VI

Адрес римско-католического духовенства. - Прелаты Немекша, Жилинскии и Тупальский. — Жандармский полковник Лосев. — Арест Калиновского и его казнь. — Назначение в Вильну ген.-ад. Крыжановского. — Старообрядцы. — Учебная часть. — Церковно-строительное дело. — Двадцатипятилетняя годовщина воссоединения унии. — Представления М. Н. Муравьева в Петербург по вопросам об устройстве крестьян и о ссылке. — Поездка Муравьева в Петербург

В самый день нового 1864 года, когда в залах генерал-губернаторского дворца собрались по обыкновению все служащие и представители разных сословий, явилась депутация от римско-католического духовенства Виленской епархии, имея во главе прелата препозита Бовкевича и трех новопоставленных прелатов: Немекшу, Жилинского и Тупальского вместе с остальными членами капитула. Депутация представила начальнику края...

[...]

...мало пострадало вследствие мятежа, кроме наказания лиц, прямо виновных в беспорядках и сосланных; лишь некоторые административные меры несколько стеснили деятельность этого сословия; но так как с ослаблением и уничтожением военного положения и самые меры эти утратят значение, то духовенство римско-католическое останется самым сильным, деятельным и опасным врагом России в ее собственных пределах.

На третий день нового года послан был внезапно в Минск виленский губернский жандармский штаб-офицер полковник Лосев с секретным поручением, имевшим впоследствии огромные результаты.

Я сказал уже в предыдущей главе, что отдельные открытия и общие показания в следственных комиссиях обнаруживали постепенно состав революционной организации. Дело это несколько более уяснилось после истории виленских кинжальщиков, по их показаниям и потому что вытребованы были из Варшавы разные загадочные личности и задержан один из агентов варшавского Жонда, везший обширную инструкцию в литовский революционный Жонд, найденную в подошве его сапога. В конце 1863 г. были сделаны многие важные арестации. По делу обнаружилось, что некто Зданович, кандидат Петербургского университета, сын бывшего профессора Виленского университета, был распорядителем всей хозяйственной и денежной части мятежа. При обыске в доме Здановичей, где-то на заднем дворе, за обыкновенными складами вроде сенника, открыта комната, выходившая единственным окном на пустынный берег Вилейки. Тут были захвачены разные бланки, печати, акты, революционные приказы и проч.

В то же время был арестован прибывший из Варшавы Дормановский, уроженец Познани, молодой человек чрезвычайно изящной наружности, оказавшийся, по общим показаниям, революционным комиссаром Виленской губернии, иначе - губернатором; тот и другой, сознавшись лично в своих замыслах, упорно скрывали все остальное и были казнены в декабре 1863 г. оба в один день. По делу же сделалось известным, что вся революционная власть, бывшая прежде в руках Дюлорана (служившего при виленской станции железной дороги и вовремя скрывшегося), перешла в руки энергического молодого Калиновского, бывшего до того времени революционным комиссаром в Гродне. Он постоянно менял фамилию и несмотря на все усилия и депеши из Вильны не был отыскан. В январе месяце 1804 г. казнен был в Вильне молодой дворянин Тит Далевский, также упорно не сознававшийся в своих преступлениях, и в конфирмации его одним из главных пунктов обвинения было то, что он находился постоянным агентом и рассыльным Калиновского, управлявшего революционным отделом Литвы; но самого Калиновского все еще не было, хотя присутствие его повсюду ощущалось.

При виде усиленных и правильных арестов некоторые из главных деятелей Жонда, подобно Дюлорану, успели скрыться; между прочими бежал из Петербурга только что переведенный туда на службу из Вильны офицер путей сообщения Малаховский, бывший, как оказалось, революционным начальником г. Вильны, и подписавший смертный приговор Домейке. В тот самый день, как было сообщено в Петербург об его арестовании, он скрылся из дому, выбрил голову у парикмахера, купил парик и с тех пор о нем ничего не слышно.

Начальник края, зорко следя за всеми видоизменениями мятежа и хорошо понимая характер поляков, обратил особенное внимание на Минскую губернию. В ней мятеж уже был совершенно усмирен. Долее других бродивший в лесах Свенторжецкий скрылся и все, по-видимому, было спокойно; но из всех концов губернии от частных лиц поступали ежедневно серьезные извещения о разных проявлениях мятежа. По всем почти этим запискам производились дознания, большею частью ничего не обнаружившие, кроме существования очевидной связи и единства во всех проявлениях мятежа. Это подало начальнику края мысль о том, что в Минской губернии должна была сформироваться самая полная революционная организация¹⁰⁹, так как там деятельность революционеров встречала менее препятствий. С этою же целью и с указанием на некоторых лиц, наиболее обнаруженных по секретным дознаниям, послан был полковник Лосев на дело почти безнадежное. И что же? через несколько недель его неутомимых, терпеливых трудов¹¹⁰ была открыта почти вся революционная организация Минской губернии. Были обнаружены все уездные начальники, комиссары, кассиры, окружные, участковые, полицейские и т.п.; большая часть из них были задержаны и вполне откровенно сознавались - оказалось, что в числе революционных должностных лиц было много довольно значительных помещиков.

