Духовное сословие

Жизнь духовенства и его «управленческие» проблемы для многих остаются сокрытыми, хотя пишут на эту тему немало. Иногда «широкая публика» воспринимает архиереев, священников, диаконов как мир, отделенный от обычной реальности, и решает, что всем этим «людям в черном» лучше самим заниматься собственными проблемами. Иногда и сами члены клира и иерархи говорят: «Зачем выносить сор из избы». Однако при этом мало кто вспоминает, что вообще-то сор в избе – дело ненормальное. Да и члены Церкви – православные миряне, то есть большинство российского общества – имеют основания не только знать, что происходит в «клерикальном» кругу, но и влиять на происходящее.

При всех трудностях, описанных чуть выше, пастырь и паства находят друг друга. Житель большого города уж точно найдет священника, который лучшим образом ответит на его запросы, – главное, чтобы при этом не проявлялось угодливой мягкости по отношению к грехам, которая не помогает человеку, а губит его. Священнику и прихожанам обычно вместе хорошо, как бы это иногда ни оспаривали.

Недавно в одной статье я прочел, что было чудесное явление старцу Паисию Святогорцу – ему явилась мученица Евфимия. И она сказала, что если бы она знала, что ожидает ее в вечности и какое это блаженство – пребывание с Богом, то она была бы готова терпеть мучения всю земную жизнь. Ибо по сравнению с тем, что даровал ей Бог, эти мучения – ничто.

Наши страдания, даже серьезные – не случайны. Это не проявление того, что якобы Бог совершает нечто злое. Потому что, когда через страдания, через отсутствие самоуспокоенности Бог ведет нас в Небесное Царство – это на самом деле добро. И пусть некоторые люди говорят, что любое страдание, любой дискомфорт житейский есть зло. Господь знает: когда это приводит человека к Небесному Царству, это благо. Бог не может ни благоволить, ни попустить ничего по-настоящему злого. Он видит нашу свободу и нечасто преграждает людям путь к сотворению зла, потому что иначе люди не были бы свободными и не могли бы быть с Богом потом. Но Бог понимает, видит и дает возможность спасенным потом понять – в Царстве Небесном, кто его достигнет, – что и страдание, и неудобство, и даже мучение были благом, если привели человека к мысли о том, что ему нужно изменить свою жизнь так, чтобы достигнуть Божия Царства.

Из проповеди, произнесенной в храме святителя Николая на Трех Горах 2 ноября 2014 г.

Чуть сложнее строятся отношения между самими пастырями. Еще в советское время (а тем более, полагаю, до революции) в приходах, где служило несколько священников, между настоятелем и другими его собратьями особой разницы не было. Одинаковое образование, одинаковое материальное положение, одинаковый быт… Выделялись скорее те, кто преподавал в духовных академиях и семинариях, имел какие-то научные труды. Таких держали «на особом положении», да и зарплата в духовных школах была ощутимая. Начиная с 90-х годов власть настоятеля существенно усилилась. После «низложения» старост в руках у него оказались приходские средства и административные полномочия. Постепенно составлять график богослужений и отпусков многие настоятели стали без малейшего советования с остальными священниками, а тем более с диаконами. Рядовых клириков один православный блогер называет «попо-лошадушками» – они несут на себе всю черновую работу, будучи практически бесправными и часто даже не имея официального статуса штатных священнослужителей в том или ином приходе. Не понравится такой человек, заболеет, начнет спорить – выгонят без малейшего сожаления и потом никак о нем не позаботятся. На этом фоне настоятель, иногда очень юный, часто живет гораздо более обеспеченно, чем рядовой клирик, даже более заслуженный. Преподавание же в духовной школе часто не дает почти ничего – ни в смысле средств к существованию, ни в смысле церковного статуса. Одним моим знакомым – причем никаким не богатеям, а людям весьма среднего достатка, – как-то делали дома ремонт. Пришел рабочий, демонтировал окно и попросил 400 рублей.

– Вы представляете, – говорят мне эти люди за трапезой в храме, – 400 рублей! За целый час работы! Даже нелегалы бы больше взяли! И кому у нас в Москве еще могут заплатить всего 400 рублей в час?

– Мне, например, – опровергаю я их «знание жизни». – И даже за полтора часа – за «пару» в Свято-Тихоновском университете.

