Юрий Сергеевич Жеребков

В первой половине 20-х годов XX века Берлин был столицей русской эмиграции, здесь существовали десятки русских издательств, русские гимназии, театры, действовали различные эмигрантские организации. Но постепенно большинство русских покинуло Берлин. Тому виной была и «великая депрессия», особенно сильно ударившая по Германии, и политическая нестабильность. К моменту прихода к власти Гитлера в 1933 году «русского Берлина» уже не существовало. Но часть белой эмиграции в Германии все-таки осталось. В том числе и потому, что сочувствовала фашистам. Одного из таких русских фашистов звали Юрий Сергеевич Жеребков.

Жеребков был потомственным донским казаком, уже его прадед дослужился до звания войскового старшины. Его дед получил известность как один из героев последней русско-турецкой войны. Он сделал головокружительную для казачьего офицера карьеру. В начале Первой мировой войны генерал Жеребков вернулся на службу и в 1914 году стал императорским генерал-адъютантом и старшим в русской армии полным генералом от кавалерии. В начале марта 1917 года, в первые дни после Февральской революции, на митинге в Новочеркасске, столице Войска Донского, генерал Александр Герасимович Жеребков, которому тогда было 70 лет, сорвал с себя аксельбанты и погоны генерал-адъютанта, заявив о переходе на сторону революции. Отрезвление к генералу пришло довольно быстро. После прихода к власти большевиков он примкнул к белым, покинув Россию при эвакуации армии Деникина из Новороссийска в 1920-м. Два года спустя Жеребков умер в Нови Саде, что на территории современной Сербии. Нет никаких сомнений, что о судьбе своего сына Сергея он знал ещё с весны 1918 года, когда Сергей Жеребков, к тому времени войсковой старшина, то есть тоже генерал, находился в Ростове-на-Дону, где собирались офицеры, составившие потом костяк белой Добровольческой армии. Воспоминания о его страшной смерти сохранил один из лидеров ростовских меньшевиков Александр Самойлович Локерман, ставший её случайным свидетелем: «…Переодетый в штатское платье Жеребков шел по улице, когда кто-то узнал его. Подоспевший солдат ударом сабли перебил ему руку и вторым ударом ранил в лицо. Неистовствовавшая толпа сперва отдавала Жеребкову честь и иронически величала его «вашим превосходительством», а затем плевала ему в лицо, производила бесстыдные телодвижения и всяческие издевательства. Подоспевший увечный воин злобно и упорно начал бить несчастного костылем по свежераненному лицу. Пытаясь защититься от ударов, Жеребков взмахивал перебитой рукой, из которой фонтаном била кровь и отрубленная часть которой повисла и болталась на кожных покровах. Постепенно Жеребкова забили до смерти. Это если не единственный, то, во всяком случае, крайне редкий случай участия толпы в истязаниях. Обычно роль толпы сводилась к тому, что она кричала «ура» после расстрела, ликовала и даже танцевала вокруг трупов, глумилась над ними, не давала их убирать и т. д…Выступать на защиту убиваемых нельзя было. Толпа ревниво следила за теми, кто не выражал сочувствия избиению. Бабы чуть не подвергли самосуду интеллигентную девушку, с плачем убежавшую от картины издевательства над Жеребковым. Вслед ей кричали: «Эту тоже убить надо. Ишь плачет. Жалко ей буржуя»…»

Я прощу прощения у читателя за столь пространную цитату с описанием этого ужасного убийства. Но, может быть, это хоть в какой-то степени поможет понять мотивы поступков сына Сергея Жеребкова Юрия, которому в год убийства отца исполнилось десять лет, и меру его ненависти не только к большевистскому режиму, ноик народу, его принявшему.

