ДЕСЯТЬ КАПЕЛЬ ПЕРЕД СТРЕЛЬБОЙ
ДЕСЯТЬ КАПЕЛЬ ПЕРЕД СТРЕЛЬБОЙ
Формула американского вестерна: сюжет не меняют — меняют лошадей. Автор сценария Эдуард Акопов, мой товарищ по Высшим курсам, пренебрег этой десятилетиями выращиваемой на Западе формулой и придумал очаровательную свою: пришел, увидел, показал.
А вот за что я…
Жанр будущей картины «Человек с бульвара Капуцинов» мы с Эдиком Акоповым определили так — ироническая фантазия в стиле вестерна.
Сценарий лежал на «Мосфильме» шесть лет, и все шесть лет он мне нравился (и не только мне). Я хотела его ставить (и не только я). Во-первых, материал давал достаточную свободу, чтобы делать не просто вестерн, а ироническую комедию с ассоциативными «коленцами» в любую сторону нашей жизни. Во-вторых, тема этой истории — тема человека, преданного своему делу (и это дело — КИНО!), — мне дорога.
Денис Горелов, журналист-«эквилибрист», написал к десятилетию картины статью «Крестный путь интеллигента от мегафона к “смит-и-вессону”»:
«Алла Сурикова сглазила демократическую интеллигенцию. Место… мистера Феста прочно занял мистер Секонд, исходящий из тезы: Потребитель всегда прав. Сам мистер Фест не умер. Никто не заметил, как брошенный зрителями и прокатчиками, оставшийся в обществе любимой беби и изумленного мецената из бывших налетчиков, Ланцелот впервые взял в руки револьвер. Ланцелот стал реалистом. Финальная песня начиналась словами: “Как следует смажь оба кольта…”»
Несколько лет спустя тот же Горелов написал статью о том, что картина была выпущена как противоалкогольная агитка.
А поскольку других картин Денис, видимо, не смотрел, то к следующей дате у него будет возможность поупражняться в связи с «Человеком с бульвара Капуцинов» и в углубленном анализе других тем, как-то: заказные убийства, вражда рас, влияние проституции на развитие искусства и осмысление жизни при смене профессии — от гробовщика к кинокритику и наоборот.
За достоверное изображение
Но материал сценария требовал большого риска. И не только с моей стороны, но и со стороны студии.
Тогда, в ноябре 1985 года, я лишь смутно догадывалась, что меня ждет в условиях нашего кинопроизводства. Может быть, это да еще определенная доля женского легкомыслия меня и спасли. Справедливости ради надо сказать, что мое легкомыслие разделили и вся съемочная группа, и дирекция киностудии «Мосфильм» (тут решающую роль сыграла неунывающая Нина Николаевна Глаголева), и даже Госкино. Куда они смотрели?! Ведь не случайно один из призов, доставшихся нашей картине, формулировался так: «За достоверное изображение Дикого Запада в диких условиях советского кинопроизводства».
Недавно «Независимая газета» провела независимое расследование, какие фильмы чаще всего показывали по разным каналам последнего года уходящего века. Оказалось, на первом месте «Человек с бульвара Капуцинов». Пустячок, а приятно! А «Дом Ханжонкова» 28 декабря 2000 года канонизировал нашу картину как лучшее кино о кино уходящего века и наградил всех участников встречи, в том числе и маленького Андрюшу Миронова, внука Андрея Александровича, медалями братьев Люмьер. И не пустячок — а снова приятно!
Первый
На самом деле фильм для меня начался даже не со сценария (пусть не обидится на меня Эдик Акопов), а с исполнителя главной роли — с Андрея Миронова. Меня часто спрашивают, мог ли главную роль сыграть кто-то другой. Я поставлю вопрос иначе: была бы вообще эта картина, если бы Андрей Александрович Миронов не захотел в ней сниматься? И это не преувеличение. Не дань памяти прекрасному артисту. Картина началась с Андрея. С того момента, как я поняла, что мистера Феста (в переводе с английского Фест — Первый) — человека с бульвара Капуцинов, фанатика кинематографа, решившего переустроить мир при помощи «синема», будет играть именно он. И он сказал свое «да».
Я храню в архиве текст его последнего газетного интервью — он дал его в день отъезда Театра Сатиры на гастроли в Ригу корреспонденту «Вечерней Москвы»:
«На кино не остается времени, все забирает театр. Но ставя «Тени», занятый по горло, я не мог отказаться от роли Феста в фильме Суриковой. И потому, что мы с ней работали над фильмом «Будьте моим мужем», и потому, что предложенный ею материал и на сей раз оказался очень симпатичным, прежде всего по благородной идее, по характеру героя.
Что-то меня сразу подкупило в Фесте, подружило с ним. И то, что он по-своему Дон Кихот, и то, что, если можно так сказать, он не просто чудак, а очень своеобразный счастливый неудачник или неудачливый счастливец. Странное сочетание? А ведь живое, непридуманное, и для меня — и в экранной моей биографии — новое».
Что именно показалось «симпатичным» Андрею в исходном материале сценария?
«Человек с бульвара Капуцинов» — название картины для нас содержало определенную символику и почти исчерпывающую характеристику главного героя. (Когда фильм уже вовсю «раскручивался», я занялась исследовательской деятельностью — научное прошлое иногда прорывалось — и обнаружила, что во многих киноизданиях (не во всех) бульвар назван женским именем Капуцинок. На этом бульваре находился женский монастырь. Женским именем с клокочущей буквой К называть не хотелось совершенно. Тогда был объявлен среди своих конкурс на лучшее название за бутылку хорошего коньяка. Названия посыпались: «Заряжай!», «Не для слабых душ», «Приключения мистера Феста в стране боевиков», «Пришел и показал» (по аналогии с «Иди и смотри»), «Тушите свет!», «Я люблю Первого» и другие. Мне было более всего по душе «Десять капель перед стрельбой». С этими «каплями» я и пошла в Госкино… Но мудрый Армен Медведев сказал: во-первых, название «Человек с бульвара КапуцинОВ» уже существует во многих рекламных источниках информации, во-вторых, ошибся не Акопов, а переводчик той самой толстой книги о кино, которая уже давно стоит на наших полках… Объявленная бутылка была распита по-братски со всеми участниками конкурса.)