Очень велика разница между священником, служащим в крупном городе и в провинции, особенно в деревне. Настоятель иного московского храма, по слухам, может в личных целях ворочать миллионами. Сельский батюшка – получать две-три тысячи рублей, дрова и провиант, да вдобавок кормиться с огорода. Никаких механизмов «выравнивания» ситуации в Церкви не существует: платит священнику не епархия и не центральный бюджет, а приход. Если он нищий, то нищий и священник (впрочем, некоторым удается найти «спонсоров»). Архиереи, которые подкидывают небольшие суммы бедным общинам или хотя бы освобождают их от епархиальных сборов, считаются чуть ли не святыми. Случаи же финансовой помощи центра регионам мне неизвестны, за исключением некоторых политически важных «точек» в дальнем зарубежье, а в советское время – десятков приходов в диаспоре, а также в прибалтийских республиках, где храмы при СССР не закрывались, но ходить в них было почти некому.

В «бытовой» православной среде – греческой, русской, другой – весьма распространено представление о нормах нашей веры и нравственности как о чем-то условно-обязательном. Лучше всего такое отношение выразил один знакомый журналист: «В Православии ничего нельзя, но все можно». De facto такое отношение к Евангелию, уставу, канонам, нравственным правилам, церковным решениям и установлениям давно проникло во многие приходы и даже монастыри. И это никакая не «икономия», никакое не снисхождение к человеческой немощи ради милосердия и пастырской пользы. Это обычное равнодушие, причем подчас агрессивное и наглое. Не случайно против такого отношения к нормам веры периодически возникает протест, подвигающий людей на распри и даже толкающий их в расколы и секты.

В самом деле, если мы заявляем, что живем по Евангелию, по отцам, по канонам, по уставам, – неужели это пустой звук и лицемерие, неужели можно жить иначе? Этот вопрос задавали и задают себе лучшие, наиболее искренние и наиболее верующие люди в Православной Церкви. Вовсе не только неофиты. И отвечать на этот вопрос Церкви надо, даже если он задается запальчиво и резко. Надо, чтобы люди не теряли своей веры и своего горения. И пусть некоторые используют ригоризм в личных низменных целях. Пусть многие готовы ради буквы пожертвовать человеком, изгнать его из Церкви или лишить возможности войти в нее. Таким людям как раз и нужно напоминать Евангелие, отцов, каноны, которые так много и так сильно говорят о любви – собственно, о ней-то они и говорят в первую очередь. И в то же время совершенно необходимо приближать нашу жизнь к нашим извечным нормам и к нашим идеалам – пусть постепенно, пусть с поправкой на немощь и скудость современного человека, но делать это необходимо. Впрочем, это уже и делается вопреки тем, кто двадцать-сорок лет назад говорил, что нынешний мир не примет «нереформированного» Православия.

Из книги «Лоскутки-2», 2009 г.

Сегодня бедствуют храмы не только русской провинции (особенно Северо-Запада), но и некоторых стран «нового зарубежья». Посещая епархию в Душанбе, я увидел картину почти советского образца: священников на сотни километров единицы, поют и читают за службами несколько женщин, единственный в небольшом соборе пономарь явно ненадежен, архиерей – человек с московским воспитанием и педагогическим прошлым – делает все сам, ну да еще сестра, приехавшая из Москвы, помогает. Единственное, чем я мог тогда помочь, – попробовать выбить российские «внешнеполитические» деньги. Но и эта инициатива была «зажевана» Патриаршей канцелярией – дескать, смета была недостаточно «проработана», а для ее детализации у епархии или у возглавляемого мной отдела не было ни денег, ни бесплатных специалистов. Понятно, что сама Церковь не дала бедной епархии ни копейки.

Имущественное и социальное расслоение духовенства, увы, стимулирует церковный карьеризм. Рядовые священники стремятся в настоятели – пусть даже строящихся храмов. Это дает новую степень пастырской свободы и возможность самостоятельно управляться с финансами и администрацией. Некоторые стремятся в епархиальные чиновники. Материального положения такой статус обычно не улучшает, однако он позволяет находиться на виду у начальства, а иногда и готовить выгодные для себя кадровые решения. Поработал года три начальником одного из епархиальных отделов, помог кому-то в делах, получил влиятельных союзников, а то и светских ходатаев – глядишь, и назначили тебя на «хлебное» место.

