“Трудовой народ, строй Воздушный флот!”
Осенью 1924 года меня вызвали в Москву к заместителю начальника ВВС РККА по политической части П. И. Баранову. Петр Ионович долго беседовал со мной, подробно расспросил о службе до революции и после Октября, особенно интересовался боевой работой на Восточном фронте и в Закавказье.
— Опытные люди нам нужны, — сказал он в заключение. — Мы хотим рекомендовать вас военным комиссаром 14-го авиационного отряда. Работа, как вы уже знаете, интересная и ответственная. Согласны?
Я поблагодарил П. И. Баранова за заботу. Состоялся приказ о моем новом назначении. Базировался отряд на Центральном аэродроме. Его командиром был В. Н. Лопатин, начальником штаба — И. И. Карклин. Оба они, в прошлом кавалеристы, принесли в отряд дух непримиримости к недостаткам, стремление неукоснительно поддерживать дисциплину, которой тогда, прямо скажем, не хватало авиаторам.
Вскоре отряд переформировали в 30-ю авиационную эскадрилью имени Красной Москвы.
Командиром назначили опытного летчика Александра Емельяновича Морозова, который, зная прекрасно летное дело, особенно много сил отдавал совершенствованию боевого мастерства летчиков и летчиков-наблюдателей. Александр Емельянович сейчас живет в Черновицах. В своих письмах он вспоминает, как в 1925 — 1926 годах в нашей авиации, и в том числе в 30-й эскадрилье, осуществлялся переход от бессистемных полетов к планомерной боевой подготовке, как стали проводиться занятия в классах.
Инженером эскадрильи работал большой знаток авиационной техники В. С. Пышнов, ставший впоследствии видным научным деятелем. Он и сейчас много сил и энергии отдает вопросам исследования перспективных проблем конструирования и эксплуатации самолетов. Большим авторитетом среди наших авиаторов пользовались братья Туманские — Алексей и Сергей. Первый был хорошим летчиком, второй образцовым мотористом. В настоящее время всей стране известно имя С. К. Туманского — видного конструктора авиационных двигателей.
В начале 1925 года мы получили новые самолеты, построенные на средства трудящихся Москвы. Это были тихоходные, но довольно устойчивые машины “Юнкерс-21”. Один из самолетов, врученный летчикам рабочими Сокольнического района, носил имя “Красные Сокольники”. В эскадрилье состоялся митинг металлистов, текстильщиков и авиаторов. Один из членов делегации — черноусый пожилой рабочий, с большими, мозолистыми руками — в своем выступлении сказал:
— Мы купили эту машину на трудовые деньги. Берегите ее. Я верю, что со временем в нашей стране будет самый могучий в мире воздушный флот. Порукой тому — любовь народа к авиации, забота о ней родной партии и Советского правительства.
В тот же день самолет поднялся в воздух и более часа летал над Сокольниками. С гордостью смотрели на него трудящиеся района.
А год спустя наша эскадрилья пополнилась новыми самолетами. В их числе были “Л. Б. Красин”, “Наркомвоенмор”, “Товарищ Нетте”. И снова был митинг, на котором выступили видные работники различных наркоматов: С. С. Каменев, С. А. Меженинов, С. И. Аралов, представители нашей части.
1 мая 1925 года состоялся массовый воздушный парад, в котором участвовали восемьдесят восемь самолетов. Через два дня на Центральный аэродром прибыл Наркомвоенмор М. В. Фрунзе. У машин застыли ряды летчиков авиационных частей Московского военного округа. Я в то время исполнял обязанности командира эскадрильи и должен был отдавать рапорт. Вскоре к нашей колонне подошел Михаил Васильевич с сопровождающими его командирами. Докладывая наркому, я очень волновался. Заметив это, Фрунзе улыбнулся и опустил мою правую руку, которая все еще была у козырька фуражки. Сразу стало как-то легче, исчезла скованность, и я свободно ответил на вопросы наркома о боевой подготовке, о летных качествах самолетов.
Михаил Васильевич выслушал доклады всех командиров отрядов и эскадрилий, обошел строй летчиков и, видимо, остался доволен порядком на линейке. В заключение он сказал:
— Каких только самолетов здесь нет: “ньюпоры”, “мартинсайды”, “юнкерсы”. Но мы очень скоро покончим с этим. Красный Воздушный флот будет иметь свои, советские боевые машины.
Несколько позже, выступая на III съезде Советов по вопросам военного строительства, М. В. Фрунзе особенно подчеркивал необходимость создания сильной советской авиации. По его докладу было принято решение: “Съезд констатирует, что увеличение роли авиации в военном деле и неуклонный рост ее во всех странах требуют исключительного внимания к вопросам планового укрепления и развития Красного Воздушного флота.
