ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Где-то в начале 1960-х гг., в фойе Президиума АН СССР во время перерыва одного академического собрания, я невольно подслушал разговор академика А. И. Опарина с академиком-почвоведом Иваном Владимировичем Тюриным, который спросил: «Как Ваше здоровье, Александр Иванович?» Тот ответил: «Да вот что-то с обменом веществ у меня неладно». На такой ответ спрашивающий с шуточным возмущением сказал: «Ну, батенька мой, биохимику, да еще академику, жаловаться на обмен веществ! Это никуда не годится. Тогда что же нам, не биохимикам, делать!?» Этого академика я хорошо знал — он посещал отдел почвоведения в Уфе, когда я возглавлял Институт биологии. Был он и у меня в гостях. Тогда моя жена Ида Адольфовна приготовила пельмени, и мы оба очень испугались, когда узнали, что гость болен диабетом. Но он нас успокоил, сказав, что пельмени он очень любит и для этого у него с собой всегда есть инсулин.

Теперь вот и я в их возрасте. И несмотря на то, что биохимик, да еще «молекулярный биолог», к концу своей трудовой деятельности испытал «гипертонический криз», затем «обширный инфаркт» (одна няня в палате, где я лежал, нагнувшись к моему уху, сказала: «У тебя — настоящий инфаркт, а то бывает, что не понять…»). Возможно, при кризе или инфаркте был также небольшой «инсульт» — дня на три отнималась правая рука, до сих пор сохранилось ее устойчивое «тремоло»: не могу поставить даже точку на бумаге. Был у меня также плечевой остеохондроз, который я вылечил сам, по методу академика Углова — взмахами обеих рук с одновременным наклоном головы в разные стороны. Благодарю судьбу за то, что могу печатать на пишущей машинке и компьютере и даже «побренчать» на пианино. Теперь меня интересует вопрос: почему отказала правая рука, а не левая, которая была контужена на фронте и еще долго после войны давала о себе знать. Возможно, я ее перетрудил. Ведь все мысли при изложении их на бумаге шли через правую руку. Я и теперь пытаюсь пользоваться ею, когда возникает необходимость изложить сложную мысль, хотя прочесть написанное удается далеко не всегда.

Конечно, как биохимик, да еще молекулярный биолог, я должен был хорошо понимать, что для сохранения здоровья, особенно в преклонном возрасте, надо соблюдать режим труда. Но разве можно было удержаться от необходимости завершить последнюю монографию «Морфогенез и молекулярно-биологический анализ растений» (1998, 2001): почти три года сидел над ней, не прерывая работы в отделе и пренебрегая прогулками (вернее, пробежками) по вечерам и в выходные дни. Тем более что перед этим я только что закончил написание названных выше монографий, посвященных Н. И. Вавилову в связи со 100-летием созданного им нашего Всесоюзного института растениеводства.

Так что победило устремление завершить незаконченное. А незаконченного, к сожалению, остается еще очень много. Надеюсь на сыновей и моих учеников-последователей. Выражаю им, особенно жене Иде Адольфовне, а также сотрудникам и коллегам, содействовавшим моим научным трудам, глубокую сердечную благодарность.

Пожалуй, самым приятным из последних событий в Академии стало торжественное собрание академиков-ветеранов по случаю 45-летия успешного завершения Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Оно проходило в актовом зале старого здания ВАСХНИЛ в мае 1990 г. — накануне дня победы. Большое спасибо ныне покойному (трагически погибшему) Президенту ВАСХНИЛ академику Александру Александровичу Никонову за организацию этого памятного собрания. К сожалению, ни до ни после него ничего подобного в последние десятилетия не было.

