Семенов Александр Иванович

Я родился 21 июня 1922 года в деревне Хиновино, сейчас ее нет — сожжена немцами. Это — бывший Оредежский район, Ленинградской области.

Мои родители были крестьяне, работали на земле. Семья была большая — детей семеро. Я по счету — четвертый.

Родители работали в колхозе?

Сначала не было ни колхозов, ни совхозов. А потом — в совхозе.

Как Вы учились?

Начальную школу, четырехклассную, я кончал в деревне Подхиновье. А затем ходил в деревню Пристань, за семь километров от нас. Там была неполная средняя школа — семилетка.

А какие у Вас, деревенского парня с образованием семь классов, были перспективы? Кем Вы себя видели в будущем? Трактористом?

Как Вам сказать. Наверное, не было серьезной перспективы. Тракторов тогда еще не было. Появились они только в сороковом году. До этого пахали на лошадях.

После школы я работал заведующим избой-читальней в деревне Хрепёлка, где находился сельсовет. А это три километра от нашей.

Вы стали заведующим избы-читальни по комсомольскому набору?

Приехал инструктор районо, вызвал меня, поговорил. Я согласился. Мы ставили постановки, организовывали тематические вечера. Небольшая библиотека была. Приходили читать. Кино, танцульки. В общем, массовиком-затейником работал.

Тридцать девятый год, предвоенные конфликты: Испания, Халхин-Гол, Финляндия. Об этом информация какая-то была?

Была, конечно. И радио слушали, и газеты читали. Афинская под боком была… Но, конечно, в то время не было такой подробной информации, как сейчас.

Когда Финская война началась, появились сложности с обеспечением продуктами, товарами?

Не чувствовалось. Не такая уж большая война была… Ленинградский военный округ воевал в основном.

А когда война с Финляндией кончилась, появилось ли предчувствие, что в будущем будут еще большие неприятности?

Да, чувствовалось. Например, я исполнял одновременно и обязанности секретаря сельского совета, и в это время стали всякие учетные карточки проверять, и так далее. Чувствовалось, что-то назревает.

Разговоры были, что, если немец нападет, мы его погоним?

Да, разговоры типа — «мы победим», все время были. И что война будет не на нашей территории. Нападения ожидали, но скорее ко времени, когда немцы с Британией разберутся…

Семенов Александр Иванович.

Как Вы узнали, что началась война?

У нас в деревне был церковный праздник, назывался — «Печорская» в честь иконы. Народу полно. Молодежи много, танцевали… И тут по радио объявление о войне.

В советское время говорили, что повалили поголовно все добровольцами в военкомат, а сейчас говорят, что этого вообще не было. Ну, а в вашем сельсовете?

Чтобы «добровольцы повалили» такого конечно, не было. Воевать народ особо не рвался. Конечно, Родину надо и готовы были защищать, были и добровольцы. Но организация призыва все же — «по повестке». Я и сам получил повестку уже тринадцатого июля. И четырнадцатого июля уже был на сборном пункте в деревне Вяжище. И потом по старой Новгородской дороге пешком до Новгорода. Это сто с лишним километров. Там нас посадили на баржи и плыли мы по Волге до Горького, сейчас — Нижний Новгород. Направили нас в Гороховецкие лагеря. Пришли «покупатели». У кого из призывников среднее образование, того в училище. У кого неполное, как у меня — то в полковую школу. Я в артиллерийскую школу попал, которая была непосредственно в Горьком, в «Красных казармах». Проучился я месяц, и стала меня трепать малярия — высокая температура периодически. Я с температурой тридцать восемь и четыре в санчасти лежал, и вдруг меня выписывают — оказывается всю школу направляют в Москву. В вагоне так плохо мне было, что ребята подумали, что я до Москвы не доеду, но оклемался. Выгрузили нас в Москве, в баню направили, помыли, обмундировали…

А до этого Вы были не обмундированы?

Был, а как же, еще в школе. А тут все новое выдали. На второй день отправляют на вокзал и железной дорогой до Малоярославца.

Это когда было?

Где-то в августе. От Малоярославца километров двадцать мы шли пешком, точнее — бегом. На привалах нас разбили по взводам, по ротам. Вышли на подготовленную оборону. Там уже и окопы были, и доты.

А оружие Вам выдали? Или еще без оружия были?

