Последняя встреча

В те первые майские дни 1945 года, когда заканчивалась история операции «Березино», Александра Демьянова не было в Москве. Он получил от Судоплатова новое задание и накануне отъезда в последний раз побывал у Садовского в Новодевичьем монастыре.

Они не виделись почти год, с весны 1944-го, когда Демьянов последний раз принес Борису Александровичу деньги, выделенные НКВД из сумм, сброшенных для Шерхорна. Судоплатов был предусмотрителен, и Садовского периодически навещали. Не потому, что верили в возможность новых проверок деятельности «Престола». Немцам давно уже было не до этого. Чутьё Судоплатова подсказывало, что Садовской не все рассказал представителю Владимира Романова. Что-то ещё знал он о тайне, хранимой швейцарским сейфом. И Судоплатов ждал, когда наступит момент спросить его об этом. Поэтому и продолжали приходить к поэту то «старый друг» Сидоров, то другие агенты — «подпольщики». Говорили о надеждах на перелом в войне, о том, что организации «Престол» надо затаиться до лучших времен. Садовской по большей части молчал, разговоров почти не поддерживал. И вообще, после смерти жены он сильно сдал. За ним ухаживала сестра жены. Сдал не физически, куда уж больше, а эмоционально. Судя по всему, его уже мало что волновало. Сидоров как бы между делом упомянул, что Александр Петрович всё время на фронте, так как теперь служит в штабе Рокоссовского. Садовской попросил при случае передать от него привет. Но сам ни о чем не спрашивал.

В середине апреля 1945 года Сталин вызвал Судоплатова. Тот приготовился докладывать о том, какие новые данные добыты нашей разведкой по атомному проекту американцев. Ведь именно «атомный шпионаж» был теперь его главным делом. И действительно, речь шла именно об этом. Но в конце разговора Сталин неожиданно спросил:

— А как, товарищ Судоплатов, дела у вашего сотрудника, так хорошо поработавшего во время операции «Монастырь»? Его фамилия Демьянов?

— Так точно, товарищ Сталин. Мы все ещё продолжаем вести операцию «Березино» и он участвует в радиоигре с немцами.

— Предлагаю использовать его по-другому. Назовём эту новую операцию «Наследник». Демьянов и ваши люди должны отправиться в Австрию и арестовать Владимира Романова, выдающего себя за наследника русского престола. Он сейчас находится где-то в южной Германии и наверняка попытается уйти в Швейцарию. Нельзя упустить шанс окончательно обезглавить монархистов. А заодно узнать, что же там упрятали Романовы в швейцарских банках. И использовать на благо нашей страны.

Увидев Демьянова — первый раз в военной форме, с погонами капитана и орденом Красной Звезды на мундире — Садовской улыбнулся своей кривой улыбкой парализованного.

— Слава Богу, живы, Александр Петрович. Больших чинов и наград достигли. Примирились с победоносной советской властью?

— Рад вас видеть, Борис Александрович. Как вы поживаете? Пишете?

— Куда ж я денусь. Пока смогу, буду писать. Глядишь, когда-нибудь и найдётся на мои писания читатель.

И показывая, что визит человека, с которым он когда-то связывал столько надежд, обременителен для него, спросил:

— С чем пожаловали?

Демьянов помолчал. Он был почти уверен, что Садовской давно понял, какую роль ему пришлось исполнить во всей этой комедии. Но придётся доиграть её до конца.

— Да, Борис Александрович, времени у меня совсем немного. Сегодня же возвращаюсь на фронт. Я служу офицером связи в штабе Рокоссовского. Постоянно в разъездах. Сейчас вот из Вены и туда же возвращаюсь. Меня включили в группу, назначенную для установления контактов с французами. Часть западной Австрии будет оккупирована ими. В нашу группу включили несколько человек из НКВД (может, уже из МТБ, ведь в 1944 г. наркоматы преобразовали в министерства — ред). Люди серьёзные, из Москвы. За время работы в Генштабе я сдружился с весьма информированными, так сказать, товарищами. Один из них сообщил мне, что энкэвэдэшникам поручено арестовать Владимира Кирилловича Романова. Он сейчас находится где-то в Тироле, который будет центром французской зоны оккупации. Видимо, ищет способы перейти швейцарскую границу. Я хочу попытаться ему помочь. У меня есть один канал.

