ПОСЛЕ 1921 г.

ПОСЛЕ 1921 г.

Видя это и будучи под впечатлением новой экономической политики, я решил восстановить все мои заведения и в1922 г. уже сделал об этом объявления в разных эсперантских изданиях. Но в июне этого года в моей квартире случилась катастрофа, которая опрокинула все планы. В соседней комнате одна из жительниц выпекала лепёшки на керосиновой лампе и по неосторожности опрокинула её. Вылившийся керосин загорелся и пламя моментально распространилось по всей комнате. Спасаясь, обожженная женщина хотела перепрыгнуть через пламя, но оно охватило её платье. Несчастная выбежала из комнаты в коридор, затем во двор, зовя на помощь. Там её повалили и с большим трудом загасили огонь на одежде. Обожженную отвезли в больницу, где после ужасных мучений в течение дня она умерла.

Огонь из её комнаты быстро распространился на всю квартиру и прежде всего проник в мою комнату, где стояли шкафы с эсперантской библиотекой. Я смог спасти в моей комнате лишь несколько предметов из одежды и пишущую машинку. Всё остальное было охвачено пламенем. К счастью, вскоре прибыла бригада пожарных и пламя загасили. Но пожар уже успел съесть и испортить все предметы, которые находились вне шкафов. Дым проник и в закрытые шкафы, но лежащие там книги только покрылись сажей. Таким образом большая часть библиотеки не погибла, но я потерял почти все свои вещи. Пока тушили пожар, были разворованы все ценности и я остался без денег и одежды в полуразрушенной квартире.

Моё ужасно трудное положение усложнялось ещё тем, что вся страна после войн и революции являла собой ту же самую картину, но в большем масштабе. Страховых учреждений не было? и я вынужден был бороться со своим несчастьем собственными силами. В течение трёх месяцев мне пришлось жить в полуразрушенном помещении, и лишь осенью нашёлся человек, который согласился отремонтировать его на том условии, что я уступлю ему большую часть квартиры. Таким образом я волей-неволей вынужден был занимать только две комнаты общей площадью 17 кв. м, из которых одна совсем не имела окон. На этой площади нужно было расставить пять повреждённых снаружи шкафов библиотеки, три ящика с книгами, кровать и немного другой мебели. Переселиться в другое место я не мог, ибо не имел нужных средств.

Пожар разрушил все планы восстановления книжного магазина, журнала и института. Во второй половине 1922 г. и в 1923 г. мне пришлось барахтаться, чтоб как-нибудь урегулировать свои финансовые дела. В пожаре сгорели почти все бухгалтерские книги магазина и многие архивные документы. К счастью, остались несгоревшими несколько ящиков книг, которые лежали в подвале во дворе. Их продажа вывела меня из нищенского положения. Много помогли мне в то время товарищ Жаворонков, руководивший эсперантским отделом почтового книжного магазина, и тов. Н.Н.Темерин, организовавший эсперантский отдел в книжном магазине "Новая деревня". Через эти магазины были проданы почти все остатки моего издания. Сразу после пожара я хотел передать их одной акционерной компании и уже подготовил проект контракта, но к нему присоединилось так много лиц, что я вынужден был совершенно бросить свой план.

Итак, я поплыл по течению. Моей главной работой была школа, где я обучал математике. Моему дорогому Эсперанто я мог посвящать лишь немного свободного времени.

Главная моя работа для Эсперанто в это время была нацелена на издание переведённого мною на русский полного эсперанто-французского словаря Буарака. Эту работу я начал ещё в 1917 г., привлекши к ней многих сотрудников. Мною и единомышленниками Житковой и Рейнштейн были заведены карточки на все технические термины, вошедшие в словарь. Затем эти карточки были розданы многим специалистам-учёным с тем, чтобы они сделали русский перевод этих терминов соответственно переводам на Эсперанто и французский. Выполнить это любезно согласились известные профессора Московского университета Карузин (анатомия), Голенкин (ботаника), Кожевников (зоология), моряк П.Ю.Орас (морские термины), музыкант М.Александров (музыка), Рублёв (химия) и многие другие. В 1924-25 гг. словарь был уже готов, но я не мог найти человека, который согласился бы его издать. Я предложил словарь государственному издательству, но оно отказалось из-за дефицит бумаги. Сам я не мог издать словарь, ибо не располагал местом для складирования тиража. Из-за этого рукопись осталась ненапечатанной и пропали большие труды, а также довольно большая сумма денег, истраченных на его подготовку. Если бы действовал наш книжный магазин, то без сомнения словарь был бы издан и принёс нашему движению большую пользу.