Именно на этом парижском бульваре размещался первый в мире кинотеатр братьев Люмьер, откуда двинулись по белу свету ретивые и наивные киномиссионеры.
В нашем фильме Андрей Александрович играет одного из них, играет вдохновенно, весело, страстно… самого себя. Только в фильме мистер Фест оживает, когда его убивает Черный Джек, а Андрей умер по-настоящему. Это был его последний фильм.
Но тогда, жарким летом 1986 года, когда мы — творческая группа — рискнули освоить совершенно новый для советского тогда еще кинематографа жанр вестерна, а на берегу Тихой бухты собралась потрясающая суперзвездная сборная советских артистов, настроение у всех было азартным и шалым. Главная сложность состояла в том, чтоб «звезда с звездою говорила» — в кадре.
Звездный букет
Меня, как и многих других режиссеров, часто спрашивают, как удается уговорить звезд и собрать для работы такой состав — самых неуловимых людей. Секрет в том, что хорошим актерам хочется сниматься в комедии по хорошему сценарию.
Олег Табаков, исполнитель роли бармена Мак-Кью,
— на тот момент актер МХАТа, ректор театрального института, главный режиссер только что созданного молодежного театра (всем известной ныне «Табакерки»), Немало было сделано, чтобы Олег Павлович мог совмещать все это с работой над фильмом, потому что в этой роли и в этом составе я видела только его. Да и сам себя он видел. Подтверждение тому — как он работал. Он придумал себе такие трубочки в ноздри, которые делали его нос широким, а лицо «плюшевым», коварно-добродушным. Думаете, это очень приятно — целый день существовать с «растопыренным» носом?! А он — терпел! И даже улыбался. И даже не терял аппетит. Единственное, с чем постоянно приходилось бороться, — он поглощал исходящий реквизит, положенный его герою, задолго до начала съемок… Когда однажды мы заменили положенные бармену Мак-Кью орешки на бутафорские, он очень «удивился» и слегка заскучал… Мы не стали больше экспериментировать с исходящим реквизитом. Настроение артиста дороже. И на это он отвечал самозабвенной игрой и блестящей импровизацией. Правда, только до команды «Стоп!» А после — Олег Павлович мгновенно находил место для горизонтального положения и тут же засыпал: берег силы. Но если раздавалась команда: «Приготовились к съемке» — он первым, «огурчиком» стоял в кадре, будто талант его, в отличие от своего хозяина, и не задремывал ни на секунду.
Снимался он практически отдельно от других, а в монтаже — как будто не выходил из павильона даже на перерыв. Высокий класс профессионализма! Удивительный талант!
Моя восьмидесятидвухлетняя мама, дочитав автобиографическую книгу Олега Павловича, которую он подарил мне на день рождения, сказала:
— Ему тоже досталось от жизни будь здоров как.
Это была ее высшая оценка…
И еще. Когда мы только начинали картину, мне предстояла одна «животная» операция. Я мимоходом обмолвилась Олегу Павловичу. Мгновенная его реакция, очень редкая в нашей нынешней жизни и оттого ценимая мною выше многих других человеческих качеств: я могу чем-то помочь? Больница? Врач?
Спасибо ему. Это остается навсегда.
Николай Караченцов в роли ковбоя Билли Кинга
— к моменту съемок уже покорил Париж в ленкомовском спектакле «“Юнона” и “Авось”», а в нашем фильме, помимо всех своих замечательных актерских качеств — удивительной пластичности и музыкальности, — во всех трюковых сценах снимался сам, без дублера, даже тогда, когда сломал палец на ноге.
С Караченцовым мы никогда прежде вместе не работали и даже знакомы не были. Я пригласила его попробоваться на роль Черного Джека. Он пришел активный, решительный и бесповоротный: «Я это уже играл, мне это неинтересно». Потом выдержал паузу и прежде чем уйти, небрежно бросил: «Я бы, пожалуй, сыграл Билли Кинга».
Мы искали другого Билли Кинга. В сценарии это здоровенный ковбой. Как кулак разомнет — все вокруг разлетаются. Николай Петрович не соответствовал сценарному образу. Но мы сделали пробу. Караченцов был обаятельно напорист, заразительно драчлив и самоотвержен. Пришла идея: а почему, собственно, огромный? А если всех больших будет побивать не очень большой, но очень обаятельный и очень пластичный Петрович? На пробах мы дали ему «избить» Сашу Иншакова (ну кого же еще, если не главного «драчуна» — каскадера, постановщика всех потасовок?!). Коля замечательно его отметелил, Саша превосходно отыграл эту «метель». И Николай Петрович стал Билли «Петровичем» Кингом.
На эту роль претендовал и Алексей Жарков. Когда же мы утвердили Николая Петровича и я позвонила Алеше с извинениями и с надеждой, что наша любовь впереди, он так расстроился, что не смог выговорить ни одного приличного слова. Несколько лет мы вообще не разговаривали. Прошло время. Однажды мы встретились в Доме кино. Алеша встал на колени и попросил прощения. Мы снова стали дружелюбами.
За всю картину, за все время совместной работы, мы ни разу не усомнились в правильности нашего выбора. Николай Петрович прекрасно импровизировал, придумывал, предлагал. Моя задача была только отбирать да еще следить, чтобы через образ простого, наивного и порой даже глуповатого Билли Кинга не проступали черты умного и ироничного Петровича.