Последствием искусной деятельности полковника Лосева было то, что по делу его в Минской губернии не было ни одной казни, а все нити и цели мятежа были совершенно уяснены; это доказывает как важно искусство следователя и как часто по его торопливости или нетерпению виновные подвергаются тяжким наказаниям без пользы для дела и для общества.

В числе лиц, с которыми имел дело полковник Лосев, оказался один молодой человек, наиболее посвященный во все тайны главных деятелей мятежа. Полковник Лосев понял это, обещал исходатайствовать ему помилование и воспользовался его открытиями. Молодой организатор этот обнаружил не только главных двигателей мятежа и все перемены, происходившие в их составе, но и самое местопребывание Калиновского, с которым он был в ближайших сношениях. Шифрованная телеграмма с уведомлением об этом получена была в Вильне в 9 час. вечера; в ней были описаны приметы Калиновского и сказано, что он проживает с фальшивым паспортом гродненского дворянина Витольда Витоженца в Свенто-Янских мурах. Это последнее обстоятельство было несколько темно, так как под этим названием подразумевались все здания, принадлежавшие некогда костелу Св. Яна, занимающие почти целый квартал и выходящие одной стороной ко дворцу. В обширных зданиях, принадлежавших некогда Иезуитской коллегии, а впоследствии университету, находятся: гимназия, музеум древностей, центральный архив, обсерватория, множество квартир для служащих и даже отдаются частные квартиры. Содержание телеграммы было сохранено в глубочайшей тайне. Полицмейстеру было поручено лично справиться в книгах (только что приведенных к новому году в порядок) о точном адресе Витоженца и, как всегда бывает при поспешности, имя его ускользнуло при рассмотрении книг, хотя и было в них внесено. Пришлось снова сделать огромный обыск и оцепить весь Св.-Янский квартал, для чего понадобились две роты солдат, разделенные на 10 партий при офицерах полиции и особых чиновниках. Имя лица, которое следовало арестовать, было им объявлено лишь ночью перед самым обыском.

Калиновский нанимал уже другой месяц комнату в квартире одного учителя гимназии, уехавшего куда-то в отпуск. Его застали на площадке лестницы со свечою в руке, и когда спросили фамилию, он самоуверенно отвечал: «Витоженц» и в ту же минуту был задержан. Рано утром, несмотря на тайну, которой все это сопровождалось, жиды разнесли уже повсюду весть о том, что ночью взяли главного начальника Жонда, хотя еще не было обнаружено, что арестованный действительно Калиновский. Вообще евреи, отлично знающие вдоль и поперек весь край и каждого отдельно, все знали о мятеже; но молча на все смотрели, по свойственному им равнодушию к той и другой стороне, и ожидали, чья возьмет. Еще во время покушения на жизнь Домейки все сильно на них негодовали, так как преступление совершилось в узкой улице, полной с раннего утра тысячами евреев, и нельзя было не предполагать, чтоб они не видели преступника выходящим из-под ворот после того, как в доме раздавались вопли раненых.

Доминиканская комиссия, перешедшая в конце 1863 г. под председательство полковника Шелгунова, о котором я упоминал, говоря об образовании комиссии, и который, подобно полковнику Лосеву, отличался терпением, устойчивостью в занятиях и проницательностью, деятельно работала в конце 1863 г. над раскрытием организации. С начала открытий, сообщенных из Минска Лосевым, и с арестацией Калиновского она получила особый интерес. Генерал-губернатор, интересовавшийся ходом дела в высшей степени, постоянно посылал туда чиновников своих. Первый день Калиновский лишь кусал себе губы, неохотно даже отвечал на вопросы; но к вечеру не выдержал и объявил свое настоящее имя. Несмотря на все усилия членов комиссии, им не удалось исторгнуть от Калиновского подробного показания о личностях, составляющих революционную организацию края. Он однако откровенно сознался, что был распорядителем Жонда во всем крае, и, как видно из показаний других лиц, он умел поддержать падающий революционный дух польского населения. Помещики его страшились, он свободно разъезжал между ними, воодушевлял нерешительных и запугивал слабых. Калиновский был лет 26, крепкого сложения и с лицом жестким и выразительным; короткие русые волосы были зачесаны назад; таким я видел его в тюрьме за несколько дней до казни. Ему дали перо и бумагу и позволили свободно излагать свои мысли. Он написал отличным русским языком довольно любопытное рассуждение об отношениях русской власти к польскому населению Западного края, в котором, между прочим, высказывал мысль о непрочности настоящих правительственных действий и полное презрение к русским чиновникам, прибывшим в край. Калиновский сознавал, что с его арестованием мятеж неминуемо угаснет; но что правительство не сумеет воспользоваться приобретенными выгодами.

