Глава 12

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 12

Мэйдзин в Прощальной партии впервые столкнулся с новыми правилами откладывания – с секретной записью хода. При возобновлении игры на второй день из сейфа павильона Коёкан достали запечатанный конверт, игроки в присутствии секретаря Ассоциации убедились, что печати целы, затем тот из участников, кто записал секретный ход, показал запись партнеру и сделал ход на доске. Такая же точно процедура повторялась и в Хаконэ, и позднеё, в Ито. Противник не должен был знать ничего про записанный ход.

По древнему обычаю не доигранные партии откладывали при ходе белых. Этим выражали почтительность по отношению к более сильному игроку, который обычно играл белыми. Сильный при этом получал преимущество. Поэтому недавно, чтобы устранить такое неравенство, решили откладывать игру в назначенное время, например, в пять часов, и последним делал ход тот игрок, который в пять часов думал над ходом. Затем решили сделать ещё один шаг, и стали этот последний ход записывать. Го, разумеется, лишь скопировало систему, которая уже давно применялась в сёги. Если ход противника известен, то над своим можно не спеша думать до следующей встречи, причем время на обдумывание может составлять несколько дней, и эти несколько дней не входят в контрольное время. Правила откладывания, как надеялись, помогут хоть в какой-то степени уравнять противников в правах.

Нельзя сказать, что последняя в жизни партия Мэйдзину давалась легко, и что он не пострадал от рационализма наших дней. Ведь сейчас вся игра до мелочей регламентирована, утрачено изящество Го как вида искусства, утрачено почитание старших, да и взаимное уважение людей, как будто уменьшилось. Прекрасные японские, да и вообще восточные обычаи забылись даже в Го – всё сейчас рассчитывают, все обставляют правилами. И переход в следующий дан, который сильно влияет на жизнь профессионала, ныне подчинен мелочной системе набора очков. В Го воцарилась тактика, которую можно назвать “победа любой ценой”; над красотой игры, её вкусом как вида искусства думать стало некогда. Сегодня господствует стремление играть во что бы то ни стало на равных, даже если твой противник – Мэйдзин, и дело здесь вовсе не в Отакэ Седьмом дане. Ведь Го не только искусство, это ещё и борьба, соревнование и, быть может, поэтому такой ход событий неизбежен.

Мэйдзин Хонинбо Сюсай в течении болеё чем тридцати дет ни разу не играл черными, он был Первым, возле которого не было Второго. При жизни Мэйдзина ни один из его соперников не поднялся до восьмого дана. Игроков своего поколения он полностью превзошел, а в следующем поколении уже не нашлось человека, способного соперничать с ним.

Громадным влиянием Хонинбо Сюсая, должно быть, объясняется и то, что сейчас, спустя десять лет после его смерти, в мире Го ещё не решено, как должен наследоваться титул Мэйдзина. Сюсай, наверное, был последним из Мэйдзинов, которые почитали традиции Го как образа жизни и искусства.

В сёги борьба за титул Мэйдзина показывает, что главным стали считать владычество, а сам титул превратился в своего рода “знак победы”, стал товаром, разыгрываемым участниками соревнований. Правда, Мэйдзина Сюсая, тоже видимо, можно обвинить в том, что он продал свою Прощальную партию газете за большие деньги. Но возможно и то, что он не столько сам стремился к этому, сколько позволил газете втянуть себя. А может быть, все это просто означает, что пожизненная система, при которой однажды поднявшись до титула Мэйдзина, человек так и оставался Мэйдзином до конца дней своих, система мастерских разрядов – данов и ученических – кю, как и система выдачи дипломов главами семейных школ, образующих замкнутый круг, система множества направлений в искусстве Го – рухнула, как и другие пережитки феодальной эпохи в Японии. Может быть, если Мэйдзину Сюсаю пришлось бы защищать свой титул ежегодно, как это делают нынче, он бы умер раньше.

В старину, став Мэйдзином, игрок опасался за свой авторитет, и, играя тренировочные партии, официальных встреч с соперниками старался избежать. Кажется, ни один из прежних Мэйдзинов не играл серьезной, официальной партии в возрасте 65 лет. Впрочем, в будущем вряд ли потерпят неиграющего Мэйдзина. Хонинбо Сюсаи стоял как раз на границе между старой и новой эпохами, какой бы смысл в эти слова ни вкладывать. Он пользовался и духовным авторитетом, как Мэйдзин старых времен, и в то же время имел все материальные выгоды, доступные в наши дни. Свою последнюю партию Мэйдзин играл как раз во время борьбы “идолопоклонников” с “иконоборцами”, возвышаясь над схваткой подобно чудом уцелевшему старинному идолу.