Недавно мы с Петровичем (он премьер, я президент) провели в Новгороде Великом фестиваль кинокомедии «Улыбнись, Россия!». И я снова — в который раз! — поразилась его отношению к делу. Для него нет на сцене несущественных проходных эпизодов, деталей! Все, что делает, он делает тщательно, репетирует до самозабвения, поет, отдавая душу зрительному залу. И зал отвечает ему взаимностью…
Во всех эпизодах фильма Караченцов был чрезвычайно точен, собран. И талантлив. В основном ему достались сцены драчливые и пьяные. Сплясать с девицами — на раз. Выполнить на спор трюк — захват ногами головы противника с переворотом — на два… Но… предстояла сцена гибели мистера Феста. Мы решили снять ее одним куском — от плачущего до смеющегося Билли Кинга. Николай Петрович попросил минуту для подготовки. Тишина полная в павильоне. Он говорит: «Готов». Я: «Камера!» Умирающий Фест произносит слабым голосом: «Заряжай…» Герой Караченцова выполняет последнюю волю своего учителя, начинает крутить ручку киноаппарата, при этом плачет. Крупные, честные слезы выползают из-под прикрытых век. Невольно поднимает глаза на экран — там в это время Чаплин… Вокруг все потихоньку от всхлипываний переходят к смеху. Но Билли стесняется улыбнуться — ведь рядом лежит умирающий друг… Вдруг раздается смех оживающего мистера Феста. Билли Кинг поворачивает голову к Фесту и сквозь слезы тоже начинает смеяться, это еще не смех, а всхлипывания, но смех прорывается… И наконец уже — смех, смех… В полный рот. Группа аплодировала актеру. Сняли один дубль.
После этого фильма мы подружились, надеюсь, навсегда. Желание работать вместе вылилось еще в восемь названий. Три фильма больших и много разного другого: пробы, эксперименты, клип, фестиваль… Но об этом после. Я никогда не считала для себя зазорным спросить его совета, сверить с ним свои наблюдения и проверить режиссерские решения на площадке.
Михаил Боярский в роли бандита Черного Джека
— попал в нашу картину благодаря мистеру Фесту. Мои ассистенты с большим трудом вышли на него, когда он приехал в Москву на съемки к Светлане Дружининой. Картина у них вовсю набирала обороты. «Боярский намертво занят», — резко отбила атаку Светланина ассистентка. И была по-своему права.
Но мои пошли в обход: они тайно сообщили Михаилу Сергеевичу, что в главной роли у нас снимается Андрей Александрович и что он лично очень просит Михаила Сергеевича составить ему компанию. И попали в точку.
Дело в том, что незадолго до картины Андрей Александрович и Михаил Сергеевич провели вместе бок о бок неделю в составе болельщиков нашей сборной в Мексике. Поддерживали искусством нашу сборную. Там они познакомились и подружились. Михаил Сергеевич буквально влюбился в Андрея Александровича. Потому и дал согласие на эту «компанию».
Михаил Сергеевич гораздо серьезнее, глубже и острее, чем роли, которые ему порой предлагают. Кажется, ему всегда не хватает сценарного материала, чтобы воплотить себя до конца. Но, что удивительно, он умеет быть при этом выразительным не только в больших работах, но и в искрометном эпизоде. Недаром Боярский столь популярен как исполнитель эстрадных песен. Ему всегда удается создать неповторимый и запоминающийся образ даже в музыкальной фразе. А в этом фильме с музыкой Геннадия Гладкова и ироничными словами песен Юлия Кима нужны были особенные исполнители — Андрей Миронов и Михаил Боярский, поющие актеры. Николаю Караченцову, тоже «душой» поющему актеру, досталась только одна строчка, которую он специально спел «мимо нот». Но что делать, метраж есть метраж. При монтаже у нас даже вылетел — не вписался в ритм картины — эпизод, где Джонни Фест одновременно и грустно, и насмешливо поет о неудавшейся любви: «Каждому свое, тебе — забава, мне — мученье, а время лечит только тех, кто болен не смертельно…» Тогда Андрей исполнил эту песню легко и без надрыва. После фильма, после смерти Андрея, она стала звучать удручающе символично…
Сейчас я иногда оставляю для себя эпизоды, не вошедшие в картину, а тогда мне это не пришло в голову — жаль. Две песни Андрея из нашей картины могли бы остаться сегодня для тех, кто его помнит и любит.
Замечательная джазовая певица Лариса Долина
— пела в фильме за нашу героиню. Она покорила меня тогда своим неповторимым голосом, профессионализмом, легкостью, умом, обаянием… Мы редко виделись за прошедшие годы. Я снимала кино, она пела. И становилась все моложе, стройнее и «звезднее». Но вот недавно я записывала песни к своей новой картине и осторожно обратилась к Ларисе с той же просьбой. И она снова покорила меня. Она прилетела в день записи с каких-то гастролей, выступила на концерте в Кремле, ко мне попала в 11 вечера, прекрасно спела две песни — и не взяла денег. Лариса осталась такой же талантливой, обаятельной и бескорыстной. Это дорогого стоит.
Диану, певицу из салуна «Бешеный бизон», возлюбленную мистера Феста, сыграла Александра Аасмяэ
— красивая и отважная актриса, известная зрителю по фильму «Экипаж» и по фамилии Яковлева. Просто в моем фильме она снялась под фамилией своего второго мужа, мастера международного класса по прыжкам с парашютом — «нашла свое счастье в воздухе», когда снималась в фильме «Парашютистка», как она сама говорила. Здесь, в роли Дианы Литтл, Саша прекрасно почувствовала новый для себя жанр комедии.
На роль Дианы пробовались несколько молодых актрис: Ольга Кабо, тогда студентка-первокурсница ВГИКа, Ирина Розанова, выпускница ГИТИСа. Ира мне нравилась, я ее знала, но она пробовалась так, как будто ей было неохота сниматься: нехотя спела, вяло сыграла на гитаре. Мол, не больно-то и хочется.
Потом, на картине «Дети понедельника» она как-то призналась мне: не люблю пробы. Я не хочу нравиться «на мгновенье». Мне нужно или все, или ничего… А кто ж из актеров пробы любит?! Конечно, это дело малоприятное, а для актера с именем — унизительное. Но… есть поиск жанра, есть момент «попадания» в роль и не… Наконец, есть продюсеры, которые отвечают за деньги, и они «хочут»… и имеют право.