Казнь Калиновского совершились уже в марте или в конце февраля 1864 г. и была едва ли не последнею в Вильне.

Было ясное холодное утро; Калиновский шел на казнь смело; придя на площадь, он встал прямо лицом к виселице и лишь по временам кидал взоры в далекую толпу. Когда ему читали конфирмацию, он стал было делать замечания; так например, когда назвали его имя: «дворянин Викентий Калиновский», он воскликнул: «у нас нет дворян; все равны!» Полицмейстер покачал ему головой и просил замолчать. Не стану описывать подробностей этого печального зрелища, подобных которому не дай Бог когда-нибудь еще увидеть.

С этого времени доминиканская комиссия исключительно занималась раскрытием революционной организации в крае. В марте месяце полковник Лосев окончил минское дело и вернулся в Вильну. Как я сказал уже, по минскому делу не было казненных, а молодой дворянин, открывший Калиновского, по собственному его желанию, отправлен на жительство в одну из внутренних губерний.

В Гродне для обнаружения организации была учреждена особая следственная комиссия, усердно работавшая до конца 1864 г. Так как начальник края вместе с обнаружением отдельных лиц особенно заботился об обобщении всех открытий, дабы разъяснить все средства мятежников и способы их действий, то он и поручил разным лицам составлять впоследствии по делам следственных комиссий описания мятежа. Таким образом мятеж по Гродненской губернии был описан делопроизводителем гродненской следственной комиссии Варнавиным. Описание это, не отличающееся литературными достоинствами, тем не менее самое полное и ясное из всех, которые мне довелось читать. В нем чрезвычайно отчетливо определены характер организаторской деятельности в разных уездах, роды и классификации должностей и выдававшиеся в них личности. Организация в губерниях Витебской и Могилевской была обнаружена несколько позднее виленскою комиссиею, хотя в Могилеве и была особая комиссия, занимавшаяся старыми делами по вооруженному мятежу.

В начале января 1864 г., на 3-е, кажется, число, были вызваны в Вильну все губернаторы для совещаний по крестьянскому делу; им было поручено пригласить с собою по одному члену губернского присутствия и по одному или по два члена поверочных комиссий. Собрания эти были весьма замечательны. На общем представлении начальник края сказал им речь, в которой подтвердил непременную свою волю, чтобы при поверке грамот была соблюдаема строгая справедливость и не было делаемо уклонений в ущерб помещикам; вместе с тем он высказал им всю неуместность ношения некоторыми посредниками, представителями правительственной власти в крае красных рубашек, кафтанов и т.п. и вообще мысли свои о важном нравственном значении для края всего мирового института, который и должен наполняться людьми примерными во всех отношениях.

Так как около того же времени была учреждена при генерал-губернаторе комиссия по крестьянским делам наподобие существовавшей в Киеве, но с более ограниченными правами, то прибывшие в Вильну деятели обсудили совокупно с нею все вопросы, предстоявшие к выполнению; тут же была обсуждена данная еще в 1863 г. в руководство поверочным комиссиям инструкция и, согласно указаниям опыта прошедшего года, в ней сделаны были некоторые изменения¹¹¹.

Скажу здесь несколько слов о жандармском управлении. Учреждение жандармских команд было задумано начальником края в конце 1863 г. с целью усиленного наблюдения за обывателями, особенно же за шляхтою и помещиками. Около месяца прошло, пока последовало высочайшее утверждение и списывались с шефом жандармов. Начальник края составил для команд серьезную инструкцию, по которой на них возлагалась ответственная исполнительная деятельность, а не одно только наблюдение; кроме того команды подчинены в уездах военным начальникам и губернскому начальству и лишь в строевом отношении представления о них шли чрез корпус жандармов.

Положено было в каждом уезде иметь одного офицера, с наименованием начальником жандармского управления, и 16 конных или 30 пеших унтер-офицеров, судя по местным условиям. Как офицерам, так и нижним чинам назначено было большое содержание, и потому на эти должности шли охотно, особенно же полковые унтер-офицеры, и можно с уверенностью сказать, что все это учреждение было образцовое. Все начальники управлений были люди порядочные, многие отличались особенною деятельностью, а некоторыми были возбуждены весьма важные для края вопросы. Унтер-офицеры деятельно исполняли свои обязанности, отлично себя держали с местным населением и уважительно с властями; но надо заметить, что подобная полиция, учрежденная в 50-ти уездах Северо-Западного края (за исключением 5-ти) стоила огромных денег, и теперь уже (1867 г.) идет речь о сокращении состава команд¹¹².