* * *

И вот тут мы подходим к одной из самых больных проблем церковного управления. Назначение на должность настоятеля или обычного штатного клирика, епархиального чиновника или благочинного (главы церковной структуры районного уровня) происходит единоличным решением епископа – главы епархии. Канонически это совершенно обоснованно – у епископа в местной церкви вся полнота власти, и отменить его решение не могут ни Патриарх, ни Синод. Однако правильно распорядиться такой властью могут только люди с крепким церковным воспитанием, желательно полученным в синодальном аппарате, духовной академии или крупном монастыре. Именно в таких местах в дореволюционное и советское время специально, хотя и неформально, готовили кандидатов в епископы. Сегодня многие новопоставленные архиереи такого воспитания лишены, поскольку во избежание лишних проблем Патриарх и Синод подчас отбирают кандидатов бесхитростных, безыдейных, практически ориентированных – однако именно поэтому начинает воспроизводиться худшая провинциальная практика. Другой эти архиереи по-настоящему и не знают.

Очень часто назначение настоятелей и штатных священников производится без малейших консультаций с общиной – и речь идет о незнакомых для нее людях. Похоже, многие архиереи считают: главное – восстановить или построить храм. И поэтому человек с «менеджерской» хваткой получает преимущество перед теми, кто способен прежде всего к духовной работе над собой и к пастырской работе с прихожанами. Если речь идет о новообразованном приходе строящегося храма – это еще полбеды. Но когда убирают пожилого, но вполне дееспособного священника, к которому все привыкли, и взамен ставят молодого карьериста, думающего только о стройке и доходах, в душах многих людей возникают обида и непонимание. Подчеркну: речь обычно идет о человеке, совершенно прихожанам незнакомом. Очень часто – об одном из «любимчиков» архиерея, входящем в круг епархиальных сотрудников или в личное окружение. В древней Церкви такое было немыслимо: священники и епископы «росли» в своих общинах, а потому еще до рукоположения люди знали плюсы и минусы этих людей. В дореволюционной России пастырь часто служил всю жизнь на одном приходе, а потом его сменял один из сыновей или зять (отсюда выражение «невеста без места» – то есть поповна, женившись на которой, молодой человек не получал приход по наследству).

Убежден, что при всей каноничности епископской власти советоваться с общиной при назначении священника надо. И уж точно не следует делать что-то помимо ее воли. А лучше всего – назначать тех, кого она сама подготовила в диаконы, священники, настоятели. В большинстве крупных городских общин такие кандидаты найдутся, и получить богословское образование, если надо, для них не будет непреодолимым подвигом. Если же кандидатов нет, их можно найти в соседних приходах, и качества этих людей также будут хорошо известны. Совсем же «внешним» кандидатам лучше бы сначала поработать на временной основе в общине, куда они будут назначаться.

Считаем в корне неправильной ситуацию, в которой христианские общины – епархиальные и приходские – лишены в Русской Православной Церкви возможности участвовать в избрании своих духовных руководителей. Предлагаем следующее.

1. Кандидаты в настоятели, пресвитеры и диаконы конкретной приходской общины должны предлагаться именно этой общиной. Если кандидатов нет – то соседними общинами, в крайнем случае – епархией. Кандидатура должна избираться на приходском собрании, открытом для участия любого православного христианина – местного жителя. Члены собрания могут исключить из участия в нем группы, не имеющие отношения к общине. Правящий епископ должен иметь право отвода кандидата – однако исключительно на основании канонических препятствий или по причине недостатка знаний. Соответствующие аргументы (например, результаты экзамена) епископ должен лично представлять приходскому собранию.

Отстранение священнослужителя от служения или его перевод из общины должны происходить по его собственному желанию или строго по каноническим основаниям, после обсуждения вопроса на приходском собрании.

2. Кандидаты в правящие или викарные архиереи конкретной епархии должны предлагаться только ее епархиальным собранием с участием всего клира, а также двух мирян от каждой общины. После избрания Синод обязан утвердить это избрание или сделать отвод кандидата на строго канонических основаниях, представленных епархиальному собранию и, через публикацию, всей Церкви.

Отстранение епископа от служения или его перевод из епархии должны происходить по его собственному желанию или строго по каноническим основаниям, после обсуждения вопроса на епархиальном собрании.

Понимаем, что предлагаемая система имеет свои слабые места и может быть использована недобросовестными людьми. Однако во многих местах она работает. Даст Бог, будет работать и в среде нашего верующего народа, не доверять которому нет оснований. Нынешняя же система – гораздо хуже, о чем свидетельствуют трагедии многих пастырей и общин. Пусть дорогу осилит идущий – с Божией помощью.

