру: сделать представительство отдельных штатов на конвенте пропорциональным числу голосов, поданных за республиканскую партию на последних выборах. Это означало, что штаты, где республиканцы были в меньшинстве (т.е. весь американский Юг), теряли влияние на выборы кандидатов. Никто не сомневался в подлинном значении этого предложения: южные штаты покорно шли за Ханна, составляя его оплот в партии. Уменьшение влияния этих штатов резко ослабляло национального председателя партии.

В обстановке всеобщего смятения М. Кэй попросил сделать перерыв в заседании. Люди Кэя объяснили ущемленным южанам, что согласны снять свое предложение в обмен на поддержку кандидатуры Рузвельта на пост вице-президента. Ханна стоял перед выбором: раскол, грозящий его положению в партии, или согласие на выдвижение малосимпатичного ему политика. В ходе полемики, которая уже ничего не решала и лишь прикрывала отход Ханна, тупик был преодолен. Делегаты возвратились на свои места, чтобы единодушно избрать Маккинли в президенты, а Рузвельта ? в вице-президенты. Месть Ханна заключалась в том, что Рузвельту в качестве платы за выдвижение придется взять на себя тяжесть всей предвыборной кампании. Маккинли сделает лишь несколько заявлений, ссылаясь на занятость государственными делами.

Кто противостоял Маккинли и Рузвельту от демократической партии? Рузвельт опасался, что это будет другой «герой» только что закончившейся войны ? адмирал Дж. Дьюи. Лучше бы претендентом стал Брайан. Один раз побежденный, он, считал Рузвельт, уже менее опасен.

Желаемое сбылось. В сердце Америки, в Канзас-Сити, где собрался конвент демократов, отзвуки военно-морской славы ощущались слабо в отличие от отчаянного крика фермеров о расширении денежного обращения. Это и предопределило избрание Брайана. Наиболее интересными и важными в его программе были два вопроса. Первый касался установления хотя бы минимальной формы контроля над монополиями. Брайан добился включения в предвыборную платформу требования регистрации монополий в специальном ведомстве федерального правительства и ограничения капитала компании твердым пределом. Второй вопрос был связан с отказом от империалистической внешней политики. Все это превращало традиционное пикирование двух буржуазных партий в политический диспут, затрагивающий основы, принципы внутренней и внешней политики, ведущий к поляризации взглядов и социальных сил.

Экспансионисты старались привить правящей элите вкус к власти. Наконец-то, считал Рузвельт, косная масса американской буржуазии почувствовала воодушевление строителей империи. Даже М. Ханна, еще два года назад едва ли не проклинавший пособников авантюры ? войны с Испанией, теперь с энтузиазмом рассуждал о «марше христианизации и цивилизации мира». Распространение империалистического мировоззрения, шовинистических взглядов благоприятствовало судьбе Рузвельта, решаемой у избирательных урн. Рузвельт просил голосовать за Маккинли потому, что «ныне, на заре нового века, мы желаем гиганту Запада, величайшей из республик, над которыми когда-либо сияло солнце, принять достойный старт в гонке за национальное величие».

Его слова были целиком обращены к американской буржуазии. Рабочий класс Америки угрюмо наблюдал обычный фарс тщательно подготовленного «народного волеизъявления». Работа, хлеб, права профсоюзов, а не Филиппины и Пуэрто-Рико интересовали рабочую Америку. В разгар кампании (в такое неудачное время ? жаловались в штаб-квартире республиканской партии), в сентябре 1900 года началась массовая забастовка шахтеров. Кнутом и пряником, разгоном демонстраций и десятипроцентным повышением зарплаты отдельным категориям рабочих забастовку удалось остановить. Рузвельта, как кандидата на слишком высокий пост, не допускали к этому «грязному» делу. У него было свое амплуа, он играл на внешнеполитическом экспансионизме.

Флирт с передовыми идеями века окончился. Рузвельт становится признанным лидером наиболее влиятельного слоя американской буржуазии. Он пишет в эти дни Э. Руту: «Я надеюсь, что Вы придете ко мне на обед, который я даю Дж. Моргану. Видите ли, это для меня попытка укрепиться в консервативных воззрениях, входя в соприкосновение с влиятельными классами, и я думаю, что заслуживаю поощрения. До сих пор я давал обеды лишь профессиональным политикам или более или менее фанатичным радикалам. Теперь я вырабатываю манеры, необходимые для вице-президентского поста». Дж. П. Морган активно помогал в этом Рузвельту. Оба крупнейших деятеля эпохи ощущали взаимозависимость. Рузвельт желал войти в высший круг власти и возглавить его. Морган стремился укрепить свой авторитет на фондовой бирже и монополизировать всю сталеплавильную индустрию. Рузвельт нуждался в финансовой поддержке и доверии клана ведущих финансистов и промышленников. Морган хотел получить гарантию, что правительство будет благоприятствовать большому бизнесу. Успех пришел 6 ноября 1900 года. Рузвельт занял вице-президентское кресло, пост председателя в сенате, а Морган объявил о создании «Стальной корпорации Соединенных Штатов» ? знаменитого гиганта «Ю. С. стил корпорейшн».

В журнале «Лайф» от 24 января 1901 года была опубликована остроумная шутка. Некоего мальчика спрашивают: «Кто сотворил этот мир, Чарльз?

? Бог создал мир в 4004 году до рождества Христова,но в 1901 году Джеймс Хилл, Джон Пирпойнт Морган и Джон Рокфеллер переделали его».

Пост, за который Т. Рузвельт боролся с такой яростью, в конечном счете не принес ему желанного удовлетворения. Вице-президент в США ? должность, чаще всего, теневая, в его обязанности входит следить за процедурой дебатов в сенате. Человек действия, волюнтарист, бесконечно гордый своей мнимой принципиальностью, Рузвельт должен был теперь постоянно жить в обстановке компромиссов, диктуемых логикой политических споров демократов и республиканцев. Однако удача и на этот раз не подвела Рузвельта. Первая сессия сената в марте 1901 года была короткой. Верхняя палата американского конгресса без особых возражений утвердила назначения на государственные должности, сделанные президентом Маккинли. После окончания сессии Рузвельт приступил к упрочению своих позиций, созданию собственного блока сил, который мог бы вывести его на президентскую орбиту в 1904 году.

В первом ряду соратников ? сенатор Кэбот Лодж. Он советует Рузвельту до поры до времени («четыре года, считая от нынешней даты») быть лояльным президенту Маккинли. Выдвигается на особые позиции Уильям Тафт. Возможно, он не стал бы президентом в 1908 году, если бы не писал Рузвельту в 1901 году: «Я уверен, что Вас ждет номинация в 1904 году». Рузвельт осознает растущую мощь Дальнего Запада и стремится заручиться поддержкой местных лидеров. Он полагает, что в броске к президентству можно будет снова рассчитывать на поддержку спасительного для него триумвирата 1900 года ? Т. Платта, М. Кэя и Б. Пенроуза. Даже М. Ханна будто бы несколько смягчился в отношении к нему. И все же для достижения цели надо лишить его опоры ? поддержки республиканцев в южных штатах, негров. Уже в марте 1901 года Рузвельт установил контакт с известным деятелем негритянского движения Букером Вашингтоном. Кроме того вице-президент собирался сделать примирительный в отношении южан жест ? посетить дом своей матери в Роевилле (штат Джорджия). Кровь южанина ? тоже «политический фактор».

Планы Рузвельта нарушились неожиданно.