Команды формировались постепенно; за недостатком в людях, сперва были избраны самые мятежные уезды, как Поневежский, - Ко-венской губернии, Бельский, - Гродненской губернии и т.п. Но так как польза их с самого начала сделалась ощутительна, то признано было необходимым ускорить их формирование, и весной 1864 г. дело это было уже окончено.

В январе месяце последовал приказ об увольнении ген.-адъют. Фролова и о назначении на его место помощником командующего войсками Виленского военного округа, генерал-адъютанта Крыжановского. В ожидании его прибытия стали о нем распространиться, как это всегда бывает, самые разнообразные слухи. Так как многие предполагали, что он заменит начальника края, то многие старались изыскать какие-нибудь свои связи с новым светилом.

Николай Андреевич Крыжановский прибыл в Вильну в конце января 1864 г.; на следующее утро он представился начальнику края, с которым до того времени едва ли был знаком. При генерале Крыжановском состоял, по особому распоряжению, гвардейской артиллерии поручик Мазинг в виде адъютанта.

По воскресеньям начальник края, сделав прием, оставался часто в большой гостиной рассматривать чертежи и проекты, приносимые академиком Чагиным, составлявшим большую часть рисунков для вновь устраивавшихся и возобновляемых церквей как г. Вильны, так и всего Северо-Западного края. Генерал-губернатор старался придать этому возможную гласность и не пренебрегал ни чьим советом. Для каждой постройки было представляемо несколько проектов, и тут же при всех, после многочисленных рассуждений, начальник края утверждал своею подписью проекты зданий. Это было его развлечение, его забава; -страсть к постройкам, в настоящем случае вызванная необходимостью, была сильно развита у генерал-губернатора. Генерал Крыжановский всегда присутствовал при этих художественных совещаниях и подавал свое мнение; все жадно ловили его слова, стараясь извлечь из них какое-нибудь заключение об его личности и, помнится с сожалением, что неблагонамеренность успевала многое (?) переиначить.

Начальник края имел в виду, что генералу Крыжановскому придется занять его пост и потому желал ознакомить его по возможности с краем и частью с гражданским управлением. С этою целью в половине февраля генерал Крыжановский отправился в объезд по губерниям как для осмотра войск, так и военно-полицейского управления, для чего ему было дано особое предложение и вмести с тем поручено обратить особое внимание на личный состав уездных учреждений, особенно же на чиновников из поляков, оставшихся еще в значительном числе на своих местах.

Генерал Крыжановский начал свой объезд с Ковенской губернии, где брожение умов было еще сильно, подобно как в море после жестокой бури. Из Ковенской губернии получено от него два или три пространные собственноручные письма. Начальник края, читая письма эти, делал на них свои отметки и передавал в особую канцелярию для немедленного исполнения предпочтительно перед всеми остальными делами.

Из Ковенской губернии генерал Крыжановский проехал в Ригу для переговоров с генерал-губернатором бароном Ливеном о защите морского прибрежья против готовившейся высадки поляков... и для принятия мер против укрывавшихся в Курляндии мятежников. Осмотрев затем Динабург, генерал Крыжановский вернулся для личного доклада в Вильну.

Отношения его с начальником края были в это время самые лучшие; но в скором времени он отправился в Минскую губернию, а оттуда проехал в Гродно.

Первые месяцы 1864 г. были посвящены возбужденно и разрешению многих вопросов.

Между ними заслуживают особенного внимания следующие: о прибавке 50% к содержанию чиновников разных ведомств, прибывающих из внутренних губерний в Северо-Западный край; мера эта была сначала допущена в виде временного усиления штатов; но вызванная необходимостью, она получила впоследствии обширное развитие. В 1864 г. чиновники всех ведомств получили постепенно прибавку жалованья; это было необходимо для привлечения в Северо-Западный край достойных и полезных людей, которые в этом крае, конечно, лишены были многого в сравнении с великороссийскими губерниями и которым предстояла жизнь, окруженная борьбою, недоброжелательством и разного рода лишениями.

Затем, начальник края деятельно занялся устройством русских и старообрядческих поселений на свободных казенных землях, как равно и в оставшихся от выселенных в Сибирь шляхетских околицах. Сделаны были опыты раздачи земель отставным унтер-офицерам и солдатам в губерниях Могилевской и Гродненской. От всех лиц польского происхождения сомнительной благонадежности или замешанных в мятеже отбирались арендуемые ими казенные фермы и из них делались отчасти нарезки государственным крестьянам, а некоторые в полном составе отдавались русским в аренду же. В это же время была сознана необходимость усиления в крае русского землевладельческого элемента, и начальник края энергически представлял о том, чтобы все лица, высланные из края за участие в мятеже, имения коих не конфискованы, а лишь подвергнуты секвестру, обязаны были в известный срок продать свои недвижимые имения русским, потому что такие лица, обнаружившие свои враждебные побуждения, никогда уже не могут сделаться полезными России гражданами. Мысль эта встретила сочувствие в министре государственных имуществ; но в то время не была одобрена правительством, тем не менее кое-что было уже сделано: 5-го марта 1864 г. были высочайше утверждены правила для выдачи ссуд при покупке имений в Западном крае русскими. Ассигнована была для этого особая сумма; несколько человек воспользовались этим и приобрели довольно значительные имения при помощи правительства; но это была капля в море, и лишь через два почти года, 10-го декабря 1865 г., был издан указ о воспрещении лицам польского происхождения покупать в Северо-Западном крае имения, и объявлена обязательная в два года продажа секвестрованных имений. Это показывает, какой произошел в эти два года перелом в общественном сознании. Дело, встретившее неодолимое по-видимому противодействие в 1864 г., сделалось в конце 1865 г. без особого труда.