Предлагаем общецерковное обсуждение данной инициативы.

Петиция, опубликованная протоиереем Всеволодом Чаплиным на сайте Change.org в январе 2016 г.

Да, есть опасность «застоя» в приходах при пожилом настоятеле. Да, священнические династии иногда вырождаются или просто слишком прикипают к одному месту, воспринимая его как свою вечную и неприкосновенную вотчину. Да, подчас пастырю нужно менять место служения, чтобы духовно не уснуть. Но совет с общиной и рассмотрение ее кандидатов на служение скорее пойдут на пользу, чем повредят. Тем более что люди обычно чувствуют, когда в приходе, в сравнении с соседними, становится «душновато», и сами ищут перемен. К тому же инициативных людей сейчас в каждом месте немало.

Почему, кстати, архиереи так заботятся о количестве построенных и восстановленных храмов, отдавая предпочтение священникам-«менеджерам»? Да потому, что и их работа подчас оценивается по количеству приходов, особенно новооткрытых. Но в долгосрочной перспективе будущее епархии будет зависеть от того, насколько люди – и священники, и миряне – смогут в этих приходах встречаться с Богом и друг с другом. Если все внимание будет уделено «стройке», количественным показателям и формальной отчетности, храмы могут оказаться пустыми – даже в перенаселенных городских районах, – а прихожане будут искать пастырского руководства в Интернете, а то и в сектах.

Кстати, епархиями тоже не должны руководить «чужаки» – по крайней мере, в местах, где есть свои кандидаты в епископы. Перевести достойного архиерея на лучшее место иногда можно, но тоже сначала спросив «местную церковь», готова ли она принять его. Но еще проще и честнее попросить ее предложить достойнейшего, когда предыдущий епископ скончается или впадет в старческую немощь. И опять-таки лучшим архиереем будет не «менеджер», а известный в регионе духовник, настоятель монастыря или храма. Все-таки главное для епископа – не работа «суперпрораба», не хорошие отношения с церковным и светским начальством, не успешное «администрирование», а духовный авторитет, способность управлять при помощи мудрого слова, а не угроз и не постоянного «тасования колоды» духовенства. Да, архиереем, пользующимся любовью и уважением в народе, труднее командовать из центра. Он наверняка будет иметь «свое суждение» по многим общецерковным вопросам. Но для устойчивости всего православного организма лучше иметь побольше таких епископов и поменьше – чистых управленцев, к тому же мечтающих поскорее перебраться в более престижный и денежный регион.

Люди самостоятельные и самодостаточные – вообще более надежные. Что среди священников, что среди архиереев. Пусть ими и непросто руководить. Сегодня – как и в древние времена – христиане идут к Богу вслед за учителем, за его личным примером, который действует лучше, чем сотни книг и телепроповедей. Когда так происходит, это нужно ценить, не пытаясь выстроить всю христианскую жизнь по какой-либо схеме в рамках епархии или всей Церкви. В моменты трудностей естественно выросшие лидеры православных общин станут лучшей опорой Церкви, а вот «менеджеры» и искатели карьеры быстро разбегутся или сломаются. История гонений и расколов ХХ века это прекрасно показала.

Кстати, об искателях карьеры. Некоторые из них пытаются – и порой небезуспешно – использовать деньги. Грех симонии, то есть покупки церковных должностей, не изжит у нас с советского времени. Из этих же времен родом и другая проблема: попытки использования светских властей. В начале девяностых было много шума вокруг темы «сотрудничества» священнослужителей с КГБ. Рассказывали, что иерархи были чуть ли не генералами, а благочинные – полковниками. В ответ Синодом была создана специальная церковная комиссия во главе с молодым тогда епископом Александром (Могилевым), ныне митрополитом Астанайским. К сожалению, выводы комиссии никогда не были обнародованы.

Однако я убежден, что скрывать в большинстве случаев было особо нечего. Никаких генералов и полковников среди духовенства не было – этого не позволяли установки самого КГБ и советского партийно-государственного руководства. Сам же по себе контакт с советской властью, в том числе с «органами», никаким грехом я не считаю, как и контакт с властью иноверной, положим, в Османской империи, или с властью агрессивно-секулярной, как в нынешней Франции. И та и другая – по сути антихристианские. Но и представителям такой власти можно говорить о нуждах Церкви, а может быть, и о вере. С любой властью, кроме совсем уж богоборческой, могут найтись общие заботы и общие дела. И в этом нет ничего дурного – даже если в записи разговоров тот или иной священник проходит под кодовым названием «агент Михайлов» или, положим, «зимми (христианин, находящийся под шариатской властью, платящий ей дань и в чем-то перед ней отчитывающийся) Владимир».

