Глава 3

Глава 3

Едва закончилась эта растянувшаяся на полгода партия, как на следующий же день все причастные к ней люди поспешно разъехались по домам. Это было как раз накануне пробного пуска железнодорожной ветки на город Ито.

Городок Ито, к которому подвели железную дорогу, в ожидании зимнего курортного сезона украсил свою главную улицу и выглядел нарядным.

У профессиональных игроков Го есть правило – во время матча они “консервируются”. Вместе с ними сидел безвыходно в гостинице и я. Теперь, когда мы ехали в автобусе, оживленность города особенно бросалась в глаза. Я испытывал облегчение, словно вышел из погреба.

Вблизи железнодорожного вокзала виднелся свежий грунт новой дороги, стояли наскоро построенные домики. Весь этот хаос чем-то напоминал редакцию и казался мне подлинным лицом внешнего большого мира.

Когда автобус выкатился из Ито и побежал вдоль берега, нам навстречу попалось несколько женщин с вязанками хвороста за спиной. У некоторых к хворосту была привязана рябина. Меня неожиданно потянуло к людям, как бывает, когда перевалишь через гору и вдруг увидишь дымки деревни.

От обыкновенных житейских дел вроде подготовки к Новому году, веяло теплом и уютом. Мне казалось, что я вырвался из какого-то ненастоящего мира. Вот женщины набрали хвороста и теперь, должно быть, идут домой готовить ужин. Тускло светилось море, и нельзя было понять, где находится солнце. Так бывает зимой, когда быстро темнеет.

Но и в автобусе я продолжал думать о Мэйдзине. Меня пронизывало сострадание к нему и, может быть поэтому, я испытывал сочувствие ко всем людям вообще.

Все, кто имел отношение к Прощальной партии, покинули городок. В гостинице города Ито остался лишь Мэйдзин с супругой.

“Непобедимый” Мэйдзин проиграл свой последний в жизни поединок и никто не удивился, если бы он уехал первым. Ему пришлось одновременно бороться с двумя противниками – Отакэ и болезнью, и он нуждался в отдыхе. Это правда. Но и отдыхать было бы лучше где-нибудь в другом месте. Неужели Мэйдзин мог так бесстрастно, так равнодушно относиться к своему поражению? Ни члены оргкомитета, ни я не хотели оставаться там ни одной лишней минуты и сразу разъехались по домам, словно сбежали. Остался только побежденный Мэйдзин. Унылая, гнетущая атмосфера... Всё это Мэйдзин предоставил людскому воображению, а сам... Сам он сидел тихо, как всегда, и лицо у него было бесстрастным, будто все происшедшеё его не касалось. Его противник, Отакэ Седьмой дан, уехал в числе первых. У него в отличие от бездетного Мэйдзина была большая семья.

Спустя два-три года после Прощальной партии я получил от жены Отакэ письмо, в котором она сообщала, что их семья увеличилась до шестнадцати человек. Семья в шестнадцать человек, – в этом чувствовался характер Седьмого дана или даже, если угодно, его жизненная позиция. Мне захотелось навестить его. Вскоре после этого умер отец Отакэ, и семья уменьшилась до пятнадцати человек. Я отправился к ним выразить соболезнование. Правда, для соболезнования было немного поздно, потому что со дня похорон прошло, по-моему, уже больше месяца. Это был мой первый визит и оказалось, что Отакэ в отъезде, но его жена так тепло встретила меня, что я прошел в гостиную. Когда я закончил слова приветствия, жена Седьмого дана подошла к двери и кому-то сказала: “Позови-ка всех!”. Послышались шаги, и в комнату вошло несколько подростков. Они выстроились в ряд и застыли как по команде “смирно”. Все они походили скореё на живущих в доме учеников и были в возрасте от десяти-двенадцати до двадцати лет. В их числе была краснощекая, круглая и крупная девочка.

Жена Седьмого дана назвала меня и сказал: “Поздоровайтесь с сэнсэем!”. Ученики одновременно поклонились резким поклоном. Чувствовалось, что это очень дружная семья. В этом доме не было никакой нарочитости, все делалось в естественной манере. Едва мальчишки вышли из комнаты, как послышался шум, которым они наполняли просторный дом. Жена Седьмого дана пригласила меня подняться на второй этаж. Там я сыграл лёгкую партию в Го с одним из учеников. Жена Седьмого дана угощала одним блюдом за другим, и я засиделся у них допоздна.

В число шестнадцати членов семьи, конечно же, входили и домашние ученики. Никто из молодых профессионалов кроме Отакэ не содержал в своём доме столько учеников. Разумеется, свою роль в этом играли и его известность, и заработки, но всё же главным, пожалуй, была широта натуры Отакэ Седьмого дана, привязанного к семье и без памяти любившего детей.

Когда он был противником Мэйдзина в Прощальной партии и “сидел в консервной банке”, то закончив игровой день, сразу уходил в свою комнату и звонил по телефону жене:

– Здравствуй, милостью сэнсэя мы продвинулись до такого-то хода.

Только это. Ни одного неосторожного слова, которое могло бы намекнуть на положение в партии. Когда голос Седьмого дана, говорившего по телефону, доносился до моей комнаты, я не мог не испытывать к нему симпатии.