«Моисей, что ты вопиешь ко Мне?»

«Моисей, что ты вопиешь ко Мне?»

Столь «эффективный» крестный ход, который совершили с Ольгой Ивановной, имел последствия, о которых стоит рассказать. Случившаяся после него внезапная, тяжелая и необъяснимая моя болезнь сыграла роль хорошей вакцины против тщеславных помыслов при случающихся чудесах; с другой стороны, научила меня не бросаться сразу на любую амбразуру, но сначала поразмыслить и помолиться, чтобы узнать волю Божию на сей предмет. Но самое главное — не дала развиться «звездной болезни» приписывать себе лавры «чудотворицы», а относить чудеса исключительно вмешательству Бога, который «где хочет, нарушает естества чин», вплоть до изменения законов природы.

«Просите, и дано будет вам» [19] — эти слова Христа Спасителя явным образом исполнились во время нашего моления о прекращении пожара. А когда исполнились, то придали дерзновения, то есть смелости, решительности в молитвах и упования, что Бог их слышит. В последующие годы неоднократно собирались мы на крестные ходы в нашем дачном поселке. Строго говоря, наши хождения с молитвой так назвать нельзя. В крестном ходе обязательно должен участвовать хотя бы один священник, а у нас такого никогда не было. Узнав об этом, я испугалась своего самочиния. Но недоумение вскоре разрешил один известный архиерей, который сказал мне: «Зачем называть ваши благие шествия крестным ходом? Можно ведь обозначить их как соборное моление… В церкви люди стоят и молятся. А вы молитесь, находясь в движении. Это не противоречит евангельскому слову „Должно всегда молиться и не унывать“[20]».

Мы именно старались не унывать. Вот, например, наступило лето, хорошее, теплое. Картошка зацвела, малина и черника в лесу множество завязей пустила, земляника зелененькими ягодками покрылась… Ждем хорошего урожая. И что же? Две недели дождя нет, три, месяц. Несладкая земляника только в самых глухих местах созревает, где влага осталась, малина сохнет, черника не наливается, картошку даже жук глодать перестал: листья повяли. Или наоборот, бывало, несколько недель подряд льет дождь, местной флоре остается только киснуть — в прямом и переносном смысле. На памяти и печально знаменитая засуха 2010 года: леса горят, по трассе невозможно ехать — дымом заволокло, за ночь и наш поселок дымом покрывает — не продохнуть. В подобных случаях с Ольгой Ивановной решаем — пора «крестный ход» устраивать. Было таких ходов у нас десятка полтора. Прибавлялись люди к соборным молениям понемногу — пожилые две-три женщины приходили, порой маленьких внуков приводили. Поначалу обходили мы вокруг поселка с молитвами в потемках, не хотели, чтобы народ над нами смеялся, — себе же в осуждение. Почти не было случая, чтобы в разгар засухи ночью или с утречка после этого не прошел бы дождик. Люди не верили, что по молитве дождь спустился, обличали нас во лжи, мол, кто-то где-то метеопрогноз услышал, что дождь обещали, вот и пошли, «чудотворцы». Мы не спорили. Вольному воля, спасенному рай.

Не всегда наши молитвы приносили желаемый плод. Одно невероятно дождливое лето так и осталось дождливым, и почти весь дачный урожай сгнил. Постепенно мы стали выходить «из подполья» — устраивали наши хождения с иконами днем — это уже когда храм на станции восстановили и по телевизору настоящие крестные ходы стали показывать. Нецерковный народ иногда и сам стал намекать:

— Надо бы сходить, а? Дождя давно нет.

— Только с вами… — отвечала я.

— Не, куда нам, с детства вере не научены, — любят отговариваться неверы.

— Надо же когда-то начинать…

— Нет, поздно… доживем как-нибудь так.

— Ну и поливайте из шланга, — говорю я. Или по-другому: — Бог не поливальщик, ему души ваши важны… Чудеса в решете на сегодня отменяются.