Совсем другое дело – использование связей с власть имущими для «продвижения» себя и «утопления» ближнего. Для доносов, наветов, клеветы. По большому счету, все равно, какую власть для этого использовали – советскую в лице КГБ и Совета по делам религий, нынешнюю российскую или украинскую, западную или какую угодно еще. До сих пор многие священники и архиереи обивают пороги разных учреждений и просиживают долгие часы за обедами-ужинами, чтобы убедить чиновников, богатеев и «силовиков» в том, что они самые лучшие на свете, а вот их «конкуренты» – сплошь рвачи, развратники, сумасшедшие и враги народа. Слава Богу, советское время хорошо научило наиболее дальновидных церковных руководителей не слушать кадровых рекомендаций «сильных мира сего». Иначе Церковь очень скоро стала бы продолжением той борьбы и тех интриг, которые свойственны миру политической и экономической конкуренции – «миру сему», который, по слову новозаветного Писания, «лежит во зле» (1 Ин. 5, 19).

Кто станет клириком или епископом, должны решать в самой Церкви, но только не на основе субъективно понимаемой «целесообразности», личных предпочтений архиерея либо Патриарха, рекомендаций церковной бюрократии, а на основе ясных критериев и с учетом воли тех людей, среди которых будет служить пастырь или архипастырь. Конечно, при выборах в приходах кандидатов в священники, а в епархиях – кандидатов в архиереи также может возникнуть опасность манипуляций со стороны чиновников, политиков, бизнеса. Но современная деловая культура знает много способов такой манипуляции избежать.

Ждать появления «идеальных» христиан надо будет не два-три поколения – вечно. Во всех «древнеидеальных» странах, включая православные империи, регулярное и добровольное участие в церковных таинствах принимало меньшинство. Сегодня, по данным социологов, среди православных жителей России это все-таки не 3–5 %, как утверждают некоторые скептики. 21 % из них причащаются раз в год и чаще, 30 % – реже раза в год. Мои многолетние наблюдения подтверждают реалистичность приведенных цифр. Такова же картина среди православных на Западе, что не мешает им избирать священников. До революции причащалось по своей воле примерно столько же людей, а знаний о вере у них было едва ли меньше, чем у наших современников, однако в начале ХХ века эти люди избрали в епископы лучших из новомучеников. Вводить же образовательный, а тем более денежный ценз – просто дискриминация. Если не начинать избирать священников и епископов хотя бы в крупных городах, ответственный прихожанин не родится никогда. <…>

Приглашать надо всех. Постоянных прихожан за службой с амвона, и они придут, вне зависимости от «территориального» фактора. Ну и местных жителей – тоже всех, включая «захожан». Все-таки они прежде всего придут в ближайший храм на крещение, венчание, исповедь, даже если не ходят в церковь постоянно. Им не все равно, кто у них служит. <…> Увы, я не знаю практически ни одного случая, когда архиерей менял бы свое решение об отстранении клирика и вернул бы его назад после «протестов и жалоб прихожан». В случае неприемлемого для людей нового назначения решение иногда пересматривают, но это практически никогда не делается именно на основании мнения мирян. Это мнение де-факто объявляют несущественным. Поэтому и должны быть гарантии его учета.

Из публикации в блоге «Православная политика» 11 марта 2016 г.

Очень болезненная тема – реальные и декларируемые причины отстранения от служения священника или епископа. С «законным» отстранением все ясно – есть канонические нормы. Правда, если применять их строго, можно отстранить почти любого. А иногда остаются служить люди, явно и грубо их нарушившие – священники, женившиеся после рукоположения, ростовщики, те, кто публично молился и даже служил с еретиками, святотатцы (то есть лица, совершившие в Церкви хищение), и так далее. Когда правило применяется по всей строгости, а когда не применяется никак, решает епископ. Впрочем, за последние десятилетия появились церковные суды – епархиальные и центральный. Это очень помогло наведению порядка. Сегодня священник, которого хотят наказать, может попытаться отстоять свою правоту, потребовав ясно сформулировать обвинение и привести доказательства. Может он и апеллировать в высшую инстанцию – общецерковный суд, который нередко становится на сторону клирика, отменяя решение архиерея. Однако епархиальные суды пока очень внимательно прислушиваются к голосу главы епархии, а общецерковный суд – к голосу Патриарха, который, кстати, утверждает его решения. Ни разу этот суд не принял решение, которого тот бы, по определению, не одобрил. Заявления же против него самого остаются вообще без ответа – более того, москвича Валерия Сутормина, который одно из таких заявлений подал, отчислили из семинарии.

