СУД

Суд происходил в Останкине летом 1788 года, вскоре после смерти старого графа. Судил хозяина с учеником молодой граф Николай Петрович. Он сидел в павильоне, посреди английского парка, на берегу пруда. Василий Владимиров доказывал дрожащим голосом правоту своих претензий. Батов стоял в стороне на коленях, судорожно обминая в руках поля праздничной остроконечной шляпы.

– Милосердный граф, преизящный господин, ваше высокографское сиятельство, – говорил Владимиров, – уже не прогневайтесь на докуку. Только как же быть-то мне с ним, когда прямой от него убыток имею? Дольше всех работает, хоть ты что хочешь. Я и так и сяк… А он все копается…

Граф отшвырнул ласкавшуюся левретку ногой, затянутой в туфлю на красном каблуке и с алмазной застежкой.

– Ты мне, старик, скажи, – проговорил он, зевая, – сколько смычков сделает плохой твой ученик, покамест Батов один приготовит?

– Два-с, два-с, милосердный граф, – с торжеством отвечал Владимиров, припадая в низком поклоне, – не меньше как два-с…

Граф махнул белой рукой в перстнях, отчего молнии пробежали в глазах Владимирова и Батова.

– Вот и видать, что дурень, – произнес он с сердцем, – ведь сам же ты признавал намедни, что за батовский смычок берешь втрое дороже, чем за прочие. Стало быть, расчесть нетрудно, что за меньшее количество работы имеешь ты от Батова выгоды больше, чем от любого другого ученика. А сие значит, что Батов против своих товарищей несравненно искусен. Ты же лезешь с жалобами, утруждаешь, егозишь… Самую скверную свинью нахожу в тебе я…

Граф нервно завернулся в черный бархатный плащ. При своем несметном богатстве он умел прижимисто хозяйствовать и твердо знал, что такое выгода. Людское недомыслие, когда дело шло о барышах, его всегда сердило. Однако эти инстинктивные движения скупой души он умел скрывать. Поэтому и сейчас не упустил добавить к сказанному:

– Не смей, слышь, торопить Батова, не коверкай, пусть артист выходит. А не то отберу и за границу пошлю… Иди с глаз прочь!

Василий Владимиров растаял в поклонах, в извинениях, в просьбах не отбирать Батова. Но граф уже подписывал какие-то бумаги, поднесенные управителем.

С этих пор положение Батова в мастерской Владимирова резко изменилось. Он почти перестал считаться учеником. Хозяин смотрел на него, как на помощника, поручал ему труднейшие работы и советовался с ним. Батов живо понял: чтобы сделаться знаменитым скрипичным мастером, надо знать музыку. Он начал брать уроки у Степана Дехтярева, и скоро сказался в нем недурной музыкант, славно разыгрывавший на скрипках своего изделия русские народные песни.

Его произведения уже начали вызывать общее одобрение московских музыкантов. Однажды один из них показал ему свой старинный инструмент с тончайшими резными украшениями.

– Ан, друг, сего тебе не сделать никак! Нет человека, чтоб такую тонкость мог изобразить…

Иван Андреевич усмехнулся:

– Не угодно ли вашей милости об заклад биться?

Побились. Через месяц Батов выиграл заклад. Так обнаружилась в нем новая редкая способность: он оказался искуснейшим резчиком по дереву.