IV

Лица, стоявшие во главе управления Сев.-Зап. краем ко времени прибытия в Вильну М. Н. Муравьева. — Виленский театр. — Туристы-англичане. — Францисканская тюрьма. — Андрей Ник. Муравьев. — Адрес дворян государю. — Адресы Муравьеву. — Обложение помещичьих имений процентным сбором. — Отъезд из Вильны некоторых русских чиновников. — Гвардия. — Высочайший рескрипт

В то время, когда генерал Муравьев прибыл в Вильну, во главе управления Северо-Западным краем стояли следующие лица:

Помощник командующего войсками округа, генерал-адъютант Фролов, некогда любимец фельдмаршала князя Паскевича. Генерал Фролов⁹⁸ оставался в этой должности до января 1864 г., когда заменен был генерал-адъютантом Крыжановским, а сам назначен сенатором.

Виленскою губерниею управлял генерал-майор Галлер, бывший в течение нескольких лет дежурным штаб-офицером, управляющим политическим отделением и наконец некоторое время правителем канцелярии генерал-губернатора. Назначенный лишь с год до начала мятежи Гродненским губернатором, он незадолго до прибытия Муравьева был переведен в Вильну; но не прошло месяца, как он был уже уволен и на место его назначен г. Панютин, бывший в то время председателем Динабургской следственной комиссии.

Гродненским губернатором, как я сказал уже выше, одновременно с назначением гр. Муравьева в Вильну был назначен граф Бобринский; на место его назначен был вскоре начальник IV округа корпуса жандармов, бывший долгое время Ковенским жандармским штаб-офицером, генерал Скворцов; он скоро водворил спокойствие в Гродненской губернии и обратил особенное внимание на крестьянское дело. Гродненское губернское присутствие было передовое, и поверочные работы по Гродненской губернии были окончены прежде, чем в других губерниях.

Ковенская губерния, более остальных охваченная мятежом, к тому же самым упорным, долго оставалась как бы в междуцарствии. Прежний губернатор контр-адмирал Кригер был немедленно уволен и на место его назначен генерал-лейтенант Энгельгардт, вызванный из отставки по рекомендации генерал-адъютанта Муравьева-Карского. Отличный воин, генерал Энгельгардт не мог справиться с целою областью, объятою мятежом, проникнувшим во все слои общества, и не умел обращаться с административными мерами. Он сам это чувствовал и просил увольнения. Временно заведовать этой губернией назначен был сын начальника края Н. М. Муравьева, бывший губернатором в разных губерниях и из гражданского чина переименованный тогда в генерал-майоры; но с назначением его оставалось еще несколько правителей: два уезда, Вилькомирский и Поневежский, составили военный отдел под начальством генерала Пахомова; в Шавельском и Тельшевском начальствовал генерал Майдель, а впоследствии командующим войсками в остальных уездах губернии назначен князь Яшвиль, водворивший к августу месяцу 1863 г. порядок в Могилевской губернии. Такое сложное управление более вредило делу, и по истреблении всех шаек и по взятии знаменитого ксендза Мацкевича к концу года вся власть сосредоточилась в руках губернатора.

В Минскую губернию, независимо от гражданского губернатора Кожевникова, назначен был военным губернатором и командующим войсками с большим полномочием генерал-лейтенант Заболоцкий⁹⁹. Должность его была упразднена лишь весной 1864 г., и тогда он перешел на службу в Варшаву.