Лет десять назад в одной епархиальной приемной встретил средних лет дамочку, буквально пышущую злобой. Несмотря на то что человек я там был посторонний, она набросилась на меня с жалобами на своего настоятеля:

– У нас в приходе революционная ситуация. Верхи прогнили, низы скоро возьмутся за топор. Не уберут настоятеля – все перевернем, все вверх тормашками поставим! До Патриарха дойдем!

– А как революцию-то делать будете? – пытаюсь я обратить дело в шутку. – Как в семнадцатом?

– Да Ленин с нами и близко не стоял! Такое устроим – никому мало не покажется!

– Да что ваш настоятель натворил-то?

– Агрессивный он. И смирения маловато…

Из книги «Лоскутки-2», 2009 г.

Проблема, впрочем, еще и в том, что церковные суды обычно рассматривают дела, касающиеся канонических наказаний – отлучения от Церкви, извержения из сана, запрещения в служении (то есть лишения священника права совершать таинства и богослужения на некий срок или «до раскаяния»). А вот что происходит в случае отстранения священника от прихода, а епископа – от управления епархией? Или увольнения профессора, преподавателя, церковного старосты, синодального чиновника? Каноническая процедура для этого формально не нужна, церковный суд – тоже. Решили епископ или Синод (в случае архиерея), причем без обсуждения вопроса с «предметом» рассмотрения – и все тут. Апеллировать некуда, суд может сказать: «Это не наш вопрос, мы применяем каноны и налагаем положенные по ним наказания» (они были перечислены чуть выше). В светский суд не обратишься – это запрещено одним из канонов, говорящим: «Если некоторый клирик имеет судное дело с другим клириком, да не оставляет своего епископа и да не прибегает к светским судилищам» (9-е правило IV Вселенского Собора). В случае суда клирика с епископом это же правило предлагает обращаться к «областному собору» или высшим церковным властям. И, кстати, в случае нарушения этого канона возникает самостоятельное основание для церковного суда и канонических мер. В итоге епископ или Синод могут принимать жесткие кадровые решения, исходя, например, из «церковной целесообразности» – и чувствовать себя при этом спокойно. Жаловаться практически некому – многие письма на имя Патриарха остаются без аргументированной реакции, а их авторам предлагают обращаться к тем, на кого они жалуются. Формально все правильно: отменить кадровое решение архиерея Патриарх не вправе. Доказывать «нецелесообразность целесообразности» тоже почти бессмысленно: это вам не дело о краже, каждый волен трактовать общий термин как хочет.

К сожалению, эта «железобетонная» система может быть побеждена только открытыми протестами, требованием рассмотрения любой канонически обоснованной жалобы и любого заявления в церковный суд, а также адресованного всем православным людям обличения тех, кто в рассмотрении жалоб и исков отказывает. Такое обличение вполне легитимно – после обличения приватного, письменного или устного, а затем после вовлечения в спор еще двух-трех человек. Именно так поступать велит Сам Христос, сказавший: «Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего; если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово; если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь» (Мф. 18, 15–17). Надеюсь, что включение этой евангельской «процедуры» – не за горами.

* * *

Поколения духовенства стремительно меняются. Священников, успевших послужить в советское время, нынче от силы процентов пятнадцать, да и те по большей части находятся за штатом – на мизерной пенсии, иногда с возможностью «подработать» в приходе – или на «почетных» должностях. Энтузиасты восьмидесятых и девяностых – интеллигенты и прочие «разночинцы», которые пришли в Церковь с горящими глазами и стали главными моторами ее возрождения за последние 25 лет, – сейчас уже разменяли шестой, седьмой, а кто и восьмой десяток. Как уже приходилось писать, многие из этой генерации навсегда ушли в долины разочарований и новых поисков.

