П. Н. Дурново и Николай II

Некоторые из современников, называя П. Н. Дурново «душой реакционной партии», утверждали, что в качестве лидера правых Государственного совета он «получил возможность оказывать преимущественное влияние на императора, которому он с большой настойчивостью советовал уничтожить конституционную хартию и восстановить прежнее автократическое правительство»[805]. Факты, однако, говорят о другом. О влиянии, тем более «преимущественном», П. Н. Дурново (и вообще правых) на Николая II говорить не приходится[806]. Вплоть до декабря 1905 г. у царя против П. Н. Дурново было предубеждение: возвращенный в МВД в 1900 г. усилиями С. Ю. Витте, он долгое время «не имел личного доклада у государя, как это бывало в тех случаях, когда товарищ министра заменял министра»[807]; царь, по свидетельству С. Ю. Витте, «не особенно охотно согласился назначить его управляющим Министерством внутренних дел <…>, вероятно, видя в нем либерала»[808].

В декабре 1905 г. П. Н. Дурново «спас Россию от участи, которой она подверглась в 1917 году»[809] и, по выражению П. П. Менделеева, «сделался при дворе persona grata»[810]: он производится в действительные тайные советники и утверждается министром; царь им «очень доволен»: «Дурново – внутрен[них] дел – действует прекрасно»[811]; весной, на Пасху, его дочь сделали фрейлиной[812]. Однако и в этот «медовый месяц» с ноября 1905 г. по апрель 1906 г. П. Н. Дурново был принят царем, судя по его дневнику, всего лишь 10 раз. Вынужденный перед открытием Думы уволить П. Н. Дурново, Николай II щедро его награждает. На этом, однако, все и закончилось: мавр сделал свое дело.

«Одна из типических черт Николая II, – по мнению В. И. Гурко, – полнейшее странное равнодушие к самим личностям своих главных сотрудников. Некоторых из них он со временем не возлюбил, так было с Витте, а затем со Столыпиным, причем произошло это главным образом вследствие того чувства их умственного и волевого превосходства над ним, которое он испытывал, но любить, испытывать чувства душевной привязанности к окружающим его лицам он не был способен и расставался с ними без всякого сожаления. Так это было не только с министрами, с преобладающим большинством которых он имел лишь строго официальные отношения и вне докладов совсем не видел, но и с лицами его ближайшего окружения, введенных по роду их служебных обязанностей в интимную жизнь царской семьи. С получением нового назначения, удаляющего их от непосредственной близости к царской семье, они сразу исключались из интимности, и о самом их существовании как бы забывалось»[813].

В апреле 1908 г. в вагоне царскосельского поезда в разговоре с А. А. Половцовым П. Н. Дурново «жалуется на то, что после увольнения от обязанностей мин[истра] вн[утренних] дел он в течение двух лет не видел императора»[814]. В марте 1911 г. царь легко «сдал» его, уволив по настоянию П. А. Столыпина «в отпуск по 1 января 1912 г.». Правда, уже в мае Николай II вознамерился вернуть его в Государственный совет, но снова отступил перед П. А. Столыпиным, и только 4 октября сделал это. Чувство благодарности у царя, видимо, сохранялось. 3 апреля 1912 г., по случаю 50-летия службы в офицерских чинах, П. Н. Дурново был пожалован кавалером ордена св. Владимира 1-й ст. В рескрипте «неизменно благосклонный и искренно благодарный Николай» отметил беззаветную преданность юбиляра престолу, его любовь к отечеству, его исключительную энергию и отменные дарования, непреклонную стойкость убеждений, решительные меры в пору смуты и ревностные занятия в составе Государственного совета. Но и только.

Николай II вспомнил П. Н. Дурново «как стойкого и определенного, обладающего многими качествами» в январе 1915 г., когда граф С. Д. Шереметев пытался побудить царя к усилению правого крыла Государственного совета и назначению его председателем кого-нибудь из правых. «Мне вдруг показалось, – записал тогда С. Д. Шереметев, – не остановился ли он на Дурново?»[815] Нет, оказалось, не остановился: 15 июля был назначен либерал А. Н. Куломзин.

Сказанное подтверждается и с другой стороны – взглядом на отношение П. Н. Дурново (и правых) к Николаю II. В первые дни царствования Николая II П. Н. Дурново не согласился с прогнозом С. Ю. Витте («лет в 35–36 он будет хорошим правителем»): «Вы жестоко ошибаетесь. Это будет слабовольный деспот»[816].

Во многом они были антиподы. И конечно же, П. Н. Дурново было трудно увидеть в Николае II самодержца[817]. Его возмущала та легкость, с какой Николай II «уступил свои права» при составлении новой редакции Основных законов[818]. В положении П. Н. Дурново до осени 1905 г. не было ничего, что побудило бы его питать к царю добрые чувства[819]. За короткое время пребывания во главе МВД он был вполне, надо полагать, удовлетворен вниманием и наградами, но вряд ли проникся к царю уважением. В последний период жизни, годы деятельности в Государственном совете, царь ни в каком отношении не мог возвыситься в его глазах, но вызывал лишь недоумение, обиду, раздражение и негодование[820].