Витебская и Могилевская губернии были подчинены начальнику Северо-Западного края лишь при назначении на эту должность генерала Муравьева и объявлены на военном положении. В первую был послан еще до того времени генерал Длотовский, по случаю возникших близ Динабурга беспорядков, а потому он же и был назначен командующим войсками в губернии. Местопребыванием его был Динабург. В Витебске оставался гражданский губернатор Оголин. По замещении в августе 1863 г. г. Оголина генералом Веревкиным Витебская губерния разделена на 2 военные отдела. Ему подчинен был 2-й отдел, т.е. восточная половина губернии, с г. Витебском, а на место генерала Длотовского, немного лишь позднее, назначен генерал Ковалевский военным начальником 1 отдела и ему же подчинены ближайшие к Динабургу уезды: Дисненский - Виленской губернии и Новоалександровский - Ковенской ¹⁰⁰. Из этого возникла впоследствии мысль об образовании особой Динабургской губернии; от министерства был даже прислан особый чиновник для составления соображений; но дело было отложено до окончания крестьянской реформы, так как с образованием новой губернии приходилось несколько изменить всю карту Северо-Западных губерний и прирезать часть Курляндии.

В Могилевской губернии начальствовал А. П. Беклемишев, оставшийся там до 1806 г., но по случаю возникших в губернии беспорядков и с объявлением в ней военного положения назначен был временно командующим войсками князь Яшвиль. Мятеж Могилевской губернии в неделю был усмирен крестьянами при помощи полиции и кой-каких солдатиков; поэтому, согласно с представлением князя Яшвиля, туда не были даже назначены военно-уездные начальники, и исправники исполняли их обязанности. Князь Яшвиль ходатайствовал у начальника края о снятии военного положения с Гомельского уезда, где даже не было допущено проявлений мятежа, и на это последовало согласие¹⁰¹. Сам же князь Яшвиль был осенью переведен в Ковенскую губернию, и затем в Могилевской губернии все шло почти обыкновенным порядком (см. Описание мятежа Могилевской губернии, составл. Василием Федоровичем Ратчем («Вестник Западной России», изд. 1865 г.)) ¹⁰².

Главным правителем дел, т.е. постоянным докладчиком всех поступавших бумаг, экстренным распорядителем по всем делам, передатчиком текущих приказаний всем должностным лицам и заведующим личным составом был ген.-м. Лошкарев, занимавший в то же время должность директора Константиновского межевого института в Москве и командированный Министерством юстиции в распоряжение генерала Муравьева на время усмирения мятежа. Он жил во дворце наверху, постоянно был требуем генерал-губернатором и положительно целый день был занят. На всех доложенных им бумагах он писал резолюции начальника края, и отмечал место, куда должна поступить бумага. Эти доклады служили высшим контролем по всем частям управления и при необыкновенной памяти Михаила Николаевича были причиной того, что бумаги не залеживались в канцеляриях.

Правителем особенной канцелярии, как я уже выше сказал, под непосредственным заведыванием г. Лошкарева, был камер-юнкер Рачинский...

Один из главнейших деятелей, подполковник Черевин, прибыл в Вильну, по приглашению генерал-губернатора, с Кавказа, в конце июля месяца 1863 г., в мундире Севастопольского пехотного полка, с которым он там отличался. Первое время деятельность его была весьма ограниченная: раз только ему было дано поручение в Вилькомирский и Поневежский уезды для разъяснения местных недоразумений. При веселом нраве, соединенном с самым пленительным остроумием и находчивостью, он сделался душою небольшого кружка состоящих при генерал-губернаторе, но в ноябре месяце, когда генерал Лошкарев должен был возвратиться к своему месту, должность его была поручена Черевину. Все сначала были изумлены, так как никто еще, кроме самого генерал-губернатора, не знал серьезных свойств веселого товарища. Исполняя важную свою должность до 1865 г., он всегда оставался неизменным при самых трудных обстоятельствах, делал много добра, сдерживал своим влиянием разные увлечения и порывы служащих и всегда был удивительно скромен. Он имел несомненно некоторое влияние не только на ход дел, но и на самого генерал-губернатора, который любил всегда иметь его близ себя и советоваться с ним: совершенно независимого характера, он смело и с достоинством высказывал свое мнение, и хотя начальник края не всегда следовал его указаниям, тем не менее выслушивал их и ценил.

Не выказывая без нужды своих знаний, он обладал однако познаниями и понятиями всегда точными, ясными и определительными. Истинное наслаждение говорить о таком человеке.