Учебная часть обращала на себя особенное внимание начальника края. Осенью 1863 года попечителем Виленского учебного округа назначен Иван Петрович Корнилов, на место князя Ширинского-Шихматова, который в скором времени получил ту же должность в Киевском округе¹¹³. Князь Ширинский, горячий русский патриот, имел однако свой особый взгляд на дело и полагал постепенно достигнуть того, что М. Н. Муравьев считал делом первой необходимости. Князь Шихматов в два последние года своей деятельности на выхлопотанные им с большим трудом деньги открыл свыше ста народных школ. Новый начальник края полагал необходимым немедленно же исторгнуть народное образование из рук ксендзов и вообще поляков. И. П. Корнилов, человек с замечательным сердцем и любовью к России, сделался горячим исполнителем предначертаний начальника края по устройству народного образования на русских началах. Отличительною чертою его деятельности было уменье привлекать к себе людей способных и преданных делу; он не только не тяготился подобными лицами, но как бы гордился ими и все успехи приписывал всегда другим. Но решительная реакция в учебном деле Северо-Западного края произошла во второй половине 1864 года по возвращении начальника края из Петербурга.

Независимо от всего этого генерал-губернатор обращал особенное внимание на книги и иные предметы, распространяемые в народе; при его помощи были выписаны для Северо-Западного края десятки тысяч молитвенников, учебников, крестиков как для новокрещенных младенцев, картин духовного содержания, портретов Государя и Государыни по самой дешевой цене. Все это имело глубокую цель подействовать на первые впечатления народа, в котором пробуждается сознание. 1-го января 1864 года открыта в Вильне, также при содействии начальника края, первая русская книжная торговля известного Сеньковского, и дела ее пошли сначала очень хорошо.

Не меньшее внимание было обращено и на внешность самых городов: вывески польские были уничтожены, воспрещалось говорить по-польски в присутственных и общественных местах, счеты в магазинах велено было вести по русски - все вещи по-видимому не важные; но это делалось не для того, чтобы придать обманчивую наружность краю, а чтобы провести в сознание массы населения силу русской власти и преобладание русского начала.

Церковно-строительное дело также было двинуто. Вопрос этот был возбужден гораздо ранее мятежа в белорусских губерниях, вследствие настойчивости тайного советника П. Н. Батюшкова. На построение сельских церквей в этих губерниях положено было отпускать ежегодно из казны по 200 000 р. в течение пяти лет; но дело это велось кое-как. Начальник края принял его вместе с белорусскими губерниями под ближайший свой надзор. Постройки были рассмотрены; много в них было сделано упрощений и сбережений; вместе с тем во всех почти уездных городах стали возобновлять или вновь строить православные соборы. В самой Вильне начаты были огромные перестройки. На православный Николаевский собор, в котором происходили все описанные торжества, было испрошено 80 000 р. К сожалению надо заметить, что наружность собора, переделанная из упраздненного костела св. Казимира, до такой степени католическая, что несмотря на все усилия ничего нельзя было сделать; впоследствии многие сожалели об этом и признавали более полезным употребить эту сумму на возобновление храма Пречистыя, которому должно быть возвращено древнее значение литовской митрополии. Церковь Константина Острожского стала перестраиваться на деньги, собранные по подписке 8-го ноября 1863 г.; вокруг нее скуплены дома, сдавливавшие и закрывавшие ее, и обведена прекрасная ограда. Далее, в центре города отысканы стены древней Пятницкой церкви, в которой по историческим данным погребено тело кн. Елены, жены литовского князя Александра и дочери Иоанна III. Маленькая церковь эта возобновлена в самом изящном византийском стиле. Она также была совершенно застроена и теперь еще (1867 г.) загорожена домом Махнаура, сосланного за политические преступления. Постоянно шла речь о покупке этого дома; но не знаю, исполнилось ли это¹¹⁴. Церковь эта, на которую менее других обращали внимания, вышла лучше всех; она предназначалась для гимназии, от которой недалеко находится, и было предположение устроить для нее из гимназистов небольшой хор певчих. Еще в сентябре 1863 года происходила торжественная закладка на Георгиевской площади часовни во имя Александра Невского в память православных русских воинов, павших при усмирении мятежа. На белых мраморных досках, коими она обложена, вырезаны их имена в память потомству. Освящение этой часовни последовало 30-го августа 1865 г. и она вышла так изящна, что могла бы украсить собою любую столицу.

