П. Н. Дурново и еврейский вопрос

В России начала XX столетия еврейский вопрос на глазах становился одним из острейших. «Еврейский вопрос, – писал П. П. Извольский, – не религиозный, не национальный, не экономический, не культурный вопрос. Он – все вопросы вместе, величайший и страшнейший вопрос нашего времени. Еврейство, вчера еще ютившееся в кривых закоулках гетто, сегодня стоит перед нами как грозный фактор всемирной истории. <…> еврейство как целое дожило до наших дней в виде чуждого типа в семье арийских народов. Но теперь оно вышло из подполья, от обороны перешло в наступление и для этого пользуется тем оружием, которое дает ему современное общество и государство; оружие это – политическая сила денег. <…> пока государство будет таковым, каково оно теперь, т. е. языческим, сила в нем будет за деньгами, а следовательно – за еврейством»[865].

В российском правящем слое не только программы его решения – единого понимания не было.

Антисемиты, указывая на противоположность расовых свойств арийцев и евреев, на стремление последних к господству (сначала экономическому, а затем и политическому), считали, что мирное сожительство с евреями невозможно, и выход видели в одном: исторгнуть их, как поступали с ними другие народы в древности и в более близкое время.

Другим еврейский вопрос не представлялся столь простым, а его решение столь легким. Так, П. П. Извольский, указывая на «связь еврейского вопроса с социальным, а последнего – с религиозным», видел его решение не на узком пути «вражды и ненависти», а на широкой дороге «любви и понимания мирового значения того народа, которому, по свидетельству апостола, вверено слово Божие»[866].

П. Н. Дурново был слишком трезвым политиком и слишком хорошо знал положение дел в этой области, чтобы быть примитивным антисемитом, и всегда, какую бы должность ни занимал, был способен войти в проблемы конкретного еврея (как и человека любой иной национальности), понять, сочувствовать, помочь. «Я лично, – говорил он в заседании Совета министров 20 января 1906 г., – не враг евреев, многих евреев лично знаю и уважаю, когда ко мне обращаются лично евреи – я обыкновенно выполняю их просьбы как по поводу разрешения жительства вне черты оседлости, так и по поводу поступления в учебные заведения сверх нормы»[867].

Г. Б. Слиозберг подтверждает: «Фактическим вершителем еврейских дел являлся директор Департамента полиции, которым был Петр Николаевич Дурново… Он всегда был доступен резонам, и я по совести должен сказать, что если применение того или другого ограничительного правила… находилось в явном противоречии с гуманностью, то от [Дурново] всегда можно было ожидать и внимания, и благосклонного к делу отношения»[868].

По свидетельству С. Ю. Витте, «Дурново являлся всегда в Сенате защитником евреев, когда слушались дела, в которых администрация старалась софистическими толкованиями сузить и без того крайне узкие и несправедливые законы для еврейства»[869].

Иногда масштабы такой помощи были значительны. В 1893 г. Сенат отменил циркуляр МВД 1880 г., по которому оставлялись на местах все евреи, уже поселившиеся вне черты оседлости без законного на то основания. Таковых оказалось около 70 тысяч семей. С помощью П. Н. Дурново, вспоминает Г. Б. Слиозберг, были изданы «спасительные пункты, которые предотвратили, в конце концов, угрожающее огромное бедствие»[870].

В 1903 г., будучи товарищем министра внутренних дел, П. Н. Дурново, по свидетельству С. Д. Урусова, «особенно резко и прямо высказывался за расширение еврейских прав и против существующего “бессмысленного” законодательства о евреях»[871].

Циркуляром за № 55 от 16 ноября 1905 г. начальникам губерний и областей, еврейское население которых пострадало осенью 1905 г. «во время народных волнений», МВД «с целью возможного облегчения участи пострадавших семей, предложило безотлагательно выяснить обстоятельства приема в войска в минувший призыв евреев льготных первого разряда по семейному положению» с тем, чтобы освободить их от военной службы.

15 декабря 1905 г. по всеподданнейшему докладу П. Н. Дурново Николай II предоставил министру внутренних дел право «своей властью» освобождать «от дальнейшего прохождения службы в войсках, с зачислением в ратники ополчения II разряда, принятых в призыв этого года евреев льготного I разряда из семей, пострадавших во время антиеврейских беспорядков». В связи с этим было дано распоряжение «задержать на сборных пунктах новобранцев евреев льготных первого разряда по семейному положению» для решения вопроса об их увольнении (Циркуляр от 29.12.1905 г. № 66)[872].

15 марта 1906 г. П. Н. Дурново нашел возможным сохранить применявшееся до того времени московскою полицией дозволение евреям купцам 1-й гильдии, приписанным к городам вне черты еврейской оседлости, проживать в Москве и Московской губернии, без ограничения числа приездов и времени пребывания. Сделано это было для «успокоения умов еврейского торгово-промышленного класса»[873].

