Ради жизни на земле

В один из декабрьских дней 1941 года мне было приказано прибыть в поселок Парижская Коммуна, близ Луганска. Приехав, я представился командующему ВВС Южного фронта генералу К. А. Вершинину. Он сказал, что произошли некоторые организационные изменения, в частности, командующим фронтом назначен Р. Я. Малиновский. С часу на час ожидают главкома Юго-Западного направления маршала С. К. Тимошенко.

Обстоятельства сложились так, что мне пришлось остаться в поселке Парижская Коммуна на несколько дней, ожидая совещания у маршала. Когда мы с Вершининым прибыли к С. К. Тимошенко, в его комнате уже находился генерал Ф. Я. Фалалеев. На большом столе лежала карта. Маршал попросил меня доложить обстановку на фронте 56-й армии и поставить задачи авиации. Я ответил, что нынешней обстановки не знаю, так как выехал из армии пять дней назад.

— Хорошо, доложите данные на день вашего отъезда.

Стало понятно, что маршала интересует не обстановка, а моя оперативно-тактическая подготовка.

Я подробно рассказал о наземной и воздушной обстановке на фронте 56-й армии и поставил задачи авиации. На этом аудиенция закончилась.

Возвратившись в Ростов, я прямо с аэродрома позвонил генералу Ф. Н. Ремезову. Командарм с нарочитой бодростью сказал:

— Приезжай, за обедом поговорим. Меня и члена Военного совета С. И. Мельникова уже освободили… Тебя, наверно, тоже снимут…

Чувствовалось, что он тяжело переживает отстранение от должности. Я, конечно, не ожидал такого поворота дела.

На следующий день прибыл новый командарм генерал В. В. Цыганов, а в первых числах января 1942 года мне было приказано сдать должность Ф. С. Скоблику и самолетом прибыть в Воронеж.

О своем прибытии я доложил командующему ВВС Юго-Западного направления генералу Ф. Я. Фалалееву.

Вместе с ним мы спустились в полуподвальное помещение Воронежского телеграфа, где С. К. Тимошенко заслушивал доклады командармов. Здесь мне объявили приказ о назначении на должность командующего ВВС Брянского фронта.

Утром я улетел в Елец, к месту дислокации фронтового штаба.

Елец… В 1918 году там базировался 11-й авиаотряд нашего дивизиона. Рассказывали, что город чистенький, много в нем садов. А что еще я знаю о Ельце?

В годы гражданской войны здесь, под Ельцом, трагически погиб командир 23-го авиаотряда красвоенлет И. В. Сатунин. Иван Ульянович Павлов рассказывал, что Сатунин с несколькими сослуживцами должен был ехать в Москву. Неподалеку от Ельца путники были вынуждены заночевать в деревне. На авиаторов набросились бандиты и зверски их убили…

Невеселые воспоминания были скоро прерваны. На горизонте показался Елец. Еще с воздуха увидел я вдали золотистые купола елецких церквей. Город разделяет на две части полузамерзшая река Сосна. В северной части Ельца аэродром. Взметая тучи снежной пыли, шли на взлет истребители. “Значит, где-то поблизости воздушный противник”,- подумал я.

На аэродроме меня встретили генерал Ф. П. Полынин и полковой комиссар С. Н. Ромазанов. Сразу же поехали в штаб ВВС, находившийся в центре города, в приземистом кирпичном здании банка.

Вскоре меня вызвали в штаб фронта. Командующий Я. Т. Черевиченко и начальник штаба В. Я. Колпакчи информировали об обстановке. В состав Брянского фронта входили три наземные армии — 61, 3, 13-я и несколько авиачастей, в которых после боев на подступах к Москве насчитывалось в общей сложности сто девять исправных самолетов.

Противник не имел в районе Орла подготовленных аэродромов, и его авиация почти не проявляла активности. Однако из-за недостатка самолетов и плохой погоды мы не могли в полной мере воспользоваться благоприятными для нас условиями. Правда, разведывательные полеты совершались в любое время дня и ночи. Особенно отличался лейтенант Василий Александрович Леонтьев. Вместе со штурманом Михаилом Ивановым и стрелком-радистом Михаилом Артемьевым он не раз выполнял самые ответственные задания и возвращался на аэродром с ценными разведывательными данными. За мужество и храбрость Василий Леонтьев был награжден орденом Ленина, а его боевые товарищи — орденом Отечественной войны I степени.