Было еще несколько красивых молодых актрис из разных творческих вузов и театров. Мы искали «американский тип»: с открытой белозубой улыбкой, с выразительной грудью под декольте — этакая «любовь ковбоя». Саша Яковлева потом шутила: «Алла Ильинична искала актрису с большой грудью, а нашла меня. Я — отдельно, грудь — отдельно».
Саша приехала почти по собственному почину. Не могу сказать, что она попробовалась удачно, но она очень хотела сниматься. Она сказала «ужасно хочу» и уехала. А мы продолжали поиски героини… Но Саша не сдалась. Она села на телефон и раскалила телефонную линию Ленинград — Москва: «Ильинична, я же болела, у меня была температура сорок. Лучше меня все равно не найдете, дайте попробоваться еще раз. Грудь я воспитаю».
Молодые актрисы проходили пробы без основного партнера — мистера Феста. Андрей Александрович был очень занят. Мы не могли его выдергивать для знакомства со всеми кандидатками на роль Дианы. Но потом я смонтировала видеоролик с основными претендентками и показала ему: «С кем захотите, с тем и будете сниматься». Для меня было важно его ощущение влюбленности в героиню. Он выбрал Сашу.
Как-то полушутя мы разговаривали с Андреем о его идеале женской красоты. Его всегда привлекали женщины, чем-то похожие на маму на Марию Владимировну. У Марии Владимировны было умное красивое лицо волевой русской женщины.
Саше повезло — она была ближе всех к идеалу.
Иногда Саша была обворожительна и самоотверженна. Она часами до изнеможения репетировала танец, ведь танцевать приходилось с профессиональными балеринами. Училась петь, вертеть кольт, скакать на лошади. Иногда ее перехлестывало, заносило — и тогда выдержать ее капризы было нелегко. Однажды в такой очередной «заскок» я сказала ей спокойно и жестко: «Мы отправляем тебя в Москву. Я договорилась с Госкино: все, что связано с тобой, мы переснимаем с другой акгрисой». Я блефовала, но была близка к тому, чтобы осуществить это на самом деле. Саша вдруг все поняла. И стала той очаровательной, красивой, талантливой и спокойной, с которой работать было комфортно, надежно и интересно.
Однажды Саша попросила меня почитать ее рассказы. Мне было некогда, я ловко увернулась. Тогда она обратилась к Андрею Александровичу. Он подозрительно на меня посмотрел — дескать, что делать? Вдруг это полный бред… Но все-таки взял. Прочитал и удивился: «Вы знаете, в ней есть искра Божья, есть дарование».
Лет через десять я встретилась с Сашей в другом ее качестве. Она организовала фестиваль — энергия у нее неуемная — под названием «Янтарная пантера» (кто-то из поклонников так ее называл). Те, кто был на фестивале, говорили, что это интересно, но очень похоже на Сашу — так же необузданно, ярко и не слишком организованно.
Саша даже сняла картину как режиссер. Звонит: «Слышь, Алла Ильинична, я кино сняла! Выхожу на площадку, ну, ни… не знаю, что делать, оператору говорю… (нецензурные слова опускаю. — А.С.), что сегодня снимать будем?»
Еще у Саши замечательные дети выросли, так, между прочим, между делом… Бабушка помогала.
Игорь Кваша
— в картине сыграл пастора Адамса. Игорь не случайно оказался в нашей картине. Во-первых, он был одним из ближайших друзей Андрея, а во-вторых (и в главных!) ему подвластно то тонкое чувство такта в отношении отрицательного персонажа, когда можно пройти на грани, по острию — и не споткнуться.
Игорь прилетел в Симферополь, откуда нужно было добираться до площадки часа два на машине. Администратор, который встречал его, поехал сначала в одно место, потом в другое, потом еще куда-то — по своим административным делам. Было жарко. Кваша устал после перелета. Посреди дороги он просто вышел из машины («Я приехал сниматься, а не кататься по вашим делам»), поймал встречное такси и рванул обратно в аэропорт.
Вечером мне из Москвы позвонила его жена Таня, прелестная женщина и удивительный человек (дочь драматурга Штейна): «Игорь еще не улетел, он сидит в аэропорту. Он очень переживает, но отступить не может. Рейс завтра утром. Возможно, имеет смысл перехватить его?» Позвонила и Люба Горина, редактор нашей картины и подруга Андрея Миронова, Игоря Кваши, его жены и моя тоже… Попросила зла на Игоря не держать, и даже наоборот.
Дело уже к ночи. Стемнело. Подъезжаем к аэропортовской гостинице, стучимся в дверь его номера. Игорь видит меня и становится таким счастливым, забывает обо всех своих обидах: «Я так переживаю. Но я не мог иначе… Но я так переживаю. Я переживаю уже вторую бутылку водки». Мы купили еще водки и поехали «переживать» обратно. По дороге я почувствовала: водитель засыпает. Пришлось остановиться до утра — иначе заснет за рулем и не будет ни Кваши, ни меня, ни кино.
Так мы спасли ситуацию и репутацию. «Разведка» сработала — в лице жены и редактора, — и мы вернули Игоря в картину. На следующий день объявили выходной, работать было невозможно — всю ночь проездили.
Одноглазого ковбоя — героя Лени Ярмольника
— вряд ли кто вспомнит по имени. Изначально в сценарии у него была только одна фраза, и Ярмольник не очень хотел сниматься. Его герой Мартин, любитель выпить и подраться, должен был произнести: «Сдается мне, что это была комедия!» — после демонстрации фильма «Политый поливальщик», — и все.
Но Леня очень талантливый комедийный актер, ломающий любые сценарные рамки эпизодов. Если ему дать экранное время, он все равно прорвется и из одной реплики сделает целую роль. Он буквально фонтанировал всякими смешными «фенечками». И хотя в сложных трюках, как и все актеры, участвовал только в заключительной части — в «приходе» — выдумщиком был замечательным.