Отмечая успехи, достигнутые в этом направлении, съезд предлагает Правительству в кратчайший срок провести в жизнь план развития военных воздушных сил и одновременно принять меры к поднятию авиапромышленности, в том числе моторостроения до размеров, обеспечивающих необходимое развитие как гражданского, так и военного Воздушного флота”.[1]
Уже в 1925 году наша промышленность освоила серийный выпуск авиационного мотора М-5 мощностью четыреста лошадиных сил. Этот двигатель устанавливался на новые самолеты Р-1. Появление отечественных крылатых машин с радостью было встречено всем народом, особенно авиаторами. Мы чувствовали повседневную заботу партии и правительства об укреплении могущества Военно-Воздушных Сил. Это позволяло, непрерывно совершенствовать боевую подготовку, летное мастерство.
Наша гражданская авиация уверенно выходила на международные линии. В том же году, например, шесть самолетов, пилотируемые М. А. Волковойновым, М. М. Громовым, А. И. Екатовым, И. К. Поляковым, Н. И. Найденовым и А. И. Томашевским, совершили перелет из Москвы в Пекин. Вслед за ними П. X. Межерауп на самолете Р-1 в рекордно короткий срок достиг Анкары, а Я. Н. Моисеев проложил воздушную трассу между Москвой и Тегераном.
В составе боевых авиационных частей служили в ту пору известные летчики, герои гражданской войны. Я очень близко знал невысокого, коренастого командира 2-й истребительной эскадрильи имени Ф. Э. Дзержинского Алексея Дмитриевича Ширинкина. Летом обычно наши части перебазировались в Климентьевские лагеря, находившиеся километрах в ста от Москвы.
Чуть окая по-уральски, Алексей Дмитриевич рассказывал мне о своей жизни.
— Вырос я в небольшом рабочем поселке, рядом с Нытвенским металлургическим заводом. Заводской народ ютился в закопченных деревянных домишках. В недавнем прошлом это были работные люди графа Шувалова. В дымных кузнях, у литейных печей изнывали мастеровые от непосильного труда. Может, и мне пришлось бы разделить их участь, если б не старший брат Павел, работавший на Гатчинском аэродроме. В нашей семье росло восемь детей. И вот старший брат, чтобы переложить часть забот отца на свои плечи, написал письмо: “Пришлите Алешку в Питер…”
Алексею Ширинкину удалось попасть в Гатчинскую летную школу, которую он успешно закончил. Молодой летчик сразу же получил назначение на фронт. За боевые подвиги в воздушных схватках он был награжден четырьмя Георгиевскими крестами и удостоен звания “поручик”.
После Октября А. Д. Ширинкин одним из первых офицеров перешел на сторону революции, а в марте 1918 года стал коммунистом. Партия доверяла ему ответственные посты. В годы иностранной интервенции он командовал отрядами, авиагруппами, эскадрильями, героически дрался с врагами Советской власти. “Красный орел” — так называли сослуживцы этого бесстрашного воздушного бойца, получившего три ордена Красного Знамени.
После каждого летного дня Алексей Дмитриевич обязательно заходил в штаб, где его неизменно встречал Алексей Иванович Мельников, бывший офицер, всегда подтянутый, любивший службу человек.
— Начальник штаба, есть что подмахнуть?
“Подмахнуть” в лексиконе Ширинкина означало подписать бумаги. Мельников с улыбкой отвечал в тон Ширинкину:
— Все подмахнул, Алексей Дмитриевич. И за вас, и за себя. Скажите, какие отряды завтра будут летать?
Ширинкин отдавал короткое распоряжение на очередной летный день, называя время вылета каждого самолета, — памятью он обладал феноменальной.
Журнал “Красная Нива” от 6 мая 1923 года так оценивал деятельность Алексея Дмитриевича Ширинкина: “Он глубоко верит в правоту рабоче-крестьянской революции — это не бесшабашный удалец, готовый в порыве гнева рубить врага направо и налево. Ширинкин — сознательный, окрепший в своих убеждениях воин революции, осознавший и прочувствовавший весь политический смысл борьбы классов”.
В эскадрилье А. Д. Ширинкина служили летчики Петр Пумпур, Евгений Птухин, Иван Богослов, имена которых стали особенно популярны после событий 1936 1937 годов в Испании. В небе Мадрида, Гвадалахары и Валенсии родилась их боевая слава.