Как ни скажи им, всё равно обидятся…

А сколько сил стоило поначалу поднять наших людей на соборное моление, мало кто знает! Лично мне как Бог дает, так и хорошо, от огорода не кормлюсь, как многие дачники, картошку-моркошку не сажаю, ягод в лесу — если не на продажу — хватит при любой погоде… Но ради общего дела почему ж не постараться. Соборность — это единство народа на основе общих ценностей. Разрушенные народные ценности надо как-то потихоньку восстанавливать, пусть даже в отдельно взятом поселке. Соборное моление — это и есть восстановление наших традиционных ценностей и ради этого стоит потрудиться. Награда мне лично измеряется не в мешках картошки, а в улучшении морального климата в нашем поселке. Из былой Санта-Барбары он постепенно превращается в нашу малую родину.

За годы наших «крестных ходов» молодежь повзрослела и перешла в разряд среднего поколения дачников, у которого свои детки появились. И вот некоторые из юных граждан, с младенчества носимые в церковь и знакомые с азами веры, на «крестный ход» смотрят уже как на «давнюю традицию». К засухе 2010 года им было от «трех до пяти». Пятилетний продвинутый Тёма из интеллигентного творческого семейства первым забил тревогу, прибежал ко мне и сквозь мокрую марлевую повязку завопил:

— Теть Наташ! Тебя еще дым не задохнул? А мы задохнулись, тебя не колышет?

— Что же делать, Темочка? — серьезно спрашиваю я. — Я не хочу, чтобы вы задыхались.

— Что, что! Богу молиться, неужели не понимаете? Мы с пацанами на футбольном поле собрались уже, берите иконы и пошли с нами.

— Прямо сейчас?

— Ну а что же еще ждать от этой жары?

И вот мы договариваемся, что Тёма «с пацанами» — от четырех до пятнадцати лет — соберет народ к традиционному сборному пункту посреди поселка, у дома Ольги Ивановны. Прихожу к семнадцати ноль-ноль. И вижу: вот она, явная победа света над тьмою. Полтора десятка взрослых, «пацаны», девочки и бабушки с малышами — всего человек тридцать — ждут сигнала к началу. Мужчин — двое. У каждого, даже у младенцев, в руках домашние иконки. Прочла я предначертательные молитвы, и народ парами тронулся в путь по знакомому маршруту — обходными тропинками и дорожками вокруг поселка. Взрослые поют хором молитвы, а дети время от времени звонко с выражением кричат:

— Господи, подай нам дождичка!

Мы останавливаемся на каждом повороте и крестим стороны света. Через десять минут ребятня, конечно, устает идти чинно и благородно и сминает свои ряды. Я сначала тихо, потом активнее начинаю их одергивать, мамаши разводят шалунов в стороны. Еще идем минут десять, опять начинаются ненужные шутки и прибаутки, между «Господи, подай нам дождичка!» звенит детский хохот.

Я останавливаю «крестный ход», делаю сердитое-сердитое лицо, при этом сердце мое тает от умиления, какие у нас хорошие детки — вот идут, молятся, как могут, и начинаю легкую проповедь. О том, что, если что-то просишь у Бога, ни в коем случае нельзя баловаться, наоборот, стараться быть серьезным, как никогда.

— Поняли?

— Поняли, — хором ответили присмиревшие дети.

Именно в этот момент начал моросить потихоньку дождик и не переставал с полчаса. Дети радовались как дети: запрыгали, радостно закричали. Взрослые хоть и вышли просить дождя, но с трудом верили, что получают просимое.

— Это детская молитва, — сказал один из мужчин, вытирая то ли слезы, то ли капли дождя. — Мы так не можем молиться.

— Да, Василь Евсеич, Бог один, молельщики не одинаковы. А ты гляди на детей и учись, — весело ответила начальнику соседнего городка Ольга Ивановна; недавно он построил летний дом в нашем поселке. — И с каждым разом-то и прибавляй веры по чайной ложке. Десять ложек — уже сто грамм. А сто — целый килограмм, варенье варить можно. Вот… А что дождик накрапывать стал — слава Богу! И не было бы дождя — тоже слава Ему!