Правителем общей штатной канцелярии был д. с. с. Туманов, служивший прежде по учебной части¹⁰³. Чиновники этой канцелярии были еще по большей части поляки и лишь постепенно замещались русскими, и то более с 1864 года. Они составляли особый мир и редко являлись во дворец.

В настоящих очерках мне неудобно представить полную характеристику главнейших из действовавших в то время лиц; но скажу только, что при замечательном разнообразии характеров и наклонностей, все мы были одушевлены как бы одним духом и стремились к одной цели. Это направление сообщалось и всем служащим в крае в самых отдаленных пунктах. Ежедневные приемы генерал-губернатора и доступность его всем служащим, а равно и наша Особенная канцелярия много способствовали этому объединению. До приемов и после того все представляющиеся должностные лица и более или менее нам известные заходили в нашу канцелярию, которая, как я уже сказал, была рядом с приемною. То, что не было договорено генерал-губернатором, здесь пояснялось, здесь каждый мог понять господствовавшие мысли и применять к ним свою деятельность, сюда стекались все сведения, все лица, словом сказать, это был маленький foyer¹⁰⁴.

Тут же составлялись ответы на депеши, шифровались и расшифровывались секретные телеграммы.

Кроме этого кружка ближайших сотрудников начальника края постепенно стал увеличиваться кружок мировых деятелей. К сожалению, Маков, заведовавший первоначально этим делом, по семейным обстоятельствам вынужден был в сентябре 1863 г. покинуть Вильну, и занятия его перешли к помощнику его, г. Левшину, только что вернувшемуся из Минской губернии, куда он был послан для образования поверочных комиссий и для наблюдения за началом их занятий.

К осени число прибывающих на должности по крестьянскому делу увеличилось; ни одного поляка не оставалось уже на местах по этому роду службы; и при этом обнаружилось, что во многих местах крестьянам даже не было растолковано прежними местными посредниками из поляков положение и они оставались как бы в крепостном состоянии. Все новоприбывающие деятели были по большей части мировыми посредниками у себя дома, что уже служило некоторым ручательством; иные, лично известные генерал-губернатору или другим лицам, были приглашаемы прямо на известные должности; по большой части это все были люди порядочные, многие из хороших фамилий и даже со средствами; надо заметить, что больше всего посредников прибыло из Смоленской губернии, из числа тамошних небогатых помещиков, для которых прибавка 500 руб. к содержанию по близости Северо-Западного края имела значение, и оттуда шли лучшие люди.

Все эти господа соединялись ежедневно в Европейской гостинице, где собирались также и офицеры Преображенского полка и все приезжающие и путешественники, которых к осени много появилось. Собрания были в высшей степени оживленные и интересные, — все русские люди из разных дальних стран собрались в крае, мало известном в остальной России и, конечно, это тоже немало служило к разъяснению взглядов наших на польский вопрос и преимущественно в Северо-Западном крае.

К осени приехало остальное семейство начальника края, многие из служащих выписали тоже своих жен и дочерей, ко многим стали приезжать знакомые, и пошли гулянья и пикники. В загородных домах устраивали завтраки, а после того танцевали до вечера; вообще Вильна в то время оживилась; театр был в полном ходу. Генерал-губернатор, понимая всю важность общественных зрелищ, с самого начала обратил на них серьезное внимание; при открытии театра на нем играли лишь польские пьесы - и только иногда в конце представления давали плохенький русский водевильчик, или неважную сцену, вроде: «Запечатанного Ицка»; да и актеры, из коих многие отличались истинным талантом, были все поляки; но в скором времени мало по малу русские пьесы на Виленском театре стали появляться все чаще, и к ядру польского состава труппы стали прибавляться русские наезжие актеры; польские же актеры окончательно выучились говорить по-русски, и театр сделался так хорош, что многие русские пьесы были разыгрываемы даже не хуже, чем в Петербурге в Александрийском театре.