Невысокий русоволосый Птухин — в отряде его все любовно называли Женей выделялся среди других незаурядным летным мастерством. Петр Иванович Пумпур был немного старше Птухина по возрасту и производил впечатление солидного, знающего себе цену командира. В авиации он начал работать мотористом, затем научился летать. Петр Иванович не любил суеты, все делал обстоятельно.
Известно, что XIII съезд РКП (б) утвердил мероприятия, вылившиеся затем в военную реформу. Красный Воздушный флот, как и вся Красная Армия, становился школой обучения и воспитания людей, кузницей сознательных, беспредельно преданных Родине бойцов. Это было время, когда партия, руководствуясь ленинскими заветами, взяла курс на большую перестройку Вооруженных Сил и дальнейшее укрепление обороноспособности Советского государства.
В. И. Ленин так говорил об опыте строительства Красной Армии в период гражданской войны: “Он прошел, закономерно развиваясь, от случайной, расплывчатой коллегиальности через коллегиальность, возведенную в систему организации, проникающей все учреждения армии, и теперь, как общая тенденция, подошел к единоначалию, как к единственно правильной постановке работы”.[2]
Осенью 1924 года в Большом театре состоялось собрание высшего начальствующего состава Московского гарнизона, посвященное военной реформе в Красной Армии. С докладом выступал М. В. Фрунзе. Его появление на сцене было встречено старыми военспецами, занимавшими первые ряды партера, настороженно. Однако это нисколько не смутило Михаила Васильевича. Не заглядывая в конспект, он убедительно говорил о военной реформе.
Мне запомнилось высказывание М. В. Фрунзе о единоначалии:
— Высшим и наиболее желательным типом единоначалия будет совмещение в одном лице функций как строевых, так и партруководства. Но такое совмещение требует от командира таких свойств и качеств, которые найдутся далеко не у всякого даже партийного командира. В перспективе же, разумеется, этот тип единоначалия будет являться венцом наших достижений.
Едва закончился доклад, как весь зал загремел овацией. Михаил Васильевич всех покорил своей обаятельной простотой, великолепным знанием дела и светлым умом.
…В конце 1926 года должности командира и комиссара в 30-й эскадрилье были совмещены, и мне предложили поехать в Ленинград на курсы усовершенствования начальствующего состава ВВС. После окончания учебы меня временно назначили командиром авиапарка первого разряда, который обеспечивал подразделения, прибывающие на подмосковный аэродром для участия в параде в честь десятилетия Октябрьской революции.
Подготовкой к параду руководил командир авиационной бригады К. В. Маслов. Участник гражданской войны, кавалер ордена Красного Знамени, он пользовался заслуженным уважением у летного состава. Константин Васильевич обладал глубокими военно-политическими знаниями, был хорошим хозяйственником и организатором. Все вопросы решал быстро, оперативно и, как он сам любил говорить, “с учетом местных условий”.
Для прибывающих авиаторов нужно было организовать питание. Я обратился в местный кооператив. Там сказали: чтобы открыть столовую, нужен по крайней мере месяц. Удрученный таким ответом, я прибыл к Маслову.
— Чем так озабочен, Степан Акимович? — весело спросил Константин Васильевич, поблескивая стеклами очков.
Я доложил. Маслов выслушал меня, затем сказал:
— На городских кооператоров надежды плохи. Надо действовать с учетом местных условий, мобилизовать внутренние ресурсы, — и тут же посоветовал, что необходимо предпринять.
Было немного досадно, что сам не догадался сделать так, как подсказывал Константин Васильевич. Заметив мое огорчение, он подбодрил меня:
— Ничего. Вы еще молодой, научитесь и потруднее дела решать. Это я знаю по собственному опыту…
Опыт у него был, разумеется, большой. В старой армии Маслов служил поручиком. Революцию принял всем сердцем, и Советская власть доверила ему командование полком, сформированным на Восточном фронте из местных жителей.
На первых порах Константин Васильевич еще не успел изучить подчиненных, которые, кстати говоря, не особенно четко представляли себе суть революционных изменений, происходивших в стране. Коммунистов же в полку не было. А тут приказ командира дивизии И. К. Грязнова: на следующий день перейти в наступление. Маслов повел свою часть в бой, но первый батальон не подчинился ему.
— Если и второй батальон поступит так же, я уезжаю с фронта, — заявил Маслов комиссару полка.
Бывшего поручика подвел и второй батальон. Тогда, ни слова не говоря комдиву, Маслов уехал в Петроград. Его вновь назначили командиром полка, но теперь уже под Нарву, где шли тяжелые бои с Юденичем. Противник прорвал оборону соседа справа, и к Маслову прискакал гонец.