Такой легкий, сквозь пальцы, взгляд на несоблюдение ограничительных законов против евреев был обусловлен не только гуманизмом П. Н. Дурново, но и тем, что, возглавив образованное В. К. Плеве в 1902 г. Особое совещание для разработки вопросов по пересмотру «Временных правил о евреях от 3 мая 1882 г.», он оказался хорошо осведомленным и убедился не только в неэффективности и, следовательно, бесполезности этих ограничений, но и в их величайшей вредности для государства.

П. Н. Дурново был врагом погромной агитации и погромов. Так, в заседании Совета министров 24 февраля 1906 г., где слушали заявления некоторых еврейских общин об опасности еврейских погромов вследствие устной и печатной погромной агитации, «министр внутренних дел объяснил, что подобные опасения не имеют достаточных оснований и возникавшие уже несколько раз слухи о предстоящих массовых насилиях над евреями оказывались ложными, тем не менее со стороны министерства приняты предупредительные меры к тому, чтобы подобные явления не могли в действительности происходить»[874].

Совершенно адекватной была реакция П. Н. Дурново на погром в Гомеле 13–14 января 1906 г. По отчету командированного расследовать причины беспорядков Г. Г. Савича он предложил Могилевскому губернатору прекратить деятельность революционных организаций в Гомеле и закрыть «Союз русских патриотов», усилить полицию в городе, а начальнику штаба Отдельного корпуса жандармов – уволить ротмистра Подгоричани и упорядочить пожарную часть в городе[875].

26 февраля 1906 г. С. Ю. Витте получил от И. Ф. Мануйлова при письме прокламацию «Воззвание к русскому народу. Причины всех несчастий России. Меры пресечения зла от евреев». Она была разрешена цензурой и отпечатана в типографии петербургского градоначальства. С. Ю. Витте приказал обсудить дело в Совете министров с приглашением в заседание градоначальника и начальника Главного управления по делам печати. И хотя решение Совета министров не было оформлено, П. Н. Дурново поставил «на вид С.-Петербургскому цензурному комитету неправильность дозволения к печати означенного воззвания, а подписавшему его цензору С. С. Соколову, согласно 1007 ст. Улож. о нак., объяв[ил] выговор» и циркулярно распорядился изъять из обращения упомянутое воззвание[876].

Признавая за собою и другими право удовлетворять те или иные нужды евреев в нарушение закона[877], П. Н. Дурново категорически возражал против законодательной отмены даже отдельных ограничений евреев, не говоря уж о введении еврейского равноправия[878]. Когда И. И. Толстой предложил Совету министров «отменить все особые правила, ограничивающие права евреев при поступлении в высшие учебные заведения ведомства Министерства народного просвещения», П. Н. Дурново, А. А. Бирилев и М. Г. Акимов были решительно против, находя «огульное» решение вопроса «капитальною ошибкою» (неизвестно, как отнесется к еврейскому вопросу Государственная дума, поднимется буря «негодования в широких кругах и поведет к новым серьезным беспорядкам», евреев вряд ли успокоит, а еврейское влияние в русской студенческой среде усилит, затруднит доступ в высшие учебные заведения для русских) и рекомендуя «придерживаться прежних по сему делу правил». Имелось в виду предоставленное Комитетом министров в 1886 г. министру народного просвещения право «принимать частные меры к ограничению приема евреев в учебные заведения». Преимущество такого порядка, по мысли П. Н. Дурново и др., состояло в том, что правительство сохраняло «необходимый в столь спорном вопросе простор»[879].

Такая позиция П. Н. Дурново (и его единомышленников) определялась следующими обстоятельствами.

Собственно еврейский вопрос не составлял для правительства особой сложности его разрешить, если бы не был, в представлениях тогдашней российской элиты, частью действительно сложного и грозного вопроса о революции.