Оружие получали в Москве. Трехлинейные винтовки, пулеметы, гранаты. Давали не каждому — на поле боя найдете себе…

Называлось наше подразделение — 203-й артиллерийско-пулеметный батальон. Пока совершали марш, налетели немецкие самолеты, и разбили кухню и штаб. Поэтому, когда заняли оборону, горячего питания не было, выдавали сухари да сахар. Правда, в лесу, не так далеко, стояла кухня танкистов. Мы ходили туда, просили…

Пришлось повоевать. Немец пытался здесь прорваться, но не прорвался. Затем он организовал наступление по двум параллельным дорогам, и мы оказались в окружении.

Август, сентябрь, октябрь, это время, когда Красная армия быстро отступала. Не возникало ощущение, что вот еще чуть-чуть и все пропало?

Лично у меня — нет. Вот сюжет: когда выходили с окружения, то только лесом и только ночью, а днем отдыхали. Костры разводить не разрешалось, питания никакого. На полях кочерыжки от капусты, срезали и грызли. У командира батальона была лошадь. Решили ее зарезать чтоб с голоду не мучилась. Так от нее только мокрое место осталось, разобрали все… И я помню, прошу того, кто похитрее, и побольше набрал:

— Дай кишочку.

Дал он кусок, я об шинель ее потер, и… В другое-то время и смотреть бы не стал, а тут так вкусно было…

Надо переходить поляну рядом с немцами. Одна партия прошла нормально, втихую, вторая прошла, и открыла огонь по немцам. Наконец наша — третья. Я шел неспешно. Убьют так убьют, а бежать и кланяться я уже не мог от истощения. Посреди поляны стоял стог сена. Я до него дошел, и решил отдохнуть за ним, а тут красноармеец, судя по акценту — украинец, говорит:

— Давай останемся? Все равно Москву скоро возьмут.

Я говорю:

— Ты как хочешь, а я пошел.

Не знаю, какая у него судьба. А я выжил.

Вы шли большими группами или разбились?

Сначала шли одной большой группой, полковник вел нас. Потом стали дробиться на группы поменьше, — думали, что будет легче выходить.

Был еще такой эпизод. Только мы вошли в лес, как один солдат пустил ракету и заорал во всю глотку. Его схватили. Утром построили нас всех, и его, как изменника Родины, расстреляли.

Выходили с оружием или без?

Кто как. В основном — с оружием. Я нес тело пулемета. Все плечо было стерто до крови. Потом приказали уничтожить тяжелое вооружение — пулеметы, их затворы… Но винтовки сохраняли.

Как начался выход из окружения? Вот, вы узнали, что немцы вас окружили. А дальше: пришел приказ или народ просто побежал?

Я был связным у командира батальона. Начальство знало про окружение. Меня послали, передать нашим пулеметчикам в ДЗОТе, чтобы они отступали. Я где ползком, где перебежками, добрался, передал им приказ, а сам вернулся назад. Не знаю, вышли они, не вышли. По-моему, остались.

Где и когда вы вышли из окружения?

Это было, по-моему, конец сентября. Вел нас старший лейтенант, фамилию не помню. Выходили мы две недели. Деревню, где мы вышли, не помню. Вышли, нашли сарай с соломой, там переночевали.

Утром лейтенант нашел председателя колхоза, накормить надо было людей, тот дал теленка или барана, не помню. Сварили…

А сколько человек вас было? 15, 20?

Больше.

И вот еще: шли мы в лесу по проселочной дороге, остановились. Разведка пошла вперед. А у меня размоталась обмотка. Я в сторону отошел, чтобы перемотать… Только к ботинку нагнулся… И уснул! Сколько я спал, не знаю. Просыпаюсь, уже темно. Жуть такая. Один. Смотрю, еще один недалеко подымается. Уже веселей. Думаем, куда идти? Слышим разговор сбоку и сзади. Русская речь. Пошли на нее. Вышли, а там наши решили в скирде переночевать. И мы тоже натаскали соломы, и заснули. Утром мы вышли к городу Подольск, это сорок километров от Москвы. Там уже были заградотряды.

И как? Вас проверяли?

Проверяли.

А как проверяли? Отправили в специальный лагерь?

Нет. Просто проверили документы, забрали оружие и послали в Подольск на сборный пункт. Никого из тех, с кем я вышел из окружения, я потом не встречал, наверно, раскидали по разным подразделениям.