В конце февраля 1942 года фашистским истребителям удалось поджечь самолет Леонтьева, но отважный лейтенант нашел в себе достаточно сил и мужества, чтобы выдержать суровые испытания в тылу врага и вернуться в строй. Василий Леонтьев на своем Пе-2 громил врага под Орлом и Бобруйском, под Варшавой и Берлином. Всего за войну он совершил сто шестьдесят пять боевых вылетов и был удостоен высокого звания Героя Советского Союза. По состоянию здоровья В. А. Леонтьев был вынужден оставить военную авиацию и перейти в Гражданский воздушный флот. Сейчас он работает диспетчером в одном из аэропортов.

На подступах к Мценску шли напряженные бои. Немецкое командование постепенно наращивало силы своей авиации в этом районе. Сопротивление врага усиливалось, и попытки 3-й армии прорвать вражескую оборону не дали ожидаемого эффекта. Сказывалось отсутствие опыта организации наступательных операций: неся неоправданные потери, мы упорно стремились прорвать вражескую оборону в одном и том же месте, маневр силами на другие направления, где противник был слабее, не применялся.

Неудачное проведение наступательной операции явилось причиной отстранения от должности Я. Т. Черевиченко. В командование фронтом вступил генерал Ф. И. Голиков.

Во время январских боев основная тяжесть борьбы в воздухе легла на авиационные части 3-й армии, которыми командовал дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Г. П. Кравченко. Еще в довоенные годы молва о подвигах Григория Пантелеевича на Халхин-Голе широко разнеслась по стране. Однако, несмотря на высокое воинское звание и большие заслуги, держал он себя скромно, всегда проявлял вежливость и присущий ему такт. Это был способный командир, смелый воздушный боец.

После расформирования ВВС 3-й армии Кравченко был назначен командиром 215-й авиационной дивизии. Он не раз лично участвовал в воздушных боях, выполнял самые трудные задания. Ни высокое положение, ни почести не умерили в нем духа солдата. Когда он погиб, летчики клялись: “Будем драться, как командир!” “За командира!” — писали авиаторы на фюзеляжах самолетов и смело шли в бой.

В ВВС 3-й армии хорошо была поставлена служба авиационной разведки, которой много внимания уделял начальник штаба полковник Ф. С. Гудков, знакомый мне по службе в Ленинградском военном округе. Здесь разведку могли вести все летчики. Идет ли экипаж на бомбометание, патрулирует ли в воздухе, он обязательно наблюдает и за землей. Именно экипажи из частей Кравченко первыми сообщили ценные сведения о подвозе противником в район Курска цистерн с горючим, боеприпасов.

На Брянском фронте, на аэродроме Чернь, у меня произошла любопытная встреча. К вечеру я приехал в один из штурмовых авиаполков. Когда начальник штаба докладывал об итогах боевой работы за день, дверь крестьянской избы медленно открылась и в проеме показалась голова в шапке-ушанке. Заглянув, солдат так и не решился переступить порог, захлопнул дверь.

— Кто это? — спросил я.

Начальник штаба вышел и через минуту привел ко мне небольшого широкоплечего бойца в шинели.

— Наш воздушный стрелок Алексей Каравацкий. Говорит, что ваш земляк…

Выяснилось, что мы действительно земляки. Солдат объяснил:

— Мы служим вместе с братом в одном полку. Когда узнали, что приехал генерал Красовский, брат послал меня посмотреть, не наш ли земляк… Раньше я вас никогда не видел, но зато хорошо знал в Глухах ваших братьев. Односельчане говорили, что все шестеро Красовских очень похожи друг на друга. Поэтому, когда я увидел вас, сразу догадался, что вы из нашего села.

Я ничего не знал о судьбе матери, о братьях. И сразу спросил у Алексея о родных.

— Братья ваши в Красную Армию пошли, а что с мамашей — не знаю. Там у нас партизанский отряд формировали, может, туда попала…

Вечером мы ужинали с Каравацким в летной столовой. Алексей держался скромно и зарделся, когда командир полка сказал, что мой земляк ведет себя в бою достойно. Под стать ему и брат Андрей. Оба служат примером для многих.

