Пудов Петр Дмитриевич

Я родился 26 июля 1925 года в селе Водоватово Арзамасского района Нижегородской области. Родители мои были заядлыми земледельцами. Отец Дмитрий Семенович был участником Первой мировой, Гражданской и Великой Отечественной войн. В царское время воевал в Румынии и Западной Украине. После окончания пулеметной школы стал красноармейцем и прошел всю Гражданскую войну. В 1919 году был тяжело ранен, а в 1921-м вернулся домой и женился на Анне Андреевне. Брат отца Петр погиб в годы Гражданской. В семье росло 8 детей, жили бедно. Мой отец в числе первых вступил в колхоз. Работал на лошади, косил сено, и возил его на склад.

Я до войны окончил семь классов. Пошел в нижегородское ремесленное училище № 4, и там застала война. Мой старший брат Иван к тому времени окончил ФЗО и работал на заводе «Двигатель Революции», был секретарем комсомольской организации цеха, мы с ним собрались сфотографироваться в воскресенье 22 июня 1941-го года, приехал к нему в общежитие. И вдруг в полдень по радио выступил нарком иностранных дел Советского Союза Вячеслав Михайлович Молотов, который объявил о начале войны с Германией. Тут же хлопцы, рабочие, все молодые, притащили ящик водки, записались добровольцами в военкомате, и уже 1 июля я проводил брата с другом, тоже Иваном, в Красную Армию.

Пудов Петр Дмитриевич.

Сам же остался учиться в ремесленном училище. Пробыл в нем до октября 1942 года. К тому времени отца снова мобилизовали, мама только родила, самому старшему брату исполнилось 11 лет, пять пацанов на руках. Куда ей деваться? Так что меня из училища отпустили домой. Работал по хозяйству, маме помогал.

Меня призвали в Красную Армию 20 января 1943-го года. Прошел медкомиссию, тогда все годные были: руки-ноги есть, и все на этом. Направили на обучение в стрелково-снайперское училище, на станцию Суслонгер Марийской АССР. И там мы учились целый год, до января 1944 года. Учили бывшие фронтовики, отправленные в тыл по ранению. К примеру, заместителем командира училища был майор без руки. Война с Финляндией научила нас, что снайперское дело необходимо, поэтому ему придавали серьезное значение.

Затем отправили эшелоном на фронт, но в Москве нас остановили, и всех снайперов переслали в Горький, в учебный танковый полк. Здесь мы в течение трех месяцев переквалифицировались в наводчиков СУ-76. Изучали матчасть, орудие. Оттуда уже в апреле 1944 года поехали в Горький, где получили на автомобильном заводе самоходки. Мы уже знали, что их называли «Прощай, Родина!», так как СУ-76 при попадании снаряда легко воспламенялась. Если попал снаряд — то экипаж часто погибал.

Дальше определили в Чугуев, в Малиновские лагеря, располагавшиеся у реки Северский Донец. Здесь формировалась 12-я самоходноартиллерийская бригада. Стал наводчиком СУ-76 во 2-м дивизионе. Командиром машины был Владимир Нерсесович Саркисов, 1924 года рождения, туркмен из города Серхетабада, что у реки Кушка, хорошо разговаривал по-русски, механиком-водителем Иван Краснов, 1911 года рождения, заряжающим Василий Петрович Железняк, 1905 года рождения. Направили нас на 1-й Белорусский фронт. В июле 1944 года мы вступили в первый бой. Хотя до этого я на фронте не был, не стрелял по-боевому и не знал многого о войне, но не боялся идти в бой. А вот пожилые солдаты, отцы наши, побаивались.

После артподготовки и начала наступления, нас пустили в прорыв. Огонь повсюду, дым, пыль поднята, ничего не видно. Тактика у нас была следующая — танки вперед, за ними пехота, мы следом, поддерживаем пехоту, если впереди блиндаж или какие-то скопления противника. Пехота нам трассирующими пулями указывала цели. Увидишь или нет, все равно надо стрелять, потому что раз показывают, значит, что-то там есть. Атак, чтобы самоходкой на танк переть — не пришлось. Затем мы приняли участие в Люблинско-Брестской операции, воевали тяжело. Тут уже мы добре с врагом схватились. Потери были большие в дивизионе. Людей много погибло.