Пока я хлопотал об издании этого полного словаря, все другие словари были почти распроданы. Видя это, я решил переиздать мой учебник "Тута лингво Эспэранто", изменив несколько параграфов в соответствии с новым строем нашей политической жизни и пополнив словари новыми словами, которые не вошли в прежние издания. Новая экономическая политика это ещё разрешала. В 1926 и 1927 гг. я смог это осуществить с большим трудом, но издание стоило мне слишком много душевных мук. Я не знал, где хранить десятитысячное издание. Лишь благодаря любезному разрешению заведующего почтовым книжным магазином Э.П.Соколова и его сотруднику Жаворонкову я смог сложить часть издания в этом магазине. Но я видел, что мои книги очень стесняют магазин и долго думал, как выйти из трудного положения. К счастью, в главном государственном издательстве нашлись наши единомышленники Х.С.Ружанский и Хенкин, которые согласились взять на комиссионную продажу почти весь тираж, а также единомышленники А.И.Шилов и Выменец, которые отрегулировали наши финансовые счёты. Это вывело меня из затруднительного положения.

После этого я уже не отваживался делать столь рискованные шаги. Впрочем вскоре после этого новая экономическая политика был свёрнута и частные лица были лишены права что-либо издавать, даже собственные произведения. По новым правилам что-либо могли издавать лишь официально зарегистрированные издательства, которые работали по специальным планам, утверждаемым высшей администрацией на весь следующий год. До 1938 г. для эсперантских сочинений существовало только одно такое издательство — Союза советских эсперантистов (СЭУ)[16], - но оно в том году распоряжением администрации было закрыто вместе с самим СЭУ.

До сих пор я писал об этой организации лишь между прочим, ибо мои контакты с ней были очень редки. Сейчас я должен написать побольше, ибо она играла всеобъемлющую роль в Эсперанто-движении в нашей стране. Она образовалась уже после 1922 г., когда в Москве рухнули предприятия ЭсКИ, Валентинова, Прагера, мои планы после пожара в квартире и когда было изгнано из своего помещения Московское общество эсперантистов. Не сомневаюсь, что последнее местопребывание Московского общества эсперантистов могло бы быть защищено, если бы все московские эсперантисты действовал заодно. Но, к сожалению, перед изъятием оно стало ареной столкновения общественных и личных интересов Футерфаса, Валентинова, Дрезена и новаэпоканов (Демидюк, Некрасов, Поляков и др.). Началась довольно жестокая борьба, из которой победителем вышел Дрезен. Я не принимал участия в их спорах, т. к. был полностью поглощён работой в школе и борьбой за существование после пожара, не говоря уже о личном отвращении к любым военным действиям. Поэтому я не могу много написать об этом и лишь скажу, что в конце концов между новаэпоканами и Дрезеном был заключён мирный договор и родилась новая организация — СЭУ — с ясно выраженным политическим направлением и Дрезеном в качестве избранного генерального секретаря. Эта организация в период с 1923 по 1938 год руководила всем Эсперанто-движением в нашей стране, организуя Эсперанто-группы, курсы, издавая периодику, книги, созывая конгрессы, сносясь с инстанциями. Сначала она находилась на Рождественском бульваре, а после конфликта между некоторыми членами Центрального комитета СЭУ и заведующим его издательством и книжным магазином И.Г.Лидиным (Моховым) она переехала на ул. Спиридоновку,15.

Поскольку у меня было много работы в школе, я не мог принимать активное участие в работе этой организации и лишь аккуратно платил членские взносы. В первые годы мои отношения с СЭУ были довольно хорошими, но потом, из-за некоторых действий её руководителей, отношения сильно испортились. Мне не нравились частые конфликты между некоторыми членами Центрального комитета, конфликты, которые лишь вредили общему делу. Например, среди членов комитета был прекрасный и активнейший профессиональный труженик нашего движения И.Г.Лидин (Мохов); однако из-за этих конфликтов он вынужден был покинуть наше движение и выбрать менее симпатичное для себя занятие. И часто такие конфликты имели совершенно не товарищеские мотивы.

Отмечу лишь один эпизод, который мог бы создать сложный конфликт, если бы этого пожелала другая сторона. В 1923 г. в Москве проходил конгресс советских эсперантистов. На одном из его заседаний меня избрали кандидатом в члены Международного языкового комитета, председателем которого был Т.Кар. Согласно уставу Комитета я послал ему свою анкету, с которой должны были познакомиться члены Комитета в ходе выборов. Так как в Комитет надо было избрать больше людей от России, г-н Кар в 1928 г. послал в так называемую Языковую комиссию советских республик при СЭУ предложение "о выборе пяти кандидатов в языковый Комитет на 1929 г., в число которых включить тов. А.Сахарова, уже заполнившего вопросник". Слова в кавычках я дословно выписал из протокола заседания комиссии, проходившего 1-го января 1929 г. Председательствовал на заседании Э.Дрезен, секретарствовал В.Поляков и одним из членов был Г.Демидюк. И что решила комиссия? Она выбрала пять кандидатов, из которых трое участвовали в заседании, добавив: "… отменить кандидатство тов. Сахарова в Языковом комитете от имени Языковой комиссии советских республик".