На секретном заседании Совета министров на квартире И. Л. Горемыкина 1 июня 1906 г. по вопросу о борьбе с революционным движением П. М. фон Кауфман говорил: «В заключение я позволю себе повторить те общие соображения, которые я уже высказывал не раз, в объяснение причин и последствий охватившей ныне Россию смуты. Я держусь того убеждения, что наша смута – эпизод той же великой революции, которая началась в 1789 г. во Франции, повторилась в 1830 г., перешла в 1848 г. на остальную Европу и ныне разразилась у нас. Как в Европе, так и у нас основная причина (одно слово неразборчиво. – А. Б.) одна и та же: стремление еврейского всемирного союза, слившегося со всемирною масонскою организацией, добиться гражданских и политических прав для евреев, а через них – подчинить Россию верховенству еврейского синдиката капиталистов, как ему уже подчинены все государства и народы Европы. Думаю, что общей судьбы и нам не миновать. Завоевание России этою силою могло бы быть отсрочено и надолго, если бы взрывом патриотизма и чувства национального достоинства мог быть дан наседающему врагу дружный отпор всем народом, но за два последних года я убедился, что русский патриотизм притупился, чувство национальной гордости исчезло, космополитизм пустил в интеллигентных классах глубокие корни, а в массе развился индифферентизм. При таких условиях, кажется, самым благоразумным было бы признать существование той силы, о которой я говорю, фактом и войти с ним в сношения de puissance a` puissance[880], чтобы договориться. Пока мы находимся в том положении, в котором была наша армия после потери Ляояна. Нужен ли нам удар Цусимы и Мукдена, чтоб заговорить о мире. Условия тогда будут другие. Полученным покоем мы должны воспользоваться для самоукрепления, а когда окрепнем – стряхнуть с себя наносные путы будет не трудно».

«После заседания, – делает примечание П. М. Кауфман, – в котором Гор[емыкин] ни звуком не отозвался на мои слова, он с глазу на глаз сказал мне, что ему довелось в Париже лично познакомиться с некоторыми видными представителями всемирного еврейского союза (масонского) и что в существе мое представление о значении этого союза и его целях верно, но что почвы для соглашения с ним у нас нет, ибо если бы правительство согласилось на объявление равноправия евреев, то народ начал бы их вырезать. Я ему ответил, что я сам в этом убежден, но с тем ограничением, что резня вспыхнула бы лишь в черте оседлости и то не везде: в Польше и Бессарабии этого бы не произошло, но именно в виду такой перспективы и следовало бы объявить равноправие, ибо тогда сами евреи завопили бы, что его не надо. В таком случае вопрос оказался бы исчерпанным надолго: ограничения оказались бы для евреев спасительною бронею. Г[оремыкин] со мною согласился, но предложить это героическое средство не решился»[881].

Дело было не только и не столько в участии евреев в революции (хотя и это не было мелочью[882]), сколько в ее финансовом обеспечении. Активная финансовая поддержка революционного движения в России зарубежными евреями не была тайной для русской политической полиции. Две попытки «сговора русского императорского правительства с иностранным еврейством о прекращении им поддержки революционного движения в России» при Александре III и Николае II провалились. «Слишком поздно и никогда с Романовыми», – был ответ еврейских банкиров[883].

Знал ли об этих попытках П. Н. Дурново? Наверное утверждать нет оснований, но предположить можно: если от С. Ю. Витте это знал Л. Ф. Давыдов, от последнего, в бытность его директором Кредитной канцелярии (1908–1914), – А. В. Давыдов, автор воспоминаний, то мог знать и П. Н. Дурново, бывший с С. Ю. Витте в тесном общении на протяжении весьма долгого времени; это будет еще более вероятным, если учесть, что борьба с революцией была их общим делом.

Если П. Н. Дурново не знал об этих попытках, то, на протяжении двух десятилетий непосредственно борясь с революционерами, не мог не осознавать, что они «не только в своих крайних проявлениях, – но и в умеренных, так называемых либеральных, отрица[ют] не частности строения, а самую строющую силу, треб[уют] от нее не тех или иных мер, а того, чтобы она – устранила самою себя, отдала Россию им. Но на такой почве возможна только борьба, полное торжество победителя, полное уничтожение побежденного»[884]. В этой ситуации никакие уступки невозможны: любая из них, ослабляя власть, усиливала революцию. Борьба же давала если не шанс, то надежду на победу.

Разделял, надо полагать, П. Н. Дурново и то предположение, общее тогда для многих, что отмена всех ограничительных мер не устранит антисемитизма и, следовательно, не разрешит еврейский вопрос. Так думал и С. Ю. Витте. «Однажды за завтраком, – пишет М. М. Ковалевский, – он сказал мне: “А какое последствие будет иметь, по Вашему, упразднение черты оседлости? По-моему – избиение евреев”»[885].

Последующее подтвердило всю основательность этих опасений. Так, А. В. Давыдов свидетельствует: «Погромов, к счастию, за 25 лет, что я бывал в наших краях, ни в Александровке, ни в Каменке не было ни одного, но их риск всегда был. А вдруг приставу, у которого не было никакой вооруженной силы, не удастся, несмотря на получаемое от кагала “пособие”, предотвратить погром? В первый же день революции 1917 года, после того как исчезли приставы и урядники, местечки Каменка и Александровка были начисто разграблены и большинство евреев перебито. Так печально кончились для этих несчастных иллюзии, что революция принесет им равноправие и свободу»[886].