Экипаж СУ-76: друг другу жмут руки механик-водитель Иван Краснов (слева) и наводчик Петр Дмитриевич Пудов (справа); между ними командир машины Владимир Нерсесович Саркисов, крайний слева заряжающий Василий Петрович Железняк.

В Люблине мы остановились, и попали в лагерь смерти Майданек. И что мы там увидели: печи еще были горячие, пепел от человеческих тел повсюду. Во дворе лежало три кучи пепла, высотой метра полтора. Нам надо было найти ветошь, чтобы пушки чистить. И мы набрели на склад, где смертников раздевали. Что поразило: одежда и обувь были чистыми, разглаженными, детские ботинки стояли отдельно, женская обувь отдельно, все разложено. И везде женские косы. Ужас, как так можно было делать?! Наш экипаж оставили в Люблине около Дома правительства, поляков надо было охранять. Бригада пошла вперед, а наша самоходка с неделю там простояла. Я видел Ванду Львовну Василевскую и членов польского правительства.

Экипаж СУ-76 перед Берлинской наступательной операцией. Сидят слева направо: механик-водитель Сергей Герасимов, командир машины Владимир Нерсесович Саркисов, заряжающий Василий Петрович Железняк; стоит справа наводчик Петр Дмитриевич Пудов.

Дальше мы дошли до Вислы. Заняли Пулавский плацдарм. В первый день мы не форсировали реку, остались на своем берегу. Потом уже на второй день переправились. Мост был интересный, чуть-чуть под водой настил находился. Наши самоходки перевезли на паромах. Бомбили страшно. Мы на этом плацдарме пробыли до января 1945 года. Зима страшная, стояли в обороне. Мы-то еще ничего, телогрейки и шинели надевали, не знаю, как пехота согревалась.

Односельчанин и друг Петра Дмитриевича Пудова Иван Щелоков, погибший 5 апреля 1945 года.

Укрывались тентом для маскировки машины, половина под себя, остальное на себя. А когда пошли большие морозы, мы вырыли капонир, самоходку туда загнали, и сами спрятались, нашли где-то буржуйку, сверху закрылись сучьями. Но все равно, топили только ночью, потому что постоянно налетали немецкие самолеты-разведчики.

Пехота, бедная, ютилась в землянках. Дальше мы начали наступать, успешно прорвали немецкую оборону, я за эти бои получил орден Красной Звезды. Марш СУ-76 выдержали четко. А вот люди уставали. Как-то мы переезжали через мост, внизу шла железная дорога, и мы чуть не упали с него, самоходка накренилась, я механику говорю: «Иван, давай газу!» Кое-как выскочили. В конце января 1945 года форсировали реку Одер, он был еще во льду. Долго думали, как перегнать наши самоходки, а тут для танков сделали настил залили его водой, она за ночь замерзла и получилась прекрасная переправа. Мы спокойно по настилу проехали вслед за танками. И тут нашу бригаду отзывают обратно на левый берег.

Георгий Константинович Жуков с 5 по 7 апреля 1945 года проводил занятия с командующими армиями 1-го Белорусского фронта, и наша батарея из четырех самоходок охраняла эту палатку. Дороги в Германии везде обсажены деревьями, сверху не видно, какие машины идут.

Приезжали командующие армиями и на ГАЗ-АА, и на «виллисах», и на «эмках», все в пилотках и плащ-палатках. Я три раза видел Георгия Константиновича Жукова. Мы стояли в окопе с самоходкой, рядом блиндажи были вырыты на случай воздушной атаки. В это время во время артобстрела погиб мой односельчанин и друг Иван Щелоков, служивший в 1-м дивизионе. После войны я долго искал его могилу, и нашел только в 1973 году.

Петр Дмитриевич Пудов у могилы своего друга Ивана Щелокова, которую разыскивал два года, Германия, 5 декабря 1975-го года.