Около этого же времени стали посещать Вильну разные туристы-англичане: первый из них, г. Дей, прибыл еще в конце июля; но так как он не знал ни по-русски, ни по-французски, то его мало заметили; между тем он собрал все нужные сведения и напечатал ряд замечательных статей по польскому вопросу в «Daily News», которые были переведены в то время на русский язык и обратили на себя общее внимание. Англичанин подробно описал генерала Муравьева, отдавая справедливость всем его мерам и даже несколько восторгался его умом и энергией. Г Дей этим не удовольствовался и приехал еще через год, когда о нем уж забыли, и стал настойчиво требовать разных данных для книги, которую он составлял; просил дать ему выписку из дела о кинжальщиках и предъявил другие требования. Генерал-губернатор принял его очень ласково, приказал снова показать ему все тюрьмы, приюты, окрестности и т.п., но вместе с тем отстранил весьма искусно и его притязания.

Вслед за ним приехал более серьезный посетитель, некто г. О’Брейн, с товарищем вроде секретаря. О’Брейн отличался высшим образованием, имел какое-то официальное положение и довольно хорошо говорил по-французски; приглашенный к обеду к начальнику края, он вообще остался в восторге от его приема; ему также был открыт доступ во все тюрьмы; он посетил и следственную комиссию, и ему разрешено было присутствовать при допросах; так как я обыкновенно был назначаем в спутники этим господам, то вместе с г. О’Брейном посетил между прочими тюрьмами и тюрьму францисканскую.

В глубине двора, за костелом, ныне закрытым, находится это большое четырехугольное здание в два этажа, составлявшее прежде жилище францисканов. Вокруг него идут по наружной стене широкие чистые коридоры, а все кельи, высокие и сухие, обращены окнами на внутренний двор, на котором устроен цветник и посажено нисколько тополей. В цветнике этом гуляли некоторые арестанты и между прочими мне указали на богатого помещика Александра Оскерко, оказавшегося впоследствии одним из главных сотрудников Огрызко; уже сосланный в Уфу, он был вытребован оттуда обратно и по приговору суда отправлен впоследствии на 20 лет в каторжную работу. Полковник Петр Семенов. Лебедев (бывший редактор «Русского инвалида»), имевший высшее наблюдение за всеми тюрьмами в Вильне, как бы угощая иностранца этою образцовою тюрьмою, берег для нас еще один сюрприз. После обзора некоторых арестантских мы были приведены в комнату, где содержалась богатая виленская помещица Матильда Бучинская, урожденная Гинтер. Высокого роста, величественная, уже пожилая, г-жа Бучинская приняла нас весьма любезно, как великосветская женщина принимает в своей гостиной. Она поразила нас своим умом, познаниями и живостью. В какие-нибудь десять минут речь зашла даже о Данте; она говорила, что вовсе не сетует, а благодарит судьбу за это небольшое испытание, так она до сих пор не знала в жизни превратностей и теперь только в этом уединении лучше научилась понимать некоторые вещи и думать о том, на что прежде не обращала внимания. У постели ее висел на стене ковер, на столике перед диваном стояли следы домашнего обеда, на окне в горшке под стеклом она вырощала какую-то травку. Г-жа Бучинская содержалась не как подсудимая, но в виде административно -го взыскания за прежние ее подвиги и руковождения в демонстрациях всякого рода; а месяца через три она отправлена была в Нижегородскую губернию. Вообще содержание в францисканской тюрьме считалось самым легким по сравнению с остальными тюрьмами. Прощаясь с англичанином, она смеясь сказала ему: «Итак передайте в вашем отечестве, что вы видели в виленских тюрьмах женщину веселую и совершенно довольную своим положением», а мне она выразила надежду увидеться где-нибудь со временем при более счастливых обстоятельствах.

Г О’Брейн тоже написал несколько статей о Вильне и Варшаве в «Evening Star», отличавшихся впрочем большею сдержанностью, чем сочинения Дея.

