«Они знакомы вдохновенью»

Незадолго до отъезда из Михайловского Пушкин написал стихотворение «Домовому».

Поместья мирного незримый покровитель,

Тебя молю, мой добрый домовой,

Храни селенье, лес и дикий садик мой

И скромную семьи моей обитель!

Да не вредит полям опасный хлад дождей

И ветра позднего осенние набеги;

Да в пору благотворны снеги

Покроют влажный тук полей!

Останься, тайный страж, в наследственной сени,

Постигни робостью полунощного вора

И от недружеского взора

Счастливый домик сохрани!

Ходи вокруг его заботливым дозором,

Люби мой малый сад и берег сонных вод

И сей укромный огород

С калиткой ветхою, с обрушенным забором!

Люби зелёный скат холмов,

Луга, измятые моей бродящей ленью,

Прохладу лип и клёнов шумный кров —

Они знакомы вдохновенью.

Это прощание с дорогим ему «пустынным уголком», где всё «знакомо вдохновенью». В стихотворении нет антикрепостнических мотивов, гражданского пафоса второй части «Деревни», но несомненна близость к её первой части — и по элегической тональности, и по пейзажу. Пейзаж стихотворения подчёркнуто реален, топографически и биографически точен, вплоть до «калитки ветхой» и «обрушенного забора» — характерных признаков нерачительности владельцев Михайловского.

Как и в «Деревне», здесь звучит голос самого поэта, выражены его мысли и чувства, рождённые общением с окружающей природой, бытом родного «селенья».

Во всём стихотворении явно ощущается атмосфера народной жизни. Поэту знакомы и близки заботы земледельца, народные понятия и поверья. Следуя народным поверьям, обращается он с мольбою сохранить, защитить от злых сил природы и злых людей родное гнездо к домовому, этому «незримому покровителю». Уже с этого времени поэт находит пищу для своего воображения в народной фантазии, фольклоре псковской деревни, из которого вскоре почерпнёт немало для пролога к «Руслану и Людмиле», строф в «Евгении Онегине», сказок и баллад. Как отмечал ещё Анненков, свойственное Пушкину гениальное воспроизведение народных представлений восходит к «Домовому».

Стихотворение «Домовому» в 1824 году было напечатано в альманахе А. Бестужева и К. Рылеева «Полярная звезда», а затем вошло в первое Собрание стихотворений Пушкина 1826 года.

В Михайловском летом 1819 года Пушкин писал пятую песнь «Руслана и Людмилы». И здесь среди сказочных образов и картин внезапно возникает вполне реальный знакомый пейзаж:

На склоне тёмных берегов

Какой-то речки безымянной,

В прохладном сумраке лесов,

Стоял поникшей хаты кров,

Густыми соснами венчанный.

В течении медленном река

Вблизи плетень из тростника

Волною сонной омывала

И вкруг него едва журчала

При лёгком шуме ветерка…

Обращают на себя внимание появляющиеся в этой песне поэмы «деревенские» обороты речи: «знай наших», «но полно, я болтаю вздор»… В лирических отступлениях узнаются характерные мысли автора «Деревни»:

Печальной истины поэт,

Зачем я должен для потомства

Порок и злобу обнажать

И тайны козни вероломства

В правдивых песнях обличать?

Можно предположить, что с пребыванием в Михайловском связана шуточная остроумная баллада «Русалка», действие которой происходит «над озером, в густых дубравах», и небольшое стихотворение «Уединение»:

Блажен, кто в отдалённой сени,

Вдали взыскательных невежд,

Дни делит меж трудов и лени[74],

Воспоминаний и надежд;

Кому судьба друзей послала,

Кто скрыт, по милости творца,

От усыпителя глупца,

От пробудителя нахала.

Летние дни 1819 года, проведённые в псковской деревне, помнились Пушкину и тогда, когда он был за многие сотни вёрст от неё, и воспоминания эти так или иначе отразились во многих его произведениях, особенно в «Евгении Онегине».

Пушкин уехал из Михайловского 12 августа.

Ровно месяц провел он в деревне. Месяц этот был плодотворным — обогатил его новыми жизненными наблюдениями, открыл новые горизонты его поэзии.