Это он придумал гэг с носовым платком — в изрядно пьяном виде ковбой не может попасть рукой в карман, чтоб положить белый носовой платок. Другая «фенечка» — по столу скользят стаканчики, щедро посылаемые ему навстречу, а он все никак не может поймать и выпить. История с ногами — тоже Ленина находка. Трюк такой: за столом сидит Саша Иншаков, закинув ноги на стол, следующий кадр — Саша встает и уходит, а ноги остаются лежать, оказывается, ноги были — Ярмольника. Дар придумщика — бесценный дар. Мне кажется, что телевидение не в полной мере использует Ленин комедийный талант или, может быть, Леня не в полной мере использует телевидение. Но, как говорится, не нравится — не смотри. Я и не смотрю. А он сейчас и не показывает…
Вообще звездная команда была удивительная. Вождя индейцев должен был играть Фрунзик Мкртчян, но в это время он запустился как режиссер с картиной «На дне», которую снимал в горах Армении. Он не смог спуститься с гор. Тогда Андрей Александрович Миронов помог мне разыскать в других горах — Уральских — Спартака Мишулина. Чтобы сыграть вождя, Спартак, можно сказать, свернул эти горы.
Трудности возникли и с поиском актера на роль гробовщика, местного философа и первого кинокритика Санта-Каролины. Я планировала на эту роль Армена Джигарханяна. Он дал согласие сниматься, но… не приехал. Я не затаивала обид. Значит — не смог. Но и я, к сожалению, не могла остановить весь процесс, чтобы дождаться его. В результате был приглашен на роль гробовщика-критика Лев Дуров. Я давно мечтала с ним поработать, но все не находилось подходящей роли.
Негодяя-растлителя Секонда сыграл интеллигентнейший Альберт Филозов.
Даже в самых крошечных ролях и эпизодах снимались звезды: Михаил Светин — аптекарь, Олег Анофриев — тапер в салуне, Борис Брондуков — ковбой, возмутитель спокойствия, Наташа Фатеева — жена индейского вождя, Галина Польских с Семеном Фарадой — супружеская пара, Наталия Крачковская — мексиканская девушка Кончита, наперсница Дианы (она предлагала нам использовать на крупном плане свой бюст вместо бюста героини), и еще многие другие замечательные… Так что «звезда с звездою говорила» буквально каждый день.
Существует заблуждение, что со звездами работать сложно, они-де очень капризны, требовательны не только в творческом, но и в бытовом плане. Но это совсем не так. И даже более того… Как бы мы выкручивались без наших замечательных звезд в условиях тотального дефицита, когда были перебои даже с бензином?! Обычно мы делали так: подъезжали всей колонной к бензозаправке, звезду вперед — и девушки-заправщицы были «готовы на все».
Перья с головы вождя
Для того чтобы получилась комедия, нужен мешок юмора. С этим у всех наших актеров был ПОЛНЫЙ порядок. Чтобы комедия получилась лирической, нужен километр любви. Тут нас хлебом не корми — дай главным героям хотя бы посмотреть в глаза друг другу. Чтобы кино было музыкальным — нужны в титрах Геннадий Гладков и Юлий Ким. И это уже знак качества. Но чтобы это был еще и вестерн, нужно всего-ничего — Дикий Запад: лошади, драки, кольты, салуны, перья и т. д.
Этого в запасе не было. Не только у нас, но и в богатых реквизиторских цехах «Мосфильма». Мы собирали Дикий Запад по крупицам, отсмотрели кучу вестернов. Что нам нужно, мы уже знали. Оставалось выяснить, где это взять. В отечественном кино вестернов давненько не бывало. Самое близкое, где можно было что-то ухватить, — у соседей по лагерю, на чешской студии «Бар-рандов-фильм». И чехи дали нам несколько ковбойских седел, пару комплектов сбруй и кое-что по мелочи. Мы рвались к кольтам. Но чехи держались до последнего — оружия не отдали: «Самим надо».
Костюмы, шляпы сшили на «Мосфильме». Перья для индейцев нам привезли из Крыма (думаю, общипали крымских орлов), и Света Башлыкова, художник по костюмам, их красила специально для головных уборов и даже сделала дубликат перьевой короны вождя. В фильме есть эпизод, где Олег Табаков (бармен Мак-Кью) стрижет перья с головы Вождя, они мешают ему смотреть кино. Эпизод короткий, а работа у художника трудоемкая. Сперва подогнать перышко к перышку, потом подрезать, чтоб Табакову удобно было их стричь ножницами (они же орлиные, крепкие). Если у актера чего не вышло, или у оператора застопорилось, или вредный режиссер просто по собственной режиссерской прихоти попросит сделать дубль — надо надеть новую корону из перьев и повторить съемку, а значит, у нее перья должны быть наготове.
Дикий Запад — американский городок Санта-Каролину с банком, салуном, аптекой, пустыней и кактусами — построил в Крыму, под Феодосией художник Женя Маркович.
Еще до съемок декорация, только что выстроенная в узком коридоре Тихой бухты, стала заваливаться от ветра. Хотя выглядела она внешне как настоящий городок, все-таки это была декорация — ее передние стены сзади подпирали балки. Выбранное нами для съемок красивое место, как оказалось, имело удивительное свойство — любой ветер усиливался здесь в десять раз, и создавался эффект трубы-вытяжки. Столбы, которые должны были удерживать конструкции, вкопали почему-то неглубоко. И вот у меня на глазах рушится город моей мечты — моя Санта-Каролина. Я схватила что-то типа лопаты и бросилась его спасать. Потом я поняла, что одна не справлюсь. Села и заплакала. Был яркий солнечный день. До съемок оставалось три дня. Два здоровых молодца из основного неактерского состава съемочной группы сидели неподалеку на берегу моря и играли в карты. И не поднялись… И продолжали играть… Но мне на помощь пришли каскадеры. Под сильными порывами шквального ветра они вкопали столбы. И город выстоял. С тех пор я нежно люблю людей, которые называются верным словом «каскадер».
Капитан Б.
Лошадей в картину отобрали в кавалерийском полку. Существовал такой полк при Госкино СССР. Он был создан специально для обеспечения съемок. К сожалению, наш фильм был снят вопреки этой традиции, а не благодаря ей.