Из беседы с Каравацким я узнал, что здесь же, на Брянском фронте, находятся мои братья Василий и Игнат, много земляков с Быховщины.

Ни своих братьев, ни Каравацких повидать мне больше не пришлось. Они погибли в боях. И когда после войны отец братьев Каравацких спросил меня: “Что же ты, Степан, не сохранил мне ни одного сына?” — я не знал, что ответить старику. У войны свои, жестокие законы…

Войска Брянского фронта оборонялись восточнее рубежа Волхов — Новосиль Щигры, прикрывая своим правым крылом направление на Тулу, а левым — на Воронеж.

К началу весны 1942 года в состав нашего фронта дополнительно вошли 40-я и 48-я армии. По-видимому, Верховное Командование считало, что с началом летнего периода основные военные события могут вновь развернуться неподалеку от советской столицы, что именно здесь противник и готовит нам решительный удар.

В период обороны наша авиация продолжала вести активную разведку, бомбардировщики и штурмовики действовали по вражеским коммуникациям, истребители, прикрывавшие свои войска, участвовали в напряженных воздушных боях. Мы использовали весь самолетный парк, в том числе и устаревшие машины, которые выполняли самые разнообразные задачи. Так, например, очень эффективно действовали экипажи 208-й ночной бомбардировочной авиадивизии, вооруженной самолетами СБ, Р-5, Р-зет, По-2.

Командир дивизии Феодосии Порфирьевич Котляр рассказал мне о замечательном подвиге летчика Шалико Козаева и штурмана Евгения Овчинникова. Им было поручено передать пакет с приказом командующего фронтом генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова командиру танковой дивизии, отрезанной противником от наших главных сил.

— Посадку можно произвести только на озеро и под обстрелом противника, предупредили Козаева.

— Сделаю все, что могу! — ответил летчик.

Ночью маленький По-2 полетел в тыл противника. Когда он появился над замерзшим озером, немцы открыли огонь из орудий и минометов. Кажется, не было ни одного метра пространства, который бы не простреливался. И тем не менее Шалико Козаев не дрогнул. Он повел свою машину на посадку.

Приказ был вручен своевременно. Через полтора часа летчик прибыл на КП фронта.

— Товарищ командующий, ваше задание выполнено. Докладывает пилот рядовой Козаев.

— Рядовой? — удивился генерал Голиков. — Ну так вот что, голубчик, за безупречное выполнение особо важного задания присваиваю вам первичное офицерское звание “младший лейтенант”.

— Служу Советскому Союзу! — ответил Шалико.

Командир дивизии всегда поручал наиболее ответственные задания экипажу Козаева. Короткая фронтовая жизнь Шалико Васильевича была достойна глубочайшего уважения. Он родился в Осетии. В семье Козаевых было три сына: Шалико, Федор и Вячеслав. Все они учились в Цхинвальском аэроклубе, а когда грянула война, добровольцами ушли на фронт. Шалико сразу же стал любимцем в полку ночных бомбардировщиков. Под стать командиру экипажа был и штурман Овчинников. Юные следопыты школы № 4 города Челябинска, где в довоенные годы учился Евгений, раздобыли немало новых материалов о нем. Я приведу некоторые из них.

22 июля 1941 года вместе с офицерами Оренбургского авиаучилища штурманов Евгений выехал на фронт. В этот день он писал родителям: “За меня не беспокойтесь. Я не осрамлю наш народ!”

В канун 1942 года командование полка сообщило родителям Овчинникова: “Ваш сын Евгений отлично выполняет боевые задания. Только в ночь на 17 декабря он сделал семь вылетов, а 18 декабря — восемь, налетав при этом 8 часов 15 минут. Это — полковой рекорд. Он произвел уже 200 ночных вылетов”. А сам Евгений писал отцу и матери: “Безмерно рад сообщить вам, что меня приняли в члены Коммунистической партии. Теперь я буду защищать нашу Родину коммунистом”.