Итак, комиссия, избранная на конгрессе, не выбрала кандидата, избранного тем же самым конгрессом! Копия протокола была любезно послана мне. Конечно такое действие в других случаях обязательно стало бы "казус белли" /поводом к войне/, но мне оно напомнило лишь войну 1910 г. между румынскими единомышленниками, о которой я уже писал и на которую я пожертвовал весь 6-7-й номер "Ла Ондо дэ Эспэранто". Абсолютно не желая растрачивать силы на бесполезные споры, я просто проигнорировал вызов и предпочёл вспахать на нашем просторном поле такую борозду, которая не пересекалась бы с бороздами других пахарей и не вызывала бесполезные столкновения.

Я написал это не для умаления многих положительных заслуг членов комиссии, которые они имели в нашем движении, а только для привлечения внимания к ошибочным путям, которыми, к сожалению, следовали наши единомышленники, привнося в движение свои личные интересы и забывая, что сумма положительного всегда снижается, когда складывается с некоторым количеством отрицательного. Впрочем, если бы я был суеверным, я бы очень благодарил судьбу за то, что она внушала членам комиссии такое решение, ибо благодаря ему через десять лет я избежал ужасных личных неприятностей и сохранил силы для дальнейшей работы на эсперантском поле. Детали этого я оставляю истории, ибо они касаются политики, и напишу здесь лишь о том, что в 1937-38 гг. неожиданно был арестован весь Центральный комитет СЭУ а затем была закрыта и сама организация, как не оправдавшая своих целей. Это имело катастрофические последствия для отечественного движения.

Поскольку судебный процесс не был открытым, никто не знал о причинах арестов и многие, думая что это вызвано языком Эсперанто, даже опасались называться эсперантистами. Напрасно я убеждал, что такое объяснение ошибочно, ибо многие эсперантисты не были затронуты; ничто не помогло, и отечественное движение замерло более чем на два года. Лично я продолжал связи с заграницей, получал эсперантскую периодику, по возможности пропагандировал наш язык среди знакомых, но публично не мог ничего предпринимать, т. к. этому совершенно не благоприятствовала международная политическая обстановка.

Это время напоминало мировую войну 1914-18 гг. Япония воевала с Китаем, Германия — с Польшей, а затем с Францией, Англией, Норвегией, Бельгией, Нидерландами; наконец начался военный конфликт нашей страны с Финляндией. К счастью, последний длился лишь четыре месяца и завершился в марте 1940 г. удовлетворяющим обе страны мирным договором. После этого наша страна, одна из немногих в мире, находилась вне военного безумия. В то время как воюющие страны занимались убийством ни в чём не повинных людей, разрушением ценностей, потоплением военных и торговых судов, сожжением городов и сёл, мы продолжали мирное строительство во всех областях общественной жизни. В городах вырастали гигантские дома, в провинции основывались новые фабрики, дающие работу и товары, на полях прокладывались новые оросительные каналы т. д. Всё способствовало общественной работе.

Я счёл, что это время благоприятно для оживления нашего движения. Для этого мне нужно было убедить наше Правительство в том, что, во-первых, Эсперанто не более опасен для общественного порядка, чем другие языки, и, во-вторых, что Эсперанто является уже живым языком, распространённым во всё мире, обладающим обширной литературой и имеющим много практических приложений. С этой целью 18 августа я подал в высшее советское правительственное учреждение — Совет Народных Комиссаров — предложение о создании в Москве за счёт госбюджета специального Эсперанто-музея, в котором было бы собрано всё относящееся к нашему языку. В качестве основы музея я предложил бесплатно свою эсперантскую библиотеку[17], занимающую пять комнатных шкафов, и свои услуги по организации. Я просил лишь предоставить под музей помещение площадью примерно 100–150 кв. м и выделить из госбюджета сумму (приблизительно 50000 руб.), необходимую на организационные расходы.

Как отреагирует наше Правительство на моё предложение, покажет будущее. Но в любом случае с этого момента в нашей стране должен начаться новый период в истории советского Эсперанто-движения. Ведь всякое живое дело не может долго оставаться в обморочном состоянии. Всякое жизнеспособное семя, брошенное в плодородную землю, лишь ожидает подходящих условий для прорастания.

На этом я заканчиваю первую часть воспоминаний. Вторая часть носит характер дневника, в который я по мере возможности буду заносить все факты нашего движения, которые появятся на горизонте наблюдения.