На сборном пункте меня назначили работать на кухне, и я с голодухи сала наелся. А на второй день тревога, и пешком на передовую. Я штаны не застегивал, шел со слезами на глазах. Думаю, отстану, решат, что не хочу воевать, что изменник Родины. Каждые пятнадцать минут сворачивал… «Дело» сделаю на обочине, и бегом своих догоняю.

Глупый был. Надо было просто сказать командирам, там были и повозки… Может быть, посадили бы на повозку…

Заняли оборону километрах в двадцати от Подольска, наверное.

Вырыли окопы, землянки, обогреваться ночью можно было.

А окопы как рыли? Ячейками индивидуальными, или как положено?

Полного профиля, траншею делали сходами сообщения. В траншее ячейки были.

Двадцатого ноября я поморозил пальцы ног. Я находился в боевом охранении, а морозы наступили большие. Ботинки тоненькие. Я и не почувствовал, как поморозил пальцы. Когда меня сменили, зашел в землянку, старшина принес мне валенки, чтобы переобуть обувь, я разулся. Смотрю — а у меня пальцы, большой и маленький, черные.

Так у Вас были не сапоги, а ботинки с обмотками?

С обмотками. А сверху только шинель, на голове шапка.

А каски носили или пренебрегали ими?

Я — то носил, то — в мешке хранил.

Немцы пишут в мемуарах: «Нам морозно, нам плохо. А эти русские мороза не чувствуют…»

Мороз мешал и нам, конечно. И наши мерзли, и проблемы у наших от мороза тоже были. И немцы не одни такие сирые, что только им мороз мешал…

Направили меня в медсанбат, а оттуда в Москву. Там помыли в бане, в эшелон, и в Башкирию, город Ишимбай.

Там в госпиталь школу переоборудовали. Я ходячий был. Ходячие обедали, завтракали, ужинали в коридоре. Там столы общие были. Закончится обед, я иду и смотрю по столам, может, кто оставил какую-нибудь корку хлеба. Потихоньку ее в карман, и в туалет, а там грызу. Я забыл, что такое сытость. У меня было очень плохое состояние, я был очень худой. Я уже думал, что у меня туберкулез. У нас в деревне туберкулезный больной был, очень худой… Но когда врач меня осмотрел, он сказал, что у меня просто истощение.

Вас стали подкармливать?

Нет. У нас норма была для всех одна. А для меня этого мало было.

Вот Вы отморозили пальцы. А разговоров не было, что хотели дезертировать с фронта?

Нет.

НКВДэшник не прибегал?

Не было. Кстати, я и сам в сорок втором году был завербованным НКВД, вроде как шпион. Он меня вызвал. Это было уже перед отправкой на фронт, в сорок втором году. Воронежский фронт. Мы в лесу в Трамбовле были. Он меня вызвал и говорит:

— Если есть «такие» настроения, у людей, то, если что, просим сообщать.

Но я ничего ему не говорил. Не было у нас «таких» настроений. Ну, может самострелы и были, кто-то не хотел воевать…

По выздоровлении Вас на комиссию направили?

Нет. Отправили в дивизию, которая формировалась в Бугуруслане. Но с госпиталя сначала меня направили в школу связи…

А в звании Вы в каком были?

Рядовой… Месяца три, наверное, учился на начальника радиостанции. Азбука Морзе, радиостанции. По окончании присвоили звание сержанта, и направили в 206-ю стрелковую дивизию, в 661-й артполк. Начальником радиостанции «6-ПК».

В полку, в батальоне, в батарее, в дивизионе, в каком подразделении?

В дивизионе. Нас быстро сформировали. Личный состав — в основном, не русские были, а кавказцы, узбеки, киргизы, казахи. А славян мало было.

А проблем это не вызывало?

Были случаи. Я помню, рядом с нами медицинский пункт полка был. Навстречу женщине-медику, старшему лейтенанту, один идете передовой, на винтовку опирается, вроде как раненый. Она говорит:

— Что у тебя? Где ранен? Снимай штаны.

Он снял, у него ничего нет. Она по морде ему как даст:

— Иди на передовую.

У меня командир отделения был — зам. командира взвода, узбек. Замечательный парень, воевал отлично…

Мы разговаривали с ветераном, он говорил: «Пришло пополнение — узбеки, по-русски вообще не говорили…». Такое у вас было?