Были еще другие приезжие, менее важные; между ними я помню только одного молодого человека хорошей фамилии, готовившегося в парламент, который вместе со своим воспитателем путешествовал по Европе и только что прибыл из Норвегии. Я катался с ним по окрестностям и при виде полного месяца, ярко осветившего реку Вилейку, окруженную густыми рощами с поблекшими листьями, он оживился, стал декламировать Байрона, прочел мне даже какие-то свои стихи.

Около того же времени проследовал через Вильну в Варшаву с многочисленною свитою сенатор Николай Алексеевич Милютин, предназначавшийся для преобразования управления Царства Польского.

Вместе со всеми своими спутниками он остановился в Европейской гостинице, где они заняли пол-этажа. Все утро он провел у начальника края; а на общий прием прибыли будущие его сотрудники.

Таким образом в этот день прием был самый замечательный. Тут были: князь В. А. Черкасский (впоследствии министр внутренних дел в Царстве), Юрий Федор. Самарин, (известный писатель), тайный советник Петерсон, г. Протопопов (директор департамента в Министерстве государственных имуществ) и еще человек десять; для полноты же картины был один изящный чиновник в виц-мундире Министерства иностранных дел, как говорили, для переводов с польского языка.

Генерал-губернатор пригласил всех этих будущих деятелей в свой кабинет и долго с ними беседовал. В тот же день они были приглашены во дворец к обеду. Все это укрепило впоследствии связь между начальником Северо-Западного края и управлением Царства Польского. Сенатор Милютин во время частых поездок своих в Варшаву почти всегда останавливался в Вильне для свидания с генерал-губернатором.

В октябре же месяце, в конце, посетил Вильну брат начальника края, известный писатель Андрей Николаевич Муравьев. Он осмотрел все православные памятники древней Вильны и между прочим был поражен величием одного заброшенного здания, носившего в то время скромное название «Спасских казарм». Судьба этого некогда соборного храма в высшей степени замечательна. Построенный в XV столетии на берегу реки Вилейки, в самом центре древнего города, храм этот был освящен московским митрополитом Алексеем во имя Пречистыя Богородицы, и полтора столетия служил митрополиею Литвы. Всепоглощающая уния обратила его в свое достояние. Мало-помалу собор этот тесно вокруг застраивался, город расширялся в другую сторону, и он потерял всякое значение, а после пожара, в прошлом столетии, был вовсе заброшен и считался лишь в духовном униатском ведомстве. Князь Чарторыйский во время знаменитого своего управления Виленским учебным округом испросил высочайшее повеление на передачу этого ненужного здания в ведение университета для устройства ветеринарной школы и анатомического театра. За упразднением университета и помянутых учреждений здание поступило в заведывание городской думы и некоторое время отдавалось под постой войск. За устройством же более удобных казарм сделалось складом городского имущества; перегороженные внутри части его розданы в наймы бедным ремесленникам. В одной части его поместился экипажный сарай, а в главном алтаре устроена кузница. Я сам застал его в этом печальном виде¹⁰⁵. Впоследствии, когда по настояниям Андр. Ник. Муравьева, несмотря на большое противодействие разных высших лиц и даже на опасения его брата за громадность издержек, здание это было несколько пообчищено и внутри его разломаны перегородки, то я увидал внутренность чудесного православного храма с 4-мя большими посредине столбами, некогда поддерживавшими купол. В стене же у алтаря были видны следы древнего иконостаса с византийскими дверями. Три полукруглые выступа для алтарей еще прежде наводили многих на мысль о древнем величии храма. Теперь (1867 г.) собор Пречистыя возобновляется и этим он конечно обязан усердному вмешательству в это дело Андрея Николаевича Муравьева и его брату, вскоре убедившемуся в значении этого памятника.

Последствием посещения Андрея Николаевича Муравьева было издание брошюры: «Русская Вильна», в которой красноречиво описаны все памятники древнего православия в этом городе. Книжка эта разошлась в большом числе экземпляров и переведена была на французский язык графом Ожаровским.