Кто-то из священнослужителей чуть более молодого поколения – те, кому сейчас 40 лет, – погрузился в обыденщину и больше ни о чем не помышляет. Прежде всего это касается потомственных клириков и тех, кто перебрался из провинции в большие города. Как-то я был на дружеской вечеринке священников именно этого круга. Ожидал, как водится, массы вопросов о церковных сплетнях и интригах, ну а потом – «разговоров о высоком». Увы… Не говорили даже о приходских стройках и об отношениях с начальством. Только о семье, быте, болезнях, машинах и спорте. О Боге не вспомнили ни разу, о Церкви – по касательной. Все это очень плохие симптомы. Примерно так же вели себя партийные функционеры 80-х годов.

Среди молодого духовенства – особенно выпускников лучших семинарий, таких как Сретенская, Московская, Перервинская, а также Свято-Тихоновского университета – снова много идеалистов в лучшем смысле этого слова. Большинство выросло в верующих семьях, воспитывалось у хороших духовников, прошло через воскресные школы и приходскую работу. Познания у них – на уровне лучших сотрудников синодальных учреждений 80-х и 90-х годов. Чего, может быть, не хватает – так это устойчивости к жизненным трудностям и грубым реалиям испорченного грехом мира, в том числе церковного. Священники с советской или ранней постсоветской закалкой были и остаются внутренне гораздо более сильными. Попадая из родной общины, где человек рос, в новый приход, где все по-другому (хотя и не обязательно все хуже), молодой священник «выделки» последнего десятилетия часто теряется, уходит в себя или начинает по-мелкому бунтовать, не предлагая реального плана перемен и не добиваясь их. Многие в лучшем случае способны на анонимное ворчание в соцсетях – большего боятся.

Перестает быть секретом и снижение числа людей, желающих быть священниками. Крупнейшие и лучшие семинарии – например, Московская – еле набирают достаточное количество поступивших, и то за счет украинцев и молдаван. Отсеивают только случайных людей, душевнобольных или уж совсем полных неучей. В провинциальных семинариях набор на первый курс десяти человек считается успехом. Отнюдь не все выпускники принимают сан – и при рукоположении у епископа часто не остается выбора. Вот какие слова, очень похожие на правду, приписывают в Интернете анонимному митрополиту: «К вам приходят 10 семинаристов на рукоположение, 9 из которых умеют только коверкать церковнославянский текст невнятным шипением и махать кадилом. И лишь десятый преисполнен великих идей. Что вы будете делать? Посвятите одного и отвергнете девятерых? Но у нас и так кризис призвания к священству. А если вы посвятите в сан всех десятерых, то ладу в епархии не будет. Интеллектуал вызовет неприязнь в клире, клир настроит против него как против «еретика-модерниста» свою паству, в итоге – будет отторжение от интеллектуала. Вот и придется вам сказать «пламенеющему юноше»: «Ты пойди, поработай мирянином в Церкви под началом священства, поостынь, а там посмотрим».

С какого-то момента своего служения священник почти полностью перестает сталкиваться с критикой. Хороший батюшка, хороший, а если и сделал что-то неправильно – так это он не сам, его обманули, «подставили»… Наша церковная среда подчас слишком убаюкивает, не дает посмотреть на себя со стороны, усомниться в своей «всегдашней правоте». Kак знать, может быть, иногда и полезны для нашего смирения и для нашей самокритики выпады атеистов, разные критические статьи – пусть даже несправедливые. Все-таки священник, сталкивающийся со враждебным «миром», подчас оказывается гораздо более духовно здоровым, чем тот, кто общается исключительно с прихожанами и собратьями по служению.

Из книги «Лоскутки-2», 2009 г.

У некоторых нынешних молодых клириков нет прочной приверженности тому жизненному выбору, который они вроде как сделали. Рос человек в верующей семье, посоветовали поступить в семинарию – ну и поступил, в двадцать с небольшим лет рукоположили – ну и ладно. Такой невыстраданный, полуосознанный и не совсем «свой» выбор часто оказывается непрочным. Вот и встречаешь иногда в самых неожиданных контекстах совершенно светских молодых людей, которые вдруг да обмолвятся: «а я в семинарии учился», «а я бывший иеромонах»… Словно поувлекался человек играми в орков или гоблинов, а потом надоело. Слава Богу, большинство молодых священников не такие. Надеюсь, что новое поколение духовенства – довольно образованное не в случае единиц, а en masse, и гораздо менее пуганое – преодолеет «болезни роста», получит жизненный и пастырский опыт, сорганизуется и заявит о себе, в том числе перед лицом «начальства».