Кавалерийским отрядом, приехавшим к нам в экспедицию, командовал капитан Б. Он и должен был всячески содействовать обеспечению. Но… «Или будет так, как я сказал, или не будет никак», — повторял он.
Капитан оказался человеком, мягко говоря, странным: на берегу моря в тридцатиградусную жару заставлял своих солдатиков бегать в противогазах.
В первые дни он вроде слегка расслабился и в съемках погони дал нашим каскадерам нормально поработать на полковых лошадях. Но потом разогрелся и стал качать права. Я так и не поняла: то ли он сам хотел сниматься, то ли хотел получить в карман. Но у наших директоров не очень-то получишь. Мы снимали на средства Госкино, и левых денег, как сегодня, взять было неоткуда. (Если они и появлялись, то директора не спешили с ними расставаться.) Свои желания капитан напрямую так и не обнародовал, зато по поводу вверенных ему лошадей высказался вполне конкретно, заявив, что каскадерам их не даст: «Лошадь — это тот же боевой танк. Мы не имеем права отдавать ее в чужие руки».
И вот у нас по графику съемки сцены с дилижансом. Я специально вызвала на роль возниц каскадеров, владеющих искусством управления экипажем. В упряжке — особые лошади, их по-особому запрягают; управлять четверкой лошадей может только опытный человек. Но Б. потребовал, чтобы возницей дилижанса стал его солдат. Положение безвыходное: пришлось согласиться. Сели актеры в дилижанс, солдат погнал четверку. А лошади его не послушались — он был неопытный, только год отслужил, — понесли, и дилижанс чуть не перевернулся. Мы все были в шоке.
Я терпела, когда он не давал своих лошадей Боярскому и Миронову, подменял неопытными молодыми ребятами из полка моих каскадеров — мастеров спорта. Но тут, когда его выходка чуть не стоила людям жизни, я сказала: «Нет!» Но и он сказал: «Нет».
Как переживали солдаты! Как им хотелось провести лето не в казармах под Москвой, а на берегу моря и увидеть настоящие съемки! Но Б. был непоколебим: увез солдат, лошадей, а заодно прихватил и весь фураж. Нам, таким образом, ничего не оставалось, как снимать вестерн без лошадей. Вот такое вот кино.
Итак, настоящих, киношных, лошадей у нас не было. Но мир не без добрых людей… и не без краденых лошадей. Все видели, в каком мы положении, и приводили к нам лошадей… разных-всяких. Мои каскадеры-конники их обучали.
О хорошем отношении к лошадям
В перерыве группа уезжала обедать, а я чаще всего оставалась на площадке, потому что «художник должен быть голодным». И еще потому, что это была единственная возможность подумать в тишине. Лошади тоже отдыхали. За ними присматривали мальчишки из окрестных деревень. Однажды вот в такой одинокий обеденный перерыв подходят они ко мне: «Вы тут главная?» — «Ну, в общем, да. А что?» — «Скажите, тут жеребец Малыш кобылу просит, так дать?»
Этот вопрос застал меня врасплох, я не знала, как в такой ситуации поступить, но я всегда за то, чтобы по возможности всем было хорошо. И потому решила: если кобыле это тоже будет приятно, почему бы и нет.
Все возвращаются с обеда. Вдруг каскадер Витя Григорьев подбегает ко мне с перекошенным от негодования лицом:
— Что вы наделали?
— А что, Витя, в этом плохого, если кобыла не возражает?
— Да я его неделю бью, чтобы он вел себя прилично, ведь коню чем больше… тем он больше хочет. Его до конца съемок надо держать в строгости. Распустили вы его, теперь он будет плохо работать, шалить будет, требовать свое!
Да… Красивый жеребец для съемок всегда проблема.
Как-то Малыша у нас увели, просто-напросто украли, и кобыла пропала — Верка. Сперва мы подумали, может, они отлучились по случаю романа… Отлюбятся и вернутся. Но они не возвращались… Что делать? Съемки же! Вестерн! Тут нам кто-то шепнул: «Надо милицию просить, чтоб нашли… Милиция знает, кто промышляет конокрадством и где держат ворованных лошадей». Объявили выходной.
И вот Андрей Миронов, режиссер Александр Згуриди (он приехал, чтобы снимать после нас в нашей декорации кусочек своей картины) и я двинулись в поселок Планерское к милиционерам.
Заходим в кабинет начальника милиции. Тот видит Миронова и… потеет от счастья и волнения. Андрей Александрович «добавляет» — строго, спокойно и по-деловому: «Уважаемый товарищ майор, к вам приехали лауреат Государственной премии Алла Ильинична Сурикова — между прочим, племянница министра внутренних дел Украины (что сплошь выдумка), лауреат Ленинской премии, народный артист СССР (что сплошь правда) Александр Михайлович Згуриди и я, актер Андрей Миронов».
Он изложил суть дела. И закончил примерно так: «Мы пойдем в Музей Айвазовского и на могилу Волошина, и нам бы очень хотелось, чтобы за это время жеребец по кличке Малыш (далее следовало краткое описание лошади) и кобыла по кличке Вера вернулись на съемочную площадку. Я еле сдерживаю Аллу Ильиничну, чтобы она не звонила дяде в Киев… Зачем вам неприятности?»