Было и такое. Тем, кто русский язык не знал, им тяжело было. И их никто не учил. Сами учились.

А чем ваш дивизион был вооружен?

Сто двадцати двух миллиметровые гаубицы.

А чем их буксировали?

Сначала конная тяга, а потом — американский «Студебеккер».

А ваша рация на чем была?

На плечах, два человека. Один радиостанцию РЗБК несет, второй — батареи.

Радиостанцию у меня разбило осколком. Мина разорвалась и в рацию осколок попал. Но никто из людей не пострадал. Рация такая была, что если за гору уйдешь, то ни хрена не слышно. Но если преград не было, то на большое расстояние связь держали.

После формирования в Бугуруслане, куда Вас направили?

На Воронежский фронт. Непосредственно под Воронеж. Я стал командиром отделения связи. Туда мы попали в мае-июне сорок второго. Когда немец наступал на Воронеж, и половину Воронежа захватил.

Вы сразу в бои попали или еще как-то готовились?

Артиллерия стояла не на передовой, а где-то за три-четыре километра. И когда я стал командиром отделения проводной связи, я от артиллерии к пехоте давал связь, командиру стрелкового полка в командный пункт. Вот был случай. Немец бомбил переправу. Командир стрелкового полка был на другой стороне речки в Воронеже, а мы стояли в деревне Масловка, на этом берегу. Перебили провод. Один человек идет оттуда, я — отсюда. И разрыв оказался как раз на переправе. Она насыпная — камни, щебень и так далее. А по верху вода шла. Соединили провод, связь наладили.

А чем изолировали?

Простая изолента была — матерчатая….

Бомбежки сильные были?

Да, постоянно были.

Вы связь тянули по земле или пользовались столбами?

Мы даже колючую проволоку использовали, потому что провода не хватало. Между батареями колючая проволока, она на колышках стояла, к ней и подсоединялись.

От снарядов, от бомбежки провода рвались? Свои рвали?

Да и свои, и немец.

Потери у связистов большие?

Большие. Я один раз попал под такой обстрел на поле подсолнухов. Только шляпки эти самые летели пулями отбитые… Я руками старался голову зарыть в землю…

А оружие у Вас какое было?

Автомат.

Вещмешок всегда с собой или оставляли?

Всегда с собой. Там ложка, кружка, котелок…

В роте связи Вы до какого времени воевали?

Где-то в октябре месяце, там же под Воронежем вызывает меня начальник штаба дивизиона.

— Семенов, поедешь в училище.

Я сначала отнекивался — тут друзья, всё знакомое. А он мне говорит:

— Слушай, много воды утечет.

Ну, я покочевряжился, да и согласился.

А было известно, в какое училище?

Нет. Уже потом, когда дали направление, я это узнал — Второе Ростовское артиллерийское училище. Тогда оно в Перми располагалось.

А почему именно Вас направили в училище?

Не знаю. Может быть потому, что я в полковой артиллерийской школе учился.

А как обстояло с награждениями?

Плохо. Награждали мало. Если у человека медаль была, то это было ого-го! Я не видел, чтобы вызывали и награждали… Тогда это была редкость. Награждать в войну уже потом, в сорок третьем — сорок четвертом стали.

В начале войны у бойцов был медальон, в который нужно было свои данные вкладывать. У Вас к этим медальонам, какое отношение было?

Ну, не знаю… У меня был, носил его в кармане.

К ним относились по-разному. Говорили, и такое «подпишешь, и считай — покойник»? У Вас все носили?

Таких разговоров не было. Раз положено, то и я носил, и все остальные носили. Суеверий не было, о нем вообще не думали.

А красноармейские книжки были?

Была книжка. С самого начала.

Как Вы в Пермь добирались?

Я точно не помню. И на грузовых эшелонах, и на пассажирских поездах.

А питались как? Вы же не один день ехали.

Сухой паек был. Продовольственный аттестат был или нет, не помню.

До училища у Вас ранения были?

Только обморожение.

А малярия возвращалась?

Была, и даже в училище меня лечили, химию давали — таблетки хины. Там она у меня и прекратилась.

В училище с чего начались занятия?

Ну, изучали материальную часть.

Всех подряд пушек или каких-то конкретно?