В эмиграции жизнь Юрия Жеребкова складывалась несладко, он танцевал, выступал в варьете, гастролировал. С приходом Гитлера к власти стал активно сотрудничать с фашистами. Он входил в окружение генерала Бискупского, которого немцы поставили во главе организованной русской эмиграции в Германии. Василий Викторович Бискупский был оригинальной фигурой. Воевал в русско-японскую войну и в Первую мировую, был женат на знаменитой в начале XX века певице Анастасии Вяльцовой. Этот брак был тайным, а когда тайна раскрылась, Бискупский был вынужден оставить гвардию, где этот союз посчитали мезальянсом. В 1918 году он пошёл на службу к гетману Украины Скоропадскому, даже командовал войсками Центральной Рады в районе Одессы, где был быстро разбит отрядами Петлюры, а после того, как немцы покинули Украину, эмигрировал в Германию. Здесь Бискупский примкнул к крайне правым силам, стал членом нацистской партии. Существует версия, что после провала «пивного путча» в 1923 году на его мюнхенской квартире несколько дней прятался Гитлер. Вот такого влиятельного покровителя нашел себе Юрий Сергеевич. Кстати говоря, Кирилл Владимирович Романов с начала 20-х годов и до конца жизни поддерживал отношения с Бискупским, через него искал контакты с немецкими правыми. В середине 30-х, когда Бискупский был ненадолго арестован Гестапо по ложному обвинению в участии в заговоре против Гитлера, Кирилл даже написал письмо фюреру, в котором защищал генерала. Быстро освобождённый Бискупский навсегда остался ему за это благодарен. В последние месяцы войны Бискупский тяжело болел и умер вскоре после её окончания, что, скорее всего, избавило генерала от участи других генералов-коллаборационистов, выданных союзниками СССР.

В оккупированном немцами Париже Юрий Жеребков, член нацистской партии, возглавлял сначала Комитет взаимопомощи русских беженцев во Франции, а позднее — Управление по делам русских эмигрантов. Эти организации были созданы немцами для контроля за русскими эмигрантами силами выходцев из их среды. Под эгидой Комитета, а потом Управления действовало фашистское Объединение русской молодёжи и созданный по инициативе Жеребкова Театр русской драмы. Кроме того, Жеребков был редактором газеты «Парижский вестник», русскоязычного рупора оккупантов в столице Франции. Жеребков действовал по прямым указаниям немецких спецслужб, в частности Гестапо. 22 ноября 1941 года на собрании в Париже, куда были приглашены наиболее видные представители эмиграции, Жеребков произнес программную речь о её целях и задачах.

Нет оснований утверждать, что все его аргументы были приемлемы для белоэмигрантов, но настроения определённой части диаспоры, он, безусловно, выражал. Большую часть выступления Жеребков посвятил обоснованию своей политической и этической позиции: «…Вольные или невольные английские и советские агенты… стараются разжечь в эмиграции ложнопатриотические чувства и постоянно твердят некоторым простакам: «Как, неужели вы, русские люди, радуетесь победе немецкого оружия? Подумайте, немцы убивают миллионы русских солдат, разрушают города, течёт русская кровь!» Есть даже такие, к счастью, очень малочисленные, которые уверяют, что долг русских всеми силами поддерживать советскую армию, которая является русской армией, а Сталин — защитником национальных интересов. Тех же, кто с этим не соглашается, они обвиняют в измене Родине. Да, течёт русская кровь, гибнут русские жизни — но о них как-то меньше волновались, когда жидовское правительство в Москве уничтожало ежегодно еще большее количество людей. Неужели же жизнь в европейских странах заставила вас забыть все ужасы большевизма и то, чем является сам по себе большевизм? Вспомните миллионы жертв советского террора, сотни тысяч офицеров и солдат, десятки тысяч священнослужителей, десятки миллионов русских рабочих и крестьян, уничтоженных той властью, которую некоторые уже готовы были бы принять за национальную! Наконец, вспомните ту страшную июльскую ночь, когда в подвале Екатеринбургского дома, пролилась кровь Императора-Мученика и Царской семьи!! Ни один истинно русский человек не может признать убийц Царя, убийц миллионов русских людей — национальным русским правительством и советскую армию — русской».

Жеребков призывал эмигрантов отправиться в Россию, то есть пойти на службу немцам: «Патриот тот, кто, не ставя условий, идет переводчиком, врачом, инженером и рабочим, со стремлением помочь русскому народу забыть большевистское иго и изжить страшный марксистский яд, проникший ему в душу». Тех эмигрантов, которые предупреждали об истинных намерениях нацистов в отношении России, Жеребков охарактеризовал как агентов влияния Москвы и Лондона: «.Покамест Германское Правительство не объявит официально своего плана и решения, касающегося России, пока не скажет свое последнее слово Фюрер Адольф Хитлер, — всё является только предположением.». Жеребков признавал, что расчёт белой эмиграции на внутреннее разложение Красной Армии не оправдался: «Хорошо когда-то писал «Часовой»: «Поскольку советская армия будет биться за своих владык, русским людям с нею не по пути; поскольку эта армия пойдёт против этих владык, она немедленно станет русской армией». К сожалению, она бьётся за своих владык!» Видимо, исходя из этого, Жеребков так обосновал свое видение перспектив России после ожидаемого падения большевизма: «В интересах России, в интересах русского народа нужно, чтобы немцы сами или же при посредстве ими же руководимого русского правительства в течение ряда лет вели русский народ. Ибо после тех экспериментов, какие жидовский Коминтерн производил в течение четверти века над русскими, только немцы могут вывести их из полузвериного состояния». Высказав эту мысль, Жеребков нарушил белоэмигрантскую традицию связывать с ожидаемым поражением СССР надежду на восстановление независимой России.

Как человек, хорошо знакомый с идеологией и практикой нацизма, он готовил эмигрантов к тому, что после победы Германии в войне Россия надолго останется под немецкой оккупацией. В конце выступления Жеребков произнес панегирик в отношении нацистского лидера: «Адольф Хитлер — спаситель Европы и её культуры от жидовско-марксистских завоевателей, спаситель русского народа, войдёт в историю России как один из величайших ее героев».

По воспоминаниям Графа, первый раз на вилле «Кер Аргонид» Жеребков появился еще 2 декабря 1940 года. Он помог Владимиру Кирилловичу наладить отношения с местными немецкими властями, решал материальные проблемы Владимира и его маленького «двора». Например, организовал снабжение бензином и углём. Держался он подчеркнуто предупредительно, передавал приветы от своего покровителя Бискупского. По мнению Г.К. Графа, высказанному в воспоминаниях о его жизни в годы Второй мировой войны, опубликованных в России только сравнительно недавно (spbgasu.ru>upload…news…nrki…Ruskaya_migraciya.pdf), именно Жеребкову немцы поручили опекать Владимира, и именно он выступил инициатором ареста самого Георгия Карловича. Когда Граф вернулся в оккупированный Париж после 14 месяцев заключения, с ним произошла удивительная история. Его вызвали во французскую полицию, и беседовавший с ним полицейский рассказал ему о недостойном поведении русского великого князя Владимира Кирилловича, регулярно наезжающего в Париж и кутящего в самых лучших ресторанах в компании немцев и самых одиозных русских эмигрантов. Полицейский доверительно сказал Графу, что, конечно, Владимир Кириллович — гость Франции, а Франция оккупирована Германией. Но оккупация не будет длиться вечно. И просил как-то повлиять на великого князя. Видимо, даже французов — коллаборационистов коробило его поведение. Граф обещал поговорить с его дядей Андреем Владимировичем. Рассказ Георгия Карловича о парижских развлечениях Владимира Кирилловича в одном из послевоенных писем подтвердил и светлейший князь Владимир Андреевич Романовский-Красинский, сын великого князя Андрея Владимировича и балерины Матильды Кшесинской, двоюродный брат «императора Владимира III». Он писал, что Владимир Кириллович «приезжал в Париж, выезжал, веселился, как будто время мирное и нормальное. Якшался он, увы, чёрт знает с кем».