Дальше была Берлинская операция. 16 апреля 1945 года началось наступление с плацдарма. Мне запомнилась сильнейшая артподготовка. Казалось, что после такой стрельбы все сровняли с землей. Наша бригада еще стояла за Одером. И мы видели, сколько самолетов летело громить врага: туда идут высоко, а оттуда низко. Стреляли и бомбили, дым и скрежет. Мы двинулись вперед на второй день Берлинской операции. И оказалось, что немецкая оборона держится крепко. В этот день погиб наш механик-водитель Иван Краснов.

Фронтовой друг Петра Дмитриевича Пудова Леонид Долженко, погибший в ходе Берлинской наступательной операции, 13 марта 1945-го года.

Так получилось, что он накануне поссорился с командиром, тот был моложе его, он требовал все приказы с ним как с механиком-водителем согласовывать. Доложили о конфликте командиру дивизиона, и Ивана перевели на другую машину. И только перевели, как в первом же бою он сгорел. Нашим новым механиком-водителем стал Сергей Герасимов, 1926 года рождения. Самые сильные бои разгорелись около Зееловских высот. Вроде бы и высота небольшая, но крутая, даже танки туда не могли пройти, так круто было. И впадина сзади. Самоходки на прямую наводку не поставишь, нужно бить минометами или штурмовиками. Потери у нас были большие. За три дня наступления потеряли половину дивизиона. Много неприятностей приносили фаустпатроны, которые били с 30–50 метров. У каждого фаустника имелся специальный глубокий бетонированный колпак, который не любой снаряд брал, только прямое попадание с самолета тот бетон разрушало. Погиб мой друг Николай Долженко. Их самоходка залезла в болото, командир машины, лейтенант Мясников, выскочил, и начал руководить, чтобы она задом вышла. В это время снаряд попал в борт, и все три члена экипажа сгорели. Затем мы стали свидетелями, как от попадания фаустпатрона сгорела СУ-76. Члены экипажа из нее выскочили, отбежали метров на 15, и повалились вниз головой. Только из-под танкошлема видны опаленные волосы. Когда мы их перевернули, то увидели, что у всех глаза лопнули и вытекли от давления.

Мы пошли сначала левее Берлина, соединились с войсками 1-го Украинского фронта и пошли на столицу Германии. Бои в Берлине запомнились постоянными перестрелками. Пулеметы и автоматы не смолкали ни на минуту. Я оставил надпись на Рейхстаге: «Берлин. Пудов. 8-е мая 1945-го года», и расписался. В этот день мы двинулись к Эльбе и я получил сильнейшую контузию. Снаряд попал в левый борт самоходки, ударил рикошетом по броне, вмятину сделал, осколок пролетел в нескольких сантиметрах от головы. Я полностью оглох. И до сих пор у меня звенит в голове.

9 мая 1945 года мы остановились неподалеку от Эльбы, я охранял самоходку на привале. Перед боем на часах стояли автоматчики, чтобы мы выспаться могли, а на марше приходилось самим браться за автомат. Стояли в каком-то населенном пункте, рядом был кирпичный забор высотой метра полтора, мы его пробили и поставили самоходку. И вдруг рано утром началась страшная стрельба. А мы уже научились распознавать, кто стреляет, мы или немцы. Даже могли определять на слух разрывы своих и вражеских снарядов. А тут били ППШ. Думаю, что такое, разбудил сразу же своих, потом бежит Костя, наводчик с соседней самоходки, и кричит: «Кончилась война! Победа! Победа!» Мы обнялись с ним, начали стрелять вверх. Выпили 100 грамм «фронтовых», нам их каждый день давали, но никто не злоупотреблял.

А во время войны водку часто пили?