Я был в дивизионе 122-х миллиметровых. Подробностей не помню. Знаю, что гаубица — короткий ствол.

Когда мы шесть месяцев проучились, и уже экзамен сдали, училище переименовали в самоходное. Выпуск задержали, и добавили нам еще три месяца. Дали немножко поводить…

Какие самоходки водили?

Мы не самоходки водили, а какой-то небольшой гусеничный трактор.

В октябре сорок третьего поехали в Свердловск, на Уралмашзавод, там получили самоходные установки. Су-85.

Су-85 имеет практически туже артустановку, что и Т-34/85. Был ли смысл в Су-85?

У Т-34 пушки тогда были семидесятишестимиллиметровые. А пушки 85 мм на Т-34 появились в марте-апреле сорок четвертого. А это был сорок третий год, и тогда они были очень нужны.

Как кормили в училище?

В училище плохо кормили. Была там такая поговорка: На первое щи, на второе — овощи, на третье — карета скорой помощи.

В Свердловск Вы приехали в каком звании?

Младший лейтенант. Командиром экипажа по должности. Ранее звание присваивали в соответствии с результатами сдачи экзаменов, кто — младший лейтенант, кто — лейтенант. Но пришел приказ — выпускать только младшими лейтенантами.

Вы получили самоходку, потом марш 50 километров, и на полигоне постреляли?

Нет, не стреляли. В декабре сорок третьего отправили на пополнение в Кантемировский корпус. Первый Украинский фронт. Разгружались в городе Малин. Это уже за Киевом.

Попали в тринадцатую танковую бригаду. По сути дела, влили самоходки в танковый корпус. Они были в составе танковых частей, но отдельное подразделение — батарея. В батарее — пять машин, два взвода по две установки и командир батареи.

Экипажи, как сформировали в Свердловске, так и воевали.

Некоторые, когда приезжали на завод получать технику, то пока ждали технику, временно устраивались на работу на заводе, и талоны на питание получали. У Вас такого не было?

Я не помню, как мы питались. Сформировали экипажи, и через небольшое время получили самоходки, погрузились…

А как обстояло дело с радиофикацией?

Танковые радиостанции были хорошие. Но были не у всех. У командиров, начиная с командира взвода, рации были.

Когда в первый бой Вы пошли?

Мы еще маршевой ротой в бой вступили. Когда в городе Малин на площадке разгружались, немец начал наступление. Мы с платформы спрыгнули, и сразу в бой.

А снаряды в самоходку были загружены еще на заводе?

Да. Я сейчас не помню сколько каких. Подкалиберных было пять. Это я точно помню.

За них расписывались?

Нет. Без росписи давали.

Боеукладка пять подкалиберных, осколочно-фугасные. На взрывателе колпачок. Он срабатывал при ударе, когда снаряд входил в землю или в какой-то предмет. А осколочные — с этого же снаряда снимали колпачок.

И он даже если за сучок зацепится, взорвется. А бронебойные — это просто болванка.

В бою заряжающий мучился, откручивая этот колпачок или не до этого было?

Да, вот было дело такое. Надо было вести огонь, а у заряжающего мандраж. И он зарядить не может. Я наводчику сразу:

— Заряжай.

А сам — за наводчика. Потом кончился бой, смотрю, он всю боеукладку пропустил, тренировался колпачки скручивать…

Танковый бой сколько времени длился? Сколько в боевом контакте находились?

А кто его знает сколько. Бывало и час, и два. Особенно когда в прорыв бросают, и идешь в глубине обороны противника.

А в чем заключались задачи самоходок?

Задача самоходки — поддержка танков.

Танки идут впереди, а самоходка где-то метров двести сзади танков. С ними так и идешь.

Ну что для противотанковой пушки эти двести метров?

Да ничего, конечно.

Я в танке два раза горел. В последний раз заряжающего убило, а меня механик с наводчиком вытащили, тогда мне тяжело ранило руку. Крови много потерял.

Люки закрывали?

Не всегда. Мне так старожилы говорили:

— Не закрывай люк, иначе сгоришь. На защелку не закрывай. Ремень с петлей был, открываешь и все…

У Вас когда в самоходке появились командирские башенки? Я имею в виду, Су-85М. Когда появились?

Сразу… У нас сразу была башенка.

И как обзор с нее?

Ну, крутишь, передвигается. Плохо, конечно.

Стекло нормальное было?