Главное, однако, было не в личном положении П. Н. Дурново. Несмотря на видимое успокоение и предпраздничную приподнятость, правых все более охватывали обеспокоенность, тревога и даже безысходность. «Мы находимся в тупике, – как-то осенью 1911 г. поделился П. Н. Дурново с А. Н. Наумовым, – боюсь, что из него мы все, с царем вместе, не сумеем выбраться»[821].

Убийство П. А. Столыпина не привело к торжеству правых. «Прошедшие события, по моему мнению, – писал П. Н. Дурново С. Д. Шереметеву, – имеют очень важное значение, и будущее представляется мне большим вопросительным знаком, а между [тем] темные силы как будто поднимают голову все выше и выше»[822]. Возникало ощущение неминуемого поражения, медленной, но неуклонно приближающейся капитуляции, и, что было особенно досадно, все это не по явному превосходству противника, а по дряблости и бестолковости власть имущих.

У П. Н. Дурново это чувство прорвалось по совершенно незначительному поводу в заседании Государственного совета 2 декабря 1911 г. «С тяжелым чувством, – признавался он, – приходится смотреть, как под напором враждебных Церкви и Русской Государственности сил и влияний одна за другой постепенно сдаются позиции, которые тщательною вековою работою наших предков поставлены для охраны устоев Русской Церкви и Русского Государства. Ложный стыд, ложный страх, политическая сентиментальность, отсутствие предусмотрительности и разные более или менее темные выборные и предвыборные комбинации делают свое разрушительное дело. Не думайте, пожалуйста, что я считаю мариавитский законопроект угрожающим безопасности и целости России, но он важен потому, что составляет одну из нитей той паутины, которая мало-помалу нас запутывает. Все, что должно стоять на страже, как будто уподобляется беспорядочной толпе, которая топчется на одном месте и сама не знает, в какую сторону ей кинуться»[823].

Корень зла был, с точки зрения правых, в царе. «Болезнь наследника, нервность императрицы, бесхарактерность государя, появление Распутина, бессистемность общей политики, – вспоминал в эмиграции А. Н. Наумов, – все это заставляло честных и серьезных государственных людей не без волнения задумываться о положении вещей и не без опаски смотреть на неопределенное будущее. <…> Настроения эти, главным образом, нарастали среди лиц консервативного направления, не видевших предела неопределенности политики, вызываемой болезненной неустойчивостью характера государя»[824]. Царь никак не хотел «прозревать», у правых опускались руки. Примечательное на этот счет свидетельство имеется в дневнике С. Д. Шереметева. 6 февраля 1912 г. он пришел на собрание группы раньше других, застав лишь П. Н. Дурново. «Сидели вдвоем некоторое время за пустым столом, – записал в тот же день С. Д. Шереметев. – Он заговорил о положении. Сказал, что не знает для чего трудится, для кого и ради чего, хоть бы уйти совсем ото всего. Настроение это в таком деятеле весьма понятное, но глубоко прискорбное. <…> Действительно, трагизм положения очевиден при сознании, что нет надежды на прозрение там, где оно необходимо»[825].

Правые не находили в царе того же, что позже, в канун второй революции, настойчиво требовала императрица, – быть властью, уметь приказывать. С этим призывом к царю и правительству стать, наконец, властью П. Н. Дурново обратился в своей речи в Государственном совете 19 июля 1915 г.[826] Но услышать П. Н. Дурново было уже некому: не только царь, но, похоже, и весь правящий класс утратил способность к власти.

П. Н. Дурново пришлось-таки сказать царю, что он о нем думает. «Это было, – рассказывает Б. А. Васильчиков, – в период так называемой министерской чехарды, когда министры быстро сменялись один другим и когда, ввиду ухода графа Коковцова, Государь еще колебался, кем его заменить. Он призвал Дурново и предложил ему пост председателя Совета и министра внутренних дел. На это Дурново сказал следующее: “Ваше Величество, моя система как главы правительства и министра внутренних дел не может дать быстрых результатов, она может сказаться только в несколько лет, и эти годы будут годами сплошного скандала: роспуски Думы, покушения, казни, может быть вооруженные восстания. Вы, Ваше Величество, этих лет не выдержите и меня уволите; при таких условиях мое пребывание у власти не может принести пользы, а принесет только вред!” <…> Назначение Дурново не состоялось, и был назначен И. Л. Горемыкин»[827].

Для П. Н. Дурново, как и для других правых, справедливо замечает Д. Ливен, «сам Николай II был основной частью проблемы»[828].