По мере развития церковно-строительного дела были учреждаемы для этого комитеты в губернских городах. Прежде других был основан виленский церковно-строительный комитет; он заведовал постройками и расходованием сумм как в самой Вильне, так и во всей губернии. В уездах были устраиваемы для той же цели церковные советы из лиц духовного звания, местных мировых посредников, некоторых чиновников, и из православных помещиков там, где они были, под председательством военно-уездных начальников. Советы эти подчинялись губернскому комитету. Постройка же сельских церквей возлагалась по большей части на сельское население под наблюдением священников. Дело шло успешно.

Всеми вообще работами с художественной стороны заведовал известный академик Рязанов, постоянно приезжавший из Петербурга, а на местах под его руководством работал виленский губернский архитектор Чагин. Начальник края, как я сказал уже, чрезвычайно любил заниматься с ним всякого рода проектами построек и всегда передавал на его заключение чертежи, присылаемые из губерний. Впоследствии, по случаю крайнего разнообразия в проектах для сельских церквей, составлены были образцовые проекты, на различное число прихожан, и разосланы, налитографированные, во все губернские и уездные церковные комитеты.

К тому же времени относится возобновление церковных братств, или попечительств, при церквах, что составляло древний обычай в Северо-Западном крае. Братчиками многих из беднейших сельских церквей записались разные богатые москвичи и иные ревнители православия, чрез посредство которых, а равно чрез супругу начальника края и ее знакомых, было доставлено множество церковной утвари, облачений всякого рода и т.п.

Крестьянское дело с наступлением весеннего времени было усиленно двинуто: для скорейшего окончания поверочных работ и для одновременного перевода крестьян на облегченные платежи по обязательному выкупу были учреждены во многих уездах вторые поверочные комиссии, независимо от первых и в таком же составе как первые, а уезды были разделены между ними на участки.

25-го марта 1864 года совершилось 25-летие воссоединения западных русских униатов с Восточною церковью. В Вильне торжество это тем особенно было велико, что во главе тамошней православной иерархии стоял знаменитый подвижник этого великого дела - митрополит Иосиф. Значение воссоединения униатов было вполне оценено лишь после минувшего мятежа, когда правительство могло опереться на двухмиллионную массу православного сельского населения, бывшего за 30 лет до того более близким к католицизму и Польше. Я не стану здесь распространяться о подробностях самого воссоединения, принадлежащего уже истории; но укажу только на статью об этом бывшего минского архиепископа Антония, напечатанную в одной из книг «Русского вестника» за 1863 год. Архипастырь этот был одним из ближайших сотрудников Иосифа Семашко, находясь еще в звании ректора Журавицкой униатской семинарии (в Слонимском уезде Гродненской губернии). Впоследствии, по совершении великого подвига, он довольно долгое время управлял Минскою епархиею. Лет уже 20 тому назад, будучи склонен к литературным и умственным занятиям и к жизни созерцательной, он удалился на покой и поныне (1867 г.) живет в Минске на незначительную свою пенсию, нанимая маленькую квартирку - и творя добро, сколько позволяют средства. Мне привелось видеть этого почтенного старца зимою 1865 г., когда он, пробужденный новою жизнью, повеявшею в крае, посетил Вильну, чтобы видеть в ней самый источник русской силы. Преосвященный Антоний в большой зале генерал-губернаторского дворца видимо наслаждался, слушая в день Крещения огромный хор учеников народных училищ, стройно певших молитвы и народный гимн: «Боже Царя храни»¹¹⁵.

Возвращаюсь к празднованию 25-летия воссоединения униатов в Вильне. Накануне этого дня обер-прокурор Св. Синода препроводил к начальнику края для вручения митрополиту Иосифу царский рескрипт, в котором вспоминались по этому случаю его труды и заслуги на пользу Церкви и Отечества.