Нормально.

Вам в немецкие танки доводилось залезать?

Нет, и не сидел, и не смотрел.

А кто для Вас был в качестве первоочередных целей?

Противотанковые пушки. И танки. Я три танка подбил. А в Карпатах пушку раздавили. У меня прицел отошел, наводчик ничего не видит. А пушка бьет. Я командую:

— Вперед, дави!

И мы раздавили ее. А потом затишье было, поправили прицел и начали нормально стрелять. Потом в глубине обороны я еще две пушки уничтожил, три станковых пулемета, колонну автомашин.

А как колонну автомашин уничтожили? Стрельбой или снесли?

Броней.

А когда давили, пушка же могла пострадать?

А куда ее денешь? Это в танке башня крутится, а здесь пушку не уберешь. Только наверх. Но она высоко поднимается.

А один автобус я пушкой насквозь продырявил при ударе.

Нанесение удара своей машиной, рассматривалось как нормальный метод ведения боя?

Дави и все, а чего ж тут…

Я охотился за «тигром». И победил.

Сарай стоит. Смотрю, портянки у них на трубе сушатся, присмотрелся — а это пушечный ствол. Я выстрел сделал. Вроде ничего не произошло.

Тогда зашел в сторону и в борт дал. Тогда он запылал.

А с чего Вы взяли, что это был «тигр»?

А когда освободили эту территорию, танк сгоревший оказался «тигр».

О немецких танках была информация?

Ну, у них был танк Т-4. «Пантера» была — Т-5. А «тигр» позже появился.

А самоходки немецкие?

Были. Как их называли, не помню.

Что для Вас, когда Вы воевали в самоходке, представляло главную угрозу? Некоторые говорят, что «пехота». Кто-то говорит: «артиллеристы». Кто-то — «авиация». Что Вам больше всего проблем доставляло?

А кто его знает. Ну, танки, артиллерия, минометы.

Минометы тоже?

Да. У него шестиствольный миномет такой был, «Ванюшей» называли.

Когда Вы самоходчиком были, Вас немецкие самолеты часто бомбили?

Не часто.

Однажды бомба взорвалась рядом — метров в трех-четырех. И у пушки вмятина от осколков появилась. Ну, думаю если стрелять — разорвет пушку. Взял подкалиберный снаряд и проверил.

Долго Вы были просто командиром самоходки? Когда на повышение пошли?

Командиром взвода я стал летом сорок четвертого…

Больше полугода Вы…

— Я полгода лежал в госпитале. Это уже второй раз. Первый раз — с ногами.

Полтавская область, город Лубны. Там госпиталь был. Ранен я был в руку. Сюда влетел осколок, повреждение кости.

В феврале я выписался. После госпиталя направили меня в резерв Харьковского училища.

Город Чугуев, деревня, вроде бы, Масловка, не помню точно. Там в учебном полку с госпиталей танкистов собирали и готовили экипажи. Там я и экипаж получил, и в конце марта танк Т-44. Пушка — восемьдесят пять. А мотор стоял поперек. Но на нем я уже не воевал.

Нас погрузили в эшелоны и довезли до города Ровно на Украине. Выгрузили и направили в Тульчинские танковые лагеря. Там не только наша бригада была. Это от Ровно примерно где-то километров сорок. В этих лагерях мы отстрелялись, и готовились к отправке на фронт, но не попали — наступил конец войне.

Вернемся, ко времени, когда Вас ранили второй раз…

Это было 5 ноября сорок четвертого года.

А первый раз я горел вот как. Бой был в лесу. У меня танк сгорел и находился я в тылу, на кухне. Приезжает за мной мотоциклист:

— Семенов, садись, поехали.

Приезжаем. Командир батальона:

— Принимай танк.

Это была «тридцатьчетверка». 76-мм пушка. В этом экипаже произошел несчастный случай — ранили командира когда копались в неисправной пушке. И потому, этот танк со всеми не пошел.

Ну, принял экипаж, посмотрел все, боеприпасы. Приходит капитан, заместитель командира батальона:

— Семенов, поехали.

Но не сказал, куда. Ну, поехали. Лес кончился. Он говорит:

— Стой.

Вылазит, на карту смотрит.

— Вот там за поляной, наши роты. Они сбились с направления. По карте покажешь им, куда наступать.