С обессилением мятежа, повсеместным почти уничтожением шаек и водворением строгого и бдительного военно-полицейского управления необходимо было дать остававшимся мятежникам возможность положить оружие, тем более что с наступлением осеннего времени им становилось почти невозможно держаться в лесах, а крестьяне отказывались их продовольствовать, так что они вынуждены были почти с бою доставать себе пропитание. С этою целью 26-го августа циркуляром начальника края, повсеместно распубликованным, было объявлено всемилостивейшее прощение всем тем, которые явятся из мятежа добровольно к начальству и представят оружие. Начальники шаек первое время удерживали нерешительных страхом, но за удвоением строгих мер и за исполнением в 24 часа нескольких приговоров над взятыми в плен предводителями скитавшихся по краю бродячих шаек энергия их пропала и мятежники стали сотнями являться к начальству. От них отбирались показания и оружие и если на них не падало подозрений в совершении особо важных преступлений или злодеяний, они водворялись на прежнем месте жительства, с согласия обществ и по приведении к присяге. Первая очистительная присяга, принесенная несколькими шляхтичами и одним ксендзом в Вильне, была обставлена возможною торжественностью: прелат Немекша совершал литургию в Свято-Янском костеле и на ней присутствовали высшие должностные лица. Некоторые из заблудших были потрясены до слез¹⁰⁶. Добровольно возвратившихся из мятежа было водворено в крае свыше 3000 человек; сверх того до 300 человек не были приняты обществами своими на поручительство и отправлены поэтому на водворение в сибирские губернии, административным порядком.

За возвращением столь значительного числа лиц из мятежа не представлялось уже основания щадить упорных фанатиков, державших страну под влиянием террора и совершавших ежедневно жестокие истязания над мирными жителями. Тогда-то шайки эти получили известное название жандармов-вешателей. Главнейшею их целью было продержаться как-нибудь до весны, так как они надеялись на присоединение к ним снова большого числа мятежников, которые могли бы отдохнуть зимою и запастись оружием. Тем временем и тайная революционная организация напрягала все свои силы, чтобы сохранить за собою господство в крае. Во главе ее стал человек необыкновенно предприимчивый и энергический - некто Калиновский, долго ускользавший от преследования.

Вместе с тем и правительство удвоило свои усилия, так как необходимо было за один раз покончить с мятежом и не допустить ни в каком случае возможности возобновления его с весны. Независимо от преследований и истреблений жандармов-вешателей, открытия некоторых агентов организации и совершения над ними казни учреждена была уже повсеместно сельская стража; в больших лесах велено было в кратчайший срок прорубить просеки, что значительно способствовало к их очищению. Поверочные комиссии продолжали свои поздно начавшиеся работы до тех пор, пока земля не покрылась снегом и сделалось невозможным распознавать ее достоинство.

По примеру виленского дворянства - и от других губерний стали прибывать депутации¹⁰⁷ с представлением всеподданнейших адресов. Словом сказать, правительственная власть на всех пунктах росла, все сословия к ней приставали и, хотя число недовольных не уменьшалось, но явно они не могли делать вреда. Ковенское дворянство представило адрес за 500-ми подписями 26-го августа, затем гродненское - в половине сентября; в конце сентября и минское вместе с новым предводителем дворянства Прошинским, человеком замечательной честности, силы воли и ума. Решаясь на составление адреса, он написал окружное послание на белорусском языке с выражением своих убеждений. Он высказывал в нем уверенность в исторической необходимости слияния западных губерний с Россией, но в то же время необходимость этого слияния он доказывал мыслью о панславизме. Мысль эта пустила было корни в Минской губернии, так как в ней заключалась известная уловка поляков, которые на все согласны лишь бы не быть и не называться русскими. Адресы от губерний Витебской и Могилевской несколько запоздали; особенно последний, который был представлен чуть ли не в ноябре; это происходило от пассивного противодействия и уклончивости тамошнего губернского предводителя князя Любомирского, человека скрытного и осторожного.