К тому же, Мэйдзину выпало счастье родиться в эпоху бурного развития страны после революции Мэйдзи. Взять, например, Ву Циньюаня. Ему не довелось встретиться с такими испытаниями, с которыми сталкивался Мэйдзин Сюсай в годы учебы. Допустим даже, что его талант выше, чем у Мэйдзина, – все равно, вряд ли он, один человек, сможет олицетворять собой современное Го. Имя Сюсая блистало в турнирах на протяжении трёх царствований – Мэйдзи, Тайсё и Сёва, и с этим именем связан нынешний расцвет игры. Это имя вообще олицетворяло самое игру. Так как старый Мэйдзин Прощальной партией венчал свою карьеру, то эта партия должна была стать шедевром, вызывающим лишь восхищение, должна была скрасить его уход, продемонстрировать торжество рыцарского духа, очаровать элегантным артистизмом. И, тем не менеё, Мэйдзин должен был подчиниться общим правилам.

Когда устанавливается какой-либо закон, тотчас появляются попытки его обойти. Если ввести правила, призванные быть преградой нечестной игре, то среди молодых профессионалов почти наверняка найдутся такие, которые постараются использовать эти правила нечестно. Всё пойдёт в ход – и контроль времени, и откладывание, и запись секретного хода. Из-за этого игра перестает быть чистым произведением искусства. Мэйдзин, садясь за доску, рисковал стать жертвой: ведь он не знал современных так называемых “технических уловок”.

Мэйдзин привык играть так, как было принято раньше, – используя большие преимущества своего высокого положения, когда старший, дождавшись выгодного для себя положения на доске, распоряжается отложить партию при своем ходе, причем сам назначает день доигрывания. Не было раньше и контроля времени. И все те вольности, которые были позволительны Мэйдзинам, противостояние которым закалило молодого Сюсая, вряд ли можно представить себе в наши дни.

Однако приверженность Мэйдзина к старомодному своеволию и непривычка играть по новым правилам были всем известны. К тому же в матче с Ву Циньюанем, мастером пятого дана, когда из-за болезни Мэйдзина партию пришлось отложить в невыгодном для него положении, дело дошло даже до сплетен. Вот потому-то на этот раз, похоже, молодые профессионалы установили жесткий регламент и постарались ограничить произвол Мэйдзина. Этим регламентом не занимались ни Отакэ Седьмой дан, ни сам Мэйдзин.

Чтобы выделить претендента на встречу с Мэйдзином, был проведён турнир с участием держателей высших титулов в Японской Ассоциации Го, а регламент самой встречи был разработан ещё до начала этого турнира. Отакэ, как представитель высших данов Ассоциации, старался заставить уважать этот регламент даже самого Мэйдзина. Впоследствии, когда из-за болезни Мэйдзина возникали разные осложнения, Отакэ каждый раз угрожал бросить партию. Это выглядело нарушением обычая почтительного отношения молодого игрока к старому мастеру, недостатком сочувствия к больному человеку, и вообще, позицией мало обоснованной. И хотя всё это ставило организаторов партии в крайне трудное положение, у Отакэ Седьмого дана всегда находились веские доводы в свое оправдание. Правда, была опасность, что позволив одну поблажку, придется позволить ещё сотню, что благодушие, которое делает человека снисходительным, чего доброго приведет его к поражению. Такое благодушие, пожалуй, не очень уместно в серьёзной игре. Седьмой дан, который должен был выиграть любой ценой и который твёрдо решил выиграть, не мог допустить, чтобы партнёр навязывал ему свою волю. Мне порой даже казалось, что Седьмой дан при каждом проявлении своевольного характера своего противника с удвоенной силой настаивал на соблюдении регламента именно потому, что его противником был сам Мэйдзин.

Конечно, околотурнирная борьба и игра за доской вещи разные. Разумеется, можно было брать в расчёт всё – и время, отведённое на игру, и характер противника, и уступая в мелочах, беспощадно сражаться за доской. Есть и такие игроки. Но, судя по всему, Мэйдзину достался неудобный в этом смысле противник.