Свой последний героический подвиг Козаев и Овчинников совершили в ночь на 17 января 1943 года во время Острогожско-Россошанской операции.

Один из корпусов 3-й танковой армии вырвался далеко вперед. Связь с ним была прервана. Найти танкистов и передать им приказ командующего фронтом такую задачу предстояло выполнить Козаеву и Овчинникову.

Отважный экипаж доставил пакет по назначению, но на обратном пути неподалеку от аэродрома противника его обстреляли немецкие зенитки. Самолет загорелся. Козаеву и Овчинникову с трудом удалось посадить пылающую машину. К ней кинулись фашисты.

До последнего патрона отстреливался Козаев, прикрывая отход раненого штурмана. Он не сдался врагам и принял смерть в бою.

Овчинников торопился на восток, чтобы доставить донесение, полученное в штабе танкового корпуса. Казалось, вот-вот дойдет он до реки Черная Калитва, на противоположном берегу которой расположены наши войска. Всего несколько сот метров отделяло его от заветной цели, и тут Евгения настигла погоня. Свора овчарок бросилась на штурмана. Собаки повалили его в снег…

Евгения допрашивал фашистский офицер. Ни на один вопрос не ответил ему отважный советский воин.

— Коммунисты не изменяют Родине! — таковы были последние слова героя.

Враги расстреляли Евгения за несколько минут до того, как хутор Карачун был освобожден советскими войсками…

Мне хочется выразить глубокую признательность матерям Шалико Козаева и Евгения Овчинникова, воспитавшим таких замечательных сыновей. Хочется, чтобы память о героях, погибших ради жизни на земле, была увековечена в их родных местах. Пусть воспитанники Цхинвальского аэроклуба летают так же смело, как Шалико, а челябинские комсомольцы сверяют свое поведение с поступками Евгения.

С самого начала войны большая часть авиации входила в состав общевойсковых армий. При такой организации управления возможности решительного сосредоточения авиационных сил в масштабе фронта были очень ограниченны. Положение не улучшилось, после того как в январе 1942 года авиадивизии были упразднены, а полки непосредственно подчинены командующим ВВС наземных армий.

Чтобы подготовиться к летним воздушным боям, нужно было прежде всего укрепить авиацию материально-техническими средствами, провести организационную перестройку.

В мае 1942 года несколько командующих ВВС фронтов, в том числе и я, были вызваны в Москву. Беседовал с нами генерал-лейтенант авиации А. А. Новиков. Он сказал:

— Авиационная промышленность непрерывно наращивает темпы производства. Среднемесячный выпуск самолетов возрос до двух тысяч и уже превысил довоенный уровень. В самое ближайшее время в боевые части начнут поступать новые типы истребителей Як-7б и Ла-5, не уступающие по своим тактико-техническим данным “Мессершмиттам-109” последней модификации. Расширяется производство бомбардировщиков Пе-2 и штурмовиков Ил-2. Таким образом, благодаря увеличению выпуска новой техники самолетный парк к середине лета должен возрасти по сравнению с январем вдвое. Однако, если мы по-прежнему будем наносить удары “растопыренными пальцами”, успеха нам не добиться. Вот почему принято решение о создании воздушных армий, состоящих из однородных дивизий. Это позволит применять авиацию массированно, централизовать управление, оперативнее решать боевые задачи. Будем бить врага крепким кулаком, товарищи!

Участники совещания остались довольны перспективами, о которых рассказал генерал-лейтенант Новиков. Мне было предложено сформировать на базе ВВС Брянского фронта 2-ю воздушную армию.

Вернувшись из Москвы в Елец, я приступил к организации штаба армии. Хотелось сколотить гибкий и мобильный аппарат, опираясь на который можно было бы решать самые сложные задачи.

С боевой техникой дела обстояли пока не блестяще. Мы дорожили каждой машиной. И тем не менее в это время произошел курьезный случай: у нас “украли” четыре самолета…

В Елецких авиамастерских на ремонте стояли штурмовики, поврежденные в боях. Это были машины из дивизии М. И. Горлаченко, которая убыла из состава 2-й воздушной армии на Сталинградский фронт. Вскоре за “илами” приехали летчики во главе с командиром эскадрильи старшим лейтенантом И. И. Пстыго. Отдавать самолеты было жалко, и я предложил Ивану Ивановичу:

— Оставайтесь у нас.