— Кто возглавляет часть?
— Маслов.
— Командир нашего полка Ворожейкин просит поддержки. Вы должны нанести удар во фланг и тыл противнику, а мы поведем наступление с фронта.
Обрадовался Константин Васильевич, узнав, что соседним полком командует бывший подпоручик Г. А. Ворожейкин, с которым они вместе служили когда-то. Бойцы Маслова и Ворожейкина дружно навалились на врага и наголову разгромили одну из основных группировок. Советское правительство наградило Константина Васильевича и Григория Алексеевича орденом Красного Знамени…
Спустя восемнадцать лет К. В. Маслов прибыл в штаб к командующему Забайкальским военным округом и доложил:
— Товарищ командарм второго ранга! Комдив Маслов прибыл для прохождения дальнейшей службы на должность начальника ВВС округа.
— Уж не тот ли Маслов, который был командиром полка в девятнадцатом году?
— Он самый.
Грязнов вышел из-за стола, и два красных командира обнялись и расцеловались…
В 1921 году в стране разразился голод. К. В. Маслову поручили собрать в фонд помощи голодающим золото у духовенства Краснопресненского района Москвы. Нелегкая это была задача, но Константин Васильевич успешно справился с ней.
После гражданской войны партия посылает его в Эстонию. Там пришлось вести подпольную работу среди эмигрантов. Благодаря хорошему знанию языка он справился и с этим поручением.
Успел Константин Васильевич поработать командиром абхазской бригады в городе Сухуми. Закончил академию Генерального штаба (так именовалась тогда единственная в стране военная академия, ставшая впоследствии Академией имени М. В. Фрунзе).
“Академиков”, то есть прошедших курс обучения в военной академии, у нас в ту пору были единицы. Стремясь пополнить авиационные части образованными командирами, партия направила в 1923 году нескольких выпускников академии в авиацию. Среди них был Маслов.
С энергией и настойчивостью овладевал тридцатилетний командир, уже носивший в петлицах по ромбу, новым для себя делом. У Маслова можно было поучиться трудолюбию. Начальник штаба эскадрильи, командир авиагруппы, начальник штаба авиабригады, командир авиабригады — такой путь он прошел в авиации за первые четыре года. И все время упорно учился авиационному делу, учил других.
Самые головоломные задачи комбриг решал с каким-то особым, присущим только ему, остроумием. Выход из любого сложного положения находил оригинальный. И когда трудности оставались позади, Константин Васильевич обычно где-нибудь в разговоре с товарищами, как бы подытоживая сделанное, говорил излюбленную фразу, которая в зависимости от интонации могла иметь самый различный смысл:
— Птичка, будь здорова!
Никто не знал происхождения этого масловского восклицания, и, кажется, никто не пытался выяснить у Константина Васильевича, что оно означает.
Просто все привыкли, что если командир, как говорят, в настроении и у него все ладится, то жди обязательно — вскинет он слегка голову вверх, блеснет стеклами очков и, обращаясь к одному из собеседников, а то и ко всем присутствующим, скажет:
— Птичка, будь здорова!
Константин Васильевич очень серьезно готовился к параду, не пропускал ни одной тренировки. Летал в очках, что, однако, не мешало ему отлично выполнять полетные задания. Маленький, пружинистый, он, кажется, не знал ни одной минуты покоя, заражая своей энергией окружающих. С посетителями чаще всего беседовал стоя. “Сядешь — только время потеряешь, — любил говорить он, — а времени у нас мало”.
Действительно, работали все напряженно, и каждый день был занят с утра до вечера: мы принимали экипажи, прилетавшие на аэродром из приграничных военных округов. Среди прибывших я встретил сослуживцев по 47-му авиационному отряду. Много было и незнакомых. особенно из молодежи. Именно к тем дням относится моя первая встреча с Сергеем Игнатьевичем Руденко, ныне маршалом авиации.
Готовясь к параду, комбриг Маслов проверял готовность авиаторов к полетам, наблюдал, насколько четко выдерживают они место в строю, маневрируют в воздухе и садятся.
6 ноября на землю пал плотный туман. На другой день, когда проходил парад наземных войск, а затем началась демонстрация трудящихся, погода не улучшилась. Летчики приуныли: столько сил затрачено на подготовку. Все сидят у машин и ожидают команды “По самолетам!”. Однако команды так и не последовало.