И вышел. Это в лесу было. Смотрю, поляна. Вроде прошел. И только снова в лес, мне в борт снаряд. И танк загорелся.

По вашему опыту, любое пробитие танка означало его уничтожение? Или были танки, которые выдерживали большое количество попаданий?

Смотря, куда попали. В боеукладку попадет или в бак горючего, он сразу горит. Вообще-то и смотря, чем попало.

Сколько пораженных танков сгорало? Все горели?

Наверное, во второй половине войны, все. При этом экипажей очень много погибало. Видите, как получается. Танки идут впереди пехоты. Пушка бьет по танку. Танк загорается. Экипаж выскакивает. А тут пехота вражеская их на прицел берет. Еще и обгоревшие… Выскакивает топливом облитый.

А как Вы самоходку на танк поменяли?

Самоходка у меня вышла из строя. Сгорела без меня.

С однополчанами.

Как и за что Вас награждали?

У меня наград мало было.

В последнем бою я уничтожил пушку, потом еще три пушки. Потом три станковых пулемета, колонну смял. И, будучи раненным, в руку меня ранило, вот сюда, я продолжал воевать. Отбивал контратаки противника почти шесть часов.

А самоходка была Су-85?

Да.

А откуда столько снарядов? Или Вам подвозили, вооружались?

Боекомплект был пятьдесят с лишним снарядов. И его нам хватало.

И все-таки, как осуществлялось награждение? В Кремль вызвали?

Слушайте, как это получилось. Я попал в госпиталь, недалеко от передовой. Наш офицер зачем-то в госпиталь приехал, и я встретился с ним. Он сказал, что на меня подали представление на Героя… Но тогда это как-то мимо меня прошло.

Через месяца два, когда рана еще не затянулась, меня выписали. Это в Польше было. Пригласили нас на польскую свадьбу, и мы пошли втроем, а с собой у нас было оружие. Ну, один взял и произвел выстрел. Салют сделал. Начальник госпиталя узнал об этом и нас троих всех выписали, не долечив.

Я приехал в часть без направления, без всего. Прихожу в батальон.

Меня зачисляют, дают танк.

А какое у Вас личное оружие было?

Наган был в начале, а потом я достал ТТ. И парабеллум был. С офицера немецкого снял. Я хорошо стрелял. Имел первый разряд по стрельбе. Я и тренером уже здесь в Луге в клубе был.

Бойница в танке была, отверстие вот такое примерно — сантиметров пять. С пистолета там не будешь стрелять. Там с автомата стреляешь. В экипаже был автомат. Я не помню, у кого он был, но лежал у механика сбоку.

Так как Вас наградили?

И награду получал я намного позже. Когда кончилась война, я находился в Тульчинских лагерях, и написал запрос в свою часть. Ну, может не Героя, а Орден Ленина или Красного Знамени заслужил. До этого я вообще ничего, кроме нашивок за ранение не имел. Получаю ответ: мне присвоено звание Героя Советского Союза.

Через некоторое время я сам получаю официальное письмо: «От десятого апреля сорок пятого года указом таким-то присвоено звание Героя Советского Союза». Я пишу рапорт, чтобы меня направили в мою часть — она находилась в Германии.

А тут Хопко сдает бригаду другому подполковнику — Кулибабенко, выстраивает всех на плацу:

— У кого какие претензии и вопросы.

Я поднимаю руку. Я говорю:

— Я писал рапорт, что бы направили меня в мою часть.

Командир бригады говорит:

— Никуда не поедешь, получишь у нас.

Прошло какое-то время, вызывают меня в мастерскую, шьют мне китель. Хромовые сапоги мне выписали. И в конце августа на поезд. А жара была, вагоны переполненные. Мы с другом ехали до самой Москвы на крыше. Меня привязали к трубам, и так до самой Москвы ехали. Сослуживец дал адрес своих родителей в Москве. Я приехал к ним. Как черт черный был. Они меня отмыли.

Сдал свои документы. Сказали:

— Прибыть седьмого сентября к десяти часам к Спасским воротам.

Я пришел заранее. Сержант спрашивает:

— Оружие есть?

Я говорю:

— Нет, оставил на квартире.

Пропускают. Наконец мы зашли в зал для ожидания. Я пошел в туалет. И там встречаю командира бригады, полковника Баукова Леонида Ивановича. Он уже был не командиром бригады, а заместителем командира корпуса. Поздоровался я. Он говорит:

— Ты чего здесь?