Комэск ничего определенного не сказал, однако и не возразил мне. И вот как-то я увидел четыре Ил-2 над Елецким аэродромом. Приказал выяснить, чьи это машины.

— Наши. Их облетывают после ремонта, — доложил начальник рембазы. — У нас сейчас нет своих летчиков-штурмовиков, поэтому свои услуги предложили Пстыго и его товарищи.

Минут через десять, когда “илы” произвели посадку, ко мне подошел старший лейтенант и отрапортовал о результатах облета.

— Много дефектов обнаружили? — спросил я.

— Да, есть, товарищ генерал…

— Продолжайте облетывать.

Когда Пстыго ушел, я предупредил начальника мастерских:

— За сохранность самолетов вы несете полную ответственность…

Каково же было мое удивление, когда на другой день мне доложили:

— Старший лейтенант вместе со своими ведомыми не вернулся с очередного облета. Видно, улетели на Сталинградский фронт.

Я ничего не мог предпринять. Хотя и наказал начальника ремонтной базы, но подумал: “Он тоже не в силах был удержать летчиков. Не по железной же дороге отправили они самолеты в Сталинград”. Понимал я и настроение командира эскадрильи и его товарищей: их ждали боевые друзья в родном полку. Там тоже не хватало машин, а в небе шли трудные, непрекращающиеся бои…

Следующая наша встреча с Иваном Ивановичем произошла осенью 1944 года. О ней он сам напомнил мне в 1966 году, в Кремлевском Дворце съездов.

— Это было, помнится, на аэродроме подо Львовом, — улыбаясь, рассказывал генерал Пстыго. — Вы прибыли туда, чтобы ознакомиться с моим полком, который входил в состав 2-й воздушной армии вместе с другими частями 3-го штурмового авиационного корпуса. Я предполагал, что вы забыли случай в Ельце. Однако ошибся. Когда меня представили вам, вы сказали: “Так это же тот соловей-разбойник, что из Ельца самолеты угнал”.

Мы рассмеялись, припомнив давние дни… Начальником штаба 2-й воздушной армии был назначен полковник Константин Иванович Тельнов, имевший большой боевой опыт. В 1920 году он начал службу в частях особого назначения при Вольском укоме. Затем, будучи курсантом военного училища, участвовал в подавлении меньшевистского восстания в Грузии, служил командиром взвода, роты, начальником штаба батальона. В 1933 году Тельнов стал слушателем авиационного отделения академии имени М. В. Фрунзе, по окончании которой его назначили начальником штаба тяжелой бомбардировочной эскадрильи.

Начало войны Константин Иванович встретил в должности начштаба 13-й бомбардировочной дивизии. Комдив Ф. П. Полынин, успевший получить к тому времени боевой опыт в Китае, и Тельнов не растерялись в трудной обстановке. Несмотря на понесенные потери, дивизия наносила весьма эффективные удары по врагу.

Меня радовало, что на должность начальника штаба армии пришел опытный, зрелый офицер. Моим заместителем по политчасти утвердили полкового комиссара Сергея Николаевича Ромазанова. Он участвовал в гражданской войне, громил басмачей в Средней Азии, воевал на Халхин-Голе. Начальником политотдела назначили Александра Ивановича Асауленко, выдвинутого на политработу из летчиков.

Под стать старшему поколению были и молодые политработники. В один из майских дней к нам прибыл худощавый, с задорными карими глазами старший политрук.

— Кошелев, помощник начальника политотдела по работе среди комсомольцев, представился он.

Тут же выяснилось, что, несмотря на молодость, Иван Павлович Кошелев уже успел повоевать. Сначала летал стрелком-радистом на дальнем бомбардировщике, а когда под Брянском сложилось очень тяжелое положение, он во главе роты, сформированной из авиаторов, дрался с гитлеровцами на земле. После того как положение стабилизировалось, комсорг авиаполка Кошелев снова занял место среди воздушных бойцов.