Несколько особый, но показательный случай – молодые церковные «аппаратчики». Отношение к церковной деятельности у них сильно отличается от нашего настроя в восьмидесятые и девяностые. Тогда попасть на работу в синодальное учреждение было весьма непросто – особенно если ты не из церковной, да и еще и «заметной» семьи. Говорили мы друг с другом в основном о будущем Церкви и страны. Сейчас многие сотрудники – в том числе выпускники академий и семинарий – говорят в основном о деньгах и о том, как бы получше устроиться на светскую работу. Многие, не особо это скрывая, подрабатывают в коммерческих компаниях, в лучшем случае – в околоцерковных фондах. Потом уходят туда «насовсем» или устраиваются в госучреждения, где их после довольно хорошей церковно-бюрократической выучки охотно принимают. Из отдела, который я возглавлял, в высшие органы госвласти ушла целая обойма сотрудников. Один тамошний начальник как-то мне сказал:

– От вас такие корифеи пришли… Даже по-русски писать учить не надо.

– Вы думаете? – процедил я. – А мне казалось, что можно было еще учить и учить, обормотов-то этих…

Причина кадровой текучки – конечно, прежде всего в низких зарплатах на фоне очень высокой загруженности и сложности работы. Надо организовывать мероприятия, принимать людей, в том числе «тяжелых», составлять тексты самого разного уровня сложности – от справок и ответов на письма до тезисов выступлений Патриарха. При этом в коридорах, а то и в чатах постоянно говорится:

– И зачем я так ишачу за тридцать тысяч… И без социального пакета… Вон, Пашка уже в банке, а Денис на Старой площади…

* * *

Сейчас кризис и массовые увольнения в мирской среде несколько остудили «эскапистский» пыл. Но это, как говорится, не навсегда. К тому же материальные причины недовольства – не единственные. Часто руководители в священническом или архиерейском сане – в том числе попавшие на свои должности достаточно случайно, благодаря личным симпатиям, – очень быстро начинают мнить себя поставленными от Бога харизматиками, обладающими данными свыше уникальными качествами, в том числе компетентностью в любой профессиональной сфере. Такие люди довольно быстро перестают что-либо делать сами, но очень любят учить: редактора – править тексты, бухгалтера – считать, юриста – толковать законы, строителя – класть кирпичи, реставратора – промывать живопись… Могут и нахамить потомственному интеллигенту, и потребовать от исполнителя сделать что-то безнравственное или незаконное – а самим остаться «чистенькими». Все это, конечно, не добавляет престижа церковной работе. Многие, оставляя ее, теряют и веру или просто прекращают ходить в храм. Чуть лучше ситуация в церковных вузах – там «начальствующие» все-таки обычно обладают хотя бы достаточным образовательным уровнем.

В общем, те части церковного организма, где требуются высокие интеллектуальные и деловые качества, могут пережить самый серьезный кризис. Люди там требуются «штучные», их надо воспитывать, за них надо бороться, а не разбрасываться ими, заменяя случайными «штрейкбрехерами» или совсем зеленой молодежью, которая тоже уйдет, набравшись опыта, как отрицательного, лежащего тяжким грузом на сердце, так и положительного, который пригодится на новой, уже светской работе. Ну и, конечно, про материальный фактор и социальные гарантии забывать никак нельзя. Иначе в синодальных учреждениях, епархиях и духовных школах работать на полную ставку останутся почти одни монахи, монахини и… совсем молодые романтики, чьего задора будет хватать максимум на пять-семь лет. А ведь Церкви очень нужны грамотные и работящие труженики. Один такой может принести больше пользы, чем сотня наглых глупцов и уж тем более чем сотня миллионов рублей, положенных в банк под проценты. Вложи эти деньги в перспективных людей – и они окупятся сторицей.

Урок на будущее

Главное в Церкви, после Бога, – это люди. Пожилые и молодые, простые и «трудные», богатые и бедные. Священники и миряне, монахи и монахини, архиереи и разнорабочие, преподаватели и студенты. И перед Богом важен каждый человек – будь он Патриархом, Президентом или старушкой, чистящей подсвечники. О каждом надо заботиться – ведь каждого любит Господь, волю Которого мы должны исполнять. За каждого нами отвергнутого, забытого, обиженного, ушедшего по нашей вине из Церкви – мы перед Богом ответим. И об этом нужно всегда помнить. Ключ к разрешению всех проблем «духовного сословия» и вообще межчеловеческих проблем в Церкви – это наша способность спросить себя: «А готов ли ты с этим человеком провести… вечность – в Царстве Небесном»?