Я, как наводчик, никогда не пил, ведь нельзя идти в бой пьяным. А вот заряжающему, к примеру, можно было выпить, он все равно снаряд в затвор вставит даже пьяный. Как непьющему водку или спирт доверяли только мне, потому что я был молодым и вообще не любил этого дела. У меня под сиденьем лежало четыре снаряда, и Василий Петрович Железняк сделал в одном из них хранилище для спирта, даже замочек повесил. Он меня звал «Петушок». И говорил: «Когда я захочу, Петушок, ты мне дай спирту». Но мне всегда было боязно, ведь вдруг бой, ведь не знаешь, когда начнется. Так что он иногда на колени становился и просил: «Петушок, дай 100 грамм». Но как же ему не дать?! Он и пьяный прекрасно заряжал.

Вас автоматчики в бою сопровождали?

Да, были они у нас. В бою мы их оставляли в окопах или ложбинах, ведь если они за нами побегут, то их из пулеметов быстро постреляют.

П.Д. Пудов со своим отцом Дмитрием Семеновичем, 1943 г.

Какие цели Вы больше всего поражали в бою?

Исключительно пулеметные точки противника. Мы хорошо могли их выбивать. Для борьбы с танками использовались СУ-85 и СУ-100, или СУ-152, мы же сопровождали в атаке пехоту. Иногда били по блиндажам и артиллерийским позициям.

Доводилось стрелять с закрытых позиций?

Нас использовали только на прямой наводке. Вот в Берлине, в ходе городских боев, несколько раз пробивали брешь в зданиях по координатам, тогда стреляли по карте — давали 10 осколочно-фугасных снарядов.

Что было самым страшным на войне?

Неизвестность. Постоянно ждешь, что будет: или на нас полетят снаряды, или еще что. Мы, молодые, лучше переживали бои, чем самоходчики старшего возраста — к примеру, заряжающего дома ждали дети и жена. Когда в бой идешь, всегда заметно, что человек нервничает. Хорошо помню, как пожилой заряжающий той самоходки, где экипаж от фаустпатрона сгорел, на ужине ходил туда-сюда, не разговаривал ни с кем — чувствовал человек, что что-то плохое случится. Мы, молодежь, ничего не чувствовали. Или судьба такая, или что.

Какое было отношение к партии, Сталину?

О репрессиях мы ничего не слышали, и знали одно, что надо воевать за Родину, за Сталина. Если бы мы знали, что происходило с теми, кто попал в плен к немцам — это страшное дело.

Как в войсках относились к Георгию Константиновичу Жукову?

Это был первый человек на фронте. Первый из командующих, которого все любили.

Как относились в самоходчиках к замполитам?

Был у нас замполит дивизиона, старший лейтенант Коробко. Я его на передовой перед боем ни разу не видел. Однажды ночью он решил проверить, не спим ли мы на посту. Мы за Вислой как раз стояли. И его чуть не пристрелили, ночью ведь не видно ничего, а у самоходки стоит человек с заряженным оружием. Когда замполит без пароля подошел, часовой дал очередь в воздух, так Коробко чуть в штаны от страха себе не навалил. Мы вскочили, потому что рядом спали. И только тогда я узнал, что это наш замполит. А про СМЕРШ я узнал уже после войны, когда служил в тяжелом самоходно-артиллерийском полку, дислоцировавшемся в городе Снятии Ивано-Франковской области. Там капитан СМЕРШ боролся с бандеровцами, он за нами наблюдал, чтобы никто не начал сотрудничать с этими бандитами. Но у нас все ребята были как на подбор — крепкие и неболтливые.

Женщины в дивизионе служили?

Нет. Может быть, в штабе и были, я там ни разу не был, а санинструктором у нас служил еврей, очень хороший парень, при этом весьма и весьма сильный.

Как члены Вашей семьи приняли участие в Великой Отечественной войне?

— Отец из Горького перегонял технику, оборудование и боеприпасы на все направления фронта. Неоднократно бомбили их, но папа остался жив. Мать молилась за нас. Старшему брату Ивану осколок или пуля попала в рот, несколько зубов выбило, и он полгода по шлангу питался, но выжил. Спасло то, что рядом оказалась санитарная машина, которая быстро перевезла брата в госпиталь.

Интервью и лит. обработка: Ю. Трифонов