Я говорю:

— Да вот…

А он получал какой-то полководческий орден. Ну, потом нас в зал приглашают зайти. Зашли, сели.

Получали награды и генералы, и гражданские лица, директора заводов военных и так далее. Горкин, секретарь, объявил, что награды вручать будет Михаил Иванович Калинин. Он читает указ, а Михаил Иванович вручает и тихо, шепотом говорит:

— Поздравляю, садись на место.

Вас предупреждали, чтобы ему сильно так руку не жали?

Нет.

А до этого у Вас награды были?

Не было. Вообще не было.

В Вашем подразделении кроме Вас Герои были?

В нашей бригаде я знал еще двух, но я в бригаде не до Победы воевал.

А каково полное название вашей бригады?

13-я гвардейская танковая бригада, Краснознаменная орденов и так далее.

Я почему у Вас спросил, смотрите сами: на гвардейскую танковую бригаду всего три Героя Советского Союза. От чего так мало Героев?

Это за тот период три. Потом я выбыл, а они воевали дальше. Да. Потом Фролов получил, Тырса получил, это в бригаде. А всего в корпусе тридцать один Герой, (в списке — 27). Кантемировский корпус — это знаменитый корпус, парадный.

Кто наградными занимался? Вот Вы на свой экипаж представления писали?

Этим занимались вышестоящие командиры.

А Вы ходатайствовать не могли, чтобы Вашего механика наградили?

Меня ж сразу отправили в госпиталь. Я даже не знаю, наверное, представили. Раз мне Героя дали, его, наверное, представили. А так, представления — это дело штабное.

Как Вы узнали, что война кончилась?

В тульчинских лагерях мы были. Выскочили с землянок, кто в чем. С пистолетами, кто с ракетницей, и так далее, и стрелять. Потом днем выстраивают бригаду. Выступает замполит:

— Мы победили фашистов. Теперь у нас злейший враг американский империализм.

Это в сорок пятом году он заявил. А ведь прав оказался…

О Т-44 мало что известно, почему?

Т-44 немного прожил. Мы их сдали, отправили куда-то за границу. На смену пришел Т-54.

А он, на Ваш вкус, лучше был, чем «тридцатьчетверки»?

Я бы не сказал. Те же данные и вес тот же самый.

Вопрос по замполитам, по комиссарам. Они Вам нужны были?

Для меня это было не нужно.

Они воевали или они в штабах сидели?

По-разному. Некоторые участвовали в боях.

Скажите, пожалуйста, Ваше отношение, ну по тем временам, к советской власти, к Иосифу Виссарионовичу?

Положительное.

Вы были под Ровно. Это же такой беспокойный регион был?

Да. Бандеровцы были.

Машины за продуктами шли с сопровождением бронетранспортера. А потом я служил в западной Украине, город Дубно Львовской области. Спал с пистолетом под подушкой. Во время первых выборов, мой танк стоял у избирательного участка. В сорок шестом году я оттуда уехал…

Что же получается: нынешняя ситуация прогнозируема была?

Я не знаю. Когда я служил, то, что украинец, что русский, что еврей, разницы у нас не было.

А бандеровец — это не украинец. Он не наш.

Наша дивизия участвовала в уничтожении «бандеры». У них была и артиллерия, и конница… Но в основном искали их базы.

Находили схроны с несколькими запасными выходами. Землянка такая. Сверху береза растет. Мы нашли схрон, но два человека через запасной выход убежали. Забросали гранатами, потом зашли. Что там? Бочка масла… И книжка — история партии, нашей коммунистической. Поймали какого-то их командира, фамилию, не помню. Спрашивали:

— Ну, чего вы хотите добиться?

А он отвечает:

— А черт его знает. Зато нас в историю запишут.

А местное население как к вам относилось?

Местное население — по-разному. Люди от войны очень устали, думали, о том, как бы выжить… Да и нам особо воевать уже не хотелось. Вот я на частной квартире жил, снимал комнату. Никаких претензий у хозяев не было. Но… Наш механик пошел в деревню. Чего он пошел туда, я не знаю. За молоком или зачем. Напоролся на бандеровцев. Убили и в речку бросили.

Интервью: О. Корытов, К. Чириин.

Литобработка: И. Жидов