Когда, осмотрев положенные достопримечательности, мы ехали обратно, по дороге в Санта-Каролину встретили Малыша. Он шел в сопровождении милиционера на место съемки. Увидев нас, Малыш приветственно заржал — у лошадей тоже есть чувство юмора…
Удивительная команда
Пятнадцать лет прошло с тех пор, как мы все собрались командой на эту картину… Конечно, работа была сложной. Но радостной. Режиссеры Юра Крючков и Толя Авшалумов, пиротехники Коля Неяглов и Андрей Трифонов, звукооператор Олег Зильберштейн, ассистент Таня Саулкина — их было много, замечательных и талантливых мастеров своего кинодела…
До съемок фильма мы провели большую серию проб и даже сделали эскиз фильма на видеокассете. Благодаря сотрудничеству с НИКФИ, а точнее, с моим будущим мужем Аликом Поташниковым, у меня появилась возможность в подготовительном периоде провести большое количество бесплатных, не учтенных сметой каскадерско-актерских проб. Я снимала пробы именно каскадеров, которых предполагала пригласить для работы в картине. И к началу съемок у меня сложилась довольно объективная оценка актерских возможностей будущих исполнителей трюков. Появилась уверенность в том, что они справятся, многие эпизодические и небольшие роли смогут сыграть сами. Конечно, в этом был и мой «шкурный» режиссерский интерес: мне во что бы то ни стало нужно было постоянно иметь под рукой исполнителей трюков: не просто гастролеров, приезжающих на конкретный трюк в конкретной сцене, а людей, находящихся рядом, единомышленников, которые могут помочь, в любой момент что-то еще придумать эдакое трюко-гэговское.
Это была удивительная команда. Саша Жизневский, маленький очаровательный конник, сыграл старуху с клюкой, которая покупает у аптекаря (Михаила Светина) капли.
— Десять капель перед стрельбой! — советует старушке аптекарь.
— Да пошел ты!.. — шамкающим старушечьим голосом отвечает Саша, а потом как молния вскакивает на лошадь и мчится вдаль.
Саша Огнянов играл мексиканца. Колоритная походка, невозмутимость, черные чуть раскосые глаза. И абсолютно мексиканский (с нашей ковбойской точки зрения) взгляд на жизнь. Он спокойно ложился под каблук Альберта Филозова, для которого наступить ботинком на человека было, я думаю, психологически сложней, чем самому улечься под чужой каблук. Но Саша всем своим видом убедил Альберта, что ему не только не больно, но и даже очень приятно!
Вася Шлыков — красивый, с идеальной фигурой. Ему можно было доверить любое актерское лицо: он мог пронести свой кулак в миллиметре — и никогда не ошибиться. Вася попробовал себя в разных творческих качествах и в разных странах, но вернулся домой.
Володя Лесков. Мы называли его Сынок — за лукавую милую детскость и детскую леность…
Коля Астапов. В сцене драки ему надевают на голову бочку с водой, да еще бьют по этой бочке. Вода хлещет потоками, а он… хмельно-сосредоточенно застегивает пуговицу на рубашке. Эта его импровизация дорогого стоит. При монтаже, когда приходилось жертвовать многими интересными кадрами, этот незапланированный кусочек я выкроила и оставила.
Коля появился у меня в кино давно — на картине «Суета сует». Приехал с Севера и пришел на студию с улицы. Я предупредила своих помощников, что ко мне идет какой-то человек — кто и зачем, я не знаю. Если будет убивать — закричу. Коля принес мне в подарок рыбу муксун и хрустальный рог и сказал: «Я вас очень прошу, возьмите меня на любой эпизодик. Я умею жонглировать, танцевать, могу быть каскадером. Мне хотя бы чуточку…» Тогда я специально в сцену на пароходе вставила крошечный эпизодик — официанта, жонглирующего тарелками. Наша дружба продолжилась по сей день. А тогда я познакомила Колю с каскадерами, он вошел в их группу. Потом преподавал пластику во ВГИКе. Меня он называет крестной мамой.
Каскадеры играли не только в индейцев и ковбоев, они играли в «старую» и «новую» жизнь. В один день могли сниматься сцены из той и из другой жизни (старая — «дикие» нравы до приезда миссионера кино мистера Феста, гульба и потасовки, и новая — облагороженная посредством синематографа). Соответственно моим ковбоям надо было переодеваться, менять лицо, бриться до синевы или не бриться вовсе. День начинался с вопроса: «Из какой жизни будем снимать? Сейчас старая? Ага!» — побежали переодеваться. «Новая? Ага!» — побежали «облагораживаться». Они точно знали манеру поведения: насколько они по виду выпивши, и чего — молока или виски.
Кроме того, они — одни и те же — играли по обе стороны «демаркационной линии» в одной и той же сцене — то ковбоев, то индейцев. Я беспокоилась, чтоб в монтаже не получилось, что Саша Иншаков-ковбой сражается с Сашей Иншаковым-индейцем. Но Сева Желманов — гример многоопытный: даже я не могла найти сходства между ковбоем и индейцем, сыгранными одним и тем же Сашей. Ну и потом — такое мощное актерское перевоплощение!
Ведь не зря же они дублировали в трюковых сценах, а иногда, на общем плане, и подменяли наших чрезвычайно занятых звезд.
Витя Григорьев — очень одаренный актерски человек — гениально дублировал Олега Павловича Табакова и Андрея Александровича Миронова.
А, например, подменять в трюке Наталью Фатееву пришлось пятерым мастерам: разгонялась она сама, потом на стену взбегала другая Наташа — Дариева (теперь жена Олега Корытина, конника из Питера), дальше по крыше бежал уже Саша Жизневский, затем прыгал Вася Шлыков, а заканчивал трюк Витя Григорьев. В результате динамичного монтажа Инессы Брожовской из пяти различных планов получился потрясающий прыжок одной жены одного вождя индейцев.
Вообще в фильме «Человек с бульвара Капуцинов» актеры любили своих дублеров, а каскадеры — актеров. И не только «своих», в чьи костюмы переодевались на трюки, но и «чужих». О том, как они любили Андрея Миронова, свидетельствует один эпизод из фильма, который они сыграли с таким упоением!
Салунные девицы с криком «Хотим фильму!» несут на руках мистера Феста.