Для соглашений по адресу, особенно же для устранения неудовольствий, возникших в среде значительных русских помещиков Могилевской губернии, желавших подать особый от поляков адрес, был послан в Могилев незадолго перед тем прибывший из С.-Петербурга генерал Чевати, хорошо знавший с давнего времени край. В пространном донесении своем о положении дел в Могилевской губернии он с замечательным умом обрисовал личность и деятельность князя Любо-мирского и, объехав губернии Витебскую и Минскую, содействовал успешному составлению адресов.

Генерал-губернатор, принимая могилевское дворянство, выразил сожаление, что губерния эта так поздно приступила к настоящему заявлению и что от нее, как от коренной русской губернии, можно было ожидать большего сочувствия делу обрусения края. Будучи в 1829 г. могилевским губернатором, Михаил Николаевич Муравьев хорошо знал многих тамошних старожилов и изумил представлявшихся свежестью своей памяти и необыкновенно подробными расспросами о разных знакомых ему местах и лицах. В числе депутатов половина была из русских. Кн. Любомирский был сухо принят и ему воспрещено было возвращаться в Могилев. Затем он выхлопотал себе разрешение ехать в Ригу, а оттуда впоследствии в Петербург. О нем производилось несколько следственных дел; но по всем этим делам он был оставлен лишь в подозрении. На место его назначен губернским предводителем гомельский уездный предводитель Крушевский, женатый на русской.

Еще долго после представления дворянами шести губерний адресов поступали от губернских предводителей дополнительные листы с подписями, собранными по уездам; таким образом число подписавшихся под адресами дворян доходило впоследствии до 12 000. Вместе с представлением на высочайшее воззрение дворянских адресов испрашивались награды губернским предводителям (кроме Любомирского), некоторым из членов депутаций и даже самим губернаторам. В ответных бумагах вместе с монаршею благодарностью всегда выражалась уверенность, что дворянство не на словах, а на деле выкажет свою преданность Государю и Отечеству.

Вместе с тем стали отовсюду прибывать разные депутации с адресами от разных еврейских и городских обществ; крестьяне, по мере освобождения от полевых работ, тоже присылали депутатов поблагодарить Муравлева (как его называли в народе) за его защиту и благодеяния. Для покрытия чрезвычайных расходов, вызванных усмирением мятежа, все помещичьи имения Северо-Западного края были обложены 10% сбором с их доходов; сбор этот, однако, был понижен с лиц немецкого происхождения до 3%, а с русских до 1^1/2% и составил в общей сложности в первый год до 2 600 000 р. Когда некоторые из русских землевладельцев, приводя на вид свое расстроенное от мятежа положение, жаловались на контрибуционный сбор, для них будто бы оскорбительный, начальник края постоянно отвечал им, что сбор этот с них собственно не имеет вовсе вида контрибуции, а есть скорее приглашение способствовать правительству в общем деле, что доказывается самою его незначительностью в сравнении со сбором десятипроцентным; вместе с тем им представлялось на вид, что для них более, чем для других, правительство вынуждено было делать чрезвычайные расходы, так как в случае удачного исхода мятежа и отпадения северо-западных губерний от России, польское революционное правительство, конечно, прежде всего распорядилось бы отобранием не только их доходов, но и самых имений, и что поэтому со стороны русских помещиков Северо-Западного края можно бы ожидать большего содействия.

Когда М. Н. Муравьев был назначен в Вильну, ему предстояло лишь усмирить мятеж и водворить спокойствие в крае; затем ему и были даны чрезвычайные полномочия. Он не располагал оставаться долго в Литве и ехал собственно, чтоб гасить пожар; с этою целью были приглашены и все его сотрудники и было сделано распоряжение, чтобы чиновники, командируемые от министерств в его распоряжение, сохраняли свои места и содержание, считались бы в командировке; а для доставления им преимуществ на это время в распоряжение генерал-губернатора назначена из государственного казначейства на первый раз стотысячная сумма для выдачи чиновникам прогонов и подъемных, добавочного содержания и на прочие экстренные расходы по мятежу и на командировки.