Рано утром начальник края отправил рескрипт и высочайше пожалованный жезл с бриллиантовыми знаками к митрополиту со своим адъютантом, прося передать и его поздравление. Так как Николаевский собор уже перестраивался, то все высшие власти собрались для выслушания литургии в церковь Троицкого монастыря, в коем помещается и семинария. В конце службы ректор семинарии, архимандрит Иосиф, взойдя на амвон, прочел слово высокопреосвященного Иосифа, в котором выставлено было значение этого события для края и высказано несколько важных мыслей по поводу его настоящего положения и значения Православной церкви в деле упрочения в нем русской народности. Слово это было напечатано отдельной брошюрой и раздавалось желающим. Начальник края по выходе из церкви был приветствован войсками, выстроенными на дворе монастыря по обе стороны пути его следования, и направился в митрополичий дом поздравить главного виновника торжества. Надо заметить, что Михаил Николаевич Муравьев в бытность свою с 1831 по 1835 год гродненским губернатором много со -действовал воссоединению униатов в тот период времени, когда после мятежа 1831 года мысль эта только что зарождалась, а Иосиф Семашко с вышеназванным Антонием Зубко занимались отобранием подписок от отдельных лиц и склоняли в пользу замышляемого ими дела главнейших представителей униатского духовенства.

По поводу этого события нельзя не придти к некоторым серьезным заключениям. Мятеж 1831 г. и принятые за ним меры правительства породили воссоединение униатов, и если большинство воссоединенных не сделались тотчас же истинными православными, то все таки край уже был признан таковым, а через 30 лет, когда еще живы главные деятели того времени, мы лишь изредка встречаем, и то где-нибудь в глуши края, бессильные обломки унии, наиболее сохранившейся в некоторых второстепенных обрядах; эти остатки мало-помалу сами собою исчезнут, поглощаемые временем - и таким образом Западный край сделался в значительной степени краем православным. Равным образом, после мятежа 1863 г. край этот был прежде всего официально признан русским; журналистика наша помогла тому, что мысль эта проникла теперь в сознание всего русского общества и лишь в силу этого признания приняты в нем и принимается ряд мер, клонящихся к упрочению затем русского характера. Меры эти по большей части вызывают (как в свое время вызывало воссоединение униатов) горячие порицания врагов России и даже некоторой части русского общества. Допустив даже, что если со временем, в силу общей всем людям забывчивости и снисходительности, они поослабнут, то часть дела будет уже сделана: в крае русском и православном, хотя бы и со значительным католическим населением, невозможны будут национально-религиозные мятежи, каким издали казался последний в Северо-Западном крае.

Возвращаясь затем к событию 1839 года, можно придти к заключению, что митрополит Иосиф, коему всецело принадлежит победа в этом деле, положил первый основание твердому владычеству России в западных ее окраинах.

Начальник края... предвидел, что ему скоро придется оставить край. Вместе с тем, сознавая, что все те вопросы, которые не будут возбуждены при нем, едва ли возникнут при последующих правителях, спешил хотя отчасти коснуться¹¹⁶ всех отраслей управления и скорей разрешить главнейшие для судьбы края вопросы. В марте месяце он делал в Петербурге энергические представления; я уже упомянул о переписке его с министром государственных имуществ по усилению в крае русского землевладельческого элемента; не менее важны были его письма к шефу жандармов, покойному князю Долгорукову. В одном из них, замечательном по самому своему изложению, генерал-губернатор ясно высказал свой взгляд на особенности крестьянского дела в Северо-Западном крае по поводу опасений, чтоб обязательный выкуп, первоначально предположенный лишь в 4 литовских губерниях и распространенный уже на белорусские губернии и на Юго-Западный край, не проник внутрь России и не произвел там важных замешательств. Начальник края в письме этом обрисовал все составные элементы края и положительно доказал, как необходимо было создать в нем, невзирая на все возгласы, независимое крестьянское землевладельческое сословие. Говоря о необходимости изменения основных начал положения 19-го февраля для Северо-Западного края, он припомнил следующее: «когда мы с вашим сиятельством занимались крестьянским вопросом, мы имели в виду не мятежный край, а православную Россию, преданную своему Государю». В том же письме говорится, что насколько важно было в то время иметь в виду сохранение добрых отношений между раз -ными сословиями государства, так, напротив, ныне в Северо-Западном крае - не менее необходимо разобщить крестьян и помещиков. Из этого видно, что тогда еще Михаил Николаевич мало рассчитывал на привлечение в край русских людей для покупки имений. Немудрено, что при таком взгляде на дело начальника края некоторые из крестьянских деятелей, желая скорее достичь цели, им предположенной и ясно всеми понимаемой, позволяли себе некоторые излишества. Впрочем, во всех подобных случаях они были круто останавливаемы, несмотря на постоянного своего защитника Левшина.

Другое из этих любопытных писем было посвящено вопросу о размещении лиц, высылаемых из края; число этих лиц, высланных по разным категориям взыскания, достигло уже тогда значительной цифры, и сам начальник края заботился об уменьшении на будущее время высылаемых и о замене по возможности ссылки иным административным наказанием. Лица, высланные из края по приговорам судов и с лишением прав состояния, хотя и составляли большинство, но не представляли особых затруднений, так как они предназначались или в каторжные работы и арестантские роты, или в Сибирь на поселение и на житье. Самою опасною в будущем являлась категория лиц, которые в числе до 1500 человек высланы были из края на жительство во внутренние губернии, под надзор полиции (по распоряжениям начальника края), в тех случаях, когда по следствию или по суду не было юридических доказательств к их наказанию, но представлялось столько подозрений, что оставлять в крае подобных лиц не было возможности. Это были главные виновники мятежа, более влиятельные чиновники и знатные помещики, которые заблаговременно обставили себя предосторожностями на случай подозрения со стороны правительства.