Пошли мы дальше замыкать круг. Около дома Ольги Ивановны остановились, постояли под дождичком — почти два месяца его не было. И даже те, кто с трудом поначалу решился на этот ход, спрашивали, когда еще пойдем. И целую неделю собирались мы вместе ради благого дела. В Ильин день отслужили благословленный архиереем молебен с водосвятием в церкви на станции. Народу собралось — как два наших «крестных хода», человек пятьдесят. Вот и все молельщики. Как же не быть засухе…

По прошествии семнадцати лет после первого нашего «крестного хода» с Ольгой Ивановной узнала я еще об одном удивительном факте. На высоком берегу речки нашего дачного поселка за эти годы рукастый доктор химических наук построил своими руками двухэтажный дом, похожий на замок. Николай сначала думал — для своих маленьких детей, но оказалось, уже для внуков. Наше знакомство было шапочным, то есть кивали друг другу при встречах. Николай был прекрасным семьянином, трудягой, успешным ученым. Он был членом современного научного сообщества, которое познает Вселенную, не принимая в расчет существование Бога, Творца изучаемого мира. Его равнодушие в вопросах веры и постоянная занятость не давали поводов познакомиться поближе.

Дом Николай построил, и наступила очередь огородить его. Участки у жителей в нашем Березове не меньше тридцати соток, а у него и все сорок; забор по периметру оказался больше ста пятидесяти метров. Делал забор прошлым летом сам Николай со своим зятем-помощником. Каждый, кто шел на речку, видел, как добротно и с умом ставили они, заливая цементом, железные столбы, приваривали к ним металлические перекладины, а потом на них крепили ровненькие доски — не сплошняком, а с просветами. Весь отпуск и все выходные дни с утра и до захода солнца Николай посвятил строительству, стараясь за сезон с забором управиться.

И вот Николай приступил к окраске возведенного забора. Ему предстояло несколько раз покрыть все пространство квадратных метров заборной доски: сначала пропиткой, потом краской. Работа нудная и потому утомительная. Все идут на речку, а Николай жарится на солнцепеке в трудах праведных. Решила я развлечь его разговорами. Для начала вспомнила про Тома Сойера, который в наказание получил задание покрасить длиннющий забор и повернул дело так, что забор покрасили другие мальчишки, оплатив право принять участие в столь увлекательном мероприятии своими «сокровищами». Посмеялись и решили перенять практику литературного героя.

В следующий раз поговорили о школьной химии, потом о поселковых новостях. Николай благодарно отзывался на мои разговоры: и от работы особо не отвлекаю, и время быстрее течет.

Так продолжалось дня три. Я ходила на речку купаться, а возвращаясь, на часок останавливалась потрепаться с ним о том о сем — по нашей общей дачной привычке.

И вот однажды, бросив свою кисточку в банку с водой, чтобы не застыла, он приготовился сказать мне что-то важное. Это было видно по его напряженному взгляду. За те несколько секунд, что Николай сверлил меня этим непонятным взглядом, я вспомнила все свои «прегрешения», за которые обычно цепляли меня неверующие дачники: зачем я крестные ходы без священника устраиваю, почему каждое воскресенье езжу в церковь, для чего «хватаю» на улице детей и вдалбливаю им про Бога и даже по какой причине не боюсь ходить в лес одна…

— А ты знаешь, что ты мне жизнь спасла? — вдруг услышала я и подумала: ну, это что-то новенькое, сейчас сцепимся.

— В смысле?

— Что в смысле! Жизнь спасла, говорю… — внушительно сказал Николай. — И вот тогда я понял, что Бог есть!

— Интересно… — все равно не верила я, что нет здесь подвоха.

— Помнишь, вы с Ольгой Ивановной ходили своим крестным ходом и вызвали ливень, пожар затушили…

— А разве ты знаешь об этом?

— Все же знают, не притворяйся! — сморщился он досадливо. Я действительно даже не подозревала, что «все знают», да еще и столько лет помнят. Плохо все-таки я думаю о людях, они лучше…

— И как же это… дело было? — почему-то засмеялась я.