На самом деле Миронова несли переодетые в женские платья каскадеры. Девушкам из кордебалета Андрюшу было бы не поднять, одного таланта в нем было килограммов на семьдесят. Да он бы и не позволил, чтобы женщины его несли. Мы пошли по простому кинопути: кричали и домогались Феста на крупном плане женщины, а на общем — несли каскадеры в платьях и шляпках. Они были счастливы безумно — мужчины, оказывается, обожают переодеваться в женщин, особенно такие мужественные, как каскадеры. Они красили губы, показывали коленки, задирая юбки, кокетливо выставляли «ножки» в огромных сапожищах, — туфелек на такие лапы, конечно, не нашлось. Больше всех распоясались, почувствовав себя девушками, Саша Иншаков и Саша Огнянов. Каскадеры несли Андрея с огромным удовольствием, ведь не раз мысленно носили его на руках. Когда вечерами мы собирались у меня в номере и приходил Миронов, это был праздник. Особенно, если Андрей что-то рассказывал — например, как сам был исполнителем трюков на картине Эльдара Рязанова «Необыкновенные приключения итальянцев в России». Жаль, что никто не догадался включить видеокамеру или хотя бы магнитофон… Но ведь никто не думал, что это уже не повторится!
За лучшую драку между советскими актерами
Так назывался еще один приз, который получила в Одессе наша картина. И этот приз — признание работы наших главных драчунов, наших каскадеров.
На картине работало три группы каскадеров: конники, «драчуны», «техники». Началось с Саши Аристова, он привел Сашу Иншакова, который стал «заведовать» всеми драками. Саша Иншаков — такой молчаливый, длиннорукий, с длинными волосами — покорил абсолютно всех своей сдержанностью, невероятным умением все делать тихо, спокойно и очень надежно. Когда Андрюша Миронов впервые увидел его на пляже (а мы работали в общем-то в условиях предпляжных, и ребята-каскадеры ходили полураздетыми), то сильный красивый Сашин торс произвел на него неизгладимое впечатление: «Таких я никогда не видел. И где же у него руки кончаются?»
Одна немецкая газета поместила фотографию, где я с размаху «бью» ногой Сашу Иншакова. Вообще с того времени Саша ближе чем на расстояние вытянутой руки ко мне не подходит. Я ведь вместо «здрасьте» все норовлю найти его «ахиллесову пяту», все рвусь его неожиданно приложить. У него такая реакция и спокойствие, что удержаться и не ударить невозможно. Особенно если знаешь, что не получишь сдачи. Конечно, если бы на моем месте был мужчина, Саша просто подставил бы локоть, и рука бьющего сама бы и отвалилась, но я понимаю свою безнаказанность…
Саша Аристов возглавил группу каскадеров, которые занимались технически сложными трюками, взрывами.
Конников возглавил Олег Корытин, кандидат технических наук, свободно владеющий английским, играющий на гитаре, с улыбкой, подкупающей и провоцирующей одновременно. Приезжая в Москву, он мне всегда звонит, а иногда и заскакивает посидеть на кухне. Питерцы вообще теплее, чем москвичи. Может, потому, что реже видимся. А когда живешь в Москве, кажется, что еще успеешь — и позвонить и надружиться…
Олег привез всех конников из Питера. Вначале между питерскими и московскими каскадерами возникло соперничество. Москвичи ждали «своего» конника — Женю Богородского. И я Богородского ждала, но ждала слишком долго. Он тогда был молод, горяч и не слишком надежен. Не приехал, не известил телеграммой. Мы расстались, и в фильме работала другая группа каскадеров — корытинская.
Нужно было соединить людей. В какой-то момент я увидела, как трудно затаскивают питерцы дилижанс с лошадьми в гору, а остальные стоят в сторонке. Я им сказала, что пойду помогать сама. Они поняли. Больше подобных ситуаций не возникало. Потом приехал замечательный каскадер с Украины Саша Филатов (сейчас он работает в основном в Соединенных Штатах), два каскадера из Прибалтики. Сложилась интернациональная группа и удивительная команда.
Говорят, на Западе каскадеры — одна из самых закрытых гильдий кино, там они не делятся своими секретами друг с другом. На нашем «Диком Западе», на съемках в нашей Санта-Каролине, царил общий дух поддержки, взаимопомощи. Трюк исполняет один, готовят его все.
Еще говорят, западные каскадеры работают с солидной страховкой, за каждый дубль получают отдельный гонорар. Это, конечно, правильно, но наши каскадеры в таких «нечеловеческих» условиях сниматься бы не смогли, а бюджет фильма был бы исчерпан в первой же драке. Азарт и творческое горение у нас на съемках невозможно было сдержать: «А давайте еще и это!» Или: «Мы такой трюк придумали — умрете!» Умирать было рановато. Приходилось их останавливать. В целях соблюдения графика съемок. Но и они в ответ установили свою дисциплину: тренировки и пробежки каждое утро, даже я пару раз бегала с Володей Лесковым и Сашей Малышевым. Правда, недалеко…
Куда меня везут?..
Как-то в начале съемочного периода для налаживания нужных окрестных связей директор картины Володя Дудин организовал «экскурсию» на один из крымских заводов вин-коньяков. Мы поехали вчетвером: Андрей Миронов, Лев Дуров, директор картины и я. Съемки у нас в тот день начинались в три часа дня, а было еще только девять утра. Андрей Александрович, видно, поздно лег, подниматься жутко не хотел:
— Куда меня везут? Я еще не был на могиле Волошина! Я еще не побывал в Музее Айвазовского!.. Зачем мне этот завод?!
И так всю дорогу…
На заводе директор стал рассказывать про сорта вин, про беды отрасли (а это было время, когда вырубали виноградники), подчеркнул, что единственная польза от запрета спиртного — меньше стали ездить всякие цэковские начальники, которые вина и коньяки вывозили бочками. Потом началась дегустация… Мадера коньячная, коньяк «Праздничный». Настроение несколько улучшилось.
Прошли в следующий зал, в следующий…
И с каждым переходом настроение у моих актеров поднималось, а у меня падало. Музеи уже не выдвигались первоочередным аргументом. Я засуетилась, стала дергать директора завода за рукав: «У вас производство, но и у нас производство. Скажите, ради Бога, артистам, что у вас больше залов нет. Лучше выдайте все «оставшиеся залы» «сухим пайком» и отправьте нас обратно».
Артисты меня в этом порыве не поддержали: «Мы не пионеры, а вы не председатель дружины. До трех обсохнем!»