Начальник края указывал на то, что эти лица, размещаемые Министерством внутренних дел по внутренним нашим губерниям, лишь разносят с собою зло и подготовляют в будущем неурядицы - и признавал необходимым сосредоточить их в какой-нибудь отдаленной местности, «где им могли бы быть даны все средства к жизни, кроме способов вредить России». - Он присовокуплял, что «прежде всего должно иметь в виду Россию и что нельзя останавливаться перед такою мерою, употребляемою для политических преступников во многих государствах, славящихся своею гуманностью и либерализмом».

Вопрос этот остался неразрешенным, и впоследствии, когда летом 1865 г. всю Россию охватило пламя пожаров и общественное мнение ясно указывало на источник зла - Михаил Николаевич, живя уже тогда на покое, составил по поводу пожаров статью и включил в нее выдержки из разных своих представлений, заключающие в себе печальные предсказания, начинавшие уже сбываться...

Приближалась Святая неделя, а вместе с тем и наш отъезд в Петербург. Он назначен был в конце недели. Все были убеждены, что генерал Муравьев уже не возвратится в Вильну. К пасхальной заутрени собралось в ярко освещенную дворцовую церковь множество лиц. Все были в напряженном состоянии, ожидая, что начальник края получит в этот день графское достоинство и что это будет сигналом к его увольнению.

По окончании богослужения все присутствовавшие были приглашены в большую гостиную, где обыкновенно происходили приемы и в которой на этот раз стоял огромный стол, убранный всякими яствами. Едва собрались в эту комнату и бокалы наполнились вином, как генерал Крыжановский провозгласил тост за начальника края, встреченный единодушным «ура». Затем следовали и другие возглашения, но никаких известий из Петербурга все-таки получено не было.

В субботу на Святой неделе начальник края выехал в Петербург.

Перед отъездом были сделаны следующие главные распоряжения: генералу Крыжановскому поручалось вступить в командование войсками округа; ему же предоставлены: конфирмация военно-судных и следственных дел и управление Августовскою губерниею. В случаях важных и не терпящих отлагательства - он мог принимать чрезвычайные меры, донося о том по телеграфу; ему же поручалось доносить о всех происшествиях, заслуживающих внимания, и вообще представлять собою лицо начальника края; но все дела общей канцелярии с объяснительными записками и заготовленными ответами или предписаниями должны были отсылаться ежедневно с жандармом в Петербург для доклада генерал-губернатору. Таким образом Михаил Николаевич должен был из Петербурга управлять краем, что при удобстве сообщений и телеграфе не представляло особых затруднений. С генерал-губернатором отправились в Петербург следующие лица: полковник Черевин, генерал Чевати и я - собственно для ведения дел; адъютант Павлов и ординарец Бибиков - для дежурств и приема посетителей; затем в виде свиты: камергер Булычов, действительный статский советник Брянчанинов, жандармский капитан Медведев, доктор Фавиш, при том два писца и два лейб-казака из конвоя. В день отъезда нашего, 25-го апреля 1864 г., высшие лица собрались во дворец, и начальник края передал им свои инструкции. Во всем этом было нечто величественное - многие были потрясены до глубины души, расставаясь с начальником края и полагая, что его более уже не увидят в стенах Вильны. Многие, преданные делу, а не лицу, утешали себя тем, что если Михаил Николаевич и оставит управление краем, то будет назначен председателем Западного комитета, который будет руководить и направлять всю администрацию 9-ти западных губерний; но Западный комитет, возникший с началом смут в Западном крае, прекратил свое существование как раз незадолго перед тем, и дела по западным губерниям пошли по прежнему в Комитет министров - что совершенно рационально - и лишь уцелел до настоящего времени (1867 г.) комитет по делам Царства Польского...

Генерал-губернатор отправился с пассажирским поездом, отходящим в 4 часа дня.

Огромное число служащих и дворян собралось на станции железной дороги. Михаил Николаевич приезжал всегда заблаговременно и потому тут происходил целый прием; до последней минуты он отдавал приказания и видимо был тронут общим к нему сочувствием; все говорили, что ждут его поскорее назад и смело можно сказать, что для большинства это было искренно.

Когда поезд уже стал трогаться, генерал-губернатор, снимая шапку и кланяясь, повторял: «прощайте, прощайте»; но все, как будто в один голос, закричали ему: «до свидания!», и этому общему желанию суждено было на этот раз осуществиться.