— Тогда все стали заградительную канаву копать, — начал Николай, отчетливо проговаривая каждое слово. — Я тоже копал, Степка с пацанами еще тут вертелись. Потом они побежали за вами, а когда вернулись, мне показалось, что одного нет. Где, спрашиваю, а они мне в лес машут, мол, там остался. Выпорол я потом Степку за вранье, на всю жизнь запомнил!

— Значит, никто не пропадал?

— Нет, конечно, пацаны по глупости сказали, а я рванул в горящий лес, куда они мне махнули. Бегал, кричал, звал… но недолго. Дыма было полно, и я почему-то оказался в кольце огня. Со всех четырех сторон огонь несся прямо на меня, ветер страшенный был. В момент я понял, что всё, конец мне, спрятаться некуда, сгорю… Фу… — выдохнул Николай. — Я никому об этом не рассказывал. Страшное дело! Пожарище внутри леса был сумасшедший!

Я молчала. Трудно поверить, что человек пережил такую жуть и много лет никому об этом ни словом не обмолвился. Мне вдруг показалось, что Николай поставил высокий кирпичного цвета забор специально, чтобы оградить себя от пережитого в злосчастный день, и теперь именно поэтому может исторгнуть из своей души мутный осадок своего животного страха за жизнь… Я оказалась подходящим слушателем. Что-то такое фрейдистское… Всё-таки ученый.

— И тут я услышал твой истошный крик! — вдруг сказал он.

— Когда? — спросила я, поняв, что мои предыдущие умазаключения были невпопад. Надо дослушать человека, а потом делать выводы.

— Когда в кольцо огня попал. Я услышал твой истошный крик, и огонь в то же мгновение стал как-то расступаться, обратился вспять, не знаю, как сказать… И я вышел живой. Почти без ожогов, так только вот здесь по рукам, — показал Николай. — Тогда мне стало ясно, что Бог есть, — и он снова взялся за кисть.

— Ничего себе, рассказик, — растерянно сказала я, потому что даже не знала, как на него реагировать.

— Так что спасибо тебе… — И Николай начал красить свой забор.

— Почему же ты столько лет ничего не говорил?

— Что говорить? Всякое в жизни бывает! Сегодня, наверное, на солнце разморило, краской надышался, вот и сказал.

В общем, кремень ученый. Он красил свой забор, а я стала в сторонку, в тень, и своими вопросами старалась вытащить еще какие-то детали происшедшего.

— Это ведь чудо.

— Ну, чудо, и что? — ответил он.

— Надо же, чтобы люди узнали…

— Зачем?

— Это же чудо, — повторила я, — что ты от неминуемой смерти спасся.

— Ты теперь разнесешь всё это… чего я и боялся. Не надо, — сказал Николай, но чувствовалось, что поговорить на эту тему ему хотелось.

— Не хочешь, не разнесу! Мне самой интересно. А почему же ты неверующим остался?

— После того случая я сознательно крестился.

— Но в церковь не ходишь, креста не носишь… еще одного чуда ждешь? А вдруг не доживешь?

— Знаешь, некогда. Да и так хорошо. Смотри: солнце, птицы поют, трава зеленая, огурцы пошли, у нас и помидоры уже в теплице краснеют, — отговаривался он. — Потом как-нибудь. Уйду с работы, ты меня научишь.

Подобных очень предсказуемых разговоров, что «на пенсии в церковь пойдем», или что «Бог в душе», или что «я безгрешен», наслышалась я немало. По опыту зная, что уговоры в этом случае не только бесполезны, но и приводят к раздражению и даже ссорам, за лучшее я почла раскланяться. За таких крещеных я просто подаю записки о здравии и жду, когда Господь Сам просветит их сердца.

— Будем ждать, надеюсь, не вечно. Успехов в покраске! — пожелала я и отправилась к Ольге Ивановне.