Я присутствовал с женой и 7-летней внучкой Настей. После приветствия и вступительного слова академика Никонова были теплые поздравительные выступления, затем воспоминания, коллективные пения, декламации и другие самодеятельные номера. Я также принял в этом участие, сыграв на рояле попурри из нескольких прекрасных песен, сочиненных композиторами на стихи Сергея Есенина, сказав перед этим следующее: «Так получилось, что в наших песнях больше о Москве, немного о Ленинграде, еще меньше о Сталинграде. И я подумал, а ведь мы воевали за весь Советский Союз, за всю Россию, за Русский дух, о котором лучше всех писал Сергей Есенин. Вспомните его слова:

Но и тогда, когда во всей планете пройдет вражда племен,

Исчезнет ложь и грусть, — я буду воспевать всем существом поэта

Шестую часть земли с названьем кратким «РУСЬ».

Или:

«Отговорила роща золотая березовым, веселым языком…» И т. д.

После аплодисментов вдруг из-за банкетного стола встает внучка Настя и направляется к ведущей со словами: «Можно мне поздравить ветеранов и прочитать для них стихотворение?» И она прочитала его к большому удовольствию слушателей. Со сцены ее провожали долгими аплодисментами. Президент подозвал ее к себе, поблагодарил, подарил шоколадку. Многие приглашали ее к столу и тоже что-то дарили, а нам говорили: «Какая хорошая у вас внучка!» После торжественного собрания и ужина фотографировались. Памятную для нас фотографию бережно храним. В гостиницу, где остановились, ехали на васхниловском автобусе. Почти всю дорогу академики-ветераны пели песни на есенинские стихи. Этого забыть нельзя. К сожалению, это было единственным мероприятием, посвященным военным ветеранам.

В заключение хотелось бы отметить, что в «ленинградский период» (70-е-80-е годы) нам удалось на туристских теплоходах («Мария Ульянова», «Алексей Сурков») совершать прогулочные плавания по Волге от Ленинграда до Астрахани и обратно. Это были увлекательные путешествия, с остановками в красивых местах и посещениями многих приволжских городов. Для нас с Идой Адольфовной особенно приятной оказалась стоянка теплохода на пристани Куйбышева (теперешняя Самара) — города, где до войны много лет моя жена жила с родителями, сестрами и братом, где мы учились в Педагогическом институте и познакомились.

Поскольку стоянка теплохода здесь была длительной, мы имели возможность походить по городу, а главное — посетить нашу Alma. Mater. Это происходило в начале лета, мы прошлись по этажам, заглянули в пустые аудитории, библиотечный зал и институтский клуб, где слушали лекции наших преподавателей, готовились к экзаменам, танцевали — жили здоровой, деловой и счастливой студенческой жизнью.

А в Казани посетили госпиталь, в котором я почти полгода находился на излечении по случаю тяжелого ранения в начале августа 1943 года. Здесь заглянули в мою палату на верхнем этаже, и я показал жене лестницу, по которой к концу выздоровления ловко «скакал» на костылях.

В летние отпуска того же «ленинградского периода» мы совершали также дальние, но уже автомобильные, поездки в Крым (два раза), на Кавказ, в Чехословакию (в Прагу в гости к Еве и Иосифу Клозовым) и, конечно, на мою родину — в Оренбург и «Голубовку». Много повидали интересного и необычайного: красивые места, особенно старинные замки в Чехословакии. А какой прекрасный вид у горных долин и снежных вершин Кавказа! К сожалению, нам не удалось попасть в Армению: там был карантин в связи с эпидемией холеры. А в основном везде было хорошо и спокойно.

Невозможно забыть Севастополь. Посещение его «Панорамы» произвело на нас незабываемое впечатление. Город сиял чистотой и порядком, было много зелени и цветов. У причала стояли корабли. Офицеры и матросы, которые нам встречались, отличались необыкновенной подтянутостью и сияющей белизной рубашек.

Тогда мы без опасения могли остановиться отдохнуть или переночевать в любом месте. И в Чехословакии, и на Кавказе, и в российской глубинке встречали приветливых и отзывчивых людей.

Как бы хотелось, чтобы все лучшее из той эпохи снова вернулось в нашу жизнь!

27.05.2003.

На этом я заканчиваю воспоминания о прошлом. Они пробудили в памяти многое из того, что было в жизни, но все не описать. В «Приложениях» приведены материалы, иллюстрирующие или дополняющие изложенное.