8 ноября на Центральном аэродроме представители Осоавиахима и ВЦСПС передали красному Воздушному флоту самолеты “Наш ответ Чемберлену”. А вечером 9 ноября по этому поводу в Большом театре состоялось торжественное собрание, на котором присутствовала большая группа наших авиаторов.
Внимание собравшихся привлекала очень выразительная надпись: “На средства фонда “Наш ответ Чемберлену” мы даем 100 самолетов, десятки танков, строим военно-морские суда и институт противогазовой обороны”. От имени правительства присутствовавших приветствовал Михаил Иванович Калинин. Отметив наши достижения в деле создания Воздушного флота, он сказал, что наше пролетарское государство должно быть впереди буржуазных стран по всем отраслям науки и техники, поэтому нельзя успокаиваться на достигнутом, нужна напряженная, самоотверженная работа в течение ряда лет.
Затем с речью выступил член Реввоенсовета и начальник ВВС РККА П. И. Баранов. Заместитель начальника ВВС Я. И. Алкснис огласил приказ, в котором была объявлена благодарность летчикам и отмечена особая заслуга всего личного состава авиачастей, успешно совершивших перелет в Москву в связи с празднованием десятилетия Октября. Мне было особенно приятно услышать, что Реввоенсовет в первую очередь отметил высокую выучку отряда Н. Н. Васильченко, прилетевшего в полном составе из Тифлиса.
Вслед за Алкснисом выступали директор авиазавода “Икар” Ермолаев и рабочий Барабашкин. Они говорили, что инженеры, рабочие и служащие авиационной промышленности не пожалеют сил: дадут Воздушному флоту новые отечественные самолеты.
От имени авиаторов речь произнес Константин Васильевич Маслов. Он сказал:
— Воздушные бойцы готовы дать отпор империалистам, угрожающим нам войной. Советские летчики всегда начеку. Боевые самолеты, которые нам вручил народ, находятся в надежных руках.
Воздушный парад в честь десятилетия Октября состоялся 10 ноября. Вдоль огромного летного поля на Ходынке выстроилось в несколько рядов около трехсот машин. Сорок самолетов застыли на старте, готовые по первой же команде подняться в воздух. Парадом командовал заместитель начальника ВВС С. А. Меженинов. Он же рапортовал Наркому обороны К. Е. Ворошилову о готовности летчиков к смотру.
Поочередно, одно за другим в воздух взлетели три звена истребителей. Летчики показали высший пилотаж. Потом поднялись разведчики. Их сменила группа учебных самолетов, строй которых образовал римскую цифру “десять”…
Демонстрация боевой мощи советской авиации прошла отлично.
Домой мы возвращались в хорошем настроении. Константин Васильевич спросил меня:
— Может, останетесь в бригаде начальником парка?
Это было лестное предложение — быть рядом с таким человеком, как Маслов. Однако мне хотелось перейти на летную работу. Об этом я и сказал командиру бригады.
— Что ж, дерзайте, пока молодой, — без тени обиды сказал Константин Васильевич.
В декабре 1927 года меня назначили командиром-военкомом 3-го отдельного авиационного отряда, который базировался в Иваново. Однако с Масловым мы встречались часто, поскольку служили в одном военном округе.
В 1929 году К. В. Маслов стал начальником Монинского авиагарнизона, существовавшего пока только на схемах и листах чертежей проектировщиков. Он горячо взялся за строительство городка, вникал во все детали работы инженерных подразделений, был всегда в курсе различных хозяйственных проблем, проявлял трогательную заботу о сохранении деревьев и кустарников и сумел так разместить строения, что они и поныне утопают в зелени.
Гарнизон рос. На аэродроме теперь базировалась бригада тяжелых бомбардировщиков. Возглавил ее Константин Васильевич.
Осенью 1933 года командующий войсками Московского военного округа А. И. Корк проводил в Монино сборы командиров авиачастей. Проверив порядок в гарнизоне, он объявил Маслову выговор “за грязь”. В день окончания сборов в Монино прибыл Нарком обороны К. Е. Ворошилов. Во время обеда Климент Ефремович предложил поднять тост за рачительного хозяина гарнизона Константина Васильевича Маслова, который порадовал своих гостей образцовым порядком. Одновременно нарком объявил ему благодарность. Корк вынужден был отменить свой приказ…
В дальнейшем Константин Васильевич командовал авиацией в Забайкалье, в Сибири. Весной 1937 года он безвременно ушел из жизни, но память о нем живет в сердцах многих авиаторов, знавших этого умного, скромного и обаятельного человека. Сейчас одна из улиц поселка Монино, где размещается Военно-воздушная Краснознаменная академия, носит имя Маслова.