В БЛОКАДЕ

С началом Великой Отечественной войны исследования в институте прекратились. Аспиранты, ранее служившие в армии, были сразу же мобилизованы. Я вместе с оставшимися помогал готовить мировую коллекцию к эвакуации и участвовал в сооружении оборонительных рубежей Ленинграда. Первое время ночами по распоряжению райвоенкомата дежурили в парках — стерегли город от парашютистов-диверсантов. Запомнилось дежурство в одном из парков города. Для этого на двоих выдали одну малокалиберную винтовку. К счастью (наверное, только для нас), ни один диверсант нам не попался. Практически все лето 1941 года мы укрепляли дальние рубежи Ленинграда — под Лугой, Толмачевом, Кингисеппом, делали эти места танконепроходимыми — срезали берег реки Луги (на языке саперов — делали эскарпы), перекрывали протоки между озерами и болотами для заболачивания. Работали мы, естественно, под руководством саперов и вместе с солдатами морской пехоты. Почти все это время над нами пролетали и нередко бились в жестоких схватках наши и немецкие самолеты и слышалась сначала далекая, а затем и близкая артиллерийская канонада. Особенно сильной она была в начале сентября, когда мы находились в 15 километрах от Толмачево.

5 или 6 сентября (помню, что это была суббота) на краю какого-то болота мы готовились на ночлег. Поужинали и только что улеглись спать, как услышали шлепанье по болоту, а затем и увидели цепочку бегущих людей, среди них наших знакомых саперов и нескольких военных. Увидев нас, они закричали: «Вы что, у немцев хотите остаться? Они уже к Детскому Селу подходят! Бегите за нами, через Колпино попробуем!» Спать ложились в одежде и сапогах, поэтому, схватив рюкзаки, — сразу же за ними. Этот путь они знали, и мы вскоре оказались возле узкоколейки. Пробежав некоторое количество километров, встретили железнодорожный путь, а еще через несколько километров — полустанок с локомотивом и немногими площадками. Двое военных пошли разведать, наши ли стоят около них. Мы подождали в кустах. Нам повезло: это последний состав, с минуты на минуту он пойдет через Колпино на Московский вокзал. Так мы на площадках от разбитых после бомбежки вагонов добрались до города.

Дома, в аспирантском общежитии в Саперном переулке, я оставался один: моя супруга 12 июня, т. е. за 10 дней до начала войны, уехала в Куйбышев к матери сдавать государственный экзамен в связи с окончанием заочного отделения литературного факультета Куйбышевского педагогического института. Это спасло нас обоих. Вдвоем мы бы не выжили.

Я пригласил к себе аспиранта профессора В. И. Разумова — Сашу Коленчица, с которым много раз были вместе на оборонных работах. До этого он жил в общей аспирантской комнате, где к тому времени уже почти никого не осталось. Со следующего дня после нашего возвращения с оборонных работ начались интенсивные артобстрелы и бомбардировки города. Враг подходил к Пулковским высотам, замыкалось кольцо блокады. Оборонные работы продолжались, но уже на окраинах города — в районе Кировского завода, Новой деревни, Волковского кладбища. В продуктовых магазинах начали исчезать некоторые продукты. Суточная норма хлеба постепенно снизилась до 200 граммов. Некоторое время в продуктовых магазинах оставался томатный сок, мы накупили большое число трехлитровых банок этого сока, и он нас долго выручал.

Один раз мы ездили в сторону Финляндии на совхозные картофельные поля искать случайно оставшиеся в земле клубни. Но эти поля были усеяны массой таких же «охотников», как и мы, так что нам удалось набрать лишь по одному карману.

Вот тогда у Саши созрел план, который мы к концу октября и реализовали. Он вспомнил, что по левую сторону от железной дороги, где сейчас ВИЗР и здания отделения Нечерноземной зоны РАСХН, находятся хозяйственные посевы опытной станции ВИР. Поскольку немцы на правой стороне от железнодорожной станции, мы можем попробовать пройти к этим посевам, где, он был уверен, находится и хозяйственный посев картофеля. Кстати, диссертационную работу Саша Коленчиц и посвятил биологии развития картофеля, и на этих полях летом он бывал.

Поскольку городской транспорт не ходил, встав очень рано, мы отправились пешком. Выйдя за город, мы перешли на левую сторону железнодорожной насыпи, боясь обстрела с Пулковских высот. Примерно к полудню мы оказались у цели — у заросшего высокой травой поля. Справа вдали виднелась Пушкинская железнодорожная станция, слева неподалеку — наши окопы. Из них выскочило несколько солдат, они окружили нас: «Кто такие, как здесь очутились?» Подошел лейтенант. Мы подробно рассказали: кто мы, зачем пришли и что окопы проходят через картофельное поле. Они успокоились, принесли саперные лопаты, стали копать и сразу же обнаружили клубни картофеля. Поскольку армия в условиях блокады уже начала испытывать трудности с питанием, солдаты обрадовались такой находке, а мы с Сашей еще больше. Они дружно и быстро заполнили наши рюкзаки, и мы тем же путем отправились домой — в Саперный. По дороге нам несколько раз пришлось видеть «смертельные карусели» воздушных боев. К нашей горечи, чаще падали советские самолеты: в первые месяцы войны противник в воздухе нас еще превосходил.

С нашей тяжелой, но приятной ношей домой пришли лишь ровно в полночь. Мы принесли хорошую добавку к томатному соку. Это позволило нам продержаться почти до середины декабря, но дальше дни и недели оказались для нас самыми тяжелыми: картофель кончился, как ни старались есть его экономно, а суточная норма хлеба снизилась до 125 граммов. В институт мы ходили, еле передвигая ноги. К концу декабря и в начале января дирекция стала выдавать нам для поддержания сил по одной шоколадке на неделю. И тут прошел слух, что за Онежским озером и Ладогой наши войска прорвали кольцо блокады, появилась надежда на эвакуацию. Вскоре нас пригласили на инструктаж — как к ней готовиться.

Несколько слов о голодовках. Я пережил их трижды — в 1921, 1931–1932 и 1941 годах, когда мне было 6, 16 и 26 лет, т. е. в годы роста. Поэтому в семье я самый маленький. Разумеется, самыми сильными были первая и третья голодовки, зато вторая — наиболее длительная. Об этом периоде я уже писал.