Во время беседы с комсомольским вожаком за окном послышались рев моторов и пулеметные очереди. Мы вышли и увидели над Ельцом немецкий воздушный разведчик Ю-88. Поблизости от него находилась наша “чайка”. Завязался бой. “Ястребок” произвел несколько атак, не давая врагу фотографировать объекты. Тот огрызался… Затаив дыхание, мы ждали конца поединка. Но вот “юнкерс” задымил и потянул к линии фронта. “Чайка” вплотную приблизилась к нему, но почему-то не стреляла.

— Неужели кончились патроны? — раздался чей-то возглас.

И, словно отвечая на этот вопрос, летчик направил свою машину в черно-желтое туловище вражеского самолета…

Таран совершил двадцатилетний комсомолец Виктор Барковский. Эта победа стоила летчику жизни. На его похоронах проникновенно звучали строки из “Песни о Соколе”: “Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!”

Указом Президиума Верховного Совета СССР В. А. Барковскому было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Мужественно сражались и наши летчики-бомбардировщики. Неподалеку от Ельца базировалась 223-я бомбардировочная авиадивизия полковника И. К. Косенко. 224-м полком пикирующих бомбардировщиков в этой дивизии командовал незаурядный летчик Герой Советского Союза подполковник Юрий Николаевич Горбко. Это был высокий, стройный шатен, с большими голубыми глазами и темными дугами бровей на высоком чистом лбу. В его полку сложился дружный боевой коллектив. И душой этого коллектива был старший батальонный комиссар Исаак Моисеевич Бецис.

Человек богатырского телосложения, Бецис отличался честностью и храбростью, летчики готовы были идти за ним, что называется, в огонь и в воду. Порою в день он совершал по четыре-пять боевых вылетов на своем Пе-2, и редко кто видел его усталым, понурым, хотя не раз он приводил машину, как поется в песне, “на честном слове и на одном крыле”. Особенно удавались Исааку Моисеевичу вылеты на разведку. Он вылетал на задание или на рассвете или, наоборот, уже в вечерних сумерках. Нередко разведчика преследовали “мессершмитты”, но Бецис уходил от них на бреющем полете. Редко кто в полку мог сравниться с ним в технике владения бреющим полетом. Бецис не делал секретов из своего мастерства, щедро делился опытом с молодежью. А когда он видел, что кто-то уклоняется от полетов, становился беспощадным, зло высмеивал трусов.

Как-то один из летчиков плохо отозвался о самолете Пе-2.

— Комиссара будто подменили, — рассказывал мне старший политрук И. П. Кошелев. — Я невольно обратил внимание, как сжались его кулаки, и он тихо сказал присутствующим: — Я попрошу всех выйти из комнаты, мне надо поговорить с товарищем наедине.

Не известно, чем кончился их разговор. Только когда погиб Бецис (от прямого попадания зенитного снаряда его самолет взорвался в воздухе), молодой летчик поклялся, что он будет мстить за комиссара, ставшего для него на фронте родным отцом. Летчик сдержал свое слово. Уже через год за боевые дела он был награжден двумя орденами.

Весной 1942 года летчикам 223-й бомбардировочной дивизии пришлось летать из Задонска под Барвенково. Маршруты были очень большими, и мы не могли организовать сквозного прикрытия своими истребителями. Эту задачу обеспечивало командование ВВС Юго-Западного фронта.

Однажды девятку Пе-2 повел на задание Юрий Николаевич Горбко. Наши наземные войска вели упорные бои за Донбасс, и, естественно, им нужна была поддержка с воздуха. На маршруте почему-то не оказалось истребителей прикрытия, и Горбко решил идти на цель без них. Летчики выполнили боевой приказ, но понесли тяжелую утрату. Как только перетянули через линию фронта, Горбко посадил горящую машину на болото. Приборной доской ему придавило ноги. Попытка штурмана и стрелка-радиста помочь командиру не удалась.

Передавая партийный билет и ордена боевым друзьям, Горбко крикнул:

— Бегите от самолета! Сейчас он взорвется. Прощайте, друзья…

Едва штурман и радист отбежали, как раздался взрыв. Останки Юрия Николаевича были доставлены в Елец. Там он и похоронен вместе с другими бойцами, отдавшими свою жизнь за Отечество.

В тот же день не вернулся с боевого задания комдив И. К. Костенко.