Поэтому все ближайшие из состоявших при генерал-губернаторе лиц тоже располагали лишь на короткое время поехать в Вильну, поработать, схватить отличий и вернуться в Петербург; никто из них не устраивался, не покупал мебели, жили как на биваках. Семейство генерал-губернатора тоже поговаривало постоянно о скором возвращении в Петербург; некоторые чиновники, более других дорожившие своими местами и требуемые своими начальствами, видя продолжительность командировки, возвратились к своим должностям. (Я не говорю о тех, которые получили в Северо-Западном крае штатные места). Наконец, гвардия тоже мало-помалу выступала из края; гвардейской кавалерии в ноябре 1863 г. уже вовсе не было и только от лейб-атаманского полка оставлен генерал-губернатору конвой из одного офицера и 20-ти казаков. 1-й гвардейский стрелковый батальон прошел в Рижский округ. Лейб-казаки тоже прошли почему-то в Ригу и только в Ковенской губернии оставались до января 1864 года отличавшиеся там стрелки императорской фамилии. Поздние других должен был вернуться Преображенский полк, прибывший в октябре из августовской экспедиции. Один из офицеров этого полка, Г. Оболенский, написал среди боевых биваков военный марш или гимн в честь М. Н. Муравьева. По этому случаю приглашены были однажды вечером во дворец все офицеры Преображенского полка и в большой зале двумя полковыми оркестрами и двумя хорами - военных и митрополичьих певчих - был исполнен в присутствии многочисленного собрания гимн Г. Оболенского под дирекцию самого композитора. Волнение его, когда он сошел с устроенной для него эстрады, было необыкновенное; генерал-губернатор обнял его и благодарил. Приветствия сыпались ему со всех сторон. Затем разносили фрукты и вино, протанцевали две кадрили и в полночь все разъехались. Это был первый и единственный вечер в доме генерал-губернатора до 1865 года. Перед выступлением полка был снова смотр на дворцовом дворе и по окончании молебствия вызваны были под знамена 72 наиболее отличившихся унтер-офицера и рядовых, а сам начальник края при звуках музыки и неумолкаемом «ура» надел на них георгиевские кресты. Энтузиазм войска был неописанный.

Вслед за отправлением полка мы считали пребывание свое в Вильне приближающимся к концу. Генерал-губернатор послал Государю Императору донесение с описанием заслуг гвардии, с изображением состояния края, и указывая лишь на незначительные бродяжничьи шайки, упорно державшиеся в обширных лесах Ковенской губернии, просил, по исполнении возложенного на него поручения, уволить его от управления краем, тем более, что здоровье его от усиленной деятельности слабеет, а устройство края на новых началах потребует новых усилий, для которых нужен другой человек.

На письмо это Государь Император рескриптом от 9-го ноября 1863 г. в самых лестных для подданного выражениях отдавал справедливость его заслугам и просил для пользы Отечества продолжать управление краем доколе силы его это дозволят.

Ободренный высочайшим рескриптом, начальник края приступил с этой минуты к новой деятельности по устройству края; с этого времени меры, им принимаемые, носят на себе отпечаток прочности и вытесняют меры временные; с этого времени поднято и частью разрешено множество вопросов по всем отраслям гражданского управления и политического устройства края; с этого же времени самая деятельность его получила значенье не простого усмирения мятежа, а русского народного дела. Православие и русская народность сделались лозунгом нашим, и генерал-губернатор умел придать всем последующим своим действиям этот оттенок, но так как все отдельные меры получили более определительности после поездки его в конце апреля в Петербург, то с того времени и мы будем считать второй период его деятельности и согласно тому разделится это сочинение на две части.