С ней мы обсудили услышанное мной от Николая в деталях и очень порадовались о милости Божией, ему явленной.

— Я б после такого… не знаю, святой, наверно, стала. Забыла бы всё и только Богу молилась, — воскликнула Ольга Ивановна. — Вот ведь какие твердолобые!

— Да нет, ОльгИванн… — возразила я. — Вы же знаете Николая. Он очень хороший человек. Но большой ученый. Что-то там пока не срабатывает в мозгах. Представляете, целых семнадцать лет, бедолага, пытается по-научному объяснить себе это чудо. Мозги расплавились, а не получается. Решился поэтому мне высказать. Считаю, что это огромный шаг вперед. Я одного не пойму, почему он говорит, что истошный крик был именно мой… Странно. Мы с ним тогда были вообще незнакомы. Может, он всё это придумал?

Ольга Ивановна напряженно задумалась. Ей не хотелось разочаровываться.

— Зачем ему придумывать! Совсем не нужно ни по каким статьям! — уверенно сказала она. — Всё-таки ученый… Должен же правду говорить. Какая-то тут закавыка… Ничего, узнаем… когда помрем.

— Хотелось бы пораньше, — засмеялась я. — ОльгИванн, вы только никому не рассказывайте, я обещала…

Несколько месяцев меня мучил вопрос, почему Николай автором истошного крика решил сделать меня.

Отправилась я к своим хорошим знакомым по даче, которые помнили тот пожар. Среднее поколение этого семейства было тогда молодым, ничего вразумительного могло не ответить, но я надеялась на их пожилых родителей. Но не они, а именно их дочь Ирочка пролила некий свет на дела давно минувших дней. Она, в ту пору семнадцатилетняя девушка, подтвердила, что действительно Николай копал вместе со всеми заградительный ров во время пожара, а потом вдруг куда-то исчез. Вернулся он минут через двадцать — какой-то взъерошенный, без своей знаменитой соломенной шляпы, в обгоревшей рубашке. Его даже никто и не расспрашивал, что случилось, не до того было…

— А вы слышали какие-нибудь крики? О помощи, например?

— Да нет вроде…

На этом расследование закончилось.

По сложившейся традиции осенью я отправилась в Псково-Печерский монастырь к архимандриту N, своему старцу. Среди прочего рассказала ему историю про залитый ливнем пожар и про Николая, задав мучивший меня вопрос:

— Как он мог услышать мой голос, если мы не были знакомы…

Батюшка сразу и ответил, будто заранее знал о моем недоумении. Он, как всегда, подкрепил свои слова примером из Библии.

— Пророк Моисей вывел из Египта около двух миллионов человек. Фараон вскоре пожалел, что выпустил евреев, и вместе с войском пустился за ними в погоню. Египтяне настигли ушедших возле Чермного моря. Возроптал народ на Моисея, что он обрек израильтян на верную смерть, поставив между бушующим морем и разъяренным воинством фараона. А что Моисей? Его уста запеклись кровью от горя, когда увидел, какую тяжкую ношу взвалил на себя. Он не мог произнести ни слова, только мыслью обращался к Богу. И Господь услышал не слово, а терзание сердца Пророка. «Моисей, что ты вопиешь ко Мне?» — и избавил израильтян от гибели. Море расступилось, и роптавший народ израильский прошел по дну, не замочив ног… Понятно?

— В общих чертах, — ответила я.

— Почему же в общих! Вы, когда шли с иконами, хоть и произносили слова молитв, но именно сердцем более всего переживали. Это и был ваш вопль к Богу, который ученый и услышал. А как узнал его — это тайна Божественная. Какой он у вас самоотверженный человек — бросился чужого мальчишку спасать не раздумывая. Господь милость Свою и явил: по его и вашим молитвам спас дорогое для вас место и людей от пожара.

— Неужели так бывает?

— Как же не бывает, если вы сами мне об этом рассказали, — улыбнулся батюшка. — Читайте Библию… Господь чрез нее наш ум просвещает, предлагая и ответы на многие вопросы.

Трудно не согласиться.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.