— И зачем вы всё это мне рассказываете?

— Что бы я мог ему помочь, необходимо, чтобы он мне поверил. Я, если позволите, буду ссылаться на вас. А если вы посвятите меня в подробности ваших переговоров с посланцем великого князя в 1942 году, это сильно облегчит мою задачу. Если вы, Борис Александрович, конечно, сочтете это возможным.

Кривая улыбка как будто застыла на лице Садовского. Демьянов старался смотреть ему прямо в глаза, но это было трудно. Глаза поэта смотрели сквозь него, куда-то в другой мир. А, может быть, видели насквозь?

— Извольте, если это вам поможет. Теперь делать из этого секрет нет никакого смысла. Владимир знает шифр, который должен открыть ему сейф в одном из швейцарских банков. Каком — знает только он. Ну, а что в этом сейфе — не знает никто. Хотя у меня есть предположение. Вам интересно?

— Конечно-конечно.

— Ну, кому бы было не интересно. Я уверен, что никаких материальных сокровищ там нет. Романовы настолько прониклись ролью хозяев русской земли, что им и в голову не приходило что-либо прятать за границей. Вы, конечно, помните, что моя жена в последние месяцы империи была очень близка к императрице Александре Федоровне. И к Распутину тоже. Среди тех, кто тогда окружал трон, ходили разговоры, что императрица с согласия императора записывала все пророчества Распутина, требовала от придворных рассказывать ей о них. Мне он, кстати, тоже напророчил долгую жизнь. Была у нас одна встреча. Сбылось. Знаю, например, что блокаду Петербурга предсказал. Терпеть не могу этой собачей клички — Ленинград. Об этом мало кто знает, но он и о более отдалённом будущем пророчествовал. Такой вот русский Нострадамус. Александра из этих пророчеств составила целую книгу. И, как говорила покойная Надежда Ивановна, очень этой книгой дорожила. А когда попросила Надежду Ивановну запомнить часть шифра, дала понять, что это завет убитого к тому времени Григория Ефимовича. Отсюда и моя догадка. Сенявину я об этом ничего не сказал. Пользы от этого знания Владимиру Кирилловичу было бы никакой, а я хотел его энтузиазм разогреть, стремление бороться. Вряд ли бы я этого достиг, рассуждая о какой-то «Книге пророчеств» Распутина. Ну а сейчас, повторяю, для меня это уже не имеет никакого значения.

Демьянову вся эта история показалась совершеннейшей ерундой. Но выработанная годами привычка додумывать всё до конца заставила спросить:

— Совсем никакого? Ну, а если представить, что Распутин действительно был пророком, то ведь из этой книги можно узнать будущее России? Ведь Николай II в это верил?

— Несомненно. Иначе бы не назначил крайним сроком вскрытия письма двадцатипятилетие убийства Распутина. Тот же в своих пророчествах точных дат не называл. Вот сказал незадолго до смерти, что через двадцать пять лет будет новая война с немцами, а Николай и запомнил, хотел предупредить. А то, что к декабрю 41-го война уже полгода будет идти, так это уже детали. Ведь про двадцать пять лет было сказано точно. Кстати, для нынешних правителей России эта книжка тоже может быть полезна. Или опасна. Кто знает, какую судьбу Григорий Ефимович напророчил советской власти? А, в общем, это все фантазии. Вы лучше Сенявину или самому великому князю мои стихи передайте. Если вам удастся встретиться. Я Дмитрию Львовичу при оказии обещал. Они для вас и будут паролем.

Взяв несколько листков, переписанных рукой сестры Надежды Ивановны, Демьянов попрощался. И он, и Садовской понимали — это их последняя встреча. Поэтому и расстались с удовольствием.

На Лубянке эксперты и шифровальщики тщательно проверили листочки Садовского. Никаких следов шифров или тайнописи не обнаружили